иехал  к  моему  отцу  с
официальным предложением госпоже Кейт.
   Отец, рассказала Кейт мне, послал за ней и сказал, что лорд Ремус  сделал
ей предложение. Отец не  верил,  что  Кейт  будет  даже  помышлять  об  этом
замужестве. Она не должна думать, объяснил ей отец, что он насильно заставит
ее выйти за лорда Ремуса замуж.
   - Заставить меня! Можно подумать, - воскликнула она,  -  что  не  я  сама
загнала лорда Ремуса в угол! Представь, Дамаск, должность при дворе. Я  буду
там, прямо в центре событий. Я буду танцевать в Хэмптоне и Гринвиче. Я  буду
кататься верхом в Виндзоре. Кто знает, может быть, сам король бросит  взгляд
в мою сторону. У меня будет много драгоценностей,  красивые  платья  и  свои
собственные слуги.
   - А от тебя только и требуется - взять лорда Ремуса в мужья.
   - Я могу это сделать, Дамаск.
   - Ты же не любишь его, Кейт.
   - Я люблю то, что он может мне предложить.
   - Ты расчетливая.
   - Расчетливая - значит мудрая, потому я и расчетливая.
   - Значит, ты действительно выйдешь замуж за этого старика?
   - Ты будешь на моей свадьбе, Дамаск.

***

   Кейт была помолвлена. Она носила один большой изумруд на  пальце,  другой
на шее. Ее настроения поражали всех. То  она  была  лихорадочно  весела,  то
вдруг ею овладевала меланхолия. Иногда она намекала, что не  хочет  выходить
замуж, потом начинала презрительно высмеивать саму идею отказа.
   Однажды я вошла к ней в комнату и застала ее  лежащей  на  кровати  лицом
вниз и пристально смотрящей перед собой.
   - Кейт, - сказала я, - ты несчастна.
   Она рассматривала кольцо с огромным изумрудом.
   - Посмотри, как он сверкает, Дамаск. И это только начало.
   - Но счастье не в блеске камня, Кейт.
   - Нет? А где тогда, скажи мне?
   - В глазах того, кого ты любишь и кто  любит  тебя.  Она  откинула  назад
голову и рассмеялась. Но я видела, что она вот-вот заплачет.
   Я рассердилась на нее. Почему она должна это делать?  Я  ненавидела  саму
мысль о том, что она уйдет к этому старику, а с  тех  пор  как  я  узнала  о
похождениях Кезаи, в голову лезли всякие мысли.
   - Возможно, - сердито заметила я, - это и не имеет значения,  потому  что
ты не способна любить.
   - Как ты смеешь говорить это!
   - Я смею, - ответила я, - потому что ты готова продать себя за  изумруды.
Она опять рассмеялась:
   - И рубины, и сапфиры, и бриллианты, и должность при дворе.
   - Это омерзительно.
   - Добродетельная Дамаск, которой не надо продавать  себя,  ее  наследство
выберет для нее мужа.
   Но улыбка ее была натянутой, а смех на грани слез. Я знала,  что  она  не
так счастлива, как хотела бы показать мне.
   Два месяца спустя лорд Ремус и Кейт поженились. В нашем  доме  готовилось
большое торжество по этому поводу, и Клемент и его поварята работали  целыми
днями на кухне.
   Вечером перед свадьбой произошло  неприятное  событие.  Я  отправилась  в
комнату Кейт, потому что очень хотела поговорить с ней. Но Кейт там не было.
   Так как в доме уже все уснули, я  села  и  стала  ждать  ее,  но  она  не
появлялась. Я испугалась, что она убежала, и уже подумывала,  чтобы  поднять
домашних, но что-то внутри удерживало меня. Она пришла в четыре  часа  утра,
волосы ее были распущены.
   - Дамаск! - удивилась она. - Что ты здесь делаешь?
