удастся даже больше, чем вашим родителям. Бедняжка Роума...
     Какой раскатистый у него голос! Миссис Линкрофт вполне могла услышать каждое его слово, но девочки, кажется, были заняты чем-то другим и не слушали. Элис стояла к нам спиной и показывала Оллегре на что-то, привлекшее ее внимание. Но миссис Линкрофт наверняка все слышала.
     - Я никогда не была в том музее раньше. Люди редко пользуются возможностью бывать в музеях, - подойдя ко мне, сказала миссис Линкрофт.
     Сердце у меня учащенно билось. Возможно, она все-таки ничего не услышала. Может быть, мне просто показалось, что голос у этого мужчины столь громогласный.
     - Да, это верно, - ответила я миссис Линкрофт. - Этой возможностью пользуются редко.
     - И сейчас мы ею воспользуемся, - раздался рядом со мной голос Элис. - Как здесь все торжественно. И как внушительно.
     Они шли по музею рядом со мной, тихо восклицая от удивления. Я вспомнила, как часто приводили меня сюда родители в детстве, полагая, что нет лучшего удовольствия для ребенка, чем побывать в Британском музее.
     Наконец мне удалось ускользнуть от них. Девочки и миссис Ликрофт с удивлением разглядывали богато иллюстрированную рукописную книгу двенадцатого века, а я быстро и бесшумно пронеслась по каменным плитам туда, где я так часто бывала с Роумой.
     Я спросила у смотрителя зала, где я могу найти римские древности, которые были обнаружены в Лоувет Стейси, и я тотчас получила разъяснение.
     С какой радостью я увидела, что мозаика, о которой я говорила Годфри, находится там среди прочих экспонатов из Лоувет Стейси. Мозаика была даже не одна, видимо, Роуме удалось после моего отъезда восстановить еще несколько. В витрине, где они были выставлены, помещалась заметка, в которой описывались эти мозаики и разъяснялся процесс восстановления. На первой мозаике была изображена фигура человека, по всей видимости мужчины, у которого не было ступней: он стоял на двух длинных обрубках, которые, видимо, обозначали ноги. Его руки были вытянуты вперед, словно он хотел схватиться за что-то, остававшееся на мозаике невидимым. Я посмотрела на второй экспонат. Изображение было не таким четким, как на предыдущем, и там оказались утраты, заполненные, вероятно, цементом, однако можно было понять, что на этой мозаичной картине - человек, лишенный ног по колено; потом, однако, я поняла, что его ноги были во что-то погружены. И на последней мозаике была изображена только голова этого человека, по всей вероятности, похороненного заживо.
     Я не могла отвести глаз от этих изображений.
     - О, да это же наши! - раздался рядом со мной голос. Я обернулась. По обе стороны от меня стояли Элис и Оллегра.
     - Да, - подтвердила я. - Они были найдены недалеко от Лоувет Стейси.
     Подошла миссис Линкрофт.
     - Посмотри, мама, - сказала Элис, - посмотри, что нашла миссис Верлейн.
     Миссис Линкрофт окинула беглым взглядом мозаики и сказала:
     - Да, они очень хорошие.
     - Да, нет же, вы ничего не увидели, - запротестовала Оллегра. - Они же наши!
     - Что? - удивилась миссис Линкрофт и пристальней вгляделась в экспонаты. - Да, удивительно! - И взглянув на меня, с извиняющейся улыбкой добавила:
     - Но сейчас уже пора подумать о том, чтобы перекусить.
     Я согласилась. Задачу свою я выполнила, хотя не была уверена, насколько успешно. Но рассказать Годфри было что.
     Мы вышли из музея и, взяв кэб, отправились в "Браунз", по дороге девочки обсуждали, что они закажут на ленч и какой материал купят для своих платьев.
     Когда мы выходили из экипажа, мимо пробежал разносчик газет, восторженно выкрикивая:
     - "Джентльмен Терролл" пойман! Маньяк никому больше не угрожает!
     - Это же наш "Джентльмен Терролл", - сказала Элис.
     - Что значит... "наш", - спросила резко миссис Линкрофт.
     - Мы о нем говорили, мама. И решили, что он, должно быть, немного похож на нашего мистера Уилмета.
     - Почему вы решили, что он на него похож?
     - Потому что его прозвали "Джентльмен". И мы подумали, что он, вероятно, точно такой, как мистер Уилмет, верно, Оллегра?
