громко произнес командующий армией, и  закованные
в тяжелые железные доспехи воины, зная, что нужно делать, надели  шлемы,
став окончательно похожими на таурменов - людей-башен.
   Отряд из трех десятков железных от кончиков копыт и до  заклепок  под
пышными перьями на шлемах существ неторопливо выбрался на лед, строясь в
тройную шеренгу.
   - Господа, - поднял руку к забралу кавалер. Иван. - Пошли!
   Рыцарь уронил забрало, одновременно опуская  копье  и  заводя  кончик
древка в специальное  кольцо,  предназначенное  именно  для  удерживания
копья в опущенном состоянии, тронул кончиками шпор  бока  ширококостного
битюга, и тот пошел вскачь, постепенно разгоняясь.  Под  ударами  многих
десятков копыт лед задрожал и начал  угрожающе  потрескивать,  но  отряд
разгонялся все быстрее и быстрее, взметая рыхлый снег,  который  тянулся
позади длинным шлейфом, дробя подковами застывшую  поверхность  озера  в
мелкую ледяную крошку - и все вместе  сливалось  в  нарастающий  тяжелый
гул,  словно  из  земных  недр  пыталось  выбраться  огромное  неведомое
чудовище.
   Впрочем, чудовище уже  имелось:  оно  мчалось  по  поверхности  озера
многотонной железной массой, остановить которую, казалось, не смогла  бы
даже поставленная поперек дороги каменная стена, оно ощетинилось тонкими
стальными жалами копий, на наконечниках которых  и  сосредоточилась  вся
накопленная чудищем энергия  -  настолько  огромная,  что  за  всю  свою
историю человечество не смогло создать броню, способную остановить  этот
удар.
   После полумили бешенной скачки задние всадники начали отставать,  еще
через милю стали отставать всадники второго  ряда,  но  вскоре  задающий
темп  командующий  принялся  замедлять  гонку,  постепенно  переходя  на
быстрый шаг.  Рыцари  начали  поднимать  копья,  снимать  шлемы,  весело
обмениваясь впечатлениями,  И  старательно  косясь  через  плечо  назад,
пытаясь разглядеть, кто и насколько далеко отдалился от первой шеренги.
   Разумеется, дворяне влезали в полные воинские  доспехи  и  устраивали
атаку в пустоту не для собственного удовольствия. Они  тоже  знали,  что
боевой конь должен уметь то, для чего его растили и воспитывали,  должен
постоянно тренироваться. Впрочем, помимо  тренировки  в  общем  строю  и
разминки коней, подобная атака показывала еще и то, кто из дворян  лучше
держится в седле, у кого сильнее или  лучше  выезжен  жеребец.  Отличный
повод, чтобы с гордостью поглядывать потом на менее удачливых  товарищей
по походу.
   Повернув к деревне, крестоносцы медленным  шагом  подводили  коней  к
невысокому помосту, откуда оруженосцы и кнехны снимали  их  из  седел  и
помогали сразу скинуть самые тяжелые пластины кирасы, чтобы воин мог без
страха дойти до избы своими ногами.
   - Итак, - встретил у дверей кавалера Ивана дерптский епископ, - вы не
смогли взять города.
   - Мы возьмем его завтра, - беспечно отмахнулся молодой командующий. -
Немного терпения, господин епископ.
   - Мы уже совершенно разорили эту деревеньку, сын мой - отошел немного
в сторону священнослужитель, вглядываясь в темное пятно,  оставшееся  на
месте сгоревшей маленькой избушки. - Скоро здесь будет  нечего  есть,  и
нечем кормить лошадей. Между тем, как раз завтра  суда  приведут  боевых
коней ваших и моих рыцарей, господин кавалер. Лошади не умеют есть снег!
Им нужны сено, ячмень, овес - а все это  до  сих  пор  отделено  от  нас
гдовскими стенами.
   Отчитываемый, как мальчишка, командующий армией прикусил губу.
   Действительно, именно  по  его  настоянию  позавчера  на  этот  берег
перевели двадцать рыцарских боевых коней - без них  орденцы  чувствовали
себя безоружными. И именно  эти  кони  успели  истребить  большую  часть
захваченного в деревне фуража.
   -  Вы  собирались  обеспечить  нам  снабжение,  господин  епископ,  -
напомнил сын орденского магистра.
