который  не  имеет  права
покинуть тонущий корабль. Очень благородный поступок.  Но  он  такой  же
грешник, как и все мы. Разве нет? Как и  бедная  Мадлен,  он,  вероятно,
надеялся искупить свои грехи. Дорогая Сепфора,  все  мы  грешники  и  не
имеем права осуждать кого-то лишь  за  то,  что  его  вина  перед  Богом
кажется большей, чем наша собственная.
   - Дикон, я устала от тебя, - сказала я. - Пожалуйста, оставь в  покое
меня и мою дочь.
   - Будьте благоразумны, Сепфора, - ответил он, - и в скором времени мы
заживем счастливо.

***

   Мне с трудом вспоминаются те дни. Кажется, это было так давно. Каждое
утро, просыпаясь, я думала:
   "Чарльза больше нет, теперь я одна".
   Дикон уехал в Клаверинг. Прощаясь со мной, он взял мои руки в свои  и
сказал:
   - Не забывайте, что держите в этих руках доброе имя доктора и свое  -
тоже. Я желаю вам только счастья.
   - Ты можешь  сделать  меня  счастливой,  если  уедешь  и  никогда  не
вернешься, - ответила я.
   - Когда-нибудь вы измените свое отношение ко мне, - ответил Дикон.  -
А сейчас я пойду разыщу мою милую Лотти. Я попрощаюсь с ней и  заверю  в
своей неугасимой любви.
   С каким чувством облегчения я глядела ему вслед!
   Дни казались долгими  и  бессмысленными.  Я  почувствовала,  что  мои
визиты к  Изабелле  и  Дереку  только  расстраивают  их,  потому  что  я
напоминала им о Чарльзе.
   Ко мне  пришла  повидаться  Эвелина  с  малышом,  которым  она  очень
гордилась.
   -  Вылитая  копия  отца,  -  сказала  она  и  посмотрела  на  меня  с
сочувствием во взгляде. - Мне жаль доктора. Он был таким добрым и  милым
человеком... Но я всегда считала его  слишком  серьезным  для  вас.  Вам
нужен такой человек, который мог бы вас  развеселить.  Ведь  вы  и  сами
серьезная, вам нужен кто-нибудь, вроде того француза. Вы помните его?
   Мне хотелось закричать, чтобы она убиралась, но я знала, что  Эвелина
всего лишь пытается ободрить меня.
   Джеймс Фентон стал грустным и задумчивым. Я поинтересовалась у Хэтти,
что с ним, и она призналась, что  он  подумывает  о  приобретении  своей
собственной фермы. Он всегда стремился к самостоятельности.
   Я спросила:
   - Он хочет уехать?
   - Нет, мы никуда не уедем, если нужны здесь, - заявила Хэтти.
   Я поняла, что должна  отпустить  их.  Они  хотели  обзавестись  своей
фермой. Но как я обойдусь без Джеймса?
   Все круто изменилось. Я осталась одна,  потеряв  Жан-Луи  и  Чарльза.
Даже Лотти предпочла меня Дикону. Она всерьез думала о  том  дне,  когда
сможет выйти за него замуж, хотя ждать этого дня ей предстояло долго.
   Я чувствовала себя такой одинокой, потому что любящие  люди  покинули
меня.
   Я попыталась представить будущее. Что мне следует  делать?  Стоит  ли
мне держаться от всего в стороне и позволить Лотти связать спою жизнь  с
Диконом? Или я должна отказать ей в согласии на брак, вычеркнуть  ее  из
завещания и тем самым потерять ее навсегда? Впрочем, без Эверсли она  не
