твоему  брату,  высказывается
недовольство.
   - Ты говорила об этом с моим отцом? Джулия улыбнулась.
   - Если он узнает это от меня, то решит, что я просто ревную его  к  сыну.
Он знает, что я в курсе их отношений между собой.
   - Но ведь он должен знать, - сказала Лукреция.
   Джулия была довольна. Как же легко увлечь подругу в  разговоре,  ведя  ее
прямо туда, куда нужно.
   - Конечно, должен. -  Джулия  посмотрела  в  окно,  чтобы  скрыть  хитрую
улыбку, игравшую на губах.  -  Если  об  этом  расскажешь  ему  ты,  новость
покажется ему важной.
   Лукреция поднялась.
   - Тогда я пойду скажу ему. Я сразу же сделаю это. Он  очень  расстроится,
если что-нибудь помешает свадьбе Джованни.
   -  Ты  умница.  Мне  сообщили  надежные  люди,  что  его  будущий   тесть
рассматривает возможность аннулировать  помолвку  и  что  если  Джованни  не
женится в ближайшие несколько месяцев, его невесте найдут другого мужа.
   - Я сейчас же пойду к отцу, - сказала Лукреция.  -  Он  должен  знать  об
этом. Джулия пошла за ней.
   - Я составлю тебе компанию, и если его святейшество позволит, останусь.

***

   Александр плакал, обнимая своего сына.
   - Отец, - молил Джованни, - если ты любишь меня, как говоришь, как же  ты
можешь перенести мой отъезд?
   - Я так люблю тебя, сын мой, что могу отпустить тебя.
   - Нельзя ли устроить более выгодную женитьбу мне здесь, в Риме?
   - Нет, сын. Мы должны думать о будущем. Не забывай, что ты герцог  Гандии
и что, когда ты женишься, за тобой будет стоять сила и мощь Испании.  Нельзя
недооценивать важность этой связи с испанским королевским домом.
   Джованни тяжело вздохнул, Александр обнял его за плечи.
   - Пойдем, посмотришь, какие я приготовил подарки тебе и  твоей  испанской
невесте.
   Почти  без  интереса  смотрел  Джованни  на  меха  и  драгоценности,   на
украшенный прекрасными рисунками сундук.  Последние  недели  лучшие  ювелиры
были заняты покупкой лучших камней, потом оправили их в  золото  и  серебро,
создавая изысканные узоры. Александр откинул крышку сундука и  показал  сыну
соболей, горностаев и  ожерелья  из  рубинов  и  жемчуга,  стараясь  внушить
Джованни желание стать их обладателем.
   - Видишь, сын, ты отправишься в Испанию в полном  блеске.  Разве  это  не
восхищает тебя? Юноша неохотно подтвердил, что восхищает.
   - Но, - добавил он, - мне все равно не хочется уезжать.
   Папа обнял его.
   - Не сомневайся, мой дорогой, ты не хочешь ехать так  же  сильно,  как  я
хочу, чтобы ты остался. - Александр придвинулся к сыну. - Женись  на  Марии,
сказал он, - подари ей сына. Обзаведись наследником... А там почему бы  тебе
не вернуться в Рим? Никто не станет ругать тебя за  это,  если  ты  выполнил
свой долг. Джованни улыбнулся.
   - Я выполню его, отец.
   - И помни: пока находишься в Испании, веди себя как испанец.
   - Они такие чопорные.
   - Только в торжественных случаях. Я ни о чем больше тебя не прошу, только
об этом, мой дорогой мальчик: женись, заведи наследника  и  веди  себя  так,
чтобы не обидеть  испанский  двор.  А  в  остальном..,  делай,  как  знаешь.
Наслаждайся жизнью. Я хочу видеть тебя счастливым.
   Джованни поцеловал отцовскую руку и пошел к ожидавшему его Джему.
   Они отправились в  город  искать  приключений,  еще  более  веселые,  чем
обычно, еще более безрассудные.  Джованни  чувствовал,  что  должен  извлечь
максимум удовольствия за то немногое время,  что  ему  осталось  провести  в
Риме.
   Когда сын вышел из комнаты, папа послал за  двоими  -  за  Гине  Фирой  и
Моссеном Пертузой.
   - Вы готовитесь к отъезду? - поинтересовался он.
   - Мы готовы отправиться в Испанию в  любой  момент,  как  только  получим
распоряжение, ваше высокопреосвященство, - ответил Гине Фира.
   - Отлично. Смотрите за сыном и сообщайте мне все, что с  ним  происходит,
даже самые незначительные вещи, я хочу знать о нем все.
