овка, мисс Фред. Так я вам скажу! И вы не похожи на нее.
     Я знала, что Мэг относится ко мне довольно нежно. Мне доводилось слышать, как в разговоре с Эми она называла меня "эта бедняжка".
     - Я считаю, мне следует знать о своем отце, - не отступала я.
     - Отцы... - произнесла она, уйдя в собственное прошлое, что делала нередко. - Они могут быть очень разными. Вам повезло, а ведь бывают такие, которые всегда готовы побить вас за малейшую провинность. У меня был один из таких. Скажи поперек ему хоть словечко, так он снимал ремень и вы его отведывали. Субботние вечера... Ну, он любил выпить, да любил, а когда напивался, держись от него подальше... Вот вам и отцы...
     - Это должно было быть ужасно, Мэг! Расскажи мне о моем!
     - Он был очень красивым, вот что я о нем скажу. Они были красивой парой и обычно ходили на эти полковые балы. Выглядели, как картинка. У вашей матушки был тогда еще не такой кислый вид - вовсе нет. Мы бывало подходили к окну и смотрели, как они садятся в экипаж, он в своей форме...
     Ее глаза сверкнули, и она покачала головой.
     - Полковые балы? - переспросила я.
     - Ну да, он был военным, так кажется. Кухарка говорила, что имел высокий чин... офицер... майор или что-то в этом роде. О, он был очень красив! У него был, что называется, "блуждающий взгляд"!
     - Что это такое?
     - О, он любил смотреть по сторонам.
     - На что?
     Она слегка толкнула меня, и я поняла, что Мэг не будет продолжать разговор на эту тему. Поэтому я поспешно спросила:
     - Что с ним стало? Он ушел на войну?
     - Я этого не знаю. Да ведь и войны не было, правда. Так что он не мог уйти на войну. Мы время от времени переезжали. Так бывает в армии. Только осядешь на месте и опять срываться! Походы, переходы и все такое. Вот это была жизнь!
     - И ты путешествовала с ними?
     - О да. Я была с ней еще до того, как она вышла замуж. Это была роскошная свадьба... в Сидер-Холле. Как сейчас вижу ее, выходящей из церкви. Тогда еще не было преподобного Джона Мэтерса. Так кто же там был?
     - Неважно. Что случилось?
     - Они отправились праздновать медовый месяц, а затем мы жили на квартире там, где стоял полк. Не прошло и трех месяцев после их свадьбы, как умер ваш дедушка. И поднялся весь этот шум о том, что Сидер-Холл продается и в него переезжают Картеры. Ну, я-то видела, что долго это не протянется. Ваш отец не создан для семейной жизни. У него был кто-то...
     - Ты хочешь сказать, после того, как он женился на маме?
     - Для некоторых такие вещи не имеют значения. Они ничего не могут с этим поделать.
     Разговор принимал очень интересный оборот, и я боялась, чтобы что-нибудь не остановило поток излияний Мэг, чтобы она не вспомнила о моем возрасте и о том, что сказала уже слишком много.
     - Ну, вы уже были на подходе, и это тоже меняло дело. Она уже не могла танцевать на балах, правда?
     - А потом? - спросила я.
     - Все так и продолжалось. Родились вы, но все равно что-то было не так. Пошли слухи... Она не хотела что-либо предпринимать на этот счет. Она всегда была из тех, кто соблюдает внешние приличия!
     - Что ты имеешь в виду, Мэг?
     - Ну, она знала о той, другой. Та была прелестна, кокетлива! Это же то, что ему было нужно, правда? Однако у нее был муж. Он застал их на месте преступления. Разразился настоящий скандал. Потом был развод, и, думаю, через некоторое время он женился на ней. А затем они жили счастливо... Вероятно. Ваша матушка так и не оправилась после этого. Если бы Сидер-Холл не продали, она могла бы вернуться туда и это было бы не так уж плохо. Но после продажи и уплаты долгов мало что осталось. Все было разделено между нею и мисс Софи. Мисс Софи купила себе дом, а ваша матушка получила этот. У нее осталось кое-что от вашего отца, разумеется, но вы же видите, как обстоят дела...
     - Он еще жив?
     - Жив и полон сил, полагаю. Ваша матушка так и не справилась с потрясением. Она не говорит об этом. Если бы только она могла вернуться в Сидер-Холл, думаю, ей было бы не так плохо. А теперь ни слова об этом. Но вы спросили о вашем отце, а каждый имеет право знать, кто его отец.