будет столь привлекательна для Дикона.
   Передо мной стояла  дилемма,  и  не  было  никого,  кто  бы  мог  мне
что-нибудь посоветовать.
   Однажды, когда я сидела в своей спальне, в дверь постучали,  и  вошла
одна из служанок, чтобы сообщить мне, что внизу меня ждет посетитель.
   Когда я увидела его, стоящего в холле, мое сердце застучало  быстрей,
и я почувствовала такое волнение, какого давно не испытывала.
   Жерар мало изменился. Конечно, он выглядел старше. На нем  был  седой
парик, из-за чего его глаза казались темнее и ярче,  чем  они  помнились
мне. Он держал в руке шляпу с пером, из-под полы его свободного  камзола
торчала шпага.
   Я сбежала к нему по лестнице. Он взял мои руки в свои и  поцеловал  -
сначала одну, потом другую. Я вновь почувствовала себя  юной,  глупой  и
отчаянной.
   - Наконец-то ты позвала меня, - сказал он.
   - И ты пришел ко мне, Жерар, - тихо ответила я.
   - А ты думала, что я не появлюсь? - спросил ОН. - У нас есть дочь.
   - Жерар, мы должны поговорить с тобой спокойно, чтобы  нам  никто  не
мешал. Ты приехал один?
   - Со мной еще двое слуг.
   - Где они? Я распоряжусь, чтобы о них позаботились, а сейчас пойдем.
   Я провела его в зимнюю гостиную и закрыла дверь.
   - У нас есть ребенок, - сказал он. - Почему ты молчала?
   - Я не могла известить тебя об этом. Мой муж думал, что это его дочь.
Она была ему таким утешением - Где она?
   - Она здесь.
   - Я так хочу увидеть ее.
   - Ты ее увидишь. Я хочу, чтобы ты спас меня от беды.
   - А что случилось?
   - Сейчас я все объясню. Пожалуйста, Жерар, выслушай меня.
   Я рассказала ему кратко, как могла, о том, что произошло. О том,  как
страдал Жан-Луи, как я и доктор стали  любовниками,  как  Дикон  задумал
воспользоваться нашей дочерью для того, чтобы осуществить свои планы.
   Я видела по лицу Жерара, что  ему  трудно  понять,  почему  я  считаю
Дикона таким уж злодеем. Однако он внимательно выслушал  меня  и  обещал
помочь.
   Я сказала:
   - Я намерена сообщить Лотти, что ты - ее отец.  Но  сначала  я  хочу,
чтобы она познакомилась с тобой и прониклась к тебе симпатией, в  чем  я
не сомневаюсь. Ты меня понимаешь?
   - Прекрасно понимаю.
   - Я хочу, чтобы ты увез ее с собой. Ты  можешь  сказать,  что  хочешь
показать ей свою страну и свой дом. Ее должно увлечь то, что она увидит.
Она должна перестать думать, будто жизнь в замужестве  с  Диконом  будет
для  нее  верхом  блаженства.  Я  хочу,  чтобы  она  взглянула  на  мир,
познакомилась с новыми людьми и какое-то время пожила вдали от лома.
   - Я сделаю так, как ты хочешь, - пообещал Жерар.
   - А теперь я пойду и распоряжусь, чтобы тебе приготовили  комнату.  Я
скажу  Лотти,  что  у  нас  гость  из  Франции.  Мне  не  терпится   вас
познакомить. Ну как?
   Жерар бросил на меня озорной взгляд, который был мне так знаком.
   - Мне тоже не терпится увидеть ее, - сказал он.

