зался все-таки
не совсем пустым.
   Что за отрадное зрелище! Город, казалось, обезумел от радости. Было ясно:
все убеждены в том, что черные дни кончились и настало царствие небесное  на
земле. Выехав из дома, я, Карлотта, Карлтон, лорд и леди  Эверсли  с  трудом
пробирались по забитым толпами улицам. Лорда  Эверсли,  одетого  в  парадную
форму, приветствовали радостными криками как одного из генералов короля, и я
была уверена, что мой отец, тоже  проезжающий  сейчас  по  улицам,  вызывает
такую же бурю восторгов.
   Нам  необходимо  было  попасть  к  Лондонскому  мосту,   где   начиналась
торжественная процессия и где мы собирались присоединиться к королю, который
должен был проехать из Рочестера через Дартфорд к Блэкхиту.
   Где-то там были мой отец, мать и Лукас.  Я  так  гордилась  своим  отцом,
прекрасно выглядевшим в военной форме!  Он  вообще  отличался  благородством
облика, и я горячо любила его, потому что знала об огромной любви между  ним
и моей матерью, плодом которой явилась  я.  В  этот  волнующий  момент  меня
охватила бесконечная грусть, ведь рядом со мной не было моего мужа.
   Толпа все росла, крики ее становились оглушающими. Повсюду слышалось: "Да
здравствует король!" Казалось невероятным, что всего несколько месяцев назад
никто из этих людей не решался вслух произнести его имя.
   Рядом с Карлтоном ехала высокая женщина, великолепно державшаяся в седле.
В ней было то, что я назвала бы чувственностью, черная  мушка  на  ее  виске
подчеркивала красоту больших карих глаз.
   - Позвольте представить вам мою жену, - сказал Карлтон.
   Я вздрогнула от труднообъяснимого отвращения. Мне было известно,  что  он
женат. Что там говорил о ней Эдвин? Оба они живут  по-своему,  и  обоих  это
устраивает.
   - Мадам, - обратился Карлтон к своей жене, -  позвольте  представить  вам
мою новую родственницу.
   - Я уже слышала о вас, -  сказала  Барбари  Эверсли.  -  Говорят,  у  вас
чудесный сын.
   Мне показалось, что она бросила мстительный взгляд на Карлтона, как будто
знала, что рождение моего сына положило  конец  всем  его  надеждам,  и  это
доставляло ей удовольствие.
   -  Я  тоже  слышала  о  вас,  -  ответила  я.  -  Вы  часто   бываете   в
Эверсли-корте?
   - Редко, - сказала она, - зато, я полагаю, там часто бывает мой муж.
   Она внимательно смотрела  на  меня,  словно  изучая  каждую  деталь  моей
внешности. Мне стало не по  себе,  но,  к  моему  облегчению,  в  это  время
затрубили трубы, возвещая о приближении короля.
   Барбари пришпорила кобылу и подъехала поближе к Карлтону.
   Во главе  процессии  ехало  триста  человек  свиты,  пажей  в  серебряных
камзолах; вслед за ними - двенадцать сотен всадников в бархатных камзолах, а
за ними - пехота в темно-красных мундирах.  Везде  виднелась  яркая  военная
форма: солдаты в желтом с затканными  серебром  рукавами  и  в  ярко-зеленых
шарфах, всадники в синих мундирах с серебряными шнурами, а за ними  -  члены
городской управы в черных бархатных камзолах, украшенных цепями.
   Когда они проехали, настал главный момент: в окружении двух своих братьев
появился стройный темноволосый мужчина, и, как только он показался, из тысяч
глоток  вырвались  крики:  "Боже,  храни  короля!",  "Да   здравствует   Его
Величество!" Подданные были в него влюблены. Он обладал  обаянием,  которого
нельзя было отрицать. То, что он счастлив вернуться домой,  было  совершенно
очевидно. Вряд ли нашелся бы в многотысячной толпе  хотя  бы  один  человек,
который не считал бы, что сегодня именно тот день, которого  он  ожидал  все
эти угрюмые годы пуританского правления.
   Тридцатый день рождения короля! Далеко не юн, но все же достаточно молод.
Он был высоким, очень высоким, и возвышался над своими спутниками; некоторым
его темное, возможно даже мрачное, лицо могло бы показаться  некрасивым,  но
все же никто не мог отказать ему в своеобразной  притягательности.  Если  бы
сейчас хоть кто-то из этой гигантской толпы попытался поднять  голос  против
доброго короля Карла, его немедленно вздернули бы на  ближайшем  дереве.  Во
всех церквах звонили в колокола; люди расстилали на мостовой ковры;  девушки
и женщины, высовываясь из окон,  забрасывали  проезжавшего  короля  цветами.
