елось. Он коротко оглянулся - от кораблей тянулись  к  небу  дымы,  и
этот поворот головы едва не  стоил  ему  жизни:  из-за  палатки  выбежал
сверкающий латами воин. Феофан отбил тычок палаша,  направленный  ему  в
живот, качнулся вперед, уклоняясь от следующего удара и  резанул  саблей
по ногам, по  незащищенному  сзади  бедру.  После  чего,  оставив  свена
извиваться на земле, поворотил коня.
   От кораблей загрохотали выстрелы, дальше за  палатками,  вдоль  самой
воды, пришельцы выстраивались в ощетинившийся  пиками  прямоугольник.  В
угол  этого  прямоугольника  и   неслись,   ведя   за   собой   смердов,
разгоряченные схваткой боярин Иванов и татарин Дваров.
   - Пики же! - Феофан, страдальчески поморщившись, кинул саблю в ножны,
схватился за лук.
   Всадники врезались в плотный строй  -  пики  вошли  глубоко  в  груди
жалобно, почти по-человечески закричавших лошадей, но сдержать  тяжелого
удара  нескольких  тел  не  смогли.  Строй  смялся,  и  русские   воины,
перескакивая павших  друзей,  врезались  в  образовавшуюся  брешь,  рубя
врагов саблями  направо  и  налево.  Однако  соотношение  сил  оказалось
слишком несопоставимым,  и  масса  пехоты,  нажав,  завалила  нескольких
всадников набок вместе с конями, и вскоре затопталась сверху.
   Старостин, натянув лук, метнул в строй одну стрелу,  другую,  третью.
Он бил по ушам - попадая с полусотни шагов в летящего голубя, Феофан был
уверен, что не промахнется на таком же расстоянии в неподвижную  голову,
пусть даже повернутую к нему боком. Однако свены, теряя людей,  пока  не
замечали одинокого стрелка.
   Тут со  стороны  кораблей  вдруг  раздался  оглушительный  гром.  Все
повернулись в ту сторону, и увидели как  в  воздухе  разлетаются  мачта,
куски борта, лавки, люди, мушкетоны, деревянные бочонки... Похоже,  один
из летящих на палубы факелов попал точнехонько в пороховой припас.
   Факелы метали молодые смерды. Перед началом нападения боярин  Евдоким
Батов в последний раз предупредил ребят:
   - Мы атакуем караул у тропы, врываемся в лагерь и отвлекаем  внимание
на себя. Вы скачите следом, вдоль кораблей, и кидаете в них факела.  Нам
нужно хоть пару  запалить,  от  них  остальные  займутся.  Понятно  вам,
мужики? Покидать все факелы на корабли и тут же скакать обратно.
   - А сеча как же? - поинтересовался феофановский Митя, взятый им  себе
в дружину из Поддубья.
   - Сегодня сеча не про вас! - отрезал Батов. - Еще нарубитесь...
   Как ни странно, но ответ боярина несколько успокоил паренька, хотя от
предчувствия грядущей битвы у него все равно  по  всему  телу  постоянно
бегали мурашки. Однако после пяти дней непрерывной  голодной  скачки,  в
которую вылилось для Дмитрия начало войны, вступать еще и в единоборство
с врагами - для него  оказалось  бы  непосильной  ношей.  А  подскакать,
покидать факелы и повернуть назад: это дело нехитрое.
   - Ур-ра-а-а! - послышалось со стороны лагеря,  весь  отряд  пришел  в
движение, торопясь вперед. Митя поскакал вместе со всеми, сперва  ничего
не видя из-за подступающего к тропе кустарника - но тут  вдруг  вырвался
на простор, промчался шагов сто, и только  тут  сообразил:  он  в  самом
стане врага! А лоймы - вот они, слева. Заблаговременно зажженные  пылали
в левой руке, и он принялся метать их на корабли, стремясь попасть туда,
где свалены корзины и какие-то бочонки.
   Факелов-то всего пять: раз, два, три, четыре...
   До пяти паренек досчитать не успел: грудь  словно  ожгло  кнутом.  Он
выронил  последний  факел,  испытывая  острое  чувство  обиды:  за   что
кнутом-то?! Сполз с седла  и  распластался  под  ногами  у  коня,  глядя
голубыми глазами в серое дождливое небо.
   Феофан же, заметив какое-то шевеление за палатками, пустил две стрелы
в ту  сторону,  а  потом,  уже  ясно  разглядев  бегущих  с  мушкетонами
латников, поворотил коня и дал ему  шпоры:  все,  что  хотели,  они  уже
сделали.