***

   Конечно же, Жерар сразу очаровал Лотти. В нем сохранились изящество и
шарм, которыми он заворожил меня, когда я была молода. Он мало изменился
за эти годы, если не считать того, что выглядел более зрелым.
   Я почувствовала, что начинаю оживать. Прошло меньше недели с  момента
приезда Жерара, но я решила,  что  пора  поговорить  с  Лотти.  Когда  я
открыла ей всю правду, она изумленно уставилась на меня.  Она  не  могла
поверить, что этот удивительный человек - ее отец. Он рассказывал  ей  о
своем родовом замке, о французском королевском  дворе,  к  которому  был
приближен, о Париже и о стране вообще. Казалось, у него была только одна
цель - вызвать у нее желание увидеть все это собственным глазами. И  ему
это с успехом удалось.
   Я  увидела,  как  восторженное  удивление  на  лице  Лотти  сменилось
растерянностью. Мне было ясно, что она чувствовала  себя  предательницей
по отношению к Жан-Луи. Она смотрела на меня так,  словно  увидела  меня
другими глазами. Перед ней приоткрылась та истина, что не следует делить
все на хорошо и плохо. Люди не всегда такие, какими кажутся.
   У Лотти был задумчивый вид, но я  почувствовала,  что  она  восхищена
тем, что у нее такой отец.
   - Ты могла бы поехать во Францию погостить у  него.  Как  ты  на  это
смотришь? - спросила я. Лотти была в восторге от такой перспективы.
   - Но, мама, - сказала она,  -  как  я  могу  оставить  тебя  в  такой
момент?
   - Ты ведь вернешься ко мне.
   - Конечно, - ответила она.  -  Я  должна  вернуться  и  обручиться  с
Диконом.
   Она впервые за много дней  вспомнила  о  нем.  Когда  Жерар  и  Лотти
собрались в дорогу, я вышла их проводить.
   - Я буду писать тебе, мамочка, - сказала Лотти. - Буду рассказывать о
всех интересных вещах, которые увидела.
   - Я тоже буду писать, - сказал Жерар, - чтобы ты не забывала  о  том,
что мы скучаем без тебя.
   Они уехали, и я снова почувствовала себя покинутой. Появление  Жерара
вызвало во мне столько воспоминаний. Я знала, что не смогу  забыть  его,
ничто не могло во мне стереть память о нем, даже то, что было у  меня  с
Чарльзом. Я любила Чарльза и Жан-Луи. Но я не питала  ни  к  тому  ни  к
другому тех чувств, которые вызывал во мне Жерар. Он был  восхитительным
любовником.
   В нем была какая-то загадочность. Что я знала о нем? Он заботился  об
интересах своей страны, выполняя в Англии какую-то секретную миссию.
   Он вошел в мою жизнь, полностью изменив ее. Я мало знала о нем,  зато
много узнала о себе.
   До конца моих дней я буду думать о нем. Своим появлением он вдохнул в
меня жизнь. Увижу ли я его когда-нибудь снова?
   Дни казались бесконечно долгими. Я грустила по Лотти.
   Прошло две недели, прежде чем я получила от нее письмо.
   Лотти  восторгалась  жизнью  в  Париже.  Она  посетила  Версаль,   ее
представили стареющему королю,  который  мило  с  ней  побеседовал,  она
встретилась с юным дофином. Я могла представить, какое платье  купил  ей
отец, в котором Лотти могла предстать перед царственными особами.
   Я снова перечитала письмо. Никаких упоминаний о Диконе.
   Пришло письмо и от Жерара. Оно было  кратким,  но  очень  важным  для
меня, и мне пришлось прочесть его три раза, чтобы поверить  написанному.
В нем говорилось, что Жерар думал обо  мне  все  эти  годы.  Он  не  раз
собирался приехать в Англию, чтобы повидаться со мной, но  были  большие
трудности. Когда  мы  встретились,  он  был  женат.  Он  женился  совсем
молодым, но это не было браком по любви. Он не скрывал, что любил многих
женщин, но то, что произошло у нас с ним, не идет ни в какое сравнение с
его многочисленными романами. Его жена умерла пять лет назад,  и  теперь
он свободен. Ему пришло в голову, что родители такой дочери  как  Лотти,
должны быть вместе. Он спрашивал  меня,  не  хочу  ли  я  покинуть  свое
имение, Англию и обрести статус графини д'Обинье.
   "Дорогая Сепфора, - писал Жерар, - я предлагаю тебе  сделать  это  не
только ради Лотти, хотя я ее очень люблю. Мы были с тобой так  близки  и
понимали друг друга. Такое не забывается. Если ты еще живешь  памятью  о
том, что было между нами, значит, нам нужно быть вместе.  Я  жду  твоего
ответам.
   Меня переполняла радость.
   Я не колебалась ни минуты, как мне поступить.  Однако  я  помнила  об
Эверсли.
   Я послала Дикону письмо с предложением срочно встретиться,  поскольку
нашла решение нашей проблемы. Я была уверена, что он приедет.
   Затем пошла повидаться с Джеймсом и Хэтти.
   - Джеймс, я знаю, что ты хочешь обзавестись  собственной  фермой,  не
так ли? - спросила я.
   - Мы вас не покинем, - сказала Хэтти.
   - Допустим, что у вас появилась такая возможность.
   - Вы хотите сказать, что вы нашли нам замену?
   Они смотрели на меня с удивлением:
   - Джеймс так хорошо освоился с хозяйством...
   - Но ведь всегда случаются какие-то перемены. Прошу вас  ответить  на
один простой вопрос. Если бы дела в Эверсли шли хорошо, не предпочли  бы
вы обзавестись собственной фермой? Мне кажется, что Джеймс решительно на
это настроился.
   - Да, - ответил Джеймс, - любой человек хочет быть самостоятельным.
   - Это я и хотела услышать, - сказала я. Я подошла к ним и расцеловала
обоих.
   - Вы были мне хорошими друзьями, - сказала я.
   - А что такое случилось? - спросила Хэтти. - Вы выглядите так,  будто
свершилось чудо.
   - Так оно и есть, - сказала я, - и вы скоро об этом узнаете.