Трубили трубы, играла музыка, на ветру развевались  знамена.  Никогда  народ
столь наглядно не демонстрировал  монарху  свою  верность,  а  поскольку  он
вернулся домой, не пролив ни единой  капли  крови,  чтобы  занять  по  праву
принадлежащий ему трон, его любили еще больше.
   Народ танцевал. Народ черпал вино, бившее из фонтанов. К  ночи  некоторые
напьются и, возможно, подерутся, но сейчас вокруг царило счастье.
   Как все это было волнующе! Меня тоже захватила общая эйфория, и, проезжая
по лондонским улицам, я ощущала, что начинается новая жизнь.
   В этот момент я заметила  в  толпе  Харриет.  Она  ехала  рядом  с  сэром
Джеймсом Джилли и определенно была самой привлекательной женщиной  из  всех.
Одета она была в синий  бархат,  на  шляпе  развевалось  длинное  перо.  Она
казалась радостной, довольной, и я вдруг ощутила вспышку гнева,  вспомнив  о
том, с какой легкостью она бросила своего ребенка.
   Я попыталась развернуть  лошадь  и  пробраться  к  ней,  но  чья-то  рука
удержала поводья.
   Это была рука Карлтона.
   - Вы не доберетесь до нее, - сказал он.  -  И  не  советую  пытаться  это
сделать. Невестка лорда Эверсли не  должна  открыто  показываться  рядом  со
шлюхами.
   Я почувствовала, что мои щеки запылали.
   - Как.., как вы смеете говорить так о...
   - Ax, добрая, верная Арабелла, - прошептал он, - милая, славная простушка
Арабелла! Эта женщина вам не друг. И прекратите считать ее своей подругой.
   - Откуда вам знать, кто является моим другом, а кто нет?
   Он приблизил ко мне свое лицо, выражающее насмешку.
   - Я знаю очень многое, - сказал он. - Я не вчера родился.
   - Так же, как и я.
   - Кто знает, сколько времени прошло со вчерашнего дня?
   Я перестала обращать на него внимание, продолжая смотреть на Харриет.
   - Надо бы отослать ей ее ублюдка, - сказал он. - Почему вы  должны  нести
ответственность за ее ошибки?
   Разворачивая лошадь в сторону  от  него,  я  услышала,  как  он  негромко
рассмеялся.
   - Спокойно! - шепнул он. - В такой-то день! Конечно,  очень  может  быть,
что ваша добрая подруга Харриет вскоре явится и будет умолять принять  ее  в
дом. Всем хорошо известно, что Джеймс Джилли не держится подолгу за  одну  и
ту же юбку. Он действительно хороший муж и выполняет свой долг перед  женой.
Теперь, вернувшись сюда,  он  будет  содержать  ее  со  всеми  удобствами  в
Шропшире вместе с продолжающей расти семьей. Кстати, это доказывает, что  он
наносит ей визиты тогда, когда считает нужным. Если бы она сейчас находилась
в Лондоне, то ехала бы рядом с ним.  Он  никогда  не  считает  своих  женщин
чем-то большим, чем они есть на самом деле.
   - Похоже, - жестко сказала я, - он просто циник.
   - То же самое можно сказать о многих из нас. И  как,  моя  милая,  добрая
Арабелла, вы собираетесь приспособиться к этому грешному обществу?
   - Я не сомневаюсь, что существуют достойные люди даже...
   - Даже в Лондоне времен Реставрации, - закончил он. - Возможно, и так. Ну
что ж, будет интересно посмотреть...
   - На что посмотреть?
   - Как вам понравится новая жизнь. Поехали. У вас  слишком  сердитый  вид.
Люди уже обращают на нас внимание. Сегодня неподходящий день  для  ссор.  Вы
должны улыбаться. Все изменилось. Вы обязаны верить в то, что теперь,  когда
король дома, Англия стала раем.
   - А вы в это верите?
   - Не более чем вы.
   - Что это он там рассказывает? - спросила Барбари. - Не  верьте  ему.  Он
известный обманщик.
   - И это говорит моя верная жена! -  сказал  Карл-тон,  поднимая  глаза  к
небесам.
   Мне было очень не по себе в их обществе. Я не могла не думать о том,  что
Карлтон сказал про Харриет и ее  возлюбленного.  И  я  испытывала  некоторое
удовлетворение, предвкушая момент, когда она обратится ко мне с просьбой  об
убежище.