   - Для захвата Новгорода, сын мой, для захвата  Новгорода,  а  не  для
сидения у мелкой пограничной крепостицы. А здесь мы собирались  оставить
базу, чтобы не зависеть от бредущих за тридцать миль обозов! Здесь у нас
должны были найтись трофейный фураж, сани, лошади. Здесь они лежат, а не
на другом берегу! Завтра сюда доставят припасы, необходимые для перехода
до Новгорода. Но, господин  кавалер,  именно  для  перехода,  а  не  для
топтания на одном месте!
   - Завтра к полудню, - заиграл  желваками  рыцарь  Иван.  -  Завтра  к
полудню вы сможете выбрать для себя в Гдове самый лучший дом!
   -  Я  вам  верю,  сын  мой,  -  с  неожиданной  легкостью  согласился
священник.  -  Вы  очень  талантливый  молодой  человек.  У  вас  должно
получиться.
 
*** 
 
   Солнце еще только раздумывало, подниматься ему  над  горизонтом,  или
отложить это на другой день, когда пищали и бомбарды дружно выплюнули  в
крепостную стену первые ядра. В деревне Подкурье в это  время  орденские
оруженосцы и епископские дворяне выстраивали кнехтов в отряды и  уводили
к городу, а рыцари вновь облачались в полный доспех, выходили на  улицу,
шли к помосту, сколоченному по образцу  тех,  что  ставят  на  турнирах,
откуда слуги и сажали их на коней.
   Нет, сегодня цвет Ордена идти в бой не  собирался  -  именно  поэтому
кавалеры не ленились надеть на себя все до последней кинжальной цепочки.
С  одной  стороны,  полная  нагрузка  была  нужна  боевым  лошадям   для
привыкания, с другой -  зрелище  десятков  закованных  в  непрошибаемую,
сверкающую на солнце  броню  должно  хорошенько  припугнуть  засевших  в
городе язычников и побудить их сложить оружие как можно скорее.
   Рядом с командующим небольшой, но сильной армией  гарцевал  дерптский
епископ, чья темная монашеская ряса, накинутая поверх мехового  дублета,
резко контрастировала с окружающей сталью.
   Куртина  под  непрерывными  ядерными  ударами  уже  давно   покрылась
трещинами, и каждый раз вздрагивала, словно поставленный на ребро ломтик
сыра. То, что она обвалится в ближайшее  время,  стало  ясно  не  только
атакующим, но и обороняющимся - и красные  войлочные  колпаки  стрельцов
над каменными зубцами уже не мелькали.
   Залп!
   Стена рыхло содрогнулась, но устояла. Епископ посмотрел  на  нее,  на
сына  Кетлера,  на  небо.  Солнце  еще   только-только   поднялось   над
горизонтом, и до полудня оставалось много времени, и тем не менее рыцарь
Иван нервничал, хотя голову в сторону священника не повернул ни разу. Он
держал  свой  шлем  на  сгибе  локтя,  оставаясь  только   в   стеганном
подшлемнике и кольчужной шапочке, и сосредоточенно наблюдал  за  работой
бомбардиров.  Те  перезарядили  пушки,  поднесли  фитили   к   запальным
отверстиям:
   Залп!
   Стена мелко затряслась. Бомбардиры кинулись прочищать стволы. Не  дай
Бог в них останется хоть одна тлеющая соринка! При засыпке пороха  заряд
неминуемо  взорвется,  унося  невезучего  заряжающего   в   преисподнюю!
Прочистив банником ствол, следовало засыпать в  него  порох.  Затем  сам
заряд необходимо прибить, втолкнуть  следом  ядро,  заполнить  запальный
канал, и только тогда можно  производить  следующий  выстрел.  Набившие,
руку на ратной работе ландскнехты умудрялись выпускать каждый час по два
ядра. Отличный результат, если сравнить его с тем, что моряки испанских,
английских, французских флотов успевали сделать от силы по два  залпа  в
день!
   - Смотрите, смотрите!
   Не  дожидаясь  нового  залпа,  стена  внезапно,  все  более  и  более
ускоряясь, поползла  вниз,  словно  была  слеплена  из  сырого  песка  и
высушена солнцем. Несколько мгновений, и  вот  перед  лицами  доблестных
ливонских воинов вместо неодолимого бастиона лежит обычная груда камней,
за которой видны крыши изб, рубленные стены, тылы башен  противоположной
стороны города.
   На этот раз уже командующий  армией,  не  сдержав  довольную  улыбку,
поднял глаза к небу, по которому солнцу предстоял до  зенита  еще  очень
долгий путь, а затем покосился на епископа. А священник сделал вид,  что
ничего этого не заметил.