     Оллегра кивнула.
     - Вам совершенно ни к чему забивать голову такими вещами, - высказалась миссис Линкрофт довольно сердито, и Элис сникла.
     Никто ни словом не обмолвился о мозаике. Успокаивало еще и то, что не было и намека на то, что кто-нибудь из них слышал мой разговор с коллегой отца у входа в Британский музей. Постепенно ко мне вернулась уверенность, что моя тайна не раскрыта, и когда мы, закончив все дела, сели в поезд, я была уже почти спокойна.

***

     Мой рассказ о том, что я увидела в музее, привел Годфри в сильнейшее волнение.
     - Я уверен, что тут скрыт какой-то смысл, - заявил он. Мы прошли с ним мимо трех раскопанных терм, и Годфри, остановившись, начал внимательно вглядываться в остатки мозаичного пола, будто бы надеясь, что, чем дольше он всматривается, тем вернее ему откроется значение изображенного там рисунка.
     - Неужели вы думаете, что они не смогли бы раскрыть смысл этого рисунка, если бы это действительно было возможно? - спросила я.
     - Кто? Археологи? Может быть, им не приходило в голову, что стоит разгадывать эту загадку. Но у меня твердое убеждение, что тут что-то есть.
     - Что же вы предлагаете делать? Пойти в Британский музей и рассказать о ваших подозрения?
     - Они, возможно, поднимут меня на смех.
     - Из-за того, что сами не додумались до этого? Ну, вот еще одна версия о завистливых археологах. Это, конечно, занятно, но нисколько не приближает нас к разгадке тайны исчезновения Роумы.
     Я услышала, как кто-то предупреждающе кашлянул, и обернувшись, увидела трех девочек, которые направлялись к нам.
     - Мы пришли посмотреть на мозаику, - объявила Элис. - Мы видели ее в музее. Нам ее показала миссис Верлейн. А теперь мы хотим увидеть, что здесь.
     - Мне понравилась та, где видна только одна голова, - сказала Оллегра. - Такое впечатление, будто ее отрубили и положили на земле. Жуткая картина.
     - Мне от нее нехорошо, - сказала Элис. Годфри выпрямился и посмотрел в сторону моря. Я поняла, что он хочет сменить тему разговора.
     - Какой прозрачный сегодня воздух, - отметил он. - Говорят, это признак того, что будет дождь.
     - Правильно, - согласилась Оллегра. - Когда видны мачты над песками Гудвинз, это часто предвещает дождь.
     - Я только теперь понял! - вдруг взволнованно проговорил Годфри. - Эти мозаики... они изображают, как заживо погребают человека.
     - Вы имеете в виду зыбучие пески?
     Годфри с воодушевлением развил эту мысль.
     - Возможно, это своего рода предупреждение. Людей отводили в Гудвинз и казнили их там постепенным погружением в песок.
     - Вполне вероятно, - согласилась я.
     - Хотя, вряд ли, - нахмурившись, возразил Годфри. - Где-то здесь должны быть другие зыбучие пески.
     - Но где?
     - В этих окрестностях, - Годфри неопределенно махнул рукой. - Я совершенно уверен, что именно это и обозначают мозаики.
     - До чего ужасно! - выговорила с содроганием Сильвия. - Представляете, вас...
     Годфри стоял, покачиваясь с носка на пятку. Таким взволнованным я его никогда не видела.
     - Не будь ребенком, Сильвия! - проворчала на нее Оллегра.
     - Не хорошо заставлять мисс Кент ждать нас, - напомнила девочкам Элис, и, повернувшись ко мне, пояснила:
     - Мисс Кент хочет заняться нашими платьями сегодня.
     - О, зачем я только выбрала этот ярко-клубничный цвет, - вздохнула Оллегра. - Вишнево-красный был бы гораздо лучше.
     - Я ведь тебе говорила, - с мягким упреком сказала ей Элис. - Но давайте пойдем, мисс Кент уже заждалась нас.
     И они ушли, предоставив нам с Годфри возможность продолжить обсуждение сюжета мозаик.

***

     - Элис написала рассказ о мозаике, - объявила Оллегра. - Получилось очень здорово.
     - Когда же ты покажешь мне свои рассказы, Элис? - спросила я.
     - Надо еще подождать. Я не совсем ими довольна.
     - Но ты ведь показываешь их Оллегре и Сильвии.
     - Мне надо было увидеть, как мой рассказ на них подействует. Кроме того они... еще дети, ну, или почти дети. Взрослые гораздо более критичны.
     - Совершенно необязательно.
     - Ну, как же! Они ведь знают жизнь, а мы еще только с ней знакомимся.
     - Значит, ты не хочешь показать мне свой рассказ?
     - Я обязательно покажу, но только когда поработаю над ним еще.
     - Там говорится о человеке, попавшем в зыбучие пески.
     Элис вздохнула и кинула на Оллегру быстрый взгляд, та тут же надулась.
     - Мне казалось, что ты очень гордишься этим рассказом.
     Элис не обратила внимания на ее слова и, повернувшись ко мне, сказала:
     - Я написала о римлянах. У них было такое наказание: провинившегося человека бросали в зыбучие пески, и они медленно его заглатывали. Очень медленно. Поэтому римляне использовали эти пески в качестве казни. Некоторые пески заглатывают человека очень быстро, поэтому их еще называют песчаная трясина. Но те пески действовали медленно. Поэтому казнь была мучительна. Они постепенно засасывали свою жертву, и ее мучения растягивались. Вот поэтому римляне использовали эти пески как орудие казни. В моем рассказе человек, которого собираются казнить, должен сделать мозаику с изображением этих песков. Понимаете, какая изощренная пытка! Насколько мучительнее, чем если бы его сразу отвели в эти пески. Ведь все время, пока он делал мозаику, он знал, что это произойдет с ним. Но его переживания способствовали тому, чтобы мозаика получилась очень выразительной. Ни у кого бы не получилось лучше, потому что ему самому предстояло испытать то, что он изображал.
     - Элис, что за идеи приходят тебе в голову!
     - Но ведь идея хорошая, верно? - озабоченно спросила Элис.
     - Да, но тебе не следует придумывать такие жуткие образы. Лучше воображай какие-нибудь более приятные вещи.
     - Да, я понимаю, - сказала Элис. - Но ведь надо, чтобы образы были правдивыми, не так ли, миссис Верлейн? Нельзя же закрывать на правду глаза.
     - Нет, конечно, нет, но...
     - Я вот думаю, зачем же они делали такие мозаики, если бы считали, что надо думать о приятных вещах? Ведь оказаться в таких коварных песках совсем неприятно. Я так и назвала свой рассказ: "Коварные пески". Когда я писала, мне самой было страшно. И девочкам тоже стало страшно во время чтения. Но я, конечно, постараюсь придумывать какие-нибудь более приятные истории.
     Выходя из своей комнаты, я неожиданно столкнулась с Сибилой. Она, видимо, поджидала меня.
     - О, миссис Верлейн! - сказала она таким тоном, будто меньше всего ожидала увидеть меня возле моей же комнаты. - Как приятно вас видеть. Очень давно мы с вами не встречались. Вы были чем-то очень заняты.
     - Да, уроки... - сказала я неопределенно.
     - Я не их имела в виду, - она бросила острый взгляд в приоткрытую дверь моей комнаты. - Я бы хотела поговорить с вами.
     - Тогда пойдемте ко мне.
     - Прекрасно!
     Она на цыпочках вошла в комнату с таким видом, будто мы с ней заговорщики. Окинув комнату взглядом, она сказала:
     - Здесь очень приятно. Очень. Я думаю, вам здесь хорошо. И вам было бы жаль отсюда уехать.
     - Да, мне было бы жаль, если бы я отсюда уехала.
     - Я видела вас с викарием. Я думаю, его считают очень красивым молодым человеком.
     - Возможно.
     - А вы, миссис Верлейн? - резкость ее вопроса вызвала во мне некоторое замешательство.
     - Да, думаю, и я тоже.
     - Я слышала, что он собирается занять очень хорошее место. Ну, этого следовало ожидать. У него прекрасные связи. Он будет продвигаться, несомненно. И подходящая жена, это то, что ему сейчас нужно.
     На моем лице промелькнуло раздражение, и, вероятно, заметив это, Сибила сказала:
     - Я испытываю к вам глубокое расположение. Мне не хотелось бы, чтобы вы уехали. Вы для меня уже стали как бы частью этого дома.
     - Спасибо.
