воровая  типография,
дымила винокурня, а два десятка работных  людей  умело  плавили  бронзу,
отливая колокола, паникадила и, естественно, пушки.
   Спустившись  с  коня  на  землю,  несколько  раз  перекрестившись  на
надвратную икону Георгия Победоносца и отвесив ей глубокий поклон,  Петр
Иванович снял с пояса кистень и постучал рукоятью в  темные  от  времени
деревянные створки. Прислушался. К воротам явно никто не  спешил,  и  он
застучал снова.
   - Кто тревожит молящихся в столь неурочный час? - внезапно послышался
укоризненный голос со стороны стены.
   Боярин испуганно шарахнулся в сторону, снова перекрестился, скинул  с
головы шапку и поклонился замшелым валунам:
   - Раб божий Петька Шуйский к отцу игумену Артемию прибыл по  спешному
делу.
   Створка дрогнула, двинулась вперед, открывая достаточную для  прохода
человека или коня щель. Боярин, махнув  рукой  холопам,  шагнул  вперед,
перекрестился на золотые купола собора, вернул подшлемник  на  голову  и
спросил у придерживающего створку молодого послушника:
   - Здоров ли отец игумен?
   - Отец Артемий литургию служит, - покачал головой  послушник,  словно
часть вины за необходимость службы этой лежит на госте.
   Боярин удивленно пожал плечами: что за  служба  такая?  Для  заутрени
поздно, для вечерни рано. Может, отпевает  кого  игумен?  Так  послушник
тогда так бы и сказал. Послушник, притворив  ворота  и  набросив  засов,
торопливо направился в сторону храма, бросив гостей на произвол  судьбы.
Перт Шуйский махнул своим холопам, указывая в  сторону  бревенчатых  изб
под монастырской стеной,  в  которых  жили  наймиты,  а  сам  следом  за
послушником поспешил к церкви.
   Увы, узнать, что за служба велась в  такое  время  боярин  так  и  не
успел: игумен Артемий, одетый в  скромную  черную  схиму,  показался  на
ступенях, ненадолго задержался, благословив и дозволив  облобызать  руку
одетому в  одну  лишь  власяницу  старцу,  после  чего  спустился  вниз,
благословил боярина, протянул руку к нему.
   Шуйский, торопливо сбив с головы шапку, прикоснулся губами к  тыльной
стороне ладони.
   Игумен, положив руку на  нагрудный  крести  и  глядя  гостю  в  лицо,
надолго задумался, потом улыбнулся:
   - Я вижу, ты въехал через восточные ворота?
   - Да, отец Артемий, через них.
   - И еще я вижу, что Господь милостив к тебе и подарит немало  успехов
в начатом тобой деле.
   - Благодарю тебя, отец Артемий... - осенив себя  крестом,  поклонился
боярин.
   - Не меня, Бога благодари, - ответствовал игумен. - Идем.
   Он двинулся  по  двору  в  сторону  белоснежного,  отдельно  стоящего
одноэтажного домика с небольшим шпилем и крестом  наверху  -  в  обители
игумена имелась своя часовенка. Боярин, с облегчением одев шапку на  уже
начавшую мерзнуть голову, двинулся следом.
   Комната, в  которой  обитал  игумен  была  обширной,  но  аскетичной:
выбеленные стены  и  потолок,  пюпитр  с  раскрытым  на  нем  рукописным
Служебником со множеством пометок на широких  полях,  бюро  из  красного
дерева, похожего на вишню, стол, несколько табуретов и  деревянное  ложе
под окном, закрытым похожей на лед полупрозрачной  слюдой,  два  высоких
медных трехрожковых подсвечника с толстыми  восковыми  свечами  на  них.
Печь находилась радом с  дверью,  ведущей  в  помещение  под  крестом  и
согревало не только эту келью, но и часовню.
   - Так какая нужда привела тебя в нашу  обитель,  сын  мой?  -  указал
гостю на табурет у стола игумен.
   - Я решил внести свой посильный вклад  в  дело  почитания  Господа  и
поддержания плоти молящихся ему  чернецов,  отец  Артемий,  -  полез  за
пазуху боярин и выложил на стол тяжело звякнувший, шитый  золотой  нитью
кошель.
   - Дело это богоугодное, - согласно кивнул игумен, усаживаясь напротив
него и сплетая пальцы на груди.
   - А еще желаю я, поход  свой  успешно  завершив,  пожертвовать  вашей
обители колокол о триста пудов, коего на колокольне вашей не имеется.
   - И это дело нужное и богоугодное, - опять согласился отец Артемий.