   - Счастливы служить вашему святейшеству.
   - Если я узнаю, что вы упустили хоть малейшую деталь,  я  отлучу  вас  от
церкви, и вас будет ожидать вечное проклятие.
   Оба побледнели. Потом рухнули на колени и  стали  клясться,  что  сделают
все, что в их силах, и станут сообщать малейшие подробности о жизни  герцога
Гандийского,  что  у  них  нет  более  сильного  желания,  чем  служить  его
святейшеству.

***

   Лукреция ездила на Монте Марио смотреть на соколов. Когда  она  вернулась
во дворец, раб пришел сказать ей, что ее искала мадонна Адриана.
   Девушка прошла в комнату, где застала чем-то встревоженную Адриану.
   - Святой отец хочет тебя видеть, - сказала та. - У него есть новости.
   Глаза  Лукреции  расширились,   губы   разомкнулись,   что   было   явным
свидетельством волнения и делало ее больше похожей на десятилетнюю девочку.
   - Плохие? - воскликнула она и в ее глазах промелькнул страх.
   - Новости из Испании, - ответила Адриана. - Это все, что я знаю.
   Новости из Испании должны касаться Джованни. Действительно, за  последние
несколько месяцев никто не мог забыть о нем. Мысли Александра постоянно были
заняты Джованни.
   Когда из Испании приходили плохие  новости,  он  запирался  в  комнате  и
плакал. Несчастным он оставался в  течение  примерно  дня  -  для  него  это
достаточно долгое время  пребывания  в  печали,  после  чего  он  веселел  и
говорил:
   - Нельзя верить всему, что слышишь. Такой блестящий кавалер, естественно,
имеет врагов.
   Новости всегда приходили плохие, так что Лукреция пугалась, когда слышала
о необходимости идти к отцу.
   Она все же сказала:
   - Я не стану медлить и пойду к отцу сейчас же.
   - Конечно, он с нетерпением ждет тебя, - согласилась Адриана.
   Лукреция отправилась в свои апартаменты, Джулия шла следом.  Джулия  была
довольна - она снова обрела прежнюю власть над Александром. Она поняла,  что
нужно просто  переждать  недолгое  увлечение  папы  испанской  монашкой  или
мавританской рабыней; подобные желания проходят. Лукреция рассказала подруге
об  отношении  ее  матери  к  мимолетным  увлечениям   Александра;   Ваноцца
снисходительно смеялась над ними, а он всегда любил ее и заботился о ней; он
дал ей двух мужей, к Канале относились как к члену семьи; даже Чезаре  питал
к нему некоторое уважение из любви к матери. И  только  посмотри,  как  папа
любит детей Ваноцци, показывая свою привязанность к  ним  и  проявляя  такую
заботу, что она просто не могла быть больше, если бы он женился на  Ваноцце,
а дети стали бы законными отпрысками супругов.
   Лукреция была права; и Джулия решила, что к Лауре,  ее  маленькой  дочке,
папа тоже должен относиться с такой же любовной заботой. Александр бесспорно
обожал малютку и в знак  любви  к  ее  матери  обещал  возложить  на  голову
Алессандро Фарнезе кардинальскую шапку.
   Семейство Джулии не успевало повторять, как все они восхищаются ею и  как
от нее зависят.
   Сейчас Джулии очень хотелось знать, что за новости папа  желает  сообщить
своей дочери. Раньше бы ее задело, что он  не  сообщил  ей  новости  первой,
теперь же она приспособилась и научилась скрывать свое недовольство.
   - Отец ждет меня, - сказала Лукреция подруге, когда раб  помог  ей  снять
костюм для верховой езды.
   - Меня волнует, какие новые неприятности произошли, - сказала Джулия.
   - Это необязательно могут быть  неприятности,  -  возразила  Лукреция.  -
Возможно, это приятные новости.
   Джулия начала смеяться над подругой.
   - Ты совсем не изменилась. Ты почти полгода  назад  вышла  замуж,  а  все
такая же, как тогда, когда мы познакомились.
   Лукреция не  слушала  ее,  она  вспоминала  о  приготовлениях  к  отъезду
Джованни. Она знала, как относился ее отец к сыну, знала, как  много  сделал
он, чтобы убедить испанский двор, что его сын понравится королю. Знала  и  о
епископе, под чьим присмотром находился  Джованни,  едва  успев  ступить  на
испанскую землю; знала о приказах, посылаемых Гине Фире и Пертузе.  Бедняги,
как могли они заставить Джованни подчиняться воле отца?
   И бедный Джованни! Не выходить ночью. Не играть в кости. Довольствоваться
обществом жены и спать с ней каждую  ночь,  пока  не  будет  зачат  ребенок.
Носить перчатки, когда находишься у моря, поскольку соль портит  руки,  а  в
Испании знатный сеньор должен иметь белые руки.
   Джованни, конечно, не слушался отца. Об этом писали в своих письмах  Фира
и Пертуза, эти письма повергали папу в мрачное настроение - временно, прежде
чем он воспрянет духом и скажет, что, несмотря ни на какие слухи о сыне, его
любимый мальчик сделает все, что хочет от него отец.
   Приходили  и  мрачные  письма  от  Джованни.  Его  свадьба  состоялась  в
Барселоне, на ней присутствовали король и  королева  Испании,  что  являлось
высочайшей честью и демонстрировало их отношение к Марии. Но,  писал  юноша,
он не испытывал влечения к жене: она  была  скучна,  лицо  ее  было  слишком
длинно, она вызывала в нем отвращение.
   Лукреция старалась не вспоминать о том дне, когда пришло письмо от Фиры и
Пертузы, сообщавших, что Джованни не хочет делить постель с женой  и  вместо
того, чтобы спать с новобрачной, отправился в компании приятелей рыскать  по
городу в поисках молоденьких девушек, чтобы похитить их и изнасиловать.
   Это было ужасно, потому что если Александр простит своего сына, то король
Испании не сделает этого, а жена Джованни приходилась родственницей королю и
принадлежала королевскому дому и, конечно, не  должна  испытывать  подобного
унижения.
   Первый раз Александр обо всем этом написал сыну,  внизу  несколько  строк
приписал Чезаре - это он сделал с огромной радостью.
   Лукрецию огорчало поведение  Джованни.  Она  знала,  что  отца  беспокоит
положение дел, он  волновался,  и  Лукреции,  любившей  отца  всем  сердцем,
становилось больно при мысли о его переживаниях и тревогах.
   Она плакала при нем, он обнимал ее и горячо целовал.
   - Дорогая моя, - говорил он, - ты никогда не причинишь боль своему  отцу,
милая моя, милая моя девочка.
   - Никогда, отец, - уверяла она его. - Я  скорее  умру,  чем  сделаю  тебе
больно.
   Он прижимал ее к себе, называл самой  любимой  и  говорил,  что  едва  ли
сможет прожить без нее хоть один день.
   Но  буря  проносилась,  и  снова  Александр   становился   веселым,   его
жизнерадостность брала верх, несмотря на то, что  Джованни  в  своем  письме
отвечал, что  отец  своими  упреками  превратил  его  в  самого  несчастного
человека на свете, никогда он так не страдал.
   Александр плакал над письмом и упрекал самого себя.
   Он прочитал письмо Лукреции, послав за дочерью сразу же, как получил его.
   - Не могу понять, как ты можешь верить в  те  жуткие  донесения,  которые
были написаны злобными людьми, теми, кому нет дела до истины...
   - Вот видишь! - торжествующе вскричал Александр. - Мы не правильно судили
о нем.
   - Тогда выходит, что Фира и Пертуза лгали? - воскликнула Лукреция.
   В обычно мягких серо-голубых глазах Лукреции  появились  искорки  страха.
Она испугалась за тех двоих, которые выполнили  требования  святого  отца  и
кого  теперь  ожидало  наказание,  чтобы  Александр  смог  доказать  правоту
Джованни.
   Папа махнул рукой.
   - Не имеет значения, - сказал он. Он не хотел обсуждать тот фалл, что два
человека, которым он доверил сообщать всю правду, подвели его; он  не  хотел
признавать, что знает лживость сына. Гораздо приятнее верить,  что  Джованни
не лгал.
   - Его брак более чем осуществился, -  продолжал  папа  читать  письмо.  -
Воистину так! Я знаю своего Джованни!
   Он стал читать дальше:
   - Если я и выходил вечером, отец мой, то только вместе со  своим  тестем,
Энрико  Энрике  и  друзьями  Его  Величества.  Здесь  принято   перед   сном
прогуливаться по Барселоне.
   Потом Александр стал расхаживать по комнате, говоря о Джованни, повторяя,
что он знал - дети никогда не подведут его; но Лукреция видела его  тревогу.
И когда пришло очередное письмо, она испугалась, что в  нем  снова  окажутся
тревожные вести о брате.
   Когда она увидела отца, то поняла, что опасалась напрасно; он обнял  дочь
и горячо поцеловал.
   - Любимая моя дочь, - воскликнул папа, - в письме счастливая новость.  Мы
сегодня же вечером отпразднуем это событие, устроив банкет. Послушай, что  я
скажу тебе: твой брат скоро станет отцом. Что ты на это  скажешь,  Лукреция?
Что теперь скажешь?
   Она обвила руками шею отца:
   - О, я так счастлива! Мне кажется, я просто не могу словами выразить свою
радость.
   - Я знал, что ты порадуешься за брата. Дай мне посмотреть на тебя. О, как
сияют твои глаза! Как ты прекрасна, дочь моя!  Я  был  уверен,  что  новость
приведет тебя в восторг, именно поэтому  я  тебе  первой  рассказал  о  ней.
Никому не говорил до тебя.
   - Я очень рада за Джованни, - сказала Лукреция.  -  Представляю,  как  он
радуется; рада и за ваше святейшество, потому что уверена, что вы чувствуете
себя даже счастливее, чем Джованни.
   - Так значит, моя маленькая дочка глубоко любит своего отца?
   - Как же может быть иначе? - ответила девушка, словно удивляясь тому, что
он спрашивает.
   - Я полюбил тебя с первого дня,  когда  взял  тебя  на  руки,  малютку  с
красным личиком, с тех пор я всем сердцем  люблю  тебя.  Моя  Лукреция!  Моя
малышка, которая никогда не огорчала меня!
   Она поцеловала его руку.
   - Это так, отец, ты ведь хорошо знаешь меня.
   Он обнял ее за плечи и повел к креслу.
   - Теперь мы посмотрим, - произнес он, - как  весь  Рим  будет  радоваться
этой новости. Ты и Джулия  должны  вместе  подумать  своими  очаровательными
головками, как устроить банкет, который превзошел бы все предыдущие.

***

   Лукреция, возвращаясь к себе в комнату, улыбалась. Она  очень  удивилась,
увидев там своего мужа.
   - Ваша светлость? - обратилась она к нему. Он рассмеялся.
   - Странно видеть меня здесь, я понимаю, - с усмешкой  ответил  он.  -  Но
нечего удивляться, Лукреция, ведь ты моя жена.
   Неожиданно ее охватил страх. Она никогда не видела Сфорца  таким.  В  его
глазах таилось что-то непонятное. Она ждала, полная тревоги.
   - Ты была у его святейшества? - спросил он.
   - Да.
   - Я так и полагал. Твой сияющий вид говорит мне, да и сам я знаю, какие у
вас с отцом отношения.
   - С отцом?
   - Весь Рим говорит, что он обожает тебя.
   - Весь Рим знает, что он мой  отец.  Сфорца  улыбнулся,  но  улыбка  была
немного отталкивающей; у Сфорца все было "немного".
   - Весь Рим знает, что он твой отец, и именно потому эта  привязанность..,
это чувство обожания.., так странно, - возразил он.
   Лукреция смотрела на него выжидающе, но  он  повернулся  и  направился  к
двери.
   Чезаре приехал во дворец Санта Мария в Портико. Он находился  в  странном
настроении, и Лукреция не могла понять, что кроется под этим. Он  гневается?
Скорее всего.
   Джованни скоро должен стать законным отцом, а это как раз то,  чего  ему,
говорит себе Чезаре, никогда не испытать. Как печально, размышляет Лукреция,
что  радость  Александра  по  поводу  беременности  жены   Джованни   только
подчеркивает участь Чезаре безропотно нести свой крест.
   Она знала, что никогда не забудет, как молил Чезаре Мадонну избавить  его
от служения церкви; она знала, что и теперь его переполняет это желание, как
и тогда, когда он молился. И  вот  теперь  ее  мучил  вопрос,  что  означает
выражение его сверкающих глаз и поджатые губы.
   До нее доходили слухи о его жизни в университетах. Говорили, что никакой,
даже самый низкий поступок не казался Чезаре грехом, если он хотел  получить
удовольствие, иногда в порядке эксперимента. Говорили, что деньги отца и его
влияние позволили юнцу составить свой собственный небольшой двор  и  что  он
правил придворными,  словно  монарх-деспот:  достаточно  оказывалось  одного
взгляда, чтобы подчинить любого, а  если  кто  выходил  из  повиновения,  то
вскоре с ним происходил несчастный случай.
   - Чезаре, - спросила Лукреция брата, - случилось что-то,  что  рассердило
тебя?