     Мне интересно, увижу ли я его когда-нибудь?
     Она покачала головой.
     - Сюда он, конечно, не приедет, дорогая. Но вот что я вам могу сказать. Более приятного джентльмена трудно и представить. Это было так... ну, вы знаете, как бывает у некоторых. Они просто не подходят друг другу, и их пути расходятся. А жили мы здесь, в Левиндер-Коттедже... прошу прощения - в Левиндер-Хаусе.
     Так как Мэг рассказала мне слишком много, ей трудно было остановиться, и, когда мне удавалось ускользнуть от гувернантки, я разыскивала ее.
     На самом деле она и не возражала и с удовольствием сплетничала. Я узнала, что ей хотелось бы жить в богатом доме с многочисленной прислугой, как ее сестра в Сомерсете. Там есть дворецкий, домоправительница, помощницы кухарки, горничные, и много других. А еще они держат экипаж, так что есть и конюшни, и чего там только нет. В таком месте много чего случается. А здесь... ну ни то, ни се.
     - Интересно, почему ты живешь здесь, Мэг?
     - Ну, можно, конечно, прыгнуть из огня да в полымя!
     - Выходит, здесь огонь?
     - Можете назвать и так!
     - Расскажи мне еще о моем отце!
     - Я же рассказала вам, разве нет? Только не передавайте вашей матушке, что я вам тут наговорила. Но, думаю, это правильно, что вам надо было узнать... кое-что. Как-нибудь она вам расскажет... со своей стороны, конечно. Но, по-моему, ему приходилось кое с чем мириться, и здесь всегда две стороны вопроса. В нем было много привлекательного. Все слуги его любили. Он всегда был очень мил с ними.
     - Кажется, ты на его стороне?
     - С этим действительно ничего не поделаешь. Та, другая женщина, и все такое. Думаю, в некотором смысле... ваша матушка по его вине такая какая она есть... а он такой, какой он есть...
     Когда я однажды разговаривала с Мэг, в кухню вошла мама. Она была поражена, увидев меня там.
     - Мэг, - сказала она, - я хочу обсудить с вами меню на сегодняшний вечер.
     Мэг подняла глаза к потолку, а я убежала.
     Вчера был филейчик из говядины, так что сегодня полагалась холодная говядина, но матушка всегда приходила на кухню обсудить меню с Мэг. Она с удовольствием бы послала за нею, но послать было некого, кроме Эми, а это значило бы оторвать Эми от ее обязанностей, да к тому же она была медлительной. В Левиндер-Хаусе не было звонков: их установка обошлась бы в немалую сумму. Назначить же определенное время для встречи с Мэг было неудобно, так как Мэг и так весь день проводила на ногах и отказывалась связывать себя определенным временем. Так что моей маме ничего не оставалось, как самой заходить на кухню.
     Я задумывалась, возможно ли объяснить маме, что нелепо держать себя как состоятельная леди, когда мы далеко не богаты. Мне на ум приходили слова Роберта Бернса:

     Ах, если бы у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо...


     Какой это был бы чудесный мир для моей матушки! Обладай она им, может, муж не бросил бы ее и я знала бы своего отца. Он представлялся мне веселым человеком, с огоньком в глазах, находившим отклик в людях, даже подобных Мэг.
     Однажды я увидела, что Мэг как бы хорошеет, когда речь заходит о моем отце. Она так же вела себя перед мистером Бэрром из мясной лавки, который, разделывая мясо на доске, всегда зазывал покупателей. Это был очень веселый человек в полосатом переднике и соломенной шляпе со щегольски загнутыми полями. Его глаза сверкали, когда он шутил с покупателями, особенно с женщинами. Мэг говорила, что его замечания "попадают в самую суть", но тем и смешны. Однажды она сказала ему:
     - Убирайтесь! Думайте, что говорите и делаете, молодой человек!
     Он подмигнул ей и спросил:
     - Важничаете сегодня, сударыня? Пойдемте со мной в гостиную, и все будет иначе.
     - Нахальный чертенок, - огрызнулась Мэг, сверкнув глазами.
     А мой отец был из тех мужчин, при которых она будет вести себя так, как при мяснике мистере Бэрре. Это было очень интересно и давало мне пищу для размышлений.

