е смогла удержаться от того, чтобы не похвастаться  этим  перед  своими
друзьями. Как я была глупа! Это послужило идеальной основой для  скандальной
истории. Королева разъезжает по Парижу в фиакре. Она заезжала в дом  герцога
де Куиньи! Зачем? Могут  ли  быть  какие-либо  сомнения?  История  приобрела
известность как "приключение с фиакром",  причем  передавалась  в  различных
версиях.
   Мое счастье зависело во все возрастающей степени от  Акселя  де  Ферзена.
Люди стали замечать, насколько мое настроение зависит от его присутствия.  Я
любила слушать его рассказы о сестрах Фабиане,  Софии  и  Гедде,  о  доме  в
Швеции и о путешествиях в разные страны. Я была менее скрытной, чем  он.  Он
понимал, что за нами наблюдают, и старательно оберегал мою репутацию,  зная,
что я окружена врагами и шпионами, но не говорил мне об этом,  поскольку  мы
придерживались версии, что в наших отношениях нет ничего особенного. Он  был
просто   путешествующим   иностранцем    при    дворе    и    поэтому    мои
предупредительность и гостеприимство выглядели естественно.
   Мы оба понимали, что наши отношения не могут перерасти во что-то большее,
но и такими они были для нас очень дороги. Он не мог стать моим  любовником.
Мой долг заключался в том, чтобы рожать наследников престола Франции,  и  их
отцом должен был  быть  король.  Однако  мы  позволяли  себе  самые  смелые,
светлые, прекрасные мечты. Это напоминало любовь трубадура к  знатной  даме,
которой он мог восхищаться только издалека.
   Это отвечало моему расположению духа, и я не  заглядывала  в  будущее.  Я
приглашала его на свои карточные вечера, а когда узнала, что  он  пришел  на
вечер, на котором я решила не присутствовать, то выразила ему в письме  свое
сожаление.  Я  слышала,  что  он  является  капитаном  подразделения  легких
драгунов своего короля, и выразила пожелание увидеть его в форме.  Буквально
при следующей встрече со мной он появился в ней. Мне никогда не  забыть  его
вид в той романтической одежде - голубой камзол поверх белой блузы и  плотно
облегающие кремовые замшевые бриджи, цилиндрический военный  головной  убор,
украшенный двумя перьями, голубым и желтым.
   Некоторые заметили переполнившие меня чувства, когда я увидела его,  а  я
не могла оторвать от него  глаз.  С  нежной  кожей,  белокурыми  волосами  и
лучистыми темными глазами он был похож на бога. Я подумала, что никогда  еще
ни один человек не вызывал во мне столь глубокого волнения.
   После этого случая мое дружеское расположение к нему обсуждалось открыто,
и он был назван одним из моих любовников. Чары рассеялись,  и  вскоре  после
этого он сказал:
   - Оставаясь здесь, я могу принести вам только вред.
   Меня охватило холодное  отчаяние,  и  я  ответила,  что  уже  привыкла  к
клеветническим слухам. Если к ним прибавятся еще несколько сплетен,  то  это
не принесет мне вреда.
   - Я вызову на дуэль любого, кто скажет против вас хотя бы  одно  слово  в
моем присутствии.
   Герой рыцарского романа! Он был совершенным в  любом  отношении.  Он  был
готов умереть ради меня, и я знала об этом. Ради меня он даже готов уехать.
   Габриелла де Полиньяк пыталась утешить меня.
   - Как я несчастна, что ко мне относятся таким  образом,  -  сказала  я  и
рассмеялась. -  Если  люди,  независимо  от  моего  безупречного  поведения,
приписывают мне множество любовников, глупо  было  бы  и  в  самом  деле  не
завести хотя бы одного.
   Габриелла, разумеется, считала, что я веду себя  странно:  разве  женщины
нашего круга могут обходиться без любовников? Несомненно, меня подозревали в
том, что я веду себя, как другие. Даже  Габриелла  была  любовницей  Водрея.
Говорили, что все любовники этих женщин также и мои любовники, поскольку мне
приходилось с ними часто встречаться в покоях моих друзей. Но мне  приносило
радость общение с принцессой де Ламбаль и моей  дорогой  маленькой  золовкой
Елизаветой.
   Аксель, который  всегда  выступал  решительным  сторонником  американской
независимости, решил поехать в Америку, чтобы содействовать  ее  дальнейшему
утверждению. Я была убита горем, но  должна  была  делать  вид,  что  просто
сожалею, прощаясь с человеком, который был мне так близок. Однако это никого
не обмануло.
   - Что? - воскликнула одна герцогиня, когда услышала, что он уезжает. - Вы
отказываетесь от своего завоевания?
   Я сделала вид, что  не  расслышала  замечания,  и  продолжала  безучастно
улыбаться Артуа, который недобрыми глазами следил за мной.
   - Если бы оно у меня было, - ответил Аксель, - я ни за что не покинул  бы
Париж. Я уезжаю, не оставляя никого, кто пожалел бы о моем отъезде.
   Он солгал ради меня, поскольку знал о моих чувствах.

***

   Итак, он уехал. Ну что же, я посвящу себя ребенку.
   Не  только  боязнь  иметь  ребенка  от  другого  мужчины  заставила  меня
примириться с отъездом Акселя. Определенную роль при  этом  сыграло  желание
быть верной женой, достойной своего мужа. Я знала, что он никогда не изменял
мне, что у него никогда не  было  любовниц.  Разве  он  не  король  Франции,
стремящийся к такой добродетели? Сколько женщин при дворе могли бы  сказать,
что у них верный муж? Нежность короля ко мне,  его  желание  радовать  меня,
постоянные ласки - все это, разумеется, требовало какого-то  вознаграждения,
не правда ли? Кроме того, у нас был ребенок.
   Моя маленькая королева! Как я обожала  ее!  Теперь  я  видела  маленького
Армана меньше. Он был сбит с толку  и  выглядел  опечаленным.  Я  неожиданно
поняла это и послала за ним, позволив ему  поваляться  на  моей  постели,  и
кормила его конфетами. Однако положение  изменилось.  Он  уже  не  был  моим
маленьким мальчиком. Он был просто Арманом, за которым ухаживали слуги.  Все
свое свободное время я посвящала моей маленькой дочери. Его хорошо  кормили,
и он был окружен тем же комфортом, что и прежде. Мне не приходило на ум, что
я действовала в своей обычной неосмотрительной манере, когда  взяла  его  из
дома, баловала и ласкала, а затем отвергла. Я позабыла  об  этом,  а  он  не
забыл. Он вспомнит об этом в последующие годы и станет одним из моих злейших
врагов, которые старались в меру своих возможностей уничтожить меня.
   Поэтому даже когда я по-настоящему хотела быть доброй,  я  способствовала
созданию огромной силы, которая в конечном  счете  обращалась  против  меня,
опутывала меня и влекла к катастрофе.
   Письма от матушки продолжали приходить часто. Она писала об одном: должен
быть дофин! Она слышала от Мерси, что я  по-прежнему  ложусь  спать  поздно.
Разве это приведет к появлению дофина? Король ложится рано и встает рано.  Я
ложусь поздно и встаю поздно. До нее также доходят слухи,  что  в  Трианоне,
где я часто бываю, я сплю одна. Матушка не  одобряла  такого  образа  жизни.
Каждый месяц она ждала вестей  о  моей  беременности,  но  таких  счастливых
сообщений не приходило.
   Казалось, я никогда не смогу дать удовлетворительного ответа.  Между  тем
матушка в своих письмах продолжала настаивать: должен быть дофин!
   К великой радости, я почувствовала, что беременна опять. И на этот раз  я
решила никому не говорить об этом, кроме короля и нескольких  своих  друзей.
Невозможно было удержаться, чтобы не шепнуть об этом Габриелле,  не  сказать
принцессе де Ламбаль, моей любимой Елизавете и мадам Кампан. Я заставила  их
поклясться, что они будут держать это в тайне до тех пор,  пока  я  не  буду
абсолютно в этом уверена.
   Потом  случилось  ужасное.  Во  время  поездки  в  карете  я   неожиданно
почувствовала холодный ветер. Не раздумывая,  я  быстро  вскочила  на  ноги,
чтобы закрыть окно. Моих сил оказалось недостаточно, я  перенапряглась  и  в
результате через несколько дней у меня произошел выкидыш.
   Я была убита горем и горько плакала. Король плакал вместе со мной.
   - Однако мы не должны приходить в отчаяние, - сказал он, утешив меня, а я
порадовалась тому, что не сказала никому о  моем  состоянии  за  исключением
тех, кому могла доверять. Я представляла себе, что по этому поводу могли  бы
сказать тетушки или мои невестки. Они обвинили бы меня, говорили бы  о  моей
любви к удовольствиям, моем пренебрежении  к  долгу  -  все,  что  могло  бы
опорочить меня.
   Потом я подхватила корь,  и  поскольку  король  не  болел  ею,  уехала  в
Трианон, чтобы  побыть  одной.  За  мной  последовали  только  те,  кто  уже
переболел корью, или те, кто пересилил страх заразиться - Артуа и его  жена,
графиня Прованская, принцесса де Ламбаль и Елизавета. Никто не  считал,  что
мы должны оставаться без мужской компании, и туда прибыли герцоги де Гине  и
де Куиньи вместе с графом де Эстергази и бароном де Безанваль.  Эти  четверо
мужчин постоянно находились в моей спальне и  делали  все  возможное,  чтобы
развлечь меня. Это, естественно,  породило  многочисленные  толки  и  слухи.
Мужчин называли моими медицинскими сестрами, говорили даже, что никакой кори
не было и что это была простая отговорка. Спрашивали, кого из  светских  дам
король выбрал бы ухаживать за ним, если бы заболел.
   На этот раз Мерси сказал, что он не видит никакого вреда в том,  что  мои
друзья присутствуют в Трианоне, чтобы развлекать меня и помогать мне быстрей
поправиться. Король также не находил в этом ничего  плохого,  поскольку  все
знали, что короли и королевы могли принимать посетителей в  своих  спальнях.
Такова была традиция.
   Поправившись, я оставалась в Трианоне. Последовали протесты  из  Вены,  а
Мерси сказал мне, что с разрешения моей матушки он хочет напомнить мне,  что
к большому двору  должны  иметь  доступ  многие  люди.  В  противном  случае
появятся подозрения и зависть, возникнут неприятности. - Я слушала его зевая
и думая о пьесе, которую я скоро поставлю в своем театре.  Я  сыграю  в  ней
главную роль. Конечно, все согласятся, что она больше всего мне подходит. Но
все же в результате этой беседы я, написала матушке письмо и  заверила,  что
больше времени буду проводить в Версале.
   Однако двор в Версале не посещали многие люди, которые  были  обижены  на
меня. Например, я редко видела герцога де Шартра. Он удалился в Пале Руайяль
и там принимал своих друзей. Мне неизвестно, что они  обсуждали  и  даже  не
пришло в голову поинтересоваться.  Поэтому  казалось  бессмысленным  держать
двор в Версале. Почему мне не проводить больше времени в Малом Трианоне, где
жизнь гораздо более веселая и где я окружена друзьями по своему выбору?

***

   Удар обрушился на меня неожиданно. Я даже не знала, что она болела.
   Аббат Вермон пришел в мои апартаменты и сказал, что должен поговорить  со
мной наедине. Глаза его были безумны, губы дрожали.
   - Что случилось? - спросила я.
   - Ваше Величество должно быть готово к великому несчастью, - ответил он.
   Я встала, не отрывая от него пристального взгляда.  Увидев  в  его  руках
письмо, я поняла.
   - Императрица... Он кивнул головой.
   - Она умерла, - сказала я  безучастно,  ибо  знала,  что  это  правда.  Я
ощутила ужасное одиночество, какого никогда прежде не испытывала.
   Он опять кивнул головой.
   Я не могла говорить и оцепенела. Я  чувствовала  себя  ребенком,  который
потерялся и уже не надеется когда-либо ощутить себя в полной безопасности.
   - Этого не может быть, -  прошептала  я.  Однако  он  заверил  меня,  что
несчастье действительно произошло.
   - Я хочу побыть одна, - сказала я потерянно.
   Кивнув головой, он ушел. Я села на постель и стала вспоминать ее в  Вене.
Я увидела матушку перед зеркалом, когда служанки делали ей прическу;  смогла
почувствовать резкий холодный венский ветер; представила ее склоняющейся над
моей постелью, когда я притворялась, что сплю. Мне слышался  ее  голос:  "Ты
должна поступить так..,  ты  должна  делать  то..,  такая  легкомысленная  и
сумасбродная.., ты несешься к своей гибели. Я опасаюсь за тебя".
   - О, храни меня, мамочка, - шептала я, - ведь без тебя мне так одиноко.

***

   Пришел король и плакал со мной.  Перед  тем,  как  войти,  он  обождал  с
четверть  часа.  Я  услышала  его  голос  в  приемной,  где  ожидал   аббат,
уважительно отнесшийся к моей просьбе побыть одной.
   - Благодарю вас, монсеньер аббат, за только что оказанную мне  услугу,  -
сказал муж. И тогда я узнала, что это он послал аббата передать мне страшную
новость. Потом он вошел в комнату и обнял меня.
   - Моя дорогая, - сказал он, - это очень печальная весть для всех  нас,  а
особенно для тебя.
   - Я не могу поверить в это, - сказала я. - Только недавно она писала  мне
письма.
   - Да, тебе будет не хватать ее писем.
   - Да, теперь все уже будет по-другому, - кивнула я.
   А когда он сел рядом со  мной  на  постели  и  взял  меня  за  руку,  мне
показалось, что я, как всегда, слышу ее предупреждающий голос: я  не  должна
печалиться - у меня есть, муж, есть  дочь,  и  я  не  должна  забывать,  что
Франции нужен наследник престола.

***

   Распорядившись объявить при дворе траур, я  сама  облачилась  в  траурную
одежду  и  закрылась  в  своих  апартаментах.  Я  никого  не  принимала,  за
исключением членов королевской семьи, герцогини де Полиньяк и  принцессы  де
Ламбаль. Таким образом, в течение нескольких дней я находилась  в  отдалении
от двора и все это время я постоянно думала о ней.
   Когда у меня на приеме был Мерси, он  рассказал  мне,  что  слышал  о  ее
кончине. Она очень серьезно болела с середины ноября,  и  доктора  говорили,
что она страдает от уплотнения в легких. 29  ноября  она  сказала  прислуге,
которая подошла к ее постели: "Это мой последний день на земле, и мои  мысли
с детьми, которых я оставляю  после  себя".  Всех  нас  она  перечислила  по
именам, как обычно, простирая руки к небу. А когда очередь  дошла  до  меня,
она не  переставала  шептать:  "Мария  Антуанетта,  королева  Франции"  -  и
разрыдалась; плакала долго и горестно.
   В течение всего дня она была спокойна и  только  в  восемь  часов  вечера
стала задыхаться. Иосиф, находившийся с  ней  рядом,  прошептал:  "Вы  очень
больны".
   - Все кончено, я умираю, Иосиф, - ответила она и подала  знак  врачам.  -
Теперь я ухожу, - сказала она. - Молюсь, чтобы вы зажгли поминальную  свечку
и закрыли мне глаза. - Взглянула на Иосифа, который взял ее за руки,  и  так
умерла.

Глава 15

Мечта сбылась: сын!

   Сегодня утром я видела нашего маленького дофина. Он прекрасно выглядит  и
красив, как ангел. Бурный восторг  народа  продолжается.  На  улицах  только
скрипки,  пение  и  танцы.  По-моему,  это  трогательно,  я  не  знаю  более
благожелательной нации, чем наша.
   Мадам де Бомбаль в письме к мадам Елизавете

   Еще раз я оказалась в постели роженицы. Шел октябрь. Миновал почти год со
дня смерти матушки.  Мне  очень  не  хватало  ее  писем,  которые  регулярно
приходили в течение десяти лет. Как часто  за  прошедший  год  мне  хотелось
получить их! Как бы мне было приятно сообщить ей,  что  я  забеременела  еще
раз.
   Я мечтала о сыне, но у меня не хватало духу, чтобы думать только об этом.
Я не могла любить будущего ребенка больше, чем любила свою маленькую  дочку.
В своих молитвах я просила:
   "Боже, пошли мне сына, но если Ты соблаговолишь послать мне дочь, то и за
нее буду Тебе бесконечно благодарна".
   На этот раз роды проходили в совершенно другой обстановке. Король сказал,
что посторонние допущены не будут, чтобы не подвергать меня опасности, как в
прошлый раз. Поэтому присутствовали только члены королевской семьи  и  шесть
моих фрейлин, включая принцессу де Ламбаль, которая также была  членом  этой
семьи, вместе с акушером и врачами.
   Схватки начались, когда я проснулась утром - это было 22 октября, - и они
были настолько слабенькими, что мне удалось принять ванну.  К  середине  дня
боли усилились.
   По сравнению с рождением маленькой королевы эти роды были более  легкими.
Однако, когда ребенок появился на свет, я была в полусознательном  состоянии
и слишком слаба, чтобы отчетливо понимать происходящее.
   Я чувствовала, что вокруг постели стоят люди. Казалось, в  комнате  царит
глубокая тишина, и я побоялась спрашивать о ребенке. Король дал знак,  чтобы
никто со мной не разговаривал. Он проявлял  очень  большое  беспокойство  во
время последних недель моей беременности и отдал  распоряжение  не  говорить
мне, какого пола новорожденный, поскольку, если он окажется девочкой,  то  я
была бы разочарована, а если это будет дофин, то слишком обрадуюсь. В  любом
случае волнение может быть вредным для меня после родов.
   Вокруг царила тишина, и я подумала, что родилась девочка. Или  еще  хуже:
мертвое дитя. Нет! Я услышала крик младенца. Мне хотелось  крикнуть:  "Дайте
мне моего ребенка. Какая разница, если..."
   И тут я увидела  короля  -  в  его  глазах  стояли  слезы,  казалось,  он
переполнен радостью.
   - Ты видишь, как я спокойна. И не задаю никаких  вопросов,  -  сказала  я
ему.
   - Наследный принц имеет честь представиться, -  сказал  он  прерывающимся
голосом.
   Сын! Моя мечта сбылась. Я протянула руки, и мне вручили  его.  Мальчик..,
очаровательный мальчик!
   В спальне и в прилегающих покоях, где  ожидали  министры  и  члены  нашей
семьи, возникло возбуждение. Уже после я слышала, что  все  присутствовавшие
начали обниматься и целоваться. Мне были  слышны  возгласы:  "Дофин!  Говорю
вам, что это правда. У нас есть дофин!" Даже мои  противники  были  охвачены
возбуждением. Мадам Гемене, которой было поручено заботиться о нем, сидела в
кресле на колесиках, и он был вручен ей. Ее отвезли в покои, располагавшиеся
поблизости, и тотчас же  вокруг  нее  собрались  люди,  чтобы  взглянуть  на
ребенка. Они хотели дотронуться до него, коснуться шали, в  которую  он  был
завернут, или хотя бы дотронуться до кресла, в котором сидела принцесса.
   - Он должен стать христианином немедленно, - сказал король.
   Наш маленький дофин был окрещен в три часа утра.

***

   Сейчас же прогремел сто один пушечный выстрел, чтобы Париж  знал  о  поле
ребенка. Это стало сигналом для начала бурного  веселья  в  городе.  Звонили
колокола,  организовывались  процессии,  ночью  жгли  праздничные  костры  и
пускали фейерверки. Мне едва верилось, что с такой радостью веселится народ,
представляющий действующие лица в отвратительных памфлетах. Теперь  парижане
просили Бога защитить меня, мать их дофина, танцевали, пили за мое  здоровье
и кричали: "Да здравствует король и королева! Да здравствует дофин!"  Как  и
говорила матушка, они были импульсивными людьми.
   Я восхищалась малышом. Я приказала привести маленькую королеву, чтобы она
могла познакомиться со своим маленьким братиком, и мы стояли  рука  об  руку
возле его колыбели и восторгались им. Ей было три  годика,  она  была  очень
смышленой и с каждым днем становилась все прелестнее.
   Перехватив сердитый взгляд Армана, стоявшего у  двери  и  смотревшего  на
нас, я улыбнулась ему, но он опустил глаза. Проходя мимо, я  взъерошила  ему
волосы. Он уже не выглядел таким  очаровательным,  как  когда-то,  возможно,
однако, что я сравнивала его со своими собственными крошками.
   Набатные колокола звонили в течение трех  дней  и  ночей.  Просыпаясь,  я
слышала их звон, и чувство великой радости переполняло меня.  В  Париже  был
объявлен двухдневный праздник. На улицах бесплатно  разливалось  вино,  были
устроены мясные буфеты, люди надевали на шею гирлянды  искусственных  цветов
и,  обращаясь  друг  к  другу,  в  качестве  приветствия  произносили:   "Да
здравствует дофин!"
   Каждая из гильдий направила в  Версаль  своих  представителей,  церемонии
продолжались в течение девяти дней. Их встречал весь двор.  Всех  развеселил
дар гильдии изготовителей паланкинов, которая прислала  паланкин  с  искусно
сделанными фигурами кормилицы и дофина. Кормилица была очень  похожа  на  ту
женщину, которую мы недавно наняли и которая быстро получила прозвище  Мадам
Пуатрин <Бюст, грудь (фр.).>. Нам также преподнесли модель трубы, на которой
сидели маленькие