   - Однако со своей стороны нижайше вас прошу, божий люди,  молитвой  и
делом поход наш на схизматиков безбожных укрепить, - заученно  продолжил
боярин, - и два десятка пищалей сорокагривенных нам для ратного  дела  с
собою дать.
   - Дело это серьезное,  -  покачал  головой  настоятель  монастыря.  -
Потому, как все они на стенах наших стоят на случай набега иноземцев,  и
без них обитель наша останется, ако агнец несчастный  пред  ликом  4иких
зверей.
   - Как же ж так, отец Артемий?! -  опешил  боярин.  -  Брат  ведь  мой
двоюродный летом с тобой уговаривался?
   - Но ведь к наряду сему большому  мне  еще  и  мастеров  отдать  тебе
придется, сын мой.
   - У меня рать ужо в походе, отец Артемий! Как же ж...
   - Да, согласен  я,  сын  мой,  -  перекрестился  на  стоящий  в  углу
иконостас игумен. - Дело вы делаете богоугодное,  схизматиков  подлых  к
порядку призывая, и земли русские в родное лоно возвертывая.  Однако  же
тревожно мне обитель свою на одну лишь милость Божию оставлять...
   Игумен вновь сложил пальцы на груди, мелко  постукивая  указательными
пальцами один о другой. Он не столько отказывал боярину в  его  просьбе,
сколько чего-то от него ожидал.
   - Дабы молитвы чернецов впредь лучше слышны были... - скрипнул зубами
Шуйский. - Ради дела сего  готов  я  пожертвовать  средства  на  отливку
колокола в четыреста пудов. Надеюсь, слышно  его  будет  далеко  окрест,
отец игумен?
   - Ну, коли так, - перекрестился настоятель. - Коли так, дам  я  тебе,
сын мой, пищали со стен наших и наряд из смердов, их снаряжать  умеющих,
ради богоугодного дела. Завтра поутру поедете, ноне мы их в сани намедни
приготовленные уложим. Привел ли ты с  собой  коней,  дабы  в  сани  эти
запрячь?
   - Холопов немедля в Новагород отправлю, - хмуро кивнул Петр  Шуйский,
- до вечера приведут.
   Мысленно он пытался еще раз  определить,  в  какие  траты  ввели  его
хитроумные  Адашев  с  Сильвестром.  Своих  людей  в  поход   снарядить,
монастырю за пушки его отдариться, порох и ядра за свой кошт купить. Вот
еще  и  лошадей  придется  покупать,  да  колокол  на  сто  пудов  более
оговоренного чернецы стрясли. А  ведь  по  условию  царедворцев  сам  он
ничего, кроме славы ратной да добычи,  с  покоренных  земель  собранной,
ничего иметь более не сможет. Поместья новые они смекают сами поделить.
   Шуйский неожиданно ощутил, что ему захотелось  выпить  вина.  Пожалуй
даже, водки холодной, да на мяте настоянной. Чтобы в горле было морозно,
а в душе - горячо. Избавляясь от наваждения, он поднялся, несколько  раз
перекрестился на красный угол, после чего поклонился игумену:
   - Пойду я, отец Артемий, холопов в город наряжу.
   -  Ступай  сын  мой.  Поутру  все,  чего  ты  желал,  готово   будет.
Благословен будь поход ваш и оружие ваше...
   Однако слова настоятеля изменить испорченного настроения не смогли. И
даже осознание того, что завтра, до темна, он  успеет  довести  воинскую
справу до реки Шелонь, а еще дней через пять они  доберутся  до  рубежей
дерптского епископства. Всего полтораста верст осталось.  А  при  войске
уже и кованная рать есть, и стрельцы, и татары,  и  большой  наряд.  Все
честь по чести, как государем со времен взятия Казани  заведено.  Первую
часть долга воеводского он выполнил и рать для похода исправно собрал  и
в путь вывел. Теперь настала пора искусство воинское проявить...
 
*** 
 
   К мосту у деревни Трески рать вышла пятого декабря - в  день  святого
Петра, и в этом боярин Шуйский усмотрел предначертания свыше: ему как бы
вручались ключи от земель, что почти  три  века  под  пятой  схизматиков
нечестивых томились. И на воротах, через которые он  в  Юрьев  монастырь
въезжал, икона Георгия-Победоносца висела. Тоже знак!
   Однако  он  гарцевал,  перед  мостом,  рубежи   царства   Московского
означающим, и никак не решался малый мосток этот пересечь.
