овека  кедрачей
и болот.
   Однако,  отдав  все  реки  северо-западной  Руси  озеру   Ильмень   и
возвышающемуся над ним древнему Новагороду, Господь лишил их Псковское и
Чудское  озера.  Впадающая  в  них  река  с  гордым  названием  Великая,
ухватывает лишь самый краешек земель. Себеж,  да  Вышгородок,  Чихачево,
Новоржев да Пыталовка - вот и все города, что готовы по этой реке товары
свои везти. Крепости есть еще: Остров, Опочка -  да  какая  с  крепостей
торговля?
   Соседний Порхов, полсотни верст от псковских стен, да и тот  по  реке
Шелонь свой лен да пеньку в Новагород, а оттуда в Холмогоры  отправляет.
Вот и получается, что как не стараются псковские купцы да бояре, как  их
думы головы не ломают, а не сравниться с  ближними  своими  соседями  ни
Пскову, ни Нарве с Ивангородом, ни тем более Яму и другим селениям.
   Но не принимают горькой правды местные  бояре,  от  злости  да  обиды
такие порой указы отписывают, что порой сами  потом  не  рады.  Любчане,
например, в семь тысяч сороковом году запретили своим купцам торговать в
Нарве под страхом отнятия товара, да полного запрета преступившему закон
купцу коммерцией потом заниматься. Выгоды от этого указания никто, кроме
ливонских купцов, не получил - но когда Зализа застукал в Нарве на торгу
любчанского  гостя  Илью  Баженова,  тому   оставалось   только   зубами
скрипнуть, да улыбку на губы свои натянуть.
   Разумеется, торгового человека Баженова опричник на суд не  отдал,  и
даже грамотку для него исхлопотал, в куземские купцы зачисляющую,  но  с
тех пор Зализа стал у Ильи Анисимовича частым гостем.
   Поначалу опричник жалел купца, волею  судьбы  оказавшегося  на  путях
Варяжского моря.
   Торговля тут, как  известно,  небогатая,  а  вот  народы  населяющие,
берега, дикие - а потому пиратство царит  безграничное.  Новгородцам  до
здешних вод интереса нет, московскому государю недосуг, а потому порядка
навести некому.
   Однако осевший стараниями Зализы в Куземкино, в двух  десятках  верст
от устья Луги, Баженов очень быстро отстроил себе  дом  в  два  жилья  с
теремом, поставил склады и вроде даже заказал себе новую ладью  вдобавок
к старой, и как-то неожиданно оказался помощником местного посадника.
   Построенная навроде новгородской ладья, помимо груза, брала  на  борт
до сорока мужиков, если не сказать прямо - ратников. Сила  по  дикарским
мерам,  огромная  -  и  Зализа  тихо  предполагал,  что  купцу  не   раз
приходилось вдали от берегов удачно  пощипать  тех  самых  пиратов,  что
зарились на его простенькую с виду лодочку.
   Впрочем, как общаются торговые люди с лихими  на  неспокойных  волнах
Варяжского моря опричника не касалось - у него и на берегу дел  хватало.
А вот торговая грамота купца и его  зарубежные  интересы  в  Германии  и
Ганзе не раз оборачивались для Семена интересными вестями.
   Возможно, Илья Баженов за прошедший год стал в десятки, если не сотни
раз  богаче  Семена  Зализы  -  но  Зализа  был  человек  государев,  он
символизировал собой волю Ивана Васильевича, и за спиной его  скрывалось
могущество московского царя и всей Руси, а потому именно  купец  Баженов
низко склонился в дверях, перед нищим порубежником.
   - Здоровья тебе, Илья Анисимович! - дружелюбно кивнул в ответ Зализа.
- Вижу, одна у тебя ладья у причала стоит. Где же вторая?  Никак  уже  с
товарами за море ушла?