   - Я пришла в полночь, когда все  уснули,  чтобы  поговорить  с  тобой.  Я
беспокоилась о тебе. Я уже хотела поднимать домашних.
   - Надеюсь, ты никому не сказала, что меня не было в спальне?
   Я покачала головой.
   - Нет. Я решила, что ты убежала накануне своей свадьбы со знатным лордом.
Но если убежала, подумала я, то эта новость может подождать до  утра.  Кейт,
где ты была?
   - Ты задаешь слишком много вопросов.
   - Кейт, ты была с любовником.
   - Ну, госпожа Добродетель, что ты скажешь на это?
   - Завтра же твоя свадьба.
   - А сегодня я  свободна.  Шпионь  сколько  хочешь  сегодня,  кузина,  ибо
сегодня твой последний шанс.
   - Ты нарушила брачный обет.
   Кейт смеялась так, что я подумала, у нее истерика.
   - Господи, какая же ты умница! Тебе сделали предложение Руперт и  Саймон.
И это делает тебя такой всезнайкой. Но есть один, о котором ты не  говоришь.
Бруно. А как Бруно?
   - Что.., как Бруно? - медленно переспросила я.
   - Ты не знакома с Бруно? - насмешливо спросила она. - Неужели? Подумай  о
нем. Святое Дитя - и вдруг узнает, что он - плод греховного союза блудливого
монаха и служанки,  не  отличающейся  добродетелью.  Зачат  на  монастырской
траве.., под забором. О, да, конечно, они  были  достаточно  скромны,  чтобы
спрятаться от людских глаз.
   - Кейт, что с тобой? - поразилась я.
   - А ты не знаешь, Дамаск? - сказала она. - В конце концов,  ты  так  мало
знаешь.
   - Я знаю, что ты не любишь  человека,  за  которого  выходишь  замуж.  Ты
продала себя за изумруды и за место при дворе.
   - Ты все драматизируешь. Тебе легко! О да, действительно  просто  сказать
"все ради любви", когда при этом ничего не теряешь.
   - Где ты была сегодня? Ты поступаешь нечестно с лордом Ремусом.
   - Я не  собираюсь  удовлетворять  твое  любопытство.  Я  думаю,  ты  меня
ревнуешь, Дамаск. Я сделала свой выбор. И думаю, правильный. Завтра  я  буду
принадлежать лорду Ремусу и буду делать все, что он пожелает.
   Я вернулась к себе, но не могла уснуть и все  думала,  как  понять  слова
Кейт. Но кто может понять другого человека?
   На следующий день состоялось бракосочетание  в  нашей  домашней  часовне.
Лорд Ремус шествовал в сопровождении двух молодых холостяков, которых привез
в своей свите. Кейт была великолепна. Швеи работали несколько недель над  ее
платьем из  парчи  из  шитой  серебряными  нитями  материи.  Волосы  невесты
струились по плечам. Когда процессия  проследовала  в  часовню,  Руперт  нес
перед Кейт серебряную чашу, а  я  шла  за  ней  как  ее  подружка,  за  нами
следовали члены нашего семейства, потом музыканты, несколько  девушек  несли
большой свадебный пирог.
   В конце церемонии, когда всех обносили серебряной чашей, Саймон  Кейсман,
стоящий позади меня, шепнул:
   - Следующая очередь твоя.
   Бруно тоже был среди гостей. Он держался в стороне с надменным  видом.  А
на следующий день после  свадьбы  Кейт  исчез  так  же  таинственно,  как  и
появился в рождественских яслях.
   - Я всегда знал, - сказал Клемент, - что он необычное существо.

РОЖДЕНИЕ РЕБЕНКА

   О Бруно не было  никаких  известий.  Теперь  уже  все  говорили,  что  он
действительно  был  Святое  Дитя,  что  Амброуз  солгал  под  пыткой  и   за
богохульство был убит.  У  Кезаи  тоже  были  свидетельства  того,  что  она
подвергалась пыткам. Раны на ее бедрах не заживали, и она немного  тронулась
головой после своего "признания".