***

   Приехал Дикон, уверенный в себе и в том, что я все-таки  поумнела  за
последнее время.
   - Что бы ты сказал,  Дикон,  если  бы  я  передала  Эверсли  тебе  во
владение? - спросила я его.
   Никогда в жизни не видела его таким растерянным. Он смотрел на меня с
подозрением.
   - Да, да, я говорю это совершенно серьезно, - сказала я.  -  Ведь  ты
стремишься завладеть Эверсли, не так ли? А  что  если  я  предложу  тебе
сделку: ты станешь владельцем Эверсли, но оставишь в покое Лотти?
   - Сепфора, - сказал Дикон, - Вы,  наверное,  шутите?  У  меня  не  то
настроение, чтобы шутить.
   - Лотти уехала во Францию к своему отцу, - сказала я.
   Лицо Дикона омрачилось:
   - Я не понимаю сути сделки, Сепфора.
   - Все очень просто. Ты  хотел  жениться  на  Лотти,  чтобы  завладеть
Эверсли. Я знаю, ты прекрасно справишься с имением. Предки поднимутся из
могилы и запоют в твою честь аллилуйю. Им было так тяжко сознавать,  что
их родовое поместье оказалось в руках женщины. Скажи, ты  бы  отступился
от Лотти, если бы прямо сейчас стал владельцем Эверсли?
   - Пожалуйста, объясните, что все это значит, - попросил Дикон.
   - Что ж, пожалуйста! Джеймс Фентон покупает ферму.  Он  не  останется
здесь, если сюда пожалуешь ты. Надо решить много дел. Отец Лотти  сделал
мне предложение выйти за  него  замуж.  Я  дала  согласие  и  уезжаю  во
Францию. Навсегда. А потому намерена  передать  Эверсли  в  твое  полное
владение. Ты - наследник.
   Дикон удивленно уставился на  меня.  Затем  его  губы  растянулись  в
улыбке.
   - Эверсли! - вожделенно промолвил он.
   Я сказала:
   - Тебе нужно будет найти управляющего для Клаверинга и переехать сюда
с Сабриной и Клариссой. Владей имением, ты ведь этого  так  хотел.  -  Я
рассмеялась. - Это тебе мой безвозмездный дар.
   Дикон с восхищением посмотрел на меня и медленно произнес:
   - Я обожаю вас, Сепфора!