   - Уйдет разве? - не удержался  от  возможности  побрюзжать  купец.  -
Кормчего толкового не найти. Как  конопатить  закончат,  придется  сразу
двумя ладьями в Ганзу плавать.  Да  что  же  ты  в  дверях  стал,  Семен
Прокофьевич? Проходи в дом, садись у стола. Марья ужо на  стол  накрыла,
тебя ждет.
   Разумеется, Зализа мог так же  легко,  как  вывел  Баженова  в  люди,
разорить его до гунки, потому купец его все-таки  побаивался.  С  другой
стороны, Илья  Анисимович  в  раздорах  с  тиунами  и  мытарями  нередко
прикрывался именем Зализы, и Семен смотрел на это сквозь пальцы.
   В итоге отношения между купцом и засечником  установились  дружеские.
Дом купца Баженова был одним из немногих мест, где  опричник  чувствовал
себя легко и свободно.
   Обитающие в богатом доме купца людишки забрали коней, поднесли гостям
сбитеня. Засечники  прошли  в  горницу,  где  пышная,  румяная  Марьяна,
привезенная купцом из давнего путешествия в Литву, накрывала праздничный
стол.
   - Так расскажи нам, куда ездил,  чем  торговал,  Илья  Анисимович?  -
предложил Зализа.
   - Хорошо съездил, благодарствую, - приложил руку к груди купец. - Был
я в Ганзе, в городе Росток. Поторговал хорошо. Ноне пенька,  воск,  мед,
меха разные  сильно  в  цене  поднялись.  Брожение  ноне  сильное  среди
ганзейских  купцов.  Прослышали  они,  что  моряки   английские   дорогу
проведали по северным водам в русский город  Холмогоры,  и  теперь  сами
туда плавать станут, убыток датским и немецким пиратам чиня огромный,  и
Ганзу от торговли с Русью устранят. Хотели они даже новую войну  с  оной
Англией затеять, но англичане к ним в гавани более  не  заходят.  Теперь
они натравляют Данию и Швецию военную  экспедицию  затеять  и  побережье
Белого моря завоевать.
   Засечники  дружно  расхохотались.  Новгородцев  можно  любить,  можно
ненавидеть: но пытаться отвоевать у них морские гавани - это все  равно,
что щекотать соломинкой в носу у взбесившегося быка.
   - Еще  я  купил  диво  дивное,  красоту  неимоверную.  Пойдем,  Семен
Прокофьевич, покажу.
   Зализа, уже не раз отлучавшийся с хозяином в укромный уголок якобы по
пустякам кивнул и поднялся из-за стола. Баженов, по известной купеческой
привычке, все дела свои привык обсуждать тайно, и если хотел о  чем-либо
сообщить опричнику, тоже никогда не делал этого на людях.
   Они прошли две  комнаты,  остановились  в  третьей.  Илья  Анисимович
открыл большой сундук, достал  шкатулку,  из  которой  извлек  небольшой
кубок из прозрачного камня сочного  рубинового  цвета.  Зализа  невольно
охнул в восхищении, отошел к похожему  на  бойницу,  высокому  и  узкому
окну, поднял кубок к свету. Пожалуй,  это  был  все-таки  не  камень,  а
стекло - но какой яркий, по-царски багряный цвет!
   - Настоящий пурпур, Илья Анисимович! Откель красота такая?
   - Бают, один монах немецкий их делает, а как - никому не  говорит,  -
принял купец драгоценный бокал, и спрятал обратно в ларец. - Очень много
золота за такие кубки ганзейцы просят. Хотел я сам вина из него  выпить,
но побоялся. Низок я слишком,  серебром  обойдусь.  Мне  о  пеньке  надо
думать, а не о пурпуре. Пенька в Ганзе сильно подорожала.
   - Разве это не хорошо, Илья Анисимович, - улыбнулся Зализа.  -  Барыш
твой больше станет, корабль новый скорее на воду спустишь.