   Люди всегда охотно верили всяким фантазиям. Клемент постоянно  говорил  о
чуде, о том, как изменился монастырь, что Дитя имело дар лечить больных.
   Даже отец верил этим слухам.
   - Но если это так, - сказала я, - почему Бруно не смог спасти Аббатство?
   - Единственным объяснением может быть только то, что он предназначен  для
чего-то большего, - ответил отец.
   Мне тоже хотелось  так  думать,  но  больше  всего  я  желала,  чтобы  он
вернулся. Я не могла понять своего чувства  к  нему  и  постоянно  думала  о
Бруно. Вспоминала, как мы беседовали с ним в те  дни,  когда  Аббатство  еще
процветало, в какой восторг я приходила, когда удавалось хотя  бы  ненадолго
привлечь его внимание. Я была одержима им. Вспоминала, какие  намеки  делала
Кейт. Однажды она сказала, что для нас обеих Бруно важнее всех на  свете,  и
не ошиблась хотя бы в отношении меня, а для нее, я уверена, все-таки главным
было мирское величие.
   Как ни странно, после исчезновения Бруно Кезае  стало  лучше.  Она  опять
легко чувствовала себя среди других слуг, а так как те боялись говорить  обо
всех этих странностях с ребенком в яслях, о Бруно никогда не вспоминали.
   Я узнала еще одну причину происшедшей в Кезае перемены.
   Ее послали  взбивать  масло  на  маслобойне,  а  она  пришла  ко  мне.  Я
удивилась, увидев ее в такой ранний час. Кезая объяснила:
   - Я вдруг подумала, госпожа, что должна с тобой поговорить.
   - О чем? - спросила я.
   Она улыбнулась и тихо сказала:
   - У меня будет ребенок, госпожа.
   - Нет, Кезая!
   - Это так, госпожа. Я знаю об этом уже почти месяц, и у меня сейчас такое
ощущение счастья, какое приходит только с таким событием. О,  я  каждый  раз
так себя чувствую.
   - Это не правильно. Ты не должна ощущать  себя  счастливой.  У  тебя  нет
мужа. Какое ты имеешь право родить ребенка?
   - Право, которое дается каждой женщине  госпожа.  Я  не  могу  дождаться,
когда буду держать на руках мое дитя. Я  всегда  хотела  иметь  ребенка.  Но
внутри меня какой-то  голос  всегда  говорил:  "Нет,  ты  не  можешь  родить
незаконнорожденного, Кезая. Ты должна идти к бабушке".
   - Ты должна думать об этом, прежде чем...
   - Наступит день, и ты поймешь. Об этом не думают заранее.  Думают  потом.
Три раза я ходила в лес к бабушке. И дважды она делала то, что  просили,  но
чего не хотела я. Но в самый первый раз...  -  Лицо  Кезаи  сморщилось.  Она
пыталась убедить себя, что у нее и Амброуза никогда не было  ребенка.  -  На
этот раз, - быстро заговорила она, - я не пойду к  ней.  Я  хочу  это  дитя.
Наверное, это мой последний шанс иметь ребенка.  Ведь  я  уже  немолодая.  А
малышка даст мне то, чего я никогда не имела раньше.
   - Кто отец этого ребенка?
   - О, я в этом не сомневаюсь, госпожа. Это был он. Так должно  было  быть.
Даже тени сомнения нет. Эта малышка принадлежит Ролфу Уиверу.
   - Кезая! Этот человек! Этот.., преступник!
   - Нет, госпожа, это монах был убийцей. Мой Ролф.., он был жертвой.
   Я пришла в ужас. Я смотрела на  увеличившийся  живот  Кезаи.  Семя  этого
человека! Это было ужасно.