   Справа, сразу  за  мостом,  стояла  с  приоткрытой  дверью  ливонская
караулка. Ветер деловито наметал через  раскрытую  щель  пушистый  снег,
который не  таял  внутри,  намереваясь  долежать  там  до  самой  весны.
Притихла и видная впереди деревушка: ни гомона  людского,  ни  собачьего
тявканья, ни мычания скотины. Похоже, ливонцы успели  вовремя  прознать,
что супротив них идет русское войско и предпочли бесследно исчезнуть,  а
не ложиться под копыта откормленных за лето коней.
   - Ну, - широко перекрестился боярин. - С нами Бог!
   Он со всей силы вонзил шпоры в бока жеребца и породистый  туркестанец
одним  прыжком  перемахнул  через  весь  жердяной  настил,   опустившись
подковами на землю дерптского епископа.
   Война России и Ливонии началась.
   И тотчас, словно стремясь в полной мере  исполнить  долг  разорителей
неприятельской  земли,  через  мост  темной  массой  ринулась  татарская
конница, оглашая окрестности громкими криками:
   - Халла!
   Они влетали во дворы и, не  слезая  с  коней,  заглядывали  в  ворота
сараев и хлевов, быстро, но тщательно осматривали дома,  стучали  ногами
по доскам полов или вонзали ножи в стены погреба. Результат не  заставил
себя ждать: не прошло и пары часов, как они выволокли из подпола  одного
из  брошенных,  на  первый  взгляд,  домов  унылого   серва,   обреченно
смотрящего в землю, отчаянно  визжащую  девку  и  беззубую  старуху  лет
пятидесяти. Впрочем, татары быстро спохватились, и один  из  них  ударом
сабли рассек никому ненужную женщину едва не надвое, бросив ее  остывать
в занесенном снегом дворе. А по ведущей к Дерпту дороге  шли  и  шли  по
трое в ряд верховые: боярская кованная конница, стрельцы с бердышами  за
спиной, длинный санный обоз с большим нарядом и  припасами  для  долгого
зимнего похода.
   Впрочем, это оказалась единственная добыча. Похоже, русских намерений
вернуть свои земли вокруг городов Юрьева, Колываня, Пернова, Ракобора  -
и далее вплоть до Риги, скрыть не удалось и местные жители загодя успели
либо попрятаться в леса, либо за стены монастырей, замков и городов. Вот
всяком случае, все попадающиеся им по пути деревни и хутора были  пусты,
и разве только мерзнущие крысы кое-где  шастали  между  домов,  оставляя
тонкие цепочки следов.
   По счастью, вывезти со своих дворов все ливонцы не могли, и ратники в
достатке находили  сена  для  своих  коней  и  дров,  для  протапливания
брошенных домов - а потому могли ночевать в тепле и не  беспокоиться  за
здоровье своих скакунов.
   Благодаря медлительному обозу путь от Псково-Печерского монастыря  до
столицы епископства занял целых три дня, и только к  полудню  четверного
войско вышло к каменным стенам Дерпта. Ожидая, пока на окружающие  город
поля втянется с дороги вся его рать, боярин  Шуйский  пришпорил  коня  и
обскакал вражескую твердыню, стараясь держаться подальше от стен.  Стен,
составленных из прямых участков, с башнями каждые триста шагов. А значит
- перестроенных по новейшим военным законам и укрепленным пушками.
   Ничего, супротив русского духа никакие  пушки  устоять  не  способны.
Петр Шуйский вернулся к рати, направился прямо к Аблай-хану:
   - Друг мой, разбивай свой лагерь напротив во-он тех ворот,  -  указал
боярин на южную сторону.  -  Становитесь  между  замком,  что  за  лесом
выглядывает, и городом, дабы засевший в цитадели гарнизон не мог в спину
нам  ударить,  ведущих  осаду  стрельцов  тревожа.  Сергей   Степанович,
дядюшка, основной наш лагерь мы с другой стороны разобьем,  возле  леса.
Он, похоже, густой и больших сил через него не провести. Иван Андреевич,
тебя попрошу витязей  своих  напротив  северных  ворот  поставить,  дабы
возможную вылазку упредить...
   Хлопот у воеводы имелось немало: проследить,  чтобы  обозные  сани  и
телеги плотно окружили будущий лагерь,  а  промежутки  между  ними  были
плотно заполнены  вязанками  хвороста  или  заготовленными  для  костров
небольшими бревнами. Направить стрельцов в лес, ради  заготовки  дров  и
рубки гуляй-города.