   Он обхватил  пальцами  ее  шею,  откинул  голову  сестры  назад  и  нежно
поцеловал ее в губы.
   - Эти прекрасные глазки видят слишком много, - пробормотал он. - Я  хочу,
чтобы ты поехала со мной кататься верхом.
   - Хорошо, Чезаре, с превеликим удовольствием. Куда мы отправимся?
   - Пожалуй, вдоль реки. Через город.  Пусть  люди  видят  нас  вместе.  Им
доставляет удовольствие смотреть на нас. А почему бы и  нет?  Мы  достаточно
приятны для этого.
   - А ты самый красивый мужчина в Италии. Он засмеялся.
   - Неужели!
   В моей одежде священнослужителя!
   - На тебе она смотрится с достоинством. Ни один  священник  не  выглядит,
как ты.
   - Факт, который заставляет всех епископов и кардиналов сильно завидовать.
   Он в хорошем настроении, подумала девушка, я ошибалась.
   Когда они выехали на прогулку, к ним присоединился еще один всадник.  Это
была миловидная рыжеволосая девушка, роскошно одетая, даже,  лучше  сказать,
разодетая, сиявшая драгоценностями, волосы свободно спускались на плечи.
   - Фьяметта хорошо тебя знает, сестра, - сказал Чезаре, переводя взгляд  с
куртизанки на золотистую головку невинной Лукреции. -  Она  заявила,  что  я
слишком часто произношу твое имя, когда бываю с ней.
   - Мы очень преданны друг другу, - объяснила Лукреция девушке.
   - Наверняка, - заметила Фьяметта. - Весь Рим  говорит  о  вашей  взаимной
преданности, так что даже трудно сказать, кто любит донну Лукрецию сильнее -
ее братья или отец.
   - Так приятно быть любимой, - просто сказала Лукреция.
   - Поехали, - скомандовал Чезаре, - погуляем вместе.
   Он ехал между девушками, на губах его играла сардоническая улыбка,  когда
они следовали по улицам. Люди проходили мимо них, опустив глаза,  но  стоило
им проехать, как прохожие долго глядели им вслед.
   У Чезаре уже была такая репутация, что никто не осмеливался  бросить  ему
враждебный или насмешливый взгляд, который он мог бы  заметить.  Но  римляне
просто не могли не смотреть ему вслед, увидев его вместе с сестрой и  другой
женщиной.
   Чезаре прекрасно знал, какое впечатление производит на горожан,  проезжая
при свете дня в обществе самой скандально  известной  куртизанки  Рима  и  с
собственной сестрой; он знал, что о его поведении сразу же  доложат  отцу  и
что тот будет им очень недоволен. Этого-то и добивался  Чезаре.  Пусть  люди
смотрят, пусть сплетничают.
   Фьяметте очень нравилась их прогулка. Она была в восторге  от  того,  что
теперь люди узнают, кто  ее  последний  возлюбленный  это  сын  папы.  Очень
неплохо для ее репутации! Чем больше она будет его  любовницей,  тем  лучше,
наверняка, все примут это как доказательство ее превосходства над  подругами
по профессии.
   Они отправились к древнему Колизею, который ничуть не очаровал  Лукрецию,
а только наполнил ее ужасом, когда она вспомнила о христианах, брошенных  на
съедение диким зверям и погибшим за веру.
   - О! - воскликнула она.  -  Как  прекрасен  Колизей  и  как..,  тревожит.
Говорят, что если прийти сюда ночью, то услышишь стоны мучеников и рев диких
животных.
   Фьяметта рассмеялась.
   - Сказки!
   Лукреция вопросительно посмотрела на брата.
   - Фьяметта права, - сказал он. - Единственное,  что  ты  наверняка  здесь
услышишь - это как уносят мрамор и камни  желающие  построить  себе  дом.  А
сказки сочиняют и рассказывают, чтобы удерживать подальше  от  Колизея  тех,
кто может помешать вору.
   - Наверное, так и есть. Я больше не боюсь.
   - Но умоляю тебя, сестра, не вздумай прийти сюда ночью. Тебе нечего здесь
делать.
   - А ты бы пришла сюда ночью? - спросила Лукреция Фьяметту.
   За девушку ответил Чезаре:
   - Ночью Колизей становится притоном воров и проституток.
   Фьяметта слегка покраснела, но она уже научилась скрывать свой гнев перед
Чезаре.
   Лукреция, видя смущение девушки и понимая его  причину  -  поскольку  она
поняла,  представительницей  какой   профессии   та   является,   -   быстро
проговорила:
   - Папа Павел по