     - Конечно, здесь каждому отведена своя роль. Даже для такой безликой, как Эдит. Бедное дитя, эта Эдит, но и она оставила здесь свой след, и немалый. Бедняжка!
     Я уже жалела, что предложила ей войти. Надо было с ней остаться в коридоре, там было бы легче от нее отделаться.
     - А ведь сэр Уилльям заболел, - продолжала Сибила, - именно из-за того потрясения, которое вызвала в нем ваша игра.
     Я с некоторым негодованием сказала:
     - Как я уже говорила, я исполняла тогда только то, что мне положили на рояль.
     Глаза Сибилы внезапно вспыхнули - две сверкающие голубые точки в складках морщин.
     - О, да, я знаю... но кто дал вам сыграть именно это произведение, как вы думаете, миссис Верлейн?
     - Мне бы очень хотелось это знать.
     Сибила напряглась и зашагала по комнате. Как я уже заметила, это означало, что она сейчас сообщит мне то, ради чего пришла сюда.
     - Я помню тот день, когда она это играла...
     - Кто? - спросила я.
     - Изабелла. Она играла весь день. Ей как раз удалось найти переложение для фортепьяно. "Пляска смерти", - Сибила начала фальшиво напевать мелодию, отчего та прозвучала совсем жутко. - "Пляска смерти", - произнесла она задумчиво. - И все время, пока Изабелла играла, она думала о смерти. Потом она взяла револьвер и ушла в лес. Вот почему Уилльям не мог выдержать этой музыки. И он никогда бы не положил вам эту вещь для исполнения.
     - Но ведь кто-то это сделал?
     Она вдруг рассмеялась, и я спросила:
     - Вы знаете кто?
     Она многозначительно кивнула.
     - О, да, миссис Верлейн. Я знаю.
     - Но ведь тот, кто это сделал, хотел намеренно расстроить сэра Уилльяма, вызвать у него шок, ведь он больной человек.
     - Ну и что, - сказала Сибила. - А зачем он строит из себя такого добропорядочного. Он ведь не такой. Я могу вам это доказать. Так почему бы его и не расстроить.
     - Но это могло убить его.
     - Вы думали, что это сделал Нейпьер. Они ведь поссорились, и Уилльям пригрозил Нейпьеру, что выгонит его из дома. Только подумать! Почему Нейпьер должен уходить из дома. Почему сэр Уилльям может притворяться таким хорошим. Один раз...
     - Мисс Стейси, - прервала я ее, - это вы положили те ноты на рояль?
     Она сжалась, как ребенок, и кивнула.
     - Теперь вы знаете, - сказала она, - что не следует судить Нейпьера слишком строго.
     Она не в своем уме, подумала я. И это очень опасно. Но я все-таки была рада, что она пришла ко мне в комнату. По крайней мере, теперь я знаю, что Нейпьер не виноват.

***

     У меня из головы не шла та мозаика. Я не могла избавиться от мысли, что в ней заключено что-то важное. Я снова начала ходить на раскопки, стараясь вспомнить все, что мне рассказывала об этом Роума. Однажды утром я встретила там Нейпьера.
     - Вы опять стали приходить сюда, - сказал он. - Я знал, что могу встретить вас в этом месте.
     - Вы меня здесь уже видели?
     - Много раз.
     - Когда я не знала об этом? Очень неприятно слышать, что за тобой наблюдали, когда тебе это было неизвестно.
     - Что тут особенно неприятного, если вам нечего скрывать, - возразил Нейпьер.
     - Не думаю, что есть настолько добродетельные люди, которым это безразлично.
     - Здесь вопрос не в добродетели. Например... кто-то занят вполне достойным делом, но оно требует... анонимности. В таком случае этому человеку будет очень неприятно узнать, что за ним наблюдают.
     - Что же это может быть за дело?
     - Например, человек, скрывая свое имя, приезжает в какое-то место, чтобы раскрыть тайну исчезновения своей сестры.
     У меня перехватило дыхание.
     - Так вы знаете!
     - Было не столь уж трудно узнать.
     - И давно вам это стало известно?
     - Почти сразу после вашего приезда.
     - Но...
     Нейпьер рассмеялся.
     - Я хотел знать о вас как можно больше, а так как вы были вдовой известного человека, то это упростило мою задачу. У вас был прославленный муж и сестра, хорошо известная в своих кругах. Так что вы должны согласиться, что получить нужную мне информацию не составило большого труда.
     - Но почему вы не сказали мне?
     - Это бы поставило вас в неловкое положение. Мне хотелось, чтобы вы сами признались, если сочтете это нужным.
     - Но если бы я сказала, кто я, то мне никогда не разрешили бы приехать сюда.
     - Всем не надо было говорить. Только мне.
     - Что вы теперь намерены делать?
     - Точно то, что делал и раньше.
     - Вы сердитесь на меня?
     - Зачем? Ведь я уже давно обо всем знаю.
     - Вы меня не одобряете?
     - Нет, я вами восхищаюсь.
     - Почему?
     - Потому что вы решили приехать сюда... потому что вы так любите свою сестру, что вам безразлична опасность, какой вы себя подвергаете.
     - Опасность? О какой опасности вы говорите?
     - Тот, кто пытается узнать, что стало с человеком, который, возможно, является жертвой убийства, всегда оказывается в опасности.
     - Но кто сказал, что Роума убита?
     - Я ведь сказал, что, "возможно", убита.
     - Роума не тот человек, которого кому-то может понадобиться убить.
     - Жертвами убийц очень часто становятся именно такие люди. Но откуда вам знать, какие у нее могли быть секреты. Вы, возможно, не все знаете о ее жизни.
     - В общем-то я знаю очень мало.
     - Вот видите. Вы смело бросились навстречу опасности, и это вызывает у меня восхищение... конечно, не только это.
     Сделав шаг ко мне, он посмотрел в мои глаза с такой печалью, что меня охватило жаркое волнение и желание утешить его.
     - Разве вам не приходило в голову, - сказал Нейпьер, - что два исчезновения, происшедшие в одном месте с небольшим разрывом во времени, не могли быть случайностью.
     - Да, это очевидно, - согласилась я.
     - И что, вы думаете, могло произойти с вашей сестрой?
     - Я не знаю, но в одном убеждена: она не могла куда-то уехать, никого не предупредив об этом.
     - А Эдит?
     - Эдит тоже.
     - И вы тоже чувствуете, что тут есть какая-то связь?
     - Вполне вероятно.
     - Может быть, Эдит что-то обнаружила... Какую-то деталь, которая могла пролить свет на тайну исчезновения вашей сестры. А если это так, то... вы, пытаясь узнать об этом, подвергаете себя смертельной опасности. Разве не так?., ах, да, ведь вам помогает Годфри Уилмет.
     - Это не совсем так.
     - Но он же знает, кто вы.
     Я кивнула.
     - Ему вы сказали, в то время как от других скрывали.
     - Он понял сам, кто я, как только познакомился со мной.
     - И признался в этом? Ну да, он же откровенный и прямой... не то, что некоторые.
     - Это получилось как-то само собой. Ему сразу стало ясно, что я сестра Роумы, и я была ему благодарна, что он не выдал меня.
     - Я тоже держал это в секрете. Вы и мне благодарны?
     - Да, спасибо.
     - Вы знаете, - сказал он, пристально на меня глядя, - что я сделал бы все, чтобы помочь вам. Я ничего не ответила, но он еще раз настойчиво спросил:
     - Вы ведь знаете об этом?
     - Да.
     - Я рад. Если нам удастся найти разгадку этим таинственным происшествиям, тогда я смогу вам сказать об очень многом. Вы тоже это знаете? Поэтому для меня очень важно это сделать... может быть, даже больше, чем кому-либо еще.
     Я вдруг испугалась того, что он может сейчас сказать, и, возможно, моей собственной реакции на его слова. Когда я была с ним рядом, он действовал на меня просто завораживающе; лишь вдали от него, я могла судить о нем холодно и бесстрастно.
     Возможно, понимая это, он не стал меня больше волновать и заговорил о другом.
     - Я видел вашу сестру пару раз. Она производила впечатление человека, страстно преданного своему делу. Она жила в том домике совершенно одна, - Я приезжала к ней на несколько дней.
     - Как странно! Вы были совсем рядом, и мы не встретились.
     - Не так уж странно. Мне кажется, на раскопки приезжало много людей, которых вы не встретили.
     - Я говорю не о многих... я говорю о вас. Хорошо, оставим это. Скажите, вы приблизились хоть немного к разгадке с тех пор, как приехали сюда?
     - Годфри Уилмет считает, что Роума сделала какое-то потрясающее отк