   - За такую цену корабль строить станет некому, Семен  Прокофьевич,  -
покачал головой купец. - Раз на русский товар цена растет,  стало  быть,
Ганза чует, что не станет этих товаров скоро вовсе и  они  за  него  еще
больше серебра получат.
   Опричник с силой удалил кулаком в  стену  возле  окна,  но  стена  не
дрогнула. Да и не могла дрогнуть: дом свой купец строил с думой о  лихих
людях залетных, чтобы отсидеться можно было за  стенами,  живот  свой  и
товар защитить. Против тюфяков или пушки такая стена не устоит, но  тати
пушки с собой таскают не часто.
   -  Что  же  ты  замолчал,  Илья  Анисимович?   -   не   оборачиваясь,
поинтересовался Зализа. - Рассказывай, коли начал.
   - Бают в Ганзе, сын магистра Кетлера Иван  вернулся  из  Кельна,  где
наукам хитрым много лет обучался. Преисполнился этот Иван  желания  веру
свою басурманскую дальше на восток нести на кончике своего копья,  и  со
многими рыцарями разговоры  такие  ведет.  Еще  сказывают,  что  мор  во
Пскове-городе прошел, обезлюдел он чуть не  до  последнего  человека,  и
границы русские защитить некому. Многих кавалеров мысли эти  смущают  от
спокойной жизни. Добычу они хотят взять на  Руси  большую  и  легкую,  и
недоимки старые списать.
   - Они что, думают, кроме Пскова на Руси иных городов нет?
   - Да так и думают, - пожал плечами купец. - Псков знают, да Новгород.
За ними Москва стоит, а дальше Великая орда, Индия и Китай.
   - Какая еще орда? - удивился опричник.
   - Не знаю. Немцы ее Золотой называют.  Сказывают,  великая  сила  эта
орда, и однажды чуть не до Рима дошла.
   - Вот, стало быть, какую крамолу они затеяли... - получив из  далекой
Ганзы неожиданное подтверждение вчерашнему разговору у воеводы  Кошкина,
Зализа забыл про мифическую орду сразу после своего вопроса. - А  теперь
есть у меня к тебе просьба, Илья Анисимович. Пока приказчики твои товары
афеням местным распродадут, подними  парус  на  своей  ладье,  съезди  к
Березовому острову, предложи тамошним жителям  пилы  да  топоры  у  тебя
прикупить.
   - Помилуй, Семен  Прокофьевич,  -  развел  руки  купец.  -  Кому  там
покупать? Гарнизон там свенский стоит, два десятка воев,  несколько  баб
да барон французский, за золото служащий. Голодранцы бесштанные.
   - Уже нет, - отвернулся от окна Зализа.  -  Нет  там  больше  свенов,
прогнали их.
   - Помилуй, Семен Прокофьевич, - удивленно перекрестился Баженов. -  А
кто?
   Зализа поморщился, тяжело вздохнул:
   - Не знаю, Илья Анисимович. В том-то и дело, что не знаю.  Да  ты  не
бойся, на погибель тебя не пошлю. Мне же  потом  ответ  перед  государем
держать. Посмотри, что за люди, потом расскажешь. Может, и корысть какую
получишь.
   - Подарок я  хочу  тебе  сделать,  Семен  Прокофьевич,  -  неожиданно
предложил купец. - Пойдем.
   Баженов вывел опричника  во  двор  дома,  дошел  до  конюшни,  шагнул
внутрь. Конюшня у купца была маленькая, его лошади  у  причала  на  воде
качаются. Тесно прижавшись боками, выбирали мягкими губами овес из яслей
скакуны засечников, напротив мялось двое хозяйских меринов.
   У дальней стенки покачивалась на кипе прошлогодней соломы женщина  со
спящим ребенком на руках. На шум из-за  меринов  показался  мужчина  лет
тридцати, отставил в сторону лопату.