   В несколько прыжков гнедой домчал его до тропы, галопом  помчался  по
узкой дороге - боярин не  хотел  закрывать  дорогу  тем,  кто  отступает
следом на ним.  На  рысь  он  перешел  только  когда  тропа,  свернув  с
прибрежного косогора, растворилась в широкой талой воде. Проехав  еще  с
пару сотен саженей, он поднялся на взгорок и спрыгнул на землю,  тут  же
отпустив подпругу. Потом взял коня под уздцы и принялся ходить с ним  по
кругу, помогая восстановить дыхание. Вскоре начали подъезжать  и  другие
бояре: Батов с окровавленной рукой, Михайлов, Ероша,  Хавьюг  с  залитым
кровью лицом. Некоторые возвращались поодиночке, некоторые -  небольшими
отрядами. Но продолжалось это недолго... К тому времени, когда  боярский
сын Старостин пустил коня попить воды и повесил ему  на  морду  торба  с
овсом, стало ясно, что бояре Иванов и Аваров, новик Рапейкин, назад  уже
не вернуться.. На берегу  Невы,  напротив  Орехового  острова,  остались
одиннадцать бояр и четыре десятка смердов,  среди  которых  феофановские
Дмитрий и Захар.
   - Где там Зализа? - вздохнул, подойдя ближе, Васька Дворкин. - Шестой
день, как тревога поднялась. Когда с силой исполченной подойдет? Сколько
нам тут еще малым числом упираться?
   - А найдет лагерь-то наш?
   -  Найдет,  конечно,  -  кивнул  Василий.  -  Чай,  не   первый   год
порубежником службу несет. Места здешние знает, и куда вставать  удобнее
в этих местах догадается.
   Однако весть от опричника пришла совсем не  та,  что  ожидали  давние
друзья. В присланной на следующий день с  феофановским  Семеном  грамоте
Зализа требовал немедля свенский  лагерь  в  покое  оставить  и  спешным
маршем к крепости Ладога со всем ополчением идти.
 
*** 
 
   - Есть! - неожиданно стукнул кулаком по столу фогтий Витя Кузнецов  и
откинулся на спинку кресла.
   В тишине библиотеки грохот  показался  оглушительным,  и  его  друзья
недовольно подняли головы:
   - Чего шумишь?
   - Я нашел, ребята! - он встал и сладко потянулся. - Нелечка, Игорь, я
наконец придумал, как  нам  свалить  с  этого  чертового  острова  не  с
позором, а с хорошим прибытком.
   Самые худшие из предположений Виктора не сбылись  -  глухого  бойкота
островитяне объявлять им не стали.  Одноклубники  и  оставшиеся  с  ними
епископские слуги могли безбоязненно покидать замок, входить в  город  и
выходить из него, покупать еду и вино. Но вот никаких податей  и  сборов
платить им никто не собирался. Старейшина  Аренсбурга  вежливо  сообщил,
что по обычаю налог вносится после служения господином епископом мессы в
городском  соборе,  ближние  дворяне  с  усмешкой  ответили,  что   ждут
пояснений господина о порядке выплаты нового сбора, и  просили  передать
ему пожелание здоровья. Никто не проявлял к захватчикам  враждебности  -
но с присвоенного острова они не могли собрать ни единого сантима.
   Кузнецову эта ситуация страшно не нравилась. Даже  скромная  жизнь  в
столь обширном доме требовала постоянных расходов, а  каждый  уплывающий
из накопленной  казны  золотой  вызывал  у  него  чувство  безвозвратной
утраты. Не то, чтобы Витя был жадным - просто предпочитал, когда  доходы
общеклубного кошелька хоть немного превышали его расходы.
   - Нашел! Вот, смотрите господин епископ просит у английской  королевы
тридцать  шиллингов  на  посылку  к  ней  посла.  Интересно,  почему  за
посыльного эзельского епископа должна платить Великобритания? В тому же,
насколько я помню, англичане - лютеране.
   - Зачем тебе Англия сдалась? - тоже поднялся  из-за  стола  и  сладко
потянулся Чижиков. - Решил до кучи прибрать и ее?
   - Нет, мне интересен сам принцип. Итак, у нас есть замок, который  не
по зубам местному населению, но нет достаточно  крупного  отряда,  чтобы
совершать из этого замка набеги на непокорных  вассалов.  Нам  невыгодно
нанимать отряд для усмирения туземцев за  деньги,  и  поэтому  замок  не
приносит нам никакой пользы. А как поступают нормальные  люди  с  ценным
имуществом, которое не могут использовать по назначению?