***

     Я направлялась к дому викария с запиской преподобному Джону Мэтерсу. Моя мать часто общалась таким способом, когда была чем-то недовольна. В данном случае ее недовольство было вызвано некоторым расхождением во взглядах по поводу расстановки цветов в церкви. В прошлом году, жаловалась она, ее постигло большое разочарование при виде убранства церкви на Пасху. Миссис Картер и мисс Оллдер в сущности ничего не понимали в искусстве составления букетов.
     Да и что можно ожидать от выскочки-лавочницы, сделавшей состояние на продаже сладостей и табака? Выполненная ими расстановка цветов отличалась откровенной безвкусицей. Что касается мисс Оллдер, это было жалкое создание с глупой жеманной улыбкой, проявлявшее повышенное внимание к помощнику приходского священника, и, совершенно очевидно, марионетка в руках миссис Картер. Было абсурдным поручать им убранство церкви, когда моя мать обладала обширным опытом в этом вопросе еще с тех времен, когда жила в Сидер-Холле и когда дворянство имело некоторое влияние на дела церкви.
     Я знала, что мама очень переживает из-за того, что было абсолютно неважно для любого другого человека. Пренебрежение ее опытом она считала оскорблением своего достоинства, а оно было для нее самым главным.
     Она написала несколько вариантов записки преподобному Мэтерсу, но ни один из них ее не удовлетворял. Она рвала записки и разъярялась все больше. Это привело ее в состояние напряжения, совершенно несоизмеримое с причиной, которой оно было вызвано.
     Со времени моего последнего разговора с Мэг об отце я неоднократно и безуспешно пыталась соблазнить ее снова поговорить о нем, но, кроме впечатления, что Мэг скорее симпатизирует моему отцу, нежели маме, мне ничего нового узнать не удалось.
     Стоял чудесный весенний день. Я пересекала площадь вблизи пруда, на берегу которого сидели два старика. Я сразу же их узнала, потому что они приходили сюда почти каждый день. Двое рабочих с фермы, вернее бывших рабочих, так как они были слишком стары, чтобы работать, коротали свои дни, сидя на берегу и тихо беседуя. Проходя, я пожелала им доброго утра.
     Тропинка вела меня к дому викария. Природа была прекрасна в это время года: цвели каштаны, а вдоль изгороди пробивались фиалки и щавель. Разве можно сравнить такую красоту с заливным из угрей на лондонских рынках, о которых тосковала Мэг!
     Я засмеялась про себя. Должно быть, это очень забавно: матушка, стремящаяся к былому великолепию, и Мэг, мечтающая о лондонских рынках! Хотя большинство людей склонны хотеть того, чего не имеют,
     Наконец, я подошла к дому викария - длинному серому каменному зданию с приятным садиком перед ним и, увы, кладбищем позади.
     Викарий принял меня в неубранной гостиной, окна которой выходили на кладбище. Он сидел за конторкой, где громоздились разные бумаги.
     - А, мисс Хэммонд! - произнес он, подняв очки на лоб.
     Викарий был м.ягким человеком, и я сразу же прочла дурные предчувствия во взгляде его водянистых серых глаз. Он был миролюбив и догадался, что над его счастливым состоянием может нависнуть угроза, что часто случалось после получения посланий от моей матушки. Когда же я сказала, что принесла ему записку, в его глазах появился страх.
     - Думаю, нужен ответ! - вежливо заметила я, протянув ему записку.
     - О да, да...
     Он спустил очки на нос и слегка повернулся так, чтобы я не увидела его реакции на мамино послание.
     - Господи, Господи, - произнес он с ужасом в глазах. - Это касается пасхальных цветов. Миссис Картер закупила их и, естественно...
     - Разумеется, - ответила я.
     - И она... попросила мисс Оллдер помочь ей расставить их, а мисс Оллдер, думаю, согласилась это сделать. Так что видите...
     - Да, вижу! Я понимаю.
     Он благодарно улыбнулся мне.
     - Итак... если вы передадите вашей матушке мои извинения и... объясните, что дело не в моей власти... Полагаю, писать нет необходимости?
     Хотя я прекрасно знала свою матушку, но мне было жаль и его.
     - Я объясню! - сказала я.
     - Благодарю вас, мисс Хэммонд. Пожалуйста, передайте мои сожаления!
     - Передам, - пообещала я ему.
     Я вышла из дома викария, но домой не спешила: я понимала, что будет гроза. Мне не терпелось, конечно, узнать, какое может иметь значение, кто расставляет цветы. Почему для мамы это было так важно? Неужели дело в этом пугале - миссис Картер? Конечно, в дни своего влияния цветы расставляла бы мама. Она решала, будут ли они украшать кафедру или алтарь. Но все это казалось мне таким мелким... Я одновременно и сердилась, и жалела ее. Хорошенько обдумывая, как сообщить ей неприятное известие, я не спешила домой.
     Она уже ждала меня.
     - Ты долго пропадала. Ладно... Принесла ответ?
     - Не было необходимости писать, - ответила я. - Миссис Картер уже закупила цветы, а мисс Оллдер помогает их расставлять, потому что ее попросили об этом.
     Мама посмотрела на меня так, как будто я сообщила о каком-нибудь великом несчастье.
     - Нет! - закричала она.
     - Боюсь, так он и сказал. Ему очень неловко и, кажется, действительно жаль тебя расстраивать!
     - О, да как он смеет! Как он смеет!
     - Ну ты же видишь, он объяснил, что не может больше ничего сделать, так как миссис Картер закупила цветы!
     - Эта простолюдинка!
     - Викарий тут не при чем.
     - Не при чем?
     Ее обычно бледное лицо побагровело. Она тряслась, и губы ее дрожали.
     - В самом деле, мама! Это всего лишь пасхальные цветы! Ну какое имеет значение, кто их расставит?
     Она закрыла глаза. Я увидела, как на ее виске быстро пульсировала жилка. Вдруг она тяжело вздохнула и покачнулась. Я успела подбежать к ней и подхватить, когда она начала падать. На губах ее я заметила пену.
     Мне захотелось закричать: "Это абсурдно! Это смешно!" Но я испугалась: это было нечто большее, чем гнев.
     К счастью, рядом стояло большое удобное кресло. Я сумела усадить в него маму и позвала Мэг.
     Втроем - я, Мэг и Эми - мы уложили маму в постель.
     Пришел доктор, и Мэг проводила его к маме, а я стояла на ступеньках и слушала.
     Мисс Гловер, моя гувернантка, вышла и увидела меня.
     - В чем дело?
     - Мама заболела.
     Мисс Гловер постаралась изобразить сочувствие, но не очень успешно. Она, как и другие до нее, оставалась в нашем доме только до тех пор, пока не найдется местечка получше. Однако она прошла со мной в гостиную, чтобы дождаться ухода доктора.
     Я слышала, как он спустился с Мэг и сказал:
     - Я загляну во второй половине дня. А там посмотрим.
     Мэг поблагодарила его и вошла к нам в гостиную. Она посмотрела на меня глазами, полными тревоги. Я поняла, что она тревожилась скорее за меня, чем за маму.
     - Что случилось? - спросила мисс Гловер.
     - Он говорит, что это апоплексический удар.
     - Что это такое? - поинтересовалась я.
     - Это плохо. Но мы еще точно не знаем. Подождем.
     - Как ужасно, - сказала мисс Гловер. - Она?..
     - Он, кажется, не уверен. Он вернется. Она... очень плоха...
     - А ничего, что она одна? - спросила я.
     - Он ей что-то дал. Сказал, что она не будет об этом ничего знать...пока. Он собирается вернуться и привести с собой молодого доктора Эгхэма.
     - Это ужасно, - сказала я. - Она, должно быть, действительно больна.
     Мэг посмотрела на меня грустным взглядом и печально произнесла:
     - Думаю, так.
     Мисс Гловер предложила:
     - Ну, если я чем-нибудь могу помочь...
     И тут же она вышла. Мисс Гловер не была заинтересована работой у нас. Сегодня утром ей пришло письмо. Я догадалась, что это было предложение нового места, которое подходило ей больше, чем воспитание девочки из коттеджа, даже если он назывался домом, в котором жила особа с манерами светской дамы, но без средств, чтобы удовлетворить свои претензии.
     Я начинала читать мысли людей.
     Когда она ушла, я обрадовалась. Мэг же выглядела очень озабоченной.
     - Что же с нею будет? - спросила я.