   Распорядиться Аблай-хану, чтобы татар на облаву в  окрестные  селения
отправил - сено лошадям поискать, теплые дома  приготовить,  на  случай,
коли   раненые   появятся.   Определить    направление    основного    к
вспомогательного  ударов  и  установить  там  монастырские  пищали   для
разрушения башни и примыкающих к ней стен.
   Вдобавок, снятые  со  стен  Юрьева  монастыря  пищали  были  старыми,
отлитыми еще два десятка лет назад - и не имели боковых валов,  которыми
ныне изготавливаемые пушки на лафетах крепятся  и  вращаться  вверх-вниз
могут,  на  цель  наводясь.  Тяжелые  длинноствольные  стволы   придется
вкапывать в специальные ямы - как это  делалось  дедами  еще  при  осаде
Казани... Господи, всего четыре года прошло, а пушки ужо  изменились  до
неузнаваемости. Отлитые всего десяток лет назад ноне впору выбрасывать.
   Коли пушки вкапывать придется - так просто их в случае  опасности  не
отвести.  Значит,  окопы  понадобятся,  пищали  от   возможной   вылазки
вражеской оборонить, место крепкое, чтобы отряд прикрытия  схоронить  от
ядер и картечи вражеской. Все это строить придется, под  пули  ливонские
лезть - значит, гуляй город потребен, для  защиты  землекопов  и  отгона
стрелков вражеских.
   Работ сих, для них  опасных,  осажденные  постараются  не  допустить,
вылазку совершить захотят. Стало быть, потребен  еще  отряд,  что  ввиду
ворот стоять наготове будет, и гарнизону выйти  не  даст.  Да  еще  один
отряд, тайный, что в спину тем, кто на  вылазку  решится,  ударит,  дабы
окружить и уничтожить всех до единого, гарнизон ослабляя...
   Хлопоты, хлопоты, хлопоты. Припаса с собой служивые люди обычно  дней
на десять берут, да в  качестве  лакомства  -  соль,  пополам  с  перцем
смешанную, чтобы добытую в походе  убоину  сдабривать.  Ливонцы  все  из
селений разбежались-попрятались, скотину для войска на месте  не  взять.
Стало быть, новая забота - припасы для рати на псковщине купить, да сюда
довести. Либо  придется,  как  на  Руси  принято,  заместо  осады  детей
боярских по поместьям для кормления отпускать. Но в таком  разе  никакой
победы над епископом ждать не придется. А не хочешь войско распускать  -
корми.
   От навалившихся хлопот голова Петра Шуйского пухла, и он  ужо  жалеть
начинал, что на замысел царедворцев  государевых  согласился.  До  славы
воинской ему еще далеко, а мошна худеет с каждым часом,  и  вернется  ли
потраченное  золото  -  неизвестно.  Может  статься,  не  со  славой  он
вернется, а с долгами несчитанными. Что тогда?
   - Да, и еще лес за лагерем проверить надо, - спохватился  Шуйский.  -
Большого числа ворогов там не спрячешь, но и малого нам там не  надобно.
Антип! Сотника стрелецкого ко мне позови. Им сейчас изрядно  потрудиться
предстоит...
   С момента подхода  русской  рати  к  вражеской  твердыне  до  первого
выстрела по стенам прошло целых пять дней - причем все это  время  воины
не отдыхали ни единого часа, отвлекаясь от насущных работ только для еды
и, с наступлением темноты - для сна. Осадным работам дерптский  гарнизон
не препятствовал, но и  без  него  бед  у  воеводы  хватало:  то  татары
сообщат, что сена по окрестным селениям набралось для конницы от силы на
пару дней. А лошадям совсем без сена нельзя -  болеют  они  от  этого  и
сдохнуть могут. То при выкатывании пищалей из саней двум стрельцам  ноги
придавило, и теперь они вроде как пухнут, отчего слухи  про  чуму  среди
рати побежали. Хотя зимой, известное дело, мор случается редко. Пришлось
больных монастырь отправлять с изрядной охраной: земли-то  издавна  Руси
враждебные. Земля, кстати, изрядно промерзнуть успела, и для  вкапывания
пищалей ее поперва кострами отогревать пришлось.
   Однако, ко  дню  святого  Феодора,  подготовка  осадных  окопов  была
завершена. Стрельцы откатили толстые  бревенчатые  щиты  гуляй-города  к
лагерю, а литейщики большого наряда  засыпали  в  промерзшие  стволы  по
мешку пороха, закатили обмотанные пенькой чугунные ядра.
   "Уксус еще потребен, - внезапно вспомнил боярин. - стволы охлаждать".