   - Ну, в общем, да, - кивнул Игорь, начинающий обретать  понимание.  -
Они его продают.
   - Правильно! Почему бы нам просто не продать замок тому,  кто  сможет
перебросить сюда  достаточно  крупный  гарнизон  и  призвать  дикарей  к
порядку?
   - Если они смогут призвать всех к порядку, - поинтересовалась Неля, -
то почему мы должны продавать замок? Почему бы тогда не  продать  остров
целиком?
   Мужчины переглянулись.
   - Ну да,  -  кивнул  Витя,  потом  подошел  к  женщине  и  крепко  ее
расцеловал. - Действительно, зачем продавать замок? Если я епископ, то и
продавав нужно все епископство целиком! А уж как его стану утихомиривать
покупатели - это уже не наше дело.
   - И кому ты его продашь?
   - Запросто! - Кузнецов вернулся к столу и притянул к себе лист бумаги
с несколькими записями. -  Итак,  корреспондентами  эзельского  епископа
были:  король  Швеции  Густав  Ваза,  король  Дании   Фредерик,   король
Австрии... Нет, это не интересно, у них  нет  выходов  к  Балтике.  Ага,
король  Испании  Карл,  король   Франции   Генрих...   Польский   король
Сигизмунд... И английский король... Мария... Мария Тюдор... Странно,  не
помню такой.
   - Мария Тюдор Кровавая, - усмехнулся Чижиков. - Она, кстати, как  раз
католичкой была. Теперь понятно, почему здешний епископ ей письма писал?
   - Вполне! - пожал плечами фогтий. - И мы напишем. Может, она пожелает
еще немного  расширить  свои  островные  владения?  Тысяч  этак  за  сто
пятьдесят богемских золотых мы, так и быть, Эзельский архипелаг  уступим
ей со всеми рифами и мелями.
   - Хе-хе, - почесал в  затылке  Игорь.  -  А  ты  уверен,  что  добрая
католичка купит у незаконного епископа принадлежащие  Римскому  Престолу
земли?
   - За спрос денег не берут, - пожал плечами Кузнецов. - Самое главное,
это состряпать письмо аутентично здешним. Ну, чтобы  стиль  высокопарный
был, буковки красиво выписаны. Короче, сделать похоже на те письма,  что
короли эти сами епископу посылали. Получится?
   - Если сильно не выпендриваться и слогом по древу не растекаться... -
Неля пожала плечами, - почему нет? Сказать "здрасте", потом что  продаем
и за сколько. А кто письма повезет?
   -  Или  добровольцев  позовем,  или  жребий  тянуть  станем.  Англия,
Испания, Дания, Швеция, Польша, Франция. Шесть стран, по два человека  и
слуге к каждому королю пошлем.  На  гонцов  эзельского  епископа  вражды
никто держать не должен, так что опасности особой нет. Разве только сами
драку с кем-нибудь по дороге устроят. Платить за проезд нам есть чем. Ну
так почему бы мужикам не прокатиться? Мир посмотреть,  дело  сделать  на
общее благо. Я и сам не откажусь.
   - Тебе, я думаю, уезжать не светит, - покачал головой Игорь. - А  вот
я в Париже еще ни разу не бывал. Так что, записывай меня в  добровольцы,
согласен.
   - Неделю на дорогу туда, неделю на дорогу обратно,  -  прищурил  один
глаз фогтий. - Месяц там, быстро в этом мире никаких  дел  не  делается.
Если сейчас конец апреля, то при хорошем раскладе вначале  лета  мы  уже
успеем отсюда сбежать, плотно набив  карманы.  А  королевство  обустроим
себе где-нибудь южнее, в более курортных местах. На  Балканах,  говорят,
хорошо. Что там сейчас?
   - А тоже, что и везде: Турция, - развел руками Чижиков. - Так что,  я
бы посоветовал лучше Корсику или Сицилию. Там  и  климат  хороший,  и  в
военном отношении потрясений не ожидается.
   - Мальчики, мальчики, - похлопала в ладоши Неля. -  Пока  вы  еще  не
поделили между собой Тибет и  дельту  Амазонки,  может  быть,  сядете  и
напиши  -  те  по  паре  посланий  европейским  монархам?  Или  они  уже
недостойны вашего внимания?