   - Вот, Семен  Прокофьевич,  -  кивнул  на  них  Баженов.  -  Мне  тут
любекский купец один за старый долг семью  смердов  отдал.  Купи,  Семен
Прокофьевич. За четыре рубля отдам. Неудобный товар, не привык я  с  ним
дело иметь.
   - Четыре рубля - задумчиво покачал головой Зализа. Четверть  годового
жалования. Интересно, а откуда эти смерды вообще взялись у купца? В счет
старого долга он бы их просто брать не стал, зачем ему  в  дорогу  такая
обуза? А может, Илья Анисимович со своими молодцами просто  высадился  у
какого-нибудь  замка,  да  и  погулял  для  поднятия  настроения?  Видел
опричник его судовых помощников.  Четыре  десятка  таких  молодцов,  что
любую рыцарскую дружину разгонят. Хотя нет, на берегу Баженов  опять  же
полон брать бы не стал. Псков мор чуть не полностью обезлюдел, а  больше
в Северной пустоши рабами торговать негде. Похоже, взял их купец в  море
с Другого корабля. Может, пираты его догнали,  а  может  -  он  пиратов.
Только не стал бы Илья Анисимович  кубки  рубиновые  за  большие  деньки
покупать   -   некому   их   здесь   с   барышом   перепродать,   а    в
Москву-Тверь-Суздаль, али в Казань  с  Астраханью  купец  уже  давно  не
ходит.
   - За три рубля отдам, Семен Прокофьевич, - по-своему  истолковал  его
колебания купец. - Лишь бы избавиться.
   "А он ведь и в море мог их сбросить, - неожиданно подумал  Зализа.  -
Как раз, чтобы избавиться. Грех не захотел на душу брать".
   - Денег с собой нет, Илья Анисимович, - отрицательно покачал  головой
Зализа.
   - Помилуй, Семен Прокофьевич! - всплеснул руками купец. - Я тебе и на
слово поверю! Потом отдашь.
   И тут вовремя Семен вспомнил про Кауштин луг.
   - Как тебя зовут? - шагнул он к мужику.
   -  Ждан  Поробкин  я,  раб  кавалера  Ригольда,  из-под  Вольмара,  -
потянулся он снять шапку, но ее на голове не было.
   - В закуп на пятнадцать лет пойдешь? -  решился  Зализа.  -  Барщиной
поначалу не обременю, но  оброк  положу  вдвое  против  прочих  людишек.
Подъемными кобылу дам, семнадцатилетку, и топор. Дом сам  построишь,  на
зиму с едой пособлю.
   - Господин мой! - упал на колени  смерд  и  кинулся  целовать  Зализе
руку. - Верным рабом стану, детям молить за вас накажу.
   - На Руси рабов нет, - отдернул руку опричник. - На пятнадцать лет  в
закуп пойдешь, за цену свою рассчитаешься. Потом как все станешь: хочешь
живи, хочешь уходи.
   Опричник с купцом вышли во двор.
   - А на Березовый остров ты все-таки съезди, Илья Анисимович. Я сейчас
в поместье отъеду, потом людишек своих у засеке у Невы сменю, и  обратно
сюда. Через семь дней навещу.
 
Глава 14 
ВРЕМЯ ЖИТЬ 
 
   Дабы никто не пострадал, бревно поставили посередине причала. Одну из
найденных  на  шлюпке  пищалей  засыпали  порохом,  сверху  забили  пыж.
Шомпола, правда, "викингам" найти не удалось, и пришлось выстругать  его
из дерева. Поверх высыпали горсть мелких камушков, размером  с  костяшку
мизинца  каждый  -  погибшие  на,  Неве  бандиты  держали   их   любовно
завязанными в кожаный мешочек, забили второй пыж.
   - Ну что, кто желает  опробовать?  -  поинтересовался  у  собравшихся
фестивальщиков Росин.