   Я представляла себе возникающие в связи с этим проблемы. В  Эверсли-корте
дела будут обстоять совсем по-иному, чем в Конгриве. Эти мысли не  оставляли
меня и во время банкета в честь короля, поскольку, принадлежа одновременно к
двум лояльным семействам, я, естественно, была в числе приглашенных.
   Я слушала короля. Он даже подарил  мне  свою  необычайно  привлекательную
улыбку. Он был из тех, кого скорее любят женщины, чем мужчины.
   Я слышала, как он сказал своим мелодичным голосом , который составлял  не
последнюю из граней его обаяния:
   -  Безусловно,  было  ошибкой  то,  что  я  не  явился  сюда  раньше.  За
сегодняшний день мне не довелось встретить ни одного  человека,  который  не
утверждал бы, что всегда мечтал о моем возвращении.
   Эти слова были  произнесены  сардонически,  и  на  губах  Карла  заиграла
циничная улыбка. Я  подумала,  что  этот  человек  защищен  от  всевозможных
льстецов и что, хотя ему понравилось внешнее выражение единства  и  верности
народа, он сомневается в глубине этих чувств. Он способен проникать взглядом
под блестящую поверхность.
   Там, в банкетном зале, я думала о Харриет и о  том,  какое  будущее  ждет
всех нас.

***

   После завершения  торжественных  церемоний  я  вернулась  в  Эверсли-корт
вместе с Матильдой, со своим свекром, Карлоттой и Карлтоном. Барбари с  нами
не поехала. Эти дни были волнующими, но утомительными.  А  кроме  того,  мне
пришлось на несколько дней разлучиться с сыном. Тем не  менее  он  постоянно
был со мной в моих мыслях. Матильда снисходительно посмеивалась надо мной:
   - Неужели ты действительно думаешь, что  никто  другой,  кроме  тебя,  не
способен присмотреть за ним?
   Не только беспокойство за сына заставляло меня желать побыстрее вернуться
домой. Возможно, это было как-то связано с тем, что я увидела  Харриет.  Она
сидела на лошади, великолепная, блестящая, с сияющим лицом. Я понимала,  что
в этом было кое-что наигранное,  ведь  мне  все-таки  удалось  проникнуть  в
некоторые из ее секретов. Но от этого она не выглядела менее красивой.  Дело
не в том, как достигается красота, а в том, что она есть. Эта легкость,  эта
вера в будущее - сколько они могут длиться? Я вспомнила циничный комментарий
Карлтона: "Джеймс Джилли не держится подолгу за одну юбку".
   Мне было неприятно думать о том, что Харриет находится в такой  ситуации.
Но в то же время я ощущала,  что  и  она,  и  Барбари  относятся  ко  мне  с
некоторой  снисходительностью.  Они  могли  заводить  любовников,  когда  им
вздумается. Пусть так, но неужели меня можно презирать за то, что я не  хочу
поступать подобным же образом? И все-таки  я  была  уверена,  что  они  меня
презирают.
   Я решила, что мне следует выкинуть их из головы, и лучший способ  сделать
это - посвятить себя домашним делам в новом доме. А дел в Эверсли-корте было
более чем достаточно. Из укрытий извлекались спрятанные сокровища и занимали
свои законные места. Матильда желала обустроить кладовую, где в прошлом  она
занималась винами и наливками. Она обожала  аромат  благовоний,  и,  следует
признать,  мне  это  тоже   нравилось.   Моя   свекровь   любила   наполнять
подготовленными ею травами баночки и коробочки; иногда запахи,  связанные  с
ее деятельностью, наполняли весь дом, и мы называли это "порой ароматов".
   Карлотта помогала мне в моих необременительных заботах, и было  очевидно,
что отношения с семьей мужа складываются у меня прекрасно.
   Особое удовольствие доставляла возня с малышом. Мне помогала няня - Салли
Нуленс, вынянчившая в свое время Эдвина и  Карлотту  и  с  тех  пор,  по  ее
словам, поджидавшая следующего малыша, нуждавшегося в ее заботах.  Она  была
стара, но я подумала, что будет неплохо, если мне  станет  помогать  кто-то,
кому  доверяет  семья,  а  Эдвин,  проявивший   к   Салли   благосклонность,
окончательно решил вопрос в ее пользу. Она старалась  заботиться  о  малышах
одинаково, но я знала, что ее любимцем был Эдвин.