 
*** 
 
   Русские бежали словно от нашествия чумы, словно на них обрушился гнев
господа или неисчислимая армия безмолвных невидимых  духов,  помрачающая
разум. Они бросали крепости и замки на произвол судьбы, они оставляли  в
городах отряды из десяти-двадцати  стрельцов  с  одним  боярином  вместо
необходимых нескольких сотен, они бросали  награбленное  добро,  забирая
лишь самое легкое и дорогое - золото, серебро, каменья, навьючивая их  в
тюки на спины выведенных из оглоблей коней, после чего вскачь  уносились
по дорогам, ведущим на восток, оставляя на  городских  улицах  и  лесных
дорогах целые обозы с верхом груженых телег.
   Ливонцы с недоумением смотрели вслед уносящимся язычникам, с  опаской
сторонились русских повозок, но  рано  или  поздно  находился  смельчак,
который хватал  с  нее  какой-нибудь  кувшин  или  канделябр,  отвязывал
сундук, стаскивал на землю тюк с тканью - и вскоре его осмелевшие соседи
тоже кидались на ничейное добро, споро растаскивая его по домам.
   И только дерптский епископ  с  удовлетворением  улыбался,  выслушивая
доносы  демона  о  все  новых  и  новых  брошенных  селениях.  Священник
настолько гордился своей идеей о нападении Швеции на русские земли,  что
даже решил вознаградить себя и приказал вернуть перину в верхние  покои,
постелив ее поверх аскетичного топчана.
   - Господин епископ, к вам прибыл воевода из Дерпта,  -  постучавшись,
доложил Флор.
   - Прикажи стол накрыть богато, и проси, - засмеялся священник. -  Вот
уж не думал,  что  когда-нибудь  буду  раз  увидеть  этого  язычника.  И
приготовь бочонок мальвазии. Кажется, воеводе это вино понравилось.
   И он снова с чувством расхохотался.
   Разумеется, приглашения к хозяину замка боярин дожидаться не  стал  и
поднялся в малый зал еще дел того, как слуги успели накрыть стол. Кивнул
священнику:
   - Здрав будь, господин дерптский епископ.
   - И ты здравствуй, Петр Иванович, - хозяин сделал рукой  приглашающий
к пустому столу жест. - Какая забота привела тебя ко мне, воевода?
   - Прощаться приехал к тебе, господин епископ, - вздохнул  воевода.  -
Кромешник государев всех ратных людей под свою руку  требует,  к  Ладоге
наказал собираться. В городе оставляет малое число  людей  под  командой
стрелецкого десятника. В таком разе,  и  мне  здесь  делать  нечего.  Не
почину боярину Шуйскому таким  войском  руководить.  В  поместье  поеду,
указов государевых ждать. Ноне он меня  заметил,  и  более  не  забудет.
Много трудов Иван Васильевич к Руси прикладывает,  и  каждого  человека,
честного и годного ценит. Кольчугу мне подарил со своего плеча...
   Священник уважительно поцокал языком, окинув взглядом броню,  которую
воевода, похоже, теперь вовсе не собирался снимать - ни на  ночь,  ни  в
гости, ни в баню.
   Появились послушники с угощением, но Шуйский неожиданно поднялся:
   -  Благодарствую,  но  пора  в  дальний  путь.  Обоз  сложен,  лошади
впряжены, холопы верхом маются.
   - Прими от меня подарок, Петр Иванович, - так же поднялся  из  кресла
епископ. - Вина красного бочонок, мальвазии.
   - Благодарствую, господин епископ, но мне и отдариться нечем...
   - То не нужно, воевода. Ты любовь  и  мою  и  всего  Дерпта  деяниями
своими заслужил. Сказывали мне, порядок при тебе,  Петр  Иванович,  куда
крепче моего держался. Боярские дети ежедневно город объезжали, забирали
всех людей пьяных и дурно  себя  ведших,  в  дома  горожан  стрельцы  не
вторгалось, их жен и детей не  пугали.  Кавалеры  мои  и  те  подданные,
которые хотели выехать с семействами из города, выехали  под  прикрытием
русских отрядов, и с ними не случилось ни малейшей  неприятности.  Пития
крепких напитков ратники твои  не  допускали  вовсе,  чем  всех  удивили
изрядно. Дом твой и уши  были  отворены  для  каждого,  кто  приходил  с
жалобою на русских ратных людей. То великое дело,  беды  войны  хоть  от
единого города отвесть, насилия не допустить и  заслужить  благодарность
покоренных. Посему, воевода, очень прошу: прими подарок, не обижай.
   - Ну хорошо, - милостиво согласился боярин. - Пусть холопы заберут. А
теперь прошу простить, господин епископ, пора.