     - Я понимаю не больше вашего, дорогая. Она очень больна. У моей тети Джей был удар вроде этого. Она не могла пошевелить одной стороной тела. И говорить не могла... только бормотала. Так продолжалось год. Ода стала совсем как дитя.
     - О нет, нет...
     - Да, иногда после такого не поправляются. Это может случиться с каждым из нас в любое время. Вы можете делать свое дело, а Господь выберет вас, чтобы поразить ударом.
     Я все думала о маме, такой величественной, такой гордящейся своим воспитанием, ожесточившейся из-за жизненных невзгод, и переполнялась жалостью к ней. Мне так хотелось сказать ей, что я все понимаю.
     Мне стало очень страшно, что я никогда теперь не смогу этого сделать, и мною овладела злоба! И все это из-за дурацких цветов! Всему виной ее гнев. О нет! Тут больше, чем цветы. Все это зрело внутри нее - это ожесточение, негодование. Цветы лишь довели до высшей точки гнев и зависть, сдерживаемые годами.
     Вернувшийся доктор привел своего коллегу Эгхэма. Они пробыли в маминой спальне довольно долго. Мэг тоже была там. Спустившись в гостиную, они послали за мной.
     Доктор Кентон ласково посмотрел на меня, что еще больше увеличило мой страх.
     - Ваша матушка очень больна, - сказал он. - Возможно, она поправится. Если так, боюсь, что она будет нуждаться в специальном уходе, - он недоверчиво посмотрел на меня, а затем с надеждой повернулся к Мэг:
     - Подождем несколько дней. Тогда многое может проясниться. Есть ли у девочки какие-нибудь родственники?
     - У меня есть тетя, мамина сестра, - ответила я.
     - Она далеко?
     - В Уилтшире.
     - Полагаю, вам следует немедленно дать ей знать обо всем происшедшем.
     Я кивнула.
     - Тогда ладно. Подождем, скажем, до конца недели. К этому времени ситуация должна проясниться.
     Доктор Эгхэм ободряюще улыбнулся мне, а доктор Кентон похлопал меня по плечу.
     Я чувствовала себя слишком взрослой, чтобы заплакать, но слезы уже были близко.
     - Будем надеяться на лучшее, - произнес доктор Кентон. - А тем временем дайте вашей тетушке знать о случившемся, - он пристально посмотрел на Мэг. - Вы не можете многого сделать. Если что-нибудь изменится, известите меня. Я загляну завтра.
     Когда они ушли, мы с Мэг в молчании посмотрели друв На друга. Мы обе думали, что же с нами будет.
     В конце недели приехала тетушка Софи. Мой восторг при виде ее был так велик, что я бросилась к ней в объятия. Она обняла меня в ответ; ее глаза, похожие на ягодки черной смородины, вокруг которых были заметны морщинки, увлажнились.
     - Дорогое мое дитя, - произнесла она. - Какая беда! Твоя бедная мама! Надо посмотреть, что мы тут можем сделать.
     Я сказала:
     - Это Мэг.
     - Здравствуйте, Мэг! Это тяжелый удар для всех вас, я знаю. Ничего, что-нибудь придумаем.
     - Не хотите ли сначала пройти к себе в комнату, мисс Кардинхэм? - спросила Мэг.
     - Пожалуй. Отнесите туда этот чемодан. Ну и путешествие!
     - Потом, думаю, вы захотите увидеть миссис Хэммонд?
     - Кажется, это неплохая идея. Как она сейчас?
     - Она, по-моему, мало что понимает и может не узнать вас, мисс Кардинхэм.
     - Ладно. Пойду вымою руки. Какая же грязь в этих поездах! Потом приступим к работе. Идем со мной, Фредерика.
     Мы отправились в комнату, приготовленную для нее, и Мэг оставила нас вдвоем.
     - Славная женищна, - заметила тетушжа Софи, кивнув в сторону двери, за которой скрылась Мэг.
     - О да!
     - Сколько ей, должно быть, беспокойства. Нужно посмотреть, что мы должны сделать. Что говорит доктор?
     - Он считает, что надежд на полное выздоровление немного, нужен кто-то, чтобы ухаживать за ней.
     Она кивнула.
     - Ну, я теперь здесь! - тетушка печально улыбнулась, - Бедняжка... и все это на такие юные плечи... Тебе сколько?
     - Тринадцать, - ответила я.
     - Гм, - пробормотала она.
     Эми принесла горячей