   Хотя, при  стоящем  ныне  морозе  мысль  о  необходимости  охлаждения
стволов показалась совершенно неуместной.
   - Ну же, пали! - нетерпеливо потребовал он.
   Смерд, одетый в собачий малахай и серый суконный полукафтан, подбитый
ватой, ткнул фитилем в запальное отверстие и шустро отпрыгнул в сторону.
Вверх  на  локоть  ударил  сноп  пламени,  мгновенно  превратившийся   в
вертикально стоящее белое облако, потом послышался оглушительный грохот,
и боярин Шуйский ощутил, как под ногами  дрогнула  земля.  Темный  шарик
стремительно перечеркнул прозрачный воздух и воткнулся точно в  один  из
зубцов  стены.  Брызнули  в  стороны  крупные,  видимые  простым  глазом
каменные осколки, и зубец исчез.
   - Высоко, - недовольно поморщился воевода. - Ты мне не зубцы  сбивать
должен, ты должен в стене пролом сделать, башню ближнюю завалить.
   Перед пищалью медленно расползалось большое  белое  облако,  закрывая
вражескую крепость от глаз боярина. Загрохотали остальные стволы.
   -  Три  рубля  ливонцам  улетело...  -  негромко  вздохнул   Шуйский.
Проклятые пушки стреляли чистым золотом.
   - Сейчас, Петр Иванович! - во всю глотку заорал смерд. - Сейчас новый
заряд вобьем, и чуть ниже опустим!
   Видимо, пушкарь от обрушившегося на него грохота оглох.
   - Давай, давай, - кивнул воевода. - Все одно пять саней пороха и  два
воза ядер уже куплены. Пали их к нечистой силе.
   - Славься!
   - Это еще что? - недоуменно закрутил головой Петр Шуйский.
   - Сла-авься, сла-ався! - словно весь мир наполнился сильным и  чистым
женским голосом. - Сла-авься, сла-авься русский царь!
   - Кто это? - в первую  очередь  боярин  поворотился,  естественно,  в
сторону воинского лагеря, но славославия пели не там. Да и не было баб в
ратном обозе.
   - Сла-авься,  сла-авься  русский  царь!  Слава-а!  Слава-а!  Государю
Иоанну Васильевичу долгие ле-е-ета!
   Только теперь Петра  Ивановича  Шуйского  стало  достигать  понимание
невероятного: славу царю пели в осажденном  Дерпте!  И  хотя  возносящий
голос звучал так громко, словно певунья находилась где-то совсем  рядом,
но растекался он именно со стен.  Точнее  -  с  какой-то  из  надвратных
башен.
   - Не стреляй, - предупредил воевода пушкаря, махнул  рукой  Антипу  и
понимающий его с полуслова холоп побежал в лагерь седлать жеребца.
   - Слава! Слава! Слава!
   Ворота города дрогнули, и стали медленно отворяться. Петр Шуйский  не
удержался, и протер глаза:  они  действительно  открывались!  Город,  из
которого на протяжении веков изливалась ненависть на славянского соседа,
из которого многократно выходили воинские отряды,  чтобы  воевать  Русь,
который проповедовал ненависть к народу русскому  и  вере  христианской,
десятилетиями уклонявшийся от уплаты тягла практически без боя признавал
превосходство русского оружия.
   Или ливонцы собираются совершить вылазку?
   Но нет: по величаво опустившемуся  мосту  на  дорогу  неспешно  вышли
почтенные, богато и мирно одетые мужи,  некоторые  из  которых  несли  в
руках блюда и небольшие подушечки.
   - Черт! Антип, где ты там?! - боярин, забыв  про  солидность  побежал
следом за холопом и успел в лагерь как раз к  тому  моменту,  когда  раб
вкладывал недовольно всхрапывающему туркестанцу в рот удила.
   - Копаешься! - рыкнул боярин, вскакивая в седло, скинул шлем. Ехать с
торчащим во  все  стороны  из-под  железа  рыжим  мехом  ему  показалось
невместно. - Вотолу давай!
   Боярин сам расстегнул  изрядно  попачканный  и  поношенный  налатник,
кинул его в снег, накинул  на  плечи  поданный  холопом  плащ,  подбитый
дорогим горностаем,  дал  шпоры  коню.  Слава  Богу,  дядюшка  догадался
устремиться с несколькими своими боярами следом, и к мосту Петр  Шуйский
примчался не один, а с грозной свитой.
   - Я есть милостью Божией епископ города Дерпта и окрестных земель,  -
вышедший  вперед  худощавый  мужчина  в  красной  рясе,  четырехугол