    Виктория ХОЛТ
    ТАИНСТВЕННЫЙ ПРУД


Анонс

   Действие романа  разворачивается  во  времена  царствования  королевы
Виктории. Главная героиня хранит  страшную  тайну.  Когда  Анжелет  была
маленькой, на нее  у  пруда  напал  злодей,  но  Бенедикт  Лэнсдон  спас
девочку, убив его и сбросив тело  в  пруд.  Спасаясь  от  преследований,
Бенедикт отправляется в Австралию на золотые прииски...

ВСТРЕЧА У ПРУДА

   С того самого момента как Бенедикт вошел в круг нашей семьи, я  стала
сознавать, что между нами существует особое влечение. Это  было  еще  до
того, как нам случилось пережить кошмар  возле  пруда  Святого  Бранока,
кошмар, преследовавший нас многие годы и  наложивший  отпечаток  на  всю
нашу последующую жизнь.
   Мои родители, я  и  мой  младший  брат  Джек  осматривали  в  Лондоне
Всемирную выставку.  Шел  1851  год,  мне  было  девять  лет,  Бенедикту
семнадцать, но мне он казался взрослым.
   Мы приехали из Корнуолла  на  поезде,  что  само  по  себе  уже  было
приключением, и поселились в доме на Вестминстерской площади,  где  жили
дядя Питер и тетя Амарилис. На самом деле они  не  были  моими  дядей  и
тетей, но, так как взаимоотношения в нашей семье были очень сложными,  я
всегда обращалась к ним именно так.  Дядя  Питер  вошел  в  нашу  семью,
вступив в брак с тетей Амарилис, но  впоследствии  стал  доминировать  в
ней, а тетя была племянницей моей бабушки, хотя обе  они  были  примерно
одного  возраста.  Моя  мать  относилась  к  дяде   Питеру   со   смесью
недоброжелательности и восхищения, что заставляло думать о существовании
какой-то  тайны  в  отношениях  между  ними.  Он   был   темпераментным,
обаятельным, а ореол грешности делал его весьма любопытной личностью.
   Мне часто хотелось узнать - что бы  все  это  могло  значить?  Совсем
другой была тетя Амарилис: мягкой, доброй, довольно  наивной,  а  потому
любимой всеми. В ней не было ничего загадочного.
   Их сын и дочь  жили  самостоятельно.  Елена  была  замужем  за  Мэтью
Хьюмом, успешно  делающим  политическую  карьеру.  Дядя  Питер  принимал
большое участие в делах зятя, и поэтому Мэтью  очень  часто  можно  было
видеть в нашем доме в Лондоне. Я слышала, как  моя  мать  говорила,  что
дядя Питер - "серый кардинал" Мэтью Хьюма. Питер, сын дяди Питера и тети
Амарилис, - которого все называли Питеркин, чтобы отличить от отца, - со
своей  женой  Френсис   руководил   благотворительной   организацией   в
лондонском Ист-Энде, и дела у них шли успешно.
   Моя мать много рассказывала мне о них. Она вообще любила рассказывать
о прошлом. Она родилась в нашем старом  доме  -  Кадоре,  принадлежавшем
семейству Кадорсонов на протяжении веков, Который получила в наследство.
Моим отцом был Рольф Хансон, получивший все  имение  после  женитьбы  на
моей матери, но, как мне казалось, он любил это место  еще  больше,  чем
все мы. Я слышала, как говорили, будто имением никто за всю историю  его
существования не управлял так хорошо, как мистер  Хансон.  Впрочем,  оно
никогда не было и таким  большим,  поскольку  вкладом  отца  в  семейное
состояние были земли Мэйнорли, владельцем которых он был,  женившись  на
моей матери.
   Сам отец не был корнуоллцем,  так  что  его  называли  в  этих  краях
"иностранцем", и это означало, что он родился  по  другую  сторону  реки
Тамар, в чужой стране, называвшейся  Англия.  Его  это  всегда  смешило.