   Я сказала:
   - Нет, Кезая. В этом случае у тебя есть оправдание.  Ты  должна  пойти  к
бабушке. Кезая возразила:
   - Успокойтесь, госпожа. Неужели ты  убила  бы  мое  дитя?  Я  хочу  этого
ребенка так, как никогда не хотела раньше.., я горевала по всем им. Когда  я
увидела того мальчика, мое сердце потянулось к  нему,  но  он  с  презрением
отверг меня. Но когда я узнала, что во мне есть семя, я успокоилась. У  меня
будет ребенок.
   Кезая была в какой-то странной экзальтации и ничего не хотела слушать.
   Я не могла забыть того человека, с его низким лбом, я не могла  выбросить
из памяти то, что он сделал с Кезаей и с нашими жизнями.
   Я думала, что с ним покончено навсегда, когда он, безжизненный, лежал  на
траве. И для меня было потрясением узнать, что он  продолжает  жить  в  теле
Кезаи.

***

   Мне очень недоставало Кейт. Жизнь стала скучной как никогда. Я все  время
чувствовала на себе внимательный взгляд Саймона. Я знала, он поставил  целью
заставить изменить меня свое решение.
   Однажды матушка сказала мне:
   - Ты становишься взрослой, Дамаск. Пришло время  выходить  замуж.  Твоему
отцу и мне будет приятно увидеть внуков. Теперь, когда Кейт устроена, настал
твой черед.
   Отец слишком хорошо меня знал, чтобы вновь говорить о  браке,  но  хотел,
чтобы у меня был защитник. Передо мной стоял выбор - Руперт  или  Саймон.  Я
знала, что ни против кого  возражений  не  будет,  хотя,  конечно,  родители
предпочитали Руперта, который был нашим родственником. Никто их них  не  мог
предложить мне больших богатств. Руперт умел обращаться с землей; у  Саймона
появилась репутация преуспевающего юриста. И оба они выгадали  бы  от  моего
приданого. Может, поэтому я и колебалась. Я хотела, чтобы меня выбрали  ради
меня самой, как выбрали Кейт.
   - Не такая уж я взрослая, - заметила я матушке.
   - Я встретила твоего отца, когда мне было шестнадцать  лет,  -  возразила
она. - Я тогда еще занималась с учителями. Но я никогда не пожалела  о  том,
что мы сыграли свадьбу.
   - Но ты же вышла замуж за отца.
   - Ты боготворишь его, - произнесла она, срезая розу. О чем бы матушка  ни
говорила, я всегда чувствовала,  что  более  половины  своего  внимания  она
уделяла цветам, за которыми ухаживала.

***

   Кейт приехала навестить нас. Как всегда, шумная и веселая. Замужняя жизнь
устраивала ее. Обожающий ее Ремус не мог на нее  насмотреться.  Я  заметила,
что супружество сделало Кейт еще более привлекательной. Во-первых, она  была
роскошно одета: платье из дамасской ткани, верхняя юбка из бархата, на ногах
бархатные туфли с гранатовыми пряжками, на шее сверкали новые драгоценности.
   Кейт приняли при дворе. Она  видела  короля.  Монарх  был  великолепен  -
огромный, царственный, внушающий ужас.  Он  изъявлял  свои  желания,  и  все
мгновенно повиновались ему. Он славился невыносимым характером  и  вспышками
гнева, особенно когда болела нога. Его одежда была усыпана  драгоценностями.
Каждый квадратный дюйм его тела был царственно великолепен. Король улыбнулся
Кейт и похлопал ее по руке. Фактически, если бы он не был совершенно опьянен
этой молодой и легкомысленной племянницей лорда  Норфолка,  кто  знает,  что
могло бы случиться? Кейт немного жалела об  упущенных  ею  возможностях.  Но
каждый понимал, насколько рискованно привлечь пристальное  внимание  короля.
Поэтому лучше всего и значительно спокойнее, если тебе  просто  улыбнутся  и
потреплют по руке.