   Но  прошло  около  четверти   часа,   ливонская   армия   ничего   не
предпринимала и епископ, не выдержав, заговорил:
   - Простите, господин кавалер. Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела,
но чего мы ждем?
   - Мы  разрушили  стену,  -  снисходительно  объяснил  сын  верховного
магистра. - У обороняющихся больше нет никаких шансов. В  таких  случаях
города сдаются. Сейчас к нам выйдут  парламентеры,  мы  обсудим  вопросы
сдачи оружия, выплаты контрибуции либо права на разграбления, после чего
займем крепость.
   - Господин рыцарь! - не выдержав, едва ли не заорал священник.  -  Вы
имеете  дело  с  язычниками!  С  неотесанными  дикарями,  незнакомыми  с
цивилизованными  правилами  ведения  войны!  Они  никогда  не   сдаются.
Парламентеров не будет!
   - Вы уверены? - не поверил сын магистра. - Если войска возьмут  город
штурмом, солдаты будут злы, как голодные крысы, и разграбят их  дочиста,
вдоволь сорвав злость на всех, до кого смогут дотянутся.
   - Русские слишком  тупы,  чтобы  понимать  такие  очевидные  вещи,  -
покачал головой епископ. - Они всегда дерутся до конца.
   - Ну, если так... - рыцарь попытался привстать на  стременах,  но  не
смог поднять веса своего тела, а потому просто повысил голос:
   - Господин Ханган! Передайте, пожалуйста, ландскнехтам, что  я  отдаю
городим.
   Ливонский дворянин, которому орденские рыцари коня пока не  выделили,
кивнул, не спеша дошел до стоящих между кострами воинских колонн. Спустя
минуту одна из них разразилась громкими,  радостными  воплями  и,  теряя
строй,  устремилась  к  пролому.  Вместо  бесполезных  в   ближнем   бою
мушкетонов они держали в руках длинные палаши и легкие топорики.
   - А-а! - то ли подбадривая себя, то ли стремясь  напугать  язычников,
во всю глотку орали наемники, перепрыгивая узкие траншеи сапы и  набегая
на стену.
   -  Сейчас,  -  тихо  произнес  рыцарь,  и  почти  одновременно  башни
шарахнули  по  нападающим  каменной   картечью.   С   громкими   криками
покатились, хватаясь за переломанные конечности, люди -  но  большинство
продолжало мчаться  вперед,  изо  всех  сил  втягивая  головы  в  плечи.
Неожиданно башни снова выплюнули облака белого дыма, собрав новый урожай
искалеченных. Погибших почти не было, большинство раненых потом  удастся
вылечить - но для этого похода они все равно уже бесполезны. Потери.
   Из-за стены послышалась частая пальба.
   - Господин де Толли, - нервно закусал губу  командующий.  -  Возьмите
сотню Ахметской комтурии и помогите ландскнехтам.
   Сын великого магистра все  еще  не  верил  в  беспредельную  глупость
русских, надеялся на победу - а потому не  хотел  первыми  подпускать  к
добыче хмурых епископских воинов. Пусть лучше богатеют сервы его друзей.
   Стрельба в  городе  стихла,  стали  отчетливо  слышны  выкрики,  звон
металла. Над завалом внезапно появилась фигура  в  красном,  с  короткой
алебардой в руках. Он, стоя лицом к пролому, яростно рубил  кого-то  под
собой. Но, если его было видно над завалом, значит, он рубится где-то на
уровне второго этажа?
   Командующий беспокойно тронул  шпорами  коня,  и  тот  сделал  вперед
несколько шагов, опасно приблизив всадника  к  крепостным  башням  -  но
русские,  похоже,  пренебрегли  одиночной  целью,  дабы  успешно   вести
фланкирующий огонь.  К  пролому  торопливо  приближались  новые  отряды.
Ахметские  кнехты  предпочитали  пластинчатые  доспехи,  из-за  чего  на
некотором удалении напоминали вставших на ноги больших  чешуйчатых  рыб.
Взятые в армию от сохи, любому оружию они предпочитали топоры,  которыми
владели с полной виртуозностью.
   Особого азарта в наступлении они не проявляли - одетый в легкие  латы
дворянин обогнал свою сотню на пару десятков шагов. Это его и спасло: он
оказался уже  в  проломе,  когда  сразу  четыре  ствола  дали  из  башен
фланкирующий залп - но на этот раз они стреляли железным жребием!  Куски
грубо порубленных металлических прутьев в отличие от каменной гальки  не
ломали ноги и руки - они рвали их, как бумагу, и летели дальше,  они  не
проминали латы и кирасы - они пробивали преграду  и  входили  далеко  во
внутренности. Словно огромная гребенка прошла  по  наступающей  колонке,
вычистив едва ли не половину наступающих  ливонцев  -  а  все  остальные
кинулись врассыпную.