   Священник проводил его  огорченным  взглядом,  но  как  только  дверь
закрылась, расплылся в ехидной ухмылке:
   - Пей воевода, пей мою мальвазию и  радуйся  моей  любви.  Нет  нужды
лишний раз озлоблять уже изгнанного врага. Пусть лучше мнит себя  другом
и поддается на просьбы и советы. Ты мне еще пригодишься, воевода. И  сам
не заметишь, как руками своими Московию сам душить начнешь. А ради этого
мне вина не жалко. Хоть  все  отдам.  Флор!  Ты  где?  Прикажи  принести
чернила, перо и бумагу. А сам в дорогу сбирайся. Отвезешь письмо в Ригу,
где магистр Фюрстенберг от русских ратей прячется. Передашь, что изгнаны
они почти все. Пусть  приходит  и  занимает  свободные  города  крепкими
гарнизонами... Хотя, я все это ему в письме отпишу.
   Дерптский епископ думал о том, что настала пора открывать закрома,  и
пускать в дело накопленное за последние годы серебро.  Договариваться  с
магистром, самому отправляться домой - в Саксонию, Померанию, набирать с
помощью слова Божьего и щедрости ландскнехтов, направлять их сюда. Чтобы
в следующий  раз,  когда  русские  сунутся  в  Лифляндию,  их  ждали  не
радостные сервы и трусливые горожане, а крепкое войско из  закаленных  в
боях латников и мушкетонщиков.
 
Глава 4 
Ладога 
 
   Собранная на берегу Волхова  рать  в  древней  каменной  крепости  не
помещалось,  а  потому  воинский  лагерь  раскинулся  на   только-только
начинающим  зеленеть  заливном  лугу.  Кого  только  не  увидели   здесь
подошедшие из болотистой Северной Пустоши бояре! Никак не  менее  тысячи
стрельцов в однообразных  длиннополых  красных  тегиляях  с  поперечными
желтыми шнурами на груди, псковских охотников одетых кто во что горазд -
от нарядных зипунов до  потертых  тулупов,  он  пластинчатых  куяков  до
толстых  новеньких  панцирей.  Незнакомые  ранее   воины   с   короткими
стрижками, непривычно свободными рубахами, широко распахнутые на  груди,
в шароварах, с саблями и пиками. Похожие на татар - и все же какие-то не
такие. Кафтаны длиннополые стеганные и суконные, подбитые  белкой  шапки
со свисающим набок верхом больше на русские смахивают, а вот кольчуги  и
колонтари - на татарские. Сапоги - русские,  шлемы  -  татарские.  И  уж
совсем неожиданно поблескивали на  груди  у  странных  воинов  медные  и
оловянные кресты.
   Однако больше всего перед  крепостными  стенами  было  кованой  рати.
Полностью Водьскую пятину исполчить,  похоже,  не  удалось  -  да  и  не
получится никогда. Что ни год, по двадцать-тридцать  тысяч  бояр  на  юг
отсюда уходят, от османского царства засечные  черты  сторожить.  Каждое
лето либо  османы  крымских  татар  разбойничать  посылают,  либо  шайки
разбойничьи с Дикого поля приходят, а то и  сами  янычары  у  порубежных
крепостей появляются. К тому  же,  начинался  май,  а  вместе  с  ним  и
половодье - многие усадьбы уже сейчас оказались отрезаны, и  ранее,  чем
через месяц ни конному, ни пешему дороги туда не станет.
   И  все-таки,  не  менее  пяти  тысяч  помещиков  явилось  на   призыв
государева человека, и  это  несколько  смягчило  сердце  понужденных  к
отступлению бояр Ижорского погоста. Вся вместе рать составляла уже около
восьми тысяч воинов - почти вдвое более, нежели имелось сил у  проникших
в Неву свенов. Значит, будут разбойники биты. Против такой силищи им  не
устоять.
   - Здесь отдыхайте, - указал боярам своего небольшого  отряда  Евдоким
Батов. - Я в крепость поеду, государева человека искать. Мыслю, там  он.
Где еще воеводе такой рати гостей встречать и совет воинский держать?
   Зализа действительно расположился в трапезной воеводской избы.  Такое
положение ему не нравилось -  не  любил  он  находиться  в  новгородских
крепостях и городах, а  вот  выбора  ныне  не  имел.  Опричник  пока  не
приобрел своего шатра, чтобы поставить его в общем лагере, и встречаться
в нем с воеводами отдельных отрядов, советоваться  с  ними  о  действиях
общей рати, либо просто отдавать  им  приказы  и  разъяснять  надобность
маневра.
   Семен хорошо знал, как часто пытались  уйти  жители  вольного  города
из-под государевой власти, как пытались переметнуться то к ляхам,  то  к
литовцам, как князей иноземных пыта