   Ее распирала радость от того, что она принесла удивительные новости.
   Королю ужасно не понравилась Анна Клевская. И поговаривали, что  Кромвель
может лишиться головы за организацию этого брака. Шептались,  что  герцогиня
тоже не в восторге от короля и что в брачную ночь так ничего и не было.
   Монарх был в ярости от того, что Ганс Гольбейн написал  красивый  портрет
некрасивой женщины, которая не пришлась ему по  душе.  При  дворе  появилась
некая Кэтрин Говард, смотревшая на короля глазами, полными благоговения: "О,
Ваше Величество, неужели вы действительно посмотрели в  мою  сторону?"  -  и
обещания всевозможных любовных утех. У  нее  был  застенчивый  взгляд,  чего
нельзя было сказать о ее манерах. Сплетничали, что герцог  Норфолк  доволен,
несмотря на то, что одна из его племянниц, Анна Болейн, попала в беду вскоре
после того, как была коронована.
   Король стал старше, его постоянно мучили боли в ноге, и  так  как  Кэтрин
была молода и уступчива, то казалось  возможным,  что  ей  удастся  удержать
внимание короля. А если, кто знает, она еще принесет  ему  сына,  то  монарх
будет просто счастлив. Хотя это не имело такого важного значения,  поскольку
в королевской детской уже жил принц Эдуард.
   Так Кейт болтала о райской жизни в Виндзоре, об охоте  в  Грейт-парке,  о
бале в Гринвиче и банкете в Хэмптоне.
   - Помнишь, как мы плыли мимо  Хэмптона,  Дамаск,  и  говорили  о  большом
дворце?
   - Я хорошо это помню, - ответила я.  Мне  никогда  не  забыть  кардинала,
стоявшего рядом с королем на проплывающей мимо нашей пристани барке.
   У Кейт была еще одна новость для нас. Она скоро родит ребенка. Лорд Ремус
был в восторге. Он уже не верил в такую возможность; но его красивая,  умная
Кейт способна на все. Он не может наглядеться на нее, восхищаясь ее  грацией
и красотой. Кейт упивалась этим. Она смеялась и весело флиртовала  со  своим
мужем. И только со мной она могла говорить свободно.
   Кейт сказала, что ей хочется побывать в своей старой комнате, и я пошла с
ней. Когда мы пришли и она закрыла дверь, ее первый вопрос был:
   - Дамаск, ты  видела  его?  Он  приходил  хоть  раз?  Мне  не  надо  было
спрашивать, кого она имеет в виду. Я сказала:
   - Конечно, нет, он не вернулся.
   - Он ушел, потому что я вышла замуж. Он сказал мне, что сразу уйдет и  не
вернется, пока не будет готов к этому. Что он хотел этим сказать, Дамаск?
   - Ты его знала лучше меня.
   - Да. Я думаю, что по-своему он любил меня. - Кейт взглянула на  меня.  -
Ты ревнуешь, Дамаск. Ты всегда хотела его, да? Не отрицай. Я понимаю. Он был
не такой, как все, - отличался от других. Никогда нельзя было понять, святой
он или дьявол.
   - Я никогда не думала об этом.
   - Нет, ты всегда считала его святым, да? Ты слишком открыто его  обожала.
Ты в нем не сомневалась, как я. Он должен был убеждать  меня.  Тебя  он  уже
завоевал. Поэтому он любил меня, но мне это не подходило.
   - Ты хотела богатства. Я это хорошо знаю.
   - Смотри, каким счастливым я сделала мужа. Ребенок. Он никогда не  думал,
что сможет.., в таком возрасте. Он так горд. Господи, как он вышагиваем! Что
касается меня - я - чудо; я такое же чудо для Ремуса, как Бруно для  монахов
Аббатства. Мне нравится быть чудом. Поэтому я очень хорошо понимаю Бруно.  Я
чувствую так же, как он. И я понимаю его горькое разочарование.
   - Но ты недостаточно его любила, чтобы выйти за него замуж.
   Она печально улыбнулась:
   - Вообрази меня женой бедняка.., если  сможешь.  Я  согласилась,  что  не
могу.
   - Ты не можешь быть счастливой, - сказала я.
   - Я всегда чувствую себя счастливой, когда получаю то, чего хочу, - резко
ответила она.

***

   Кезая становилась все более и более странной. Я поговорила о ней с отцом.
   - Бедная женщина, - сказал он, - она платит за свои грехи.
   Меня всегда трогало отношение отца к людям, ибо я  не  встречала  никого,
кто был таким добрым и так жалел грешников.
   Однажды одна из служанок пришла ко мне и сообщила, что Кезая  исчезла.  В
эту ночь она не ночевала у себя. И сначала я подумала, что, она  нашла  себе
любовника, но потом засомневалась, так как до  родов  осталось  всего  около
месяца. Я встревожилась, и какое-то внутреннее чутье подсказало мне пойти  в
лачугу ведьмы в лесу.
   Кезая была там.
   Матушка Солтер пригласила меня войти. Я почувствовала странную дрожь, как
всегда, когда попадала в ее дом. Он был невелик -  одна  комната  внизу,  из
которой наверх вела маленькая винтовая лестница. Здесь  не  было  свободного
места: кабалистические знаки на стенах и  на  бутылках,  в  которых  старуха
держала свои настойки. На полках стояли горшки с  мазями,  с  балок  свисали
пучки целебных трав и каких-то незнакомых мне растений. Всегда горел  огонь,
а над ним на цепи висел весь в саже котел. По обе стороны очага  стояли  два
табурета, и, когда бы я ни пришла, матушка Солтер всегда сидела на одном  из
них.
   Требовалось  большое  мужество  прийти  сюда;  больные  приходили,  чтобы
излечиться, а влюбленные -  за  любовным  напитком;  я  набралась  смелости,
потому что очень волновалась за Кезаю.
   Матушка Солтер указала на свободное сиденье возле огня и улыбнулась  мне.
Она была очень старой, но глаза ее были живые и молодые. Маленькие и темные,
они напоминали глаза обезьяны, окруженные морщинками, лукавые и знающие.
   Я сказала:
   - Я беспокоюсь за Кезаю.
   Она ткнула пальцем в потолок. Я вздохнула с облегчением.
   - Значит, Кезая здесь.
   Матушка Солтер улыбнулась мне и кивнула.
   - Ее время уже близко, - сказала она.
   - Так скоро?
   - Ребенок просится в мир. Она придет раньше времени.
   - Это будет девочка?
   Матушка  Солтер  не  ответила.  Она  была  вещунья  и   часто   правильно
предсказывала пол ребенка.
   - А Кезая?
   Матушка Солтер покачала головой:
   - Ее время на исходе.
   - Вы можете спасти ее.
   - Нет, ведь пришло ее время.
   - Этого не может быть! - воскликнула я. - Вы можете что-нибудь сделать.
   Она усмехнулась,  и  мне  стало  не  по  себе.  В  усмешке,  приоткрывшей
почерневшие зубы, было  что-то  недоброе.  Потом  старуха  встала  и  знаком
позвала меня. Она стала подниматься по винтовой лестнице, и я последовала за
ней.
   Я вошла в комнату с маленьким зарешеченным  окном.  Хотя  было  темно,  я
узнала фигуру, лежащую на соломенном тюфяке.
   - Кезая, - позвала я и опустилась на колени рядом с постелью.
   - Ты пришла, малышка Дамми, - прошептала Кезая.
   - Да, я здесь, Кезая. Я испугалась за тебя.  Я  не  знала,  что  с  тобой
случилось.
   - Ничего уже не случится со мной на этой земле, малышка.
   - Что за глупые слова, - ска