   - Сколько русских в крепости? - оглянулся на епископа рыцарь Иван.
   - По-прежнему немногим более сотни, - невозмутимо ответил священник.
   Командующий армией снова попытался подняться в седле - но  все  равно
не смог рассмотреть происходящего.
   - Горнист! - прорычал он. - Играть отступление! Скорее, пока  они  не
успели перезарядить пушки!
   В  морозном  воздухе  радостно  запела  труба,  и  вскоре  в  проломе
появились выбегающие наружу ландскнехты. Сын  Кетлера,  бесшумно  шевеля
губами, начал их считать. Вскоре он  с  облегчением  вздохнул  -  наружу
выбралось никак не менее полусотни наемников, а дать по отступающим  еще
один залп язычники так и не успели. Впрочем, назвать это  везением  было
никак нельзя: обычно из похода возвращаются в родной дом  самое  меньшее
девять из десяти ландскнехтов  -  профессиональных  наемников,  отдавших
ратному ремеслу всю свою жизнь. С начала этой  компании-боги  войны  уже
пожрали каждого третьего из них.
   - Де Толли! - увидел тяжело дышащего дворянина рыцарь и направил коня
к нему. - Что там происходит?
   - Язычники сложили сразу за куртиной, полукругом около пролома, новую
стену. Из всякого подручного  мусора:  телег,  бревен,  мешков,  камней.
Невысокую. Засели за ней,  стреляют  из  мушкетов  и  отбиваются  своими
топорами. Они перезаряжают мушкеты и стреляют снова и снова.  Настоящими
пулями. Кирасы пробивают.
   Еще бы! С дистанции в несколько шагов кирасу можно пробить и каменной
пулей! А настоящая, крупнокалиберная пуля, выпущенная в упор из хорошего
мушкета способна пробить  не  одного,  а  сразу  двух  воинов  в  полном
вооружении. Между тем, плохих стволов в Гдове быть не может - о том, что
у русских язычников лучшие в мире ручные пищали, знают все.
   - Господин  фон  Кетсенворд,  -  жестом  отпустил  ливонского  рыцаря
командующий. - Распорядитесь бомбардирам,  чтобы  они  начинали  обстрел
угловой башни. Если потребуется, пусть пробивают новую сапу.
   - Вы не поясните, что означают ваши распоряжения, господин кавалер? -
громко поинтересовался дерптский епископ.
   -  Это  означает,  -  хмуро  ответил,  глядя  мимо  собеседника,  сын
верховного магистра, - что  при  продолжении  штурма  через  проделанный
пролом потери моей армии окажутся непомерно велики.
   - Не поясните ли более подробно, сын мой?
   - Язычники поставили за проломом новую стену, до которой бомбарды  не
смогут добросить свои ядра. Они ведут из-за этой стены огонь из  пищалей
и защищают ее иным оружием. При таком положении, если они  не  сдадутся,
нам придется потерять на каждого язычника трех  воинов.  А  если  учесть
плотность, с какой они простреливают подступы  к  проему,  еще  половина
солдат погибнет на подходе. Мне кажется, наша армия не настолько велика,
чтобы пожертвовать за  крепость  около  шести  сотен  воинов.  -  Рыцарь
перевел дух и продолжил:
   - При разрушении угловой башни,  огонь  по  пролому  с  двух  дальних
окажется   малоэффективен.   Мы   практически    уравняем    шансы    и,
соответственно, потери.
   - Значит, сегодня к полудню город вы не возьмете?
   - Это можно сделать,  только  потеряв  половину  армии,  -  повторил,
вскинув подбородок, молодой командующий.
   - Через два часа сюда подойдет еще восемь десятков коней,  не  считая
обоза с менее капризными лошадьми, - сухо сообщил епископ. - Насколько я
понимаю, фуражом они ныне не обеспечены?
   - Его можно подвести с того берега...
   - Я знаю,  -  кивнул  священник,  -  и  заблаговременно  распорядился
заготовить припасы для перехода до Новгорода.
   - Мы не можем двигаться  дальше,  не  обеспечив  безопасность  своего
тыла! - повысил голос рыцарь.
   - У нас есть план компании, - невозмутимо  сообщил  священник.  -  Мы
обязаны ему следовать.