Семья у нас была дружная. Мой отец был  умен,  он  хорошо  разбирался  в
различных повседневных проблемах и без всякой суеты умел решать их - так
мне по крайней  мере  казалось.  Я  никогда  не  видела  его  потерявшим
самообладание и считала самым чудным человеком в мире. Я  любила  ездить
вместе с ним верхом. Джек, который был на  три  года  моложе  меня,  еще
только учился держаться в седле. В свое время родители  считали,  что  у
них  не  будет  других  детей,  кроме  меня,   и   предполагалось,   что
когда-нибудь Кадор станет моим, но потом родился Джек.
   Моя мать говорила:
   - Кадор - это чудесный дом, и не из-за его башенок и каменных стен, а
из-за того, что люди, жившие в нем, сумели  сделать  из  него  настоящее
семейное гнездо! Никогда, никогда, - добавляла она, - не верь  тем,  кто
твердит, будто дома важны сами по себе! Все дело  в  людях,  которых  ты
любишь и которые любят тебя! Когда-то я понапрасну потеряла время, когда
могла бы быть с твоим отцом, поскольку  мне  казалось,  что  его  больше
интересует Кадор, а не я. Потом мне повезло: я поняла, что  к  чему,  но
только после того, как  мы  лишились  возможности  прожить  столько  лет
вместе! Так что в один прекрасный день Кадор перейдет к Джеку,  а  когда
придет пора тебе выходить замуж, ты должна помнить,  что  желать  должны
тебя самое, а не твое приданое!
   Вообще моя мать в отличие от отца любила  поговорить.  Мне  нравилось
смотреть, как отец сидит и со снисходительной улыбкой глядит на  нее,  в
то время как мать ведет оживленную беседу. Мне кажется, я пошла больше в
нее, чем в отца, хотя была похожа именно на него. У  меня  были  светлые
волосы, большие зеленые глаза и широкий рот. Вообще  я  должна  была  бы
производить впечатление очень серьезной и задумчивой,  если  бы  не  мой
дерзкий нос, совершенно не похожий на солидный длинный нос  моего  отца,
который все портил. Иногда, если я допускала какую-нибудь выходку,  отец
нажимал мне пальцем на кончик носа, как будто в моем вздорном  характере
был виноват именно нос.
   В те дни я не сознавала,  насколько  мне  повезло  с  родителями,  но
такого рода умозаключения делают уже в более взрослом возрасте.
   Прекрасными были дни детства, предшествовавшие событиям  возле  пруда
Святого Бранока, после которых я поняла, что жизнь очень сложна. Эти дни
теперь кажутся мне совершенно безоблачными и длящимися по целой  неделе.
У  меня  была  гувернантка,  мисс  Прентис,  самоотверженно   пытавшаяся
превратить меня в маленькую леди, достойную,  по  ее  мнению,  семейства
владельцев Кадора. Я была суматошным ребенком, и если родители при  этом
не проявляли своего неодобрения, то  что  же  оставалось  делать  бедной
гувернантке? Полагаю, она плакалась  миссис  Пенлок,  нашей  кухарке,  и
мистеру Уотсону, нашему лакею, когда соизволяла спуститься в кухню,  что
происходило  не  слишком  часто,  поскольку  она  хорошо  разбиралась  в
структурах общества, в котором находилась на более высокой ступени,  чем
домашняя прислуга.
   Но миссис Пенлок, еще помнившая те дни в Кадоре, когда моя мать  была
маленькой девочкой,  затянутая  в  свои  солидные  черные  платья,  была
полновластной хозяйкой "подлестничных регионов" и умела должным  образом
управиться даже с самой мисс Прентис, так же, как и Уотсон, тоже  весьма
достойный