   Народ сомневался.  Хотя  порох  для  пищали  использовали  трофейный,
захваченный в крепостице, а мерка имелась в мешочке для каменной  дроби,
никто не мог дать гарантию, что все соблюдено в точности  и  пищаль  при
выстреле не разорвет.
   - Ну, ладно, - кивнул Костя, - тогда расходись.
   - Эй, мастер, - окликнул его Немеровский. -  Может,  привяжем  ее,  и
издалека...
   Костя отмахнулся, приблизился к бревну метров на  пятьдесят,  вскинул
ружье... и тут же опустил. Кованный стальной  ствол  дюймового  диаметра
оказался неподъемно тяжел. Росин  огляделся,  приметил  неподалеку  пару
чурбаков, подволок к себе,  поставил  один  на  другой,  положил  пищаль
сверху. Теперь  позиция  получилась  достаточно  удобной.  Мастер  зажег
трофейный же фитиль, старательно  прицелился,  наведя  ствол  без  мушки
примерно в центр бревна,  затаил  дыхание  и  поднес  тлеющий  фитиль  к
запальной дырке. Вверх выстрелил пучок огня, исчез. Росин  уже  подумал,
что произошла осечка, и собрался выпрямиться - и тут грохнуло! Бревно на
причале подпрыгнуло, разбрасывая щепы, отскочило немного назад  и  гулко
бухнулось  набок.  Одновременно  сооружение  из  чурбаков  под   пищалью
рассыпалось, а распахнутые ворота заволокло белым дымом.
   Люди радостно кинулись вперед, рассматривая мишень.
   - А что, кучность хорошая, - сделал вывод Картышев. Между  верхней  и
нижней пробоиной чуть больше метра. - И дробь глубоко вошла. Если вместо
каменной  стальную  картечь  засыпать,  то  с  двадцати  метров,  думаю,
человека  в  бронежилете  насквозь   продырявит.   Две   наших   пищали,
поставленные рядом, одним залпом снесут с причала  все,  что  двигается.
Тут по пятнадцать почти сантиметровых дробин в один выстрел  помещается.
Это, считай, полмагазина  из  "Калаша"  в  одну  цель  высадить.  Пушка,
конечно, у них дрянь, а вот этими самопалами можно  и  в  реальном  деле
попользоваться.
   - Отлично! - Росин не  удержался,  и  довольно  потер  руки.  Пороха,
приготовленного сбежавшими немцами для пушки, пищалям должно хватить  на
полтысячи выстрелов. За  это  время  крепость  наверняка  отобьется  или
падет, так что проблема с  порохом  никого  уже  не  взволнует.  -  А  с
картечью...  Наконечники  стрел,  которыми   уже   пользовались,   нужно
осмотреть. Те, что с  обломанными  кончиками,  раскалить  на  углях,  да
порубить на куски.
   В общем, дела  в  Кронштадте  шли  неплохо.  Во  время  штурма  среди
полуголых  "викингов",  рубившихся  с  настоящими   местными   оказалось
несколько раненых - но не смертельно. Похоже, берсерков действительно не
берут никакие клинки - или просто дуракам везет. Юшкин обещал  за  месяц
на ноги поставить. После того, как люди  вывернули  карманы  рюкзаков  и
предъявили, у кого что есть, нашлось немалое количество  очень  полезных
мелочей. Например, два  куска  миллиметровой  рыболовной  леске  по  сто
метров, прямо в упаковке.  После  совещания  ее  решили  пустить  не  на
рыболовные снасти, а на силки для мелкого зверя, и теперь что  ни  день,
охотники приносили из леса трех-четырех зайцев  и  пару  косуль.  Дважды
всем обществом устраивали облаву, и один раз индейцы изрешетили стрелами
крупного лося, а другой - арбалетчики завалили кабана. Часть добычи  шла
в общий котел, часть - засаливалась или коптилась  на  зиму.  Крепостной
огородец для двухсот человек был, естественно, мал, но женщины ежедневно
ходили за грибами, которые также засаливались, благо  перед  случившейся
бедой Немеровский спьяну купил столько соли, что весь Финский  залив  из
пресного соленым сделать можно.