   - Армия окажется отрезанной от путей снабжения, потеряет  возможность
быстро и безопасно отступить, отойти на отдых...
   - Завтра утром мы должны  двинуться  дальше,  -  невозмутимо  сообщил
епископ. - Вы, разумеется, можете отказаться, но  ландскнехтов,  пятьсот
своих воинов, обе пищали и весь обоз  я,  как  вы  понимаете,  возьму  с
собой.
   На  щеках  сына  Кетлера  заиграли   желваки.   Священник   явственно
чувствовал, как тому хочется разорвать его в клочья, изрубить в куски, и
он примиряюще улыбнулся:
   - Не забывайте, сын мой,  что  цель  наша  -  не  мелкая  пограничная
крепостица, а Новгород, и только Новгород. Мы обязаны дойти до  него  за
две недели - или нам не  удастся  сделать  этого  уже  никогда.  Так  вы
поведете армию дальше, или мне необходимо искать другого командира?
   Пауза затянулась. Рыцарь  мучился  между  необходимостью  переступить
через унижение, через свое мнение и  вдолбленные  ему  в  голову  основы
военной науки, и желанием добиться во время первого в своей жизни похода
шумного успеха.
   - Я оставлю у Гдова две бомбарды, ландскнехтов и две сотни кнехтов, -
наконец выговорил сын великого магистра.  -  Они  продолжат  осаду  и  с
большой долей вероятности смогут  взять  город  за  то  время,  пока  мы
двигаемся к Новгороду. Надеюсь, у вас есть проводники, знающие дорогу на
Чернево?
   -  Есть,  -  кивнул  епископ.  Рыцарь  пришпорил  коня  и   помчался,
вмолачивая копыта в мерзлую землю, к остальным крестоносцам.
   - Ты знаешь дорогу на  Чернево,  демон?  -  негромко  поинтересовался
священник, провожая всадника взглядом.
   - Я знаю все-е-е-е... - прошипел голос под ногами.
   - Вот и хорошо.
   Епископ взглянул на изрядно порушенную, но  все  еще  не  захваченную
крепость. На миг у него появилось желание послать демона туда, чтобы  он
побудил защитников сдаться, но... Но он слишком хорошо  знал  язычников,
чтобы  понимать:  ворота  крепости  наверняка  завалены,  и  открыть  их
одинокий предатель не сможет, у  пролома  дежурит  не  один  человек,  а
большой отряд, и что  даже  если  гдовский  воевода  прикажет  гарнизону
сдаться, они скорее повесят предателя, чем последуют его приказу.
 
Глава 4 
СМУТА 
 
   К церкви деревушки Замежье опричник подъехал уже в сумерках, спрыгнул
на утоптанный наст, отпустил подпругу коня  и  подвел  его  к  небольшой
копешке сена, приготовленной для подбрасывания на  порог  храма  -  ноги
вытирать. Привязывать не стал - куда он отсюда  денется?  Вошел  внутрь,
скинув шелом и перекрестившись на висящую над дверью икону.
   Внутри поселковая церквушка пустовала. Только  отец  Флор  возился  у
основания  иконостаса,  что-то  подправляя  с  помощью  тонкого  долота.
Благодаря горящим свечам внутри было куда  светлее,  чем  снаружи,  хотя
свет на стенах лежал красноватый,  дрожащий  вкупе  с  горячим  восковым
запахом  напоминающий  больше  о  геенне  огненной,  нежели  о   светлом
блаженстве.
   Боярин Волошин стоял у иконы преподобной Марии Египетской  и,  сложив
руки на груди, читал вечернюю молитву:
   - Господи  Боже  наш,  еже  согреших  во  дни  сем  словом,  делом  и
помышлением,  яко  благ  и  человеколюбец,  прости  ми;  Ангела   Твоего
хранителя поели покрывающа и соблюдающа мя от всякого зла;  яко  Ты  еси
хранитель душам и телесем нашим, и Тебе славу возсылаем Отпу, и  Сыну  и
Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
   - Аминь, - тихонько добавил Зализа.
   - Пришел, кромешник, - не поворачивая головы, усмехнулся боярин. - Не
убоялся храма Божьего.
   - Мне бояться  нечего,  пред  Господом  и  государем  я  чист,  -  на
оскорбление Семен отвечать не стал.
   - И я чист пред Господом и  государем,  -  перекрестился  Волошин.  -
Слушай меня, кромешник. Слушай и запоминай. Мне теперь  бояться  нечего.
Допросы все я прошел, государеву волю принял, а потому лгать  мне  ни  к
чему. Так вот, кром