дновременно. Я оставила Стирлинга с
Минтой, а мы с Франклином прошли в гостиную сыграть партию в шахматы.
   Внезапно я вспомнила руку Линкса, переставлявшую фигуру,  кольцо  на  его
пальце. Я хранила это кольцо. Оно навевало столько воспоминаний.
   Франклин спросил:
   - Нора, ты выйдешь за меня замуж? Я отодвинулась от стола.
   - Нет, Франклин, - твердо ответила я.
   - Мне бы так хотелось этого, - спокойно сказал он.
   Я улыбнулась, он поинтересовался, почему.
   - Ты делаешь предложение так, будто приглашаешь на стаканчик шерри.
   - Прошу прощения.
   - Мне не стоило говорить этого.
   - Ты всегда должна говорить мне то, что думаешь. Просто я странно выражаю
свои чувства.
   - Меня это привлекает.
   - Я рад. Ты мне очень нравишься, и я надеялся  понравиться  тебе...  Хоть
немножко.
   - Гораздо больше, чем немножко, но...
   - Недостаточно, чтобы выйти за меня замуж?
   - Мы очень разные, Франклин.
   - Это делает брак невозможным?
   - Ты хороший, аккуратный, твоя жизнь правильно налажена...
   - Моя дорогая Нора, ты переоцениваешь меня.
   - Ты никогда не совершишь необдуманного поступка.
   - Разве это плохо?
   - Это замечательно. Но к этому тяжело привыкнуть. Я просто хочу  сказать,
что мы слишком разные, и я не могу выйти за тебя замуж.
   Я посмотрела на  него,  но  перед  моими  глазами  было  другое  лицо,  -
жестокое, страстное лицо человека,  который  имел  власть  надо  мной,  чего
никогда не удастся Франклину. Даже теперь  я  не  понимала  своих  чувств  к
Линксу. Брак с ним был порывом, но сейчас я тосковала по  Стирлингу,  потому
что мы были созданы друг для друга. Почему я тогда вышла за другого!?
   Но Франклин и я! Минта и Стирлинг! Линкс, как  всемогущий  Бог,  заставил
нас танцевать под свою дудочку, и мы закончили танец не с теми партнерами.
   - Нет, Франклин, - твердо повторила я. - Я не могу выйти за тебя замуж.

***

   Ребенок становился все более крепким, чего нельзя было сказать о Минте. С
каждым днем она казалась все более болезненной, более хрупкой.
   - Она не поправляется, - сказал доктор. - Она безразлична ко всему.
   Чудесные блюда, которые готовила миссис Гли, не вызывали у нее  аппетита.
Миссис Гли чуть не плакала, когда они  возвращались  на  кухню  нетронутыми.
Минту навестила Мод. Она принесла  мед  и  желе  из  черной  смородины.  Мод
сказала мне, что доктор сделал ей предложение.
   - Оно было принято, конечно же, - сказала я. Она кивнула.
   - Он все рассказал мне, и мы хотим  удочерить  Друсциллу.  Разве  это  не
чудесно? Мистер Херрик согласен.
   Я рассказала об этом Минте.
   - Все складывается хорошо, -  уговаривала  я  ее.  -  Ты  должна  есть  и
поправляться. Как находишь сына?
   - Ты можешь забрать его.
   - Я! Как только ты поправишься, я вернусь в Австралию.
   - Ты все-таки собираешься уехать?
   Я заверила ее, что да. Она казалась очень грустной.  Я  сказала  ей,  что
вернусь через несколько лет. Тогда, возможно,  у  маленького  Чарльза  будет
сестренка или братишка. Она покачала головой.
   Я, действительно, очень беспокоилась о ней. Мне  было  ясно,  что  что-то
тяготит ее.
   Меня измучила вина перед ней. Я все время думала о Минте. Иногда не могла
заснуть целыми ночами. Однажды я встала и  пошла  к  ней  в  комнату.  Лампа
горела всю ночь. В спальне было невероятно холодно - окно  было  распахнуто.
Минта лежала на кровати в одной ночной рубашке, сбросив с себя все одеяла.
   Я быстро закрыла окно и подошла к кровати. Потрогала простыни,  они  были
сырыми. На столике стоял пустой кувшин для воды.
   - Кто это сделал? - спросила я.
   Подняла Минту с кровати и завернула в одеяло, усадила на  стул,  поменяла
простыни, вскипятила воду и наполнила ею бутылки, потом уложила  бедняжку  в
постель. Она вся дрожала и бредила, иначе я бы никогда  не  узнала,  что  ее
мучило.
   Я сидела и слушала ее бессвязную речь: о Стирлинге, обо мне, о себе.  Она
все знала.  Она  говорила  о  ребенке,  который  будет  играть  на  лужайках
Уайтледиз. Эта фраза часто преследовала меня.
   - Как трудно умереть,  -  жаловалась  она.  -  Я  должна  умереть  -  это
единственный выход.
   Теперь я поняла все. Я была поражена ее любовью  к  Стирлингу:  она  была
готова умереть ради него.
   Я приняла решение - буду ухаживать за ней, пока  она  не  выздоровеет,  я
обязана вернуть ее к жизни. Стерлинг полюбит ее со временем, если меня здесь
не будет. Мы должны избавиться от абсурдной  мысли,  что  созданы  друг  для
друга (иначе ничто не помешало бы нам). Стирлинг будет  счастлив  с  Минтой.
Может быть, это не  будет  всепоглощающая  страсть,  которую  я  испытала  с
Линксом. Да и к чему она? К тому же Стирлинг будет доволен тем, что исполнил
желание отца.
   Через неделю Минта  начала  поправляться.  Я  строго  поговорила  с  ней,
сказала, что знаю о ее  намерении.  Это  не  должно  повториться.  Малодушно
лишать себя жизни.
   - Даже ради других? - спросила она.
   - Ради чего бы то ни было. Жизнь означает то, что нужно жить.
   А она поведала мне о том, как узнала, что я и Стирлинг любим друг  друга.
Я вспомнила тот наш разговор и поняла, что это должно было убить Минту.
   - Ты любишь Стерлинга, - сказала она. - Вы много значите друг для  друга.
В вас много общего. Вы сильные, предприимчивые люди.
   - Кто знает, что такое любовь? - спросила я. - Время  покажет.  Любовь  -
это не внезапная страсть, она создается годами. Возможно, она у вас впереди.
   - Но Стерлинг любит  тебя.  Он  говорил  с  тобой  так,  как  никогда  не
разговаривал со мной.
   - Однажды это придет. Тогда он забудет меня.
   - Не правда, Нора.
   - Это может доказать только время. Я почти убедила ее. С каждым днем ей и
ребенку становилось все лучше. Никогда не забуду, как она первый  раз  взяла
его на руки. Я знала, что теперь ей есть ради чего жить.
   Так же, как и то, что мне пора уезжать. Я отправлялась через три  недели.
Я объяснила Стерлингу, что ничто не заставит меня остаться. У него есть сын,
жена, у него были обязательства перед Минтой.
   Он все понял. Стерлинг понимал, что Минта думала, будто он собирается  ее
убить. Это сильно потрясло его, теперь он был нежен с ней и  хотел  защитить
от любой неприятности. Это - начало, и со временем он полюбит ее.
   Приехал Франклин сыграть в шахматы.
   - Я решил отправиться в Австралию.
   - Ты? Ты же ненавидишь ее!
   - С чего бы это?
   - Потому что.., это не Англия. Там все по-другому.
   - Почему бы и мне не перемениться?
   - Зачем ты едешь?
   Он посмотрел на меня внимательно и ответил:
   - Ты знаешь.
   - Нет, нет... - запротестовала я. - Только не из-за меня.
   - Ты хочешь ехать. Единственное, что мне  остается,  это  последовать  за
тобой. Я не могу потерять тебя.
   - Но здесь твое поместье. Что будет с Уэйкфилд Парком?
   - Я оставлю управляющего. Так просто. В сущности, я уже все уладил.
   - Но ты любишь Уэйкфилд Парк.
   - Есть что-то, что я люблю больше. Я не могла встретиться с ним глазами.
   - Меня, например? - спросила я.
   - Ну, конечно.

***

   Я стояла на палубе  "Брэндон  Стар"  и  смотрела,  как  удалялись  берега
Англии. Однажды я уже покидала эту  страну,  но  тогда  рядом  со  мной  был
Стерлинг.
   Теперь Стирлинг оставался в Англии, и я прощалась  с  ним,  с  Минтой,  с
ребенком, с Уайтледиз; рядом со мной был другой человек.
   Стирлинг и я были похожи, а потому  не  особенно  внимательны  к  иным  -
Франклину и Минте. Но именно они обладали  той  силой  любви,  которой  были
лишены мы. Минта готова была умереть ради Стирлинга, Франклин оставил  здесь
все, что ему дорого, и последовал за мной. Тогда что же такое любовь?  Умеем
ли мы со Стерлингом любить так?
   - Скоро Англии не будет видно, - заметил  Франклин.  -  Тебе  грустно?  Я
повернулась к нему.
   - Не так, как ожидала. Мы едем в великую  страну,  страну  неограниченных
возможностей.
   Мы улыбнулись друг другу; любовь, которую я увидела в его глазах, согрела
меня. Я хотела научиться любить так, как он - и как Минта, -  подчиняясь  не
слепой страсти, а глубокой привязанности.
   Земля скрылась за горизонтом. Я верила, что найду такую любовь.



   Виктория ХОЛТ
   ЧУДО В АББАТСТВЕ



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   Уникальная серия романов "Дочери Альбиона", описывающая  историю  знатной
английской семьи со времен короля Генриха VIII (середина XVI века)  до  1980
года (XX век, приход к власти Маргарет , Тетчер), сразу стала  международным
бестселлером.
   На  английском  троне  Генрих  VIII  (1520  -1550   гг.),   сластолюбивый
король-деспот, казнивший одну за другой своих жен и преследующий католиков в
Англии.
   В рождественскую ночь в аббатстве Святого Бруно монахи находят младенца и
объявляют это чудом. Они  дают  младенцу  имя  Бруно  и  воспитывают  его  в
монастыре. Прошло  20  лет...  Юноша  одержимо  хочет  узнать  тайну  своего
рождения, приходит первая любовь.  Две  красавицы-сестры  борются  за  право
обладать его сердцем, но он предпочитает старшую -  главную  героиню  романа
Дамаск Фарланд. Сыграна свадьба, и у них рождается дочь  Кэтрин.  У  младшей
сестры появляется таинственный поклонник, от которого у  нее  рождается  сын
Кэри вне брака. Кэтрин и Кэри, растущие  вместе,  полюбили  друг  друга.  Но
счастью влюбленных не суждено сбыться, так как выясняется,  что  они  родные
брат и сестра...

ПРОЛОГ

   Ранним рождественским утром 1522 года настоятель аббатства Святого  Бруно
отодвинул занавес, отделявший часовню Богородицы от остальной части  церкви,
и увидел в рождественских яслях, которые брат Томас так искусно вырезал,  не
деревянную фигуру Христа, которую положили туда накануне, а живого ребенка.
   Настоятель, старый уже человек, сразу же подумал, что свечи, мерцающие на
алтаре, сыграли какую-то штуку с его слабеющим зрением. Он перевел взгляд  с
яслей на неподвижные фигуры Иосифа, Марии и волхвов,  от  них  -  на  статую
Богородицы высоко над алтарем, затем снова на  ребенка,  надеясь  увидеть  в
яслях деревянную фигуру. Но там все еще был ребенок.
   Монах торопливо вышел из часовни. Срочно нужны свидетели. В крытой аркаде
он столкнулся с братом Валерианом.
   - Сын мой, - сказал аббат  дрожащим  от  волнения  голосом,  -  мне  было
видение.
   Он повел брата Валериана в часовню, и они вместе с удивлением смотрели на
ребенка в яслях.
   - Это чудо! - сказал брат Валериан.

***

   Вокруг яслей стояли облаченные в черное фигуры - брат  Фома  -  лесничий,
брат Клемент из пекарни, братья Арнольд и Юджин из пивоварни, брат Валериан,
проводивший все время в скриптории, где он работал над своими рукописями,  и
брат Амброуз, чьей обязанностью было возделывать землю.
   Аббат  обвел  всех  взглядом.  Все  молчали  в  благоговейном  страхе   и
удивлении, кроме брата Амброуза, который воскликнул напряженным от  волнения
голосом:
   - Дитя нам ниспослано свыше. - Глаза его светились от  волнения,  которое
он не мог подавить. Это был молодой монах - ему было двадцать два года, и из
всех Амброуз больше всех беспокоил аббата.
   Часто он размышлял, должен ли Амброуз оставаться в общине,  а  порой  ему
казалось,  что  этот  монах  воспринимал  монашество  более  ревностно,  чем
остальные братья. Недавно аббат пришел к выводу, что брат Амброуз станет или
святым, или грешником, и будет самым преданным учеником, независимо от того,
кто призовет его - Бог или дьявол.
   - Мы должны заботиться об этом ребенке, - горячо сказал брат Амброуