е отношения должны  быть
между женой и мужем? Рассказывай, о чем ты говорила с братом!
   - Если бы он захотел поставить тебя в известность, он бы  сделал  это,  -
отвечала в таких случаях Генриетта. - Почему ты не спросишь у него самого?
   - Разве это дело, столько времени проводить наедине с братом.
   - Если на то воля короля, значит, так должно быть.
   - Что там происходит между нами и англичанами?  Почему  в  такие  вопросы
посвящается жена, а меня даже не ставят в известность.
   - Это вопрос не ко мне, а к королю. Филипп, разъяренный, убегал от нее и,
разыскав милого дружка Лоррэна, находил утешение в словах о  том,  как  ему,
Филиппу, не повезло с женой.
   В Сен-Клу обстановка становилась все напряженнее. Осведомившись однажды о
причинах долгого отсутствия среди фрейлин мадемуазель  де  Фьенн,  Генриетта
услышала в ответ, что та покинула дом.
   - Покинула? С чьего же разрешения?
   - По приказу месье, - был ответ. - Она не хотела покидать дом,  но  месье
приказал выставить ее вон.

***

   Генриетта направилась в покои мужа. На кровати мужа, растянувшись,  лежал
шевалье де Лоррэн; сам Филипп сидел на подоконнике и глядел в сад.
   Ни тот, ни другой не встали при ее появлении. Лоррэн лениво чистил ногтем
великолепный бриллиант на перстне - последний по счету подарок Филиппа.
   Генриетта  закипела  от   гнева,   но,   набравшись   храбрости,   решила
игнорировать присутствие фаворита мужа.
   - Почему вы отослали мадемуазель де Фьенн? - спросила она  Филиппа.  -  Я
находила присутствие этой дамы крайне полезным для меня.
   - Это моих рук дело, - со смехом отозвался Лоррэн.
   - Месье де Лоррэн, мне известна ваша бестактность и бесцеремонность, но я
бы попросила вас не встревать в мой разговор с мужем.
   - Если со мной и дальше так  намерены  обращаться,  я  ухожу,  -  скорчил
гримасу Лоррэн.
   - Весьма благодарна вам, что с вашей помощью я узнала средство избавиться
от вашего присутствия.
   - Вы забываете, что это дом месье, а не ваш, мадам.
   - Филипп!  -  воскликнула  Генриетта.  -  Почему  ты  спокойно  сидишь  и
позволяешь этому чудовищу так вести себя по отношению ко мне?
   - Вероятно, ему неприятно твое присутствие, - угрюмо сказал Филипп.
   - Можешь и дальше миловаться с этой тварью, я перестану обращать на  него
внимание. Повторяю свой вопрос: почему ты уволил мадемуазель де Фьенн?
   - А я вам отвечу, - крикнул де Лоррэн. - Да, я имею на это право, Филипп!
Я был тем, кто не желал ухода этой женщины.  Мне  она  нравилась.  Время  от
времени мне нравятся женщины, а она была на редкость миленькой  девицей.  Но
месье ее отослал, потому что месье не переносил ее. И все  потому,  что  ему
показалось, будто я слишком сильно увлекся ею.
   Шевалье де Лоррэн захохотал, и Филипп нахмурился.
   - Ты полагаешь, я смирюсь с таким обхождением? - спросила Генриетта.
   - Ты не имеешь права голоса в этом вопросе, - ответил  Филипп.  -  Теперь
моя очередь сказать кое-что тебе: завтра утром мы отбываем в Вийе-Коттерэ.
   - Мы?
   - Ты, я и месье де Лоррэн.
   - Ты собираешься доставить меня туда силой?
   - Ты  сделаешь  это  добровольно.  Я  устал  от  твоих  служанок-шпионок.
Гувернантка нашей дочери, видите ли, осмеливается идти к королю и жаловаться
на де Лоррэна и меня, что мы смеем обращаться с тобой неподобающим образом.
   - Что ж, она, по крайней мере, сказала чистую правду.
   - И мой брат посмел требовать от меня, чтобы я  исправился!  И  все  это,
мадам, благодаря вашим фрейлинам! Вот поэтому-то мы и едем в то  место,  где
за нами никто не сможет шпионить.
   - Я больше не намерена слушать ваши речи!
   - И все же вам придется выслушать меня. Мы отъезжаем утром!
   - Я не еду.
   - Мадам, вы едете. Король не желает открытого разрыва между нами. А кроме
того, вы что же, забыли о необходимости иметь наследника?
   Генриетта развернулась  и  оставила  покои  Филиппа.  Ворвавшись  в  свою
спальню, она начала мерить ее шагами взад-вперед.
   Чем, спрашивала она себя, чем я заслужила самого плохого мужа на свете?

***

   Одиночество стало ее счастливейшим состоянием в  Вийе-Коттерэ.  По  ночам
она горько и подолгу плакала.
   Будь у нее сын, она сумела бы добиться разрыва  с  Филиппом:  по  крайней
мере, жить с таким человеком у нее не было больше сил.  Вновь  и  вновь  она
оплакивала печальный жребий своего маленького сына.
   К ее великому счастью, Филипп и Лоррэн вскоре устали от уединенной  жизни
в Вийе-Коттерэ и вернулись ко двору.
   Был канун торжества и, как всегда, планировался ряд празднеств, но помимо
них она нашла новое утешение в жизни: в один из дней к ней пожаловал высокий
красивый молодой человек и  принес  сопроводительное  письмо  от  Чарлза.  В
письме говорилось:
   "Полагаю, ты без труда заметишь о некотором моем отношении к появлению на
свет подателя сего письма по имени Джеймс, по этой причине я и вверяю его  в
твои руки, дабы ты  направляла  его  во  всем,  и  прошу  использовать  свой
авторитет тетки во благо ему во имя твоей любви ко мне..."
   Генриетта взглянула в карие, совсем как у Чарлза, глаза и обняла юношу.
   Джеймс, герцог Монмутширский, был отправлен  Чарлзом  с  визитом  к  ней.
Король гордился сыном; и если бы Люси Уотер имела возможность  увидеть  сына
сейчас, она, без сомнения, тоже испытывала бы гордость.
   Генриетте известно, что Чарлз уже допустил юношу к лондонскому двору, дал
ему герцогство, и что он нежно любит сына, но впервые  ей  довелось  увидеть
юношу своими глазами.
   Она вновь повеселела; это был прекрасный повод забыть о днях  унижения  в
Вийе-Коттерэ, да и как не быть веселой рядом с сыном Чарлза.
   Отдельными проявлениями характера он напоминал ей самого Чарлза,  но  ему
недоставало житейской мудрости брата, его беспечного цинизма и, пожалуй, той
скрытой нежности, которая была так дорога Генриетте. Да и разве  могло  быть
иначе? Ведь Чарлз один на всем свете!
   - Джеймс! - воскликнула она. - Расскажи мне о брате. Ты  должен  сообщить
мне о нем все, до  самых  мельчайших  подробностей:  когда  он  встает,  как
проводит день.., и прочие тривиальные вещи, те относящиеся к государственным
делам, но важные для меня. Я хочу знать все о моем любимом брате.
   И Джеймс рассказывал, а Генриетта то и  дело  отводила  его  в  сторонку,
послушать эти рассказы.
   Она требовала, чтобы он  показал  ей  танцы,  которые  танцуют  там,  эти
странные народные танцы, такие необычные здесь, во Франции.  А  потом  вновь
требовала рассказать о Чарлзе.
   Лоррэн, однако, сумел лишить ее даже этой радости.
   - Они говорят исключительно по-английски, - заметил  он  Филиппу.  -  Она
прямо-таки влюблена в этого своего племянника.
   - Вздор! - сказал Филипп. - Он же сын ее горячо любимого брата.
   - Слишком горячо любимого, по мнению некоторых. Теперь она за отсутствием
брата любит его сына. Это совершенно в духе Стюартов, как всем известно...
   После этого разговора Филипп не давал  прохода  жене  своими  упреками  и
колкостями, и жизнь с ним стала еще более невыносимой.

***

   В июне Мария-Тереза разрешилась сыном. По всей стране  прокатилась  волна
всеобщего ликования.  Дофин  оказался  болезненным  и  хилым  мальчиком,  но
несмотря ни на что страна имела наследника.
   Генриетта ожидала ребенка примерно через два месяца.
   Она молила Бога даровать ей сына. В случае появления мальчика она  решила
во что бы то ни стало разойтись с Филиппом: поговорить с королем и объяснить
всепонимающему Людовику, что ни одна женщина, равная ей по происхождению, не
сумела бы перенести такого обращения с собой.
   Ее сильно беспокоила мать, состарившаяся на глазах после  возвращения  из
Англии. В дни неурядиц между Англией и Францией  та  заболела,  и  по  ночам
мучилась бессонницей и тревожными мыслями о будущем отношений между сыном  и
племянником.
   У Генриетты приближались роды, ей уже не  разрешалось  вставать,  и  мать
сама приехала к ней в Сен-Клу. Они не стали говорить о трениях  между  двумя
королевствами или о личной жизни  -  слишком  печальным  выглядело  и  то  и
другое, поскольку Генриетта-Мария, как и весь двор, знала  о  повадках  мужа
Генриетты. Поэтому они говорили о будущем ребенке, о  надеждах  на  рождение
мальчика, а потом речь зашла о болезни королевы.
   - Я не понимаю причины моего недомогания, -  сказала  Генриетта-Мария.  -
Впрочем, мне всегда казалось, что объяснять болезнь - занятие бестолковое, и
мне никогда не хотелось уподобляться дамам, которые плачутся  на  весь  свет
из-за порезанного пальца или приступа головной боли. Но как бы мне  хотелось
суметь уснуть! Пока я лежу и бодрствую, я без конца переживаю  прошлое.  Оно
словно  проходит  передо  мной.  Мне  начинает  казаться,  что   твой   отец
разговаривает со мной и заклинает меня обуздать легкомысленность Чарлза.
   - Чарлз пользуется всеобщей любовью, мама. Вот уж о нем-то  я  беспокоюсь
меньше всего! Может быть, его подданные просто обожают  веселых  королей,  и
выходки Чарлза им  по  сердцу.  Они  так  устали  от  суровых  кромвелевских
порядков.
   - Но женщины его двора! Дело не в любовнице.., или в двух. Но это  же  не
двор, а настоящий сераль!
   - Мама, Чарлз будет Чарлзом, что бы ни говорили о нем.
   - И  при  этом  -  не  иметь  наследника!  Кроме  одного  только  Джеймса
Крофтса.., или Монмута.., как его там теперь?
   - Очаровательный мальчик, - сказала Генриетта.
   - И кажется, в будущем - такой же распутник, как его отец и мать.
   - Люси Уотер, - задумчиво сказала Генриетта. - Мне  довелось  ее  однажды
видеть. Красивая женщина.., но бесхарактерная, как мне показалось.  Впрочем,
Чарлз любил ее и сдержал обещания относительно сына, и о дочери позаботился,
хотя, если верить языкам, он ей вовсе не отец.
   - Он готов поднять руки перед любой  девкой,  которая  придет  к  нему  и
скажет, что он отец ее ребенка.
   - Милый Чарлз! Он всегда отличался излишним добродушием. Мама, только  не
надо беспокоиться. Я  пришлю  к  тебе  своего  врача,  пусть  пропишет  тебе
что-нибудь от бессонницы:
   - Дитя мое, да сохранят тебя все  святые.  Да  проведут  они  тебя  через
горести к счастью! Да будет твоя жизнь счастливее моей.
   - Я все время думаю, что у тебя был добрый, славный муж, который был тебе
верен, мама. Ведь это такое счастье!
   - Ах, иметь такого, как он.., и потерять его, потерять навсегда!..
   Мать и дочь погрузились в  молчание,  и  немного  погодя  Генриетта-Мария
отбыла в Коломб.
   Через четыре дня у Генриетты родилась дочь. Мать не пришла  взглянуть  на
внучку: к тому времени она была уже слишком больна, чтобы покидать Коломб.

***

   Генриетта-Мария лежала в постели, врачи, присланные  дочерью,  столпились
вокруг.
   - Вашему величеству необходим сон, - сказал месье Вало.  -  Отдохнув,  вы
сможете восстановить силы. Мы дадим вам средство, которое поможет прекратить
вашу боль и уснуть.
   Уловив,  что  врачи  говорят   о   каких-то   гранулах,   Генриетта-Мария
приподнялась на локте.
   - Месье Вало, - сказала она, - мой лондонский врач доктор Майерн  говорил
мне, чтобы я ни при каких обстоятельствах не принимала опиум. Вы только  что
говорили о гранулах. Это гранулы опиума?
   - Ваше величество, - разъяснил Вало, - вам нужно во что бы  то  ни  стало
уснуть. Эти гранулы гарантируют вам сон. Все  присутствующие  здесь  коллеги
согласны, что вам необходимо принять это  снотворное,  ибо  без  сна  вы  не
поправитесь.
   - Но меня  строго  предостерегали  от  употребления  опиума  из-за  моего
слабого сердца.
   - Эта доза очень и очень мала, и мы просим ваше величество прислушаться к
нашему общему мнению.
   - Что ж, вы врачи, - сказала Генриетта-Мария.
   - Тогда в вашем присутствии, я даю указание  этой  прислужнице  дать  вам
лекарство в одиннадцать вечера.
   В этот день и без лекарства Генриетта-Мария почувствовала себя лучше. Она
сумела немного поесть, а вскоре после  ужина  служанки  помогли  ей  лечь  в
постель.
   - Я чувствую себя очень усталой, - сказала  она.  -  Не  сомневаюсь,  что
снотворное поможет мне сегодня наконец-то уснуть.
   - Однако еще два часа до приема лекарства,  ваше  величество,  -  сказала
служанка.
   - Тогда я прилягу и подожду.
   Служанки покинули ее, и через два часа одна из  них  принесла  лекарство.
Королева в это время мирно спала.
   - Мадам, - сказала женщина, - вам следует проснуться и выпить это. Доктор
велел, чтобы я напомнила вам об этом.
   Все еще полусонная, Генриетта-Мария приподнялась и выпила  лекарство,  не
подумав даже о том, насколько абсурдно будить спящего человека,  чтобы  дать
ему снотворное.
   Когда утром прислуга пришла разбудить ее, она была мертва.

***

   Генриетта держала на руках ребенка. Итак,  еще  одна  ночь.  Выходит,  ей
вновь придется  возобновить  мучительные  отношения  с  Филиппом?  Это  было
чересчур, требовать от нее такого! Она  не  способна  на  это,  она  слишком
ненавидит Филиппа!
   Пришли фрейлины и сообщили о том, что  мадемуазель  де  Монпансье  просит
принять ее.
   Когда мадемуазель  вошла,  на  ее  лице  были  видны  следы  слез.  Обняв
Генриетту, она зашлась в рыданьях.
   - Я приехала прямо из Коломба, - сказала она.
   Генриетта тщетно пыталась выдавить  из  себя  хоть  слово.  "Мама  тяжело
больна? - подумала она. - Но она  давно  уже  тяжело  болеет.  Мама  мертва?
Мама.., ушла от меня?"
   - Она умерла во сне, - сказала мадемуазель. - Это  была  мирная  кончина.
Она никак не могла уснуть,  и  доктора  дали  ей  лекарство  от  бессонницы,
которое  оказалось  настолько  сильным,  что  она  уже  больше  никогда   не
проснется.
   Генриетта молчала: она по-прежнему не могла сказать ни слова.

***

   В Сен-Клу приехал Людовик. Он  был  полон  нежности,  как  всегда  в  тех
случаях, когда любимые им люди оказывались в беде.
   - Это жестокий удар, дорогая, - сказал он. - Мне понятны твои  страдания.
Кроме того, поведение моего брата просто чудовищно. Я его увещевал, но он на
каплю не изменил своего поведения.
   - Ваше величество добры ко мне.
   - У меня такое ощущение, что я никогда не смогу быть  достаточно  добр  к
тебе, Генриетта. Ты знаешь, как я тебя люблю. Всякий раз  при  виде  тебя  я
ощущаю величайшее сожаление. У меня есть жена.., и другие, но ты, Генриетта,
стоишь особняком среди них всех.
   - Мое сердце согревается от таких слов.
   - Ты и я связаны, дорогая.., теснее, чем любые другие двое на этом свете.
   Он ласково обнял ее: вид у нее  был  более  хрупкий  и  истонченный,  чем
когда-либо прежде.
   - Знаю, ты любишь меня, - сказал король и, помолчав, добавил:
   - Твой брат попросил, чтобы тебе было разрешено посетить его.
   Она невольно улыбнулась, и застарелая ревность пронзила сердце  Людовика,
пронзила остро и холодно - как удар кинжала.
   - Он пишет, что  давно  не  видел  тебя,  что  вам  в  вашем  общем  горе
необходимо побыть вместе.
   - Если бы я могла поехать!..
   - Я уже говорил с Филиппом. Он против поездки.
   - А вы, сир?
   - Филипп твой муж. Его согласие обязательное условие  поездки.  Но  можно
заставить его дать такое согласие. Генриетта, я хотел бы поговорить с  тобой
на очень секретную тему. Я знаю, тебе можно поручить это дело...  Оно  очень
важно для меня - именно для меня!
   - Я твоя подданная, Людовик.
   - Но ты и англичанка.
   - Не вполне. Моя страна - Франция. Я здесь прожила всю свою жизнь. И ты -
мой король.
   - И не только король?
   - Да, Людовик. Ты - мой король и ты - моя любовь.
   Он вздохнул.
   - Я хочу заключить договор с твоим братом.  Сверхсекретный  договор.  Но,
вероятно, его сначала потребуется убедить в необходимости заключения  такого
соглашения.
   Сердце Генриетты заколотилось.
   - Нет никого, кто смог бы его убедить.., как ты, - продолжал Людовик.
   - Что это за соглашение, Людовик?
   - Я это скажу только уверившись, что ты до конца моя.  О  его  содержании
знают очень и очень немногие, и я хотел бы верить тебе, Генриетта. Верить от
начала и до конца.
   Он пристально глядел ей в глаза. Генриетта уже знала  это  сверкание  его
взора - таким взглядом он смотрел на своих будущих любовниц. Но сейчас  речь
шла о соблазне иного рода - он подвигал ее  на  духовную  измену.  Это  была
ревность  любовника  к  брату  любимой,   требование   полной   капитуляции,
превращение ее - нет, не в любовницу, но в рабыню - агента при чужом дворе.
   И любовь к этому человеку, затаенная  многолетняя  любовь,  вырвалась  из
глубин души, захлестнула и раздавила ее.
   Ей  было  ясно,  что,  сказав  "нет",  она  потеряет  его   навсегда,   а
подчинившись ему полностью и бесповоротно, навеки свяжет себя  с  ним,  ибо,
питая к ней чувства не меньшие, чем к любовницам, он видел в  ней  человека,
способного на то, что недоступно другим. У нее было то, что кроме нее  никто
не мог ему предложить: влияние на царственного брата.  Но  прежде  всего  он
решил во что бы то ни стало распознать меру ее любви в сравнении с любовью к
брату.
   Она почувствовала, что еще секунда - и она потеряет сознание, и откуда-то
со стороны услышала свой голос:
   - Людовик... Я твоя.., целиком и полностью.

***

   В Сен-Клу разгорелась очередная ссора. Филипп был в гневе на жену.
   Король арестовал шевалье  де  Лоррэна  и  посадил  его  в  Бастилию.  Тот
неоднократно оскорблял мадам, и это,  по  мнению  короля,  было  достаточным
основанием для наказания.
   Мадам стала фавориткой короля. Все было  теперь  как  в  былые  дни:  где
Людовик, там  и  Генриетта.  Они  вновь  прогуливались  по  рощам  и  аллеям
Фонтенбло и Версаля под руку друг с другом, они вдвоем долгие часы проводили
с тем или иным министром короля, ибо мадам стала не просто сердечным  другом
короля, но и его политическим советником.
   Филипп однажды застал их, задумчиво склонившихся  над  какой-то  бумагой,
которую они при его появлении  немедленно  спрятали.  Ярость  его  по  этому
поводу была беспредельной.
   - О чем беседовал с тобой король? - спрашивал он  настойчиво.  -  Отвечай
мне! Отвечай немедленно! Я не позволю так обращаться со  мной,  я,  в  конце
концов, брат короля.
   Она холодно парировала:
   - Обо всем этом тебе следует поинтересоваться у  короля.  Он  сам  скажет
тебе то, что считает нужным.
   - Пресвятая Богородица! Тогда вот что: ты у нас  сейчас,  можно  сказать,
министр, так что давай-ка  позаботься  о  том,  чтобы  король  освободил  де
Лоррэна.
   - Я не собираюсь ничего подобного делать.
   - Нет, ты это сделаешь, сделаешь! Небось радовалась, заточив моего  друга
в тюрьму. Так вот, единственный способ для вас, мадам, продолжить совместную
жизнь со мной - выпустить Лоррэна и жить с ним под одной крышей.  Мы  должны
сноса быть вместе, нас снова должно стать трое, и  если  даже  это  неугодно
тебе, тебе придется смириться.
   - Я не собираюсь этого терпеть. И кроме того,  король  пока  что  еще  не
освободил его и, кажется, не собирается.
   - Если ты его не освободишь, я не пущу тебя в Англию.
   - Король желает, чтобы я поехала в Англию.
   - В любом случае, ты не сможешь там задержаться надолго.
   Она отвернулась и пожала плечами.
   - Я разведусь с тобой! - крикнул он.
   - Это самые приятные слова, которые я слышала от тебя за долгое время.
   - Тогда я не разведусь с тобой. Я сделаю твою жизнь адом!..
   - Ты уже сделал это, и ничего хуже того, что было, ты не сумеешь сделать.
   - Ты душевнобольная! И скоро все смогут в этом убедиться. Ты  всего  лишь
жалкий мешок из кожи и костей!
   - Где уж мне сравниться с твоими дружками месье де Марсаном и шевалье  де
Бевроном.
   - Да, где уж сравниться!
   - Надеюсь, они станут для тебя утешением за потерю  твоего  несравненного
Лоррэна.
   Филипп буквально вылетел из комнаты. Он готов был взорваться  от  ярости.
Всегда, всегда так: он проигравший, а  Людовик  -  победитель!  Так  было  в
детстве, так осталось сейчас!
   Как ему хотелось, чтобы брак с Генриеттой оказал