   Мужчины тоже не бездельничали. Как только люди увидели, что все  дома
в крепости топятся по-черному, имеют земляные полы и не имеют  туалетов,
было решено привести все хотя бы в  более-менее  божеский  вид.  Собрать
жердяные кабинки для уединения труда не составило, камней  и  глины  для
перекладки печей вокруг так же хватало. Вот  только  нормальные  полы...
Распилить бревно вдоль на  несколько  досок  ручной  ножовкой  оказалось
непосильной задачей - а других пил у участников фестиваля не имелось.  В
итоге вместо распиловки заготовленных  бревен  на  доски  дружно  решили
поставить на всех одну баню. Пока - с жердяным полом.
   Плюс - ежедневные тренировки по владению  оружием.  Против  подобного
"курса молодого бойца" не возражал никто.
   - Ладно, - решил Росин, - будем строить оборону исходя из залпа  двух
пищалей, и плотного огня из луков, благо стрел  от  немцев  три  десятка
пучков осталось.
   -  Нужно  указатель  поставить:  "атаковать  здесь",   -   рассмеялся
Немеровский.
   - Запросто, - кивнул Костя. - Делаем  так:  "викинги"  пусть  отведут
шлюпку на северную сторону крепости, через ворота  к  пристани  с  этого
момента больше никому не ходить!  Завтра  прорубим  калитку  в  северной
стене. За ворота спрячем двух пищальщиков, но  никому  не  высовываться!
Наблюдать за заливом скрытно. Со стороны все должно выглядеть  брошенным
без присмотра, с открытыми створками. Вот тогда-то каждый захочет  выйти
на причал и спокойно зайти через ворота, вместо  того,  чтобы  по  грязи
лезь на стену.
   - Корабль, корабль вижу!  -  закричал,  призывно  размахивая  руками,
часовой, сидевший на пушчонке. - Сюда идет!
   И все участники фестиваля, тут же забыв отданный минуту назад приказ,
высыпали на причал. Росин чертыхнулся, поймал за руку Юлю и попросил:
   - Хоть ты, очень прошу, хоть ты  возьми  лук  и  встань  у  частокола
наготове. Мало ли что.
   Поворачивающее к причалу судно походило на огромный баркас не  меньше
двадцати метров в длину  и  пяти  в  ширину,  с  круто  поднятым,  почти
вертикальным форштевнем, увенчанным  стилизованной  головой  на  высокой
доске. На мачте, напоминающей трезубец, выгибался квадратный парус  чуть
зеленоватого оттенка, с намалеванном на нем почти во всю  ткань  красным
крестом, вписанным в правильный круг.
   Вот по палубе забегали моряки, парус дрогнул, и поперечный  брус,  на
котором он был закреплен, заскользил вниз. Стала видна  поставленная  на
корме простенькая дощатая  сараюшка  без  окон,  закрепленное  на  борту
недалеко от кормы весло. Инерции корабля хватило как раз  на  то,  чтобы
прикоснуться бортом к причалу и замереть. Через  борт  перемахнуло  двое
матросов, торопливо  закрепили  причальные  канаты,  перекинули  сходни.
Затем  по  сходням  степенно  сошел   невысокий   крепыш   с   явственно
обозначенным животиком, в шапке с меховой подбивкой и в длинном  тяжелом
кафтане, неторопливо осенил себя крестом, снял шапку и низко поклонился,
коснувшись опущенной рукой причала:
   - Здравствуйте хозяева! Я  купец  из  Куземкино,  Илья  Баженов,  сын
Анисима Баженова. Плаваю по морю, торгую товаром. Увидел пристань, решил
причалить, хорошим людям хороший товар показать,
   То что, н