   Эллен продолжала работать на кухне, а Джаспер - на  конюшне.  Было  очень
приятно  вновь  встретиться  с  маленькой  Частити.  Она  вошла  и  смущенно
остановилась передо мной, а когда я встала на колени и обняла ее, она  тесно
прижалась ко мне. Частити явно была рада моему  возвращению.  Я  сводила  ее
посмотреть  на  малышей,  и  она  смеялась  от  удовольствия.  Девочка  была
счастлива оттого, что мы здесь, и  неудивительно.  С  этих  пор  смеяться  и
играть перестало быть греховным. Частити считала, что такие перемены настали
благодаря мне, и относилась ко мне как к доброй фее.
   Эллен, увидев меня, немножко застеснялась. Что же касается  Джаспера,  то
он, как  и  прежде,  был  угрюмым.  Пуританизм  настолько  стал  частью  его
существа, что он не мог его отвергнуть, но Эллен, кажется,  вовсе  не  прочь
была  сбросить  это  ярмо,  и,  хотя  она  оставалась  верна   Джасперу   и,
рассмеявшись, внезапно в смущении обрывала смех, все-таки,  судя  по  всему,
она была рада избавиться от необходимости подавлять естественную  склонность
радоваться жизни.
   Эллен любила поболтать, и вскоре у меня сложилось  впечатление,  что  она
хочет о чем-то мне рассказать.  Однажды,  когда  я  пришла  на  кухню  и  мы
остались наедине, она сказала:
   - Ужасная это была трагедия.., которая случилась с  молодым  хозяином.  Я
кивнула. Она продолжила:
   - Мы ведь были не виноваты. Вот что я хочу вам сказать. Это не мы. Мы тут
ни при чем.
   - Давай не будем говорить об этом, Эллен, - сказала я.  -  Это  всех  нас
расстраивает, а моего мужа уже не вернуть.
   - Но мне кажется, хозяйка, вы можете подумать на нас. Я и  хочу  сказать,
что это не из-за нас...
   - Эллен, - прервала ее я, - это была моя вина.  Я  была  беспечна.  Я  не
считала, что дать ребенку красивую пуговицу - значит совершить святотатство.
Это казалось мне такой ерундой.
   Эллен стыдливо покраснела:
   - Так, в общем-то,  и  подумали,  хозяйка.  Но  Джаспер  решил,  что  это
нехорошо для Частити.
   - Я понимаю, Эллен.  Всему  виной  мое  легкомыслие.  Потом  пришел  этот
человек, начал задавать вопросы, и я выдала нас. Теперь уже  можно  говорить
об этом. Больше нет нужды что-то скрывать.  Мой  муж  был  убит  из-за  моей
безответственности.
   - Да вовсе не из-за того, о чем вы говорите, госпожа. И  из  наших  никто
его не убивал. Дело тут совсем в другом.
   - Я тебя не понимаю, Эллен.
   - Мне бы лучше и не заикаться об этом. Но я-то знаю, что вы вините  себя.
А все это было известно и раньше. Все было не так, как вы думаете.
   - Ты имеешь в виду, что моего мужа убили не ваши друзья?
   - Я говорю, госпожа, что это не из-за того, о  чем  вы  думаете.  Они-то,
конечно, начали интересоваться, зачем вы приехали в Эверсли, и  потом  могли
быть неприятности. Но его убили совсем не из-за вас.
   - Эллен, ты пытаешься меня утешить.
   - Так вас и надо утешить, госпожа. Вы-то ни в  чем  не  виноваты,  уверяю
вас. Я больше ничего не скажу. Но вам нечего терзаться. Вы тут ни при чем.
   Я тепло пожала ее руку. Теперь, когда у  нее  была  возможность  показать
свое истинное лицо, она оказалась доброй, сердечной женщиной.
   - Не надо горевать, госпожа, - продолжала она, искательно заглядывая  мне
в лицо, - у вас прекрасный малыш.  Он  будет  вашей  надеждой  и  опорой.  А
касательно остального - считайте,  что  так  решил  Господь  Бог;  возможно,
обрушив на вас одно горе, он спас вас от другого.
   Этим вечером в своей комнате я, как обычно, думала о ночах, которые мы  с
Эдвином проводили здесь вместе. Я  припомнила,  что  иногда  он  возвращался
поздно ночью, а иной раз покидал меня на рассвете.  Тогда  я  не  осознавала
всей опасности его миссии. Потом мне вспомнились слова Эллен. Казалось,  что
она что-то знает, но скрывает от меня.
   Она намекала на то, что его убила не банда пуритан,  у  которых  возникли
подозрения относительно нас. В таком случае - кто?
   Я впала в полудрему. В моих сновидениях появились Карлтон со своей женой.
Они насмехались над моим простодушием. Потом возникла Эллен: "Мы вашего мужа
не убивали, госпожа. Это не мы".
   Раздался резкий, противный голос Барбари: "Я слышала о  вас.  Говорят,  у
вас чудесный сын". Потом она начала  смеяться  над  Карлтоном,  а  он  вдруг
достал что-то, до тех пор спрятанное за спиной, и сунул мне в лицо. Это была
маска - злобная, страшная, пугающая. Я закричала и проснулась.
   - Эдвин! - воскликнула я. - Эдвин...
   Я  звала  своего  сына.  Мне  было  необходимо  выбраться  из  постели  и
удостовериться, что с ним все в порядке.
   Он лежал в колыбельке, ангельски улыбаясь во сне. В  соседней  колыбельке
лежал Ли, зажав в ручке угол покрывала.
   В детской все было в порядке. Мне приснился дурной сон, но воспоминания о
нем не улетучились: они  оставались  в  моем  мозгу,  подобно  спящей  змее,
готовой развернуться и ужалить.
   Меня охватило смутное беспокойство.
   Я  очень  неохотно  разлучалась  с   сыном   и   поэтому   оставалась   в
Эверсли-корте, не выезжая в Лондон и к королевскому двору, что  с  легкостью
могла бы делать. Если я уезжала хотя бы на день, мне было так тревожно,  что
я была не способна радоваться развлечениям, которые  мне  предлагали,  и  по
этой причине, как я объяснила своей свекрови и  Карлотте,  лучше  всего  мне
было сидеть дома. Они согласились со  мной.  Карлотта  тоже  не  чувствовала
потребности появляться в обществе. Она любила возиться с детишками, и я была
рада тому, что она, кажется, питала особую склонность к Ли.  Сначала  она  и
видеть его не  желала,  и  это  было  понятно.  Потом  ее  настроение  стало
меняться, и, наконец, она начала ухаживать за ним, как  за  своим  ребенком.
Это было хорошо, потому что  я  боялась,  что  малыш  заметит  предпочтение,
отдаваемое Эдвину, а мне не хотелось, чтобы он ревновал. У  Ли  был  сильный
характер, он был голосистый и требовательный - весь в  мать,  решила  я.  Он
унаследовал  чудесные  глаза  Харриет  и,  несомненно,  должен  был  вырасти
красавцем. Он не замечал никакой разницы в отношении к нему  и  к  Эдвину  и
завел привычку лезть вперед, как будто это было его неотъемлемым правом. Это
было забавно - ведь он был совсем малышом. У Эдвина был мягкий характер,  он
всех любил и, видимо, считал, что его тоже все обожают, в чем он не  слишком
ошибался. Но, возможно, и не все... Я часто задумывалась над тем, как к нему
относится Карлтон.
   Нельзя сказать, чтобы Карлтон любил заходить в детскую или проявлял  хоть
какой-то интерес к детям. Он приезжал в  Эверсли  и  снова  уезжал  наводить
порядок на землях поместья, что было главным его занятием. К тому же Карлтон
проводил довольно много времени при дворе. По словам  Карлотты,  он  был  на
дружеской ноге с королем, и они любили общество друг друга.
   Прошло почти два года с момента нашего возвращения  в  Англию.  Мой  отец
получил от короля за свои заслуги землю и  титул.  Теперь  он  был  бароном,
лордом Фламстедом. Это  было  приятной  наградой,  но  не  большей,  чем  он
заслуживал. Моя мать была очень счастлива. Вся семья жила при ней,  да  и  я
находилась не слишком далеко. Мы время от времени встречались, и  она  могла
взять под  крыло  весь  свой  выводок.  Люди  Кромвеля  почти  до  основания
разрушили Фар-Фламстед, восстановление которого занимало много времени.  Уже
был сделан великолепный проект нового здания, и под руководством мамы работа
быстро продвигалась  вперед.  Мама  часто  сопровождала  отца  ко  двору  и,
насколько мне было известно, собиралась  женить  Лукаса.  Сомневаюсь,  чтобы
раньше она когда-нибудь была так счастлива.
   Несмотря ни на что, она не  забывала  меня.  Я  знала,  что  всегда  была
любимым ребенком у родителей. Ведь я была их первенцем. Они  много  пережили
из-за меня. Для своего отца я послужила доказательством того, что  он  может
иметь  здоровых  детей,  а  под  его  суровой   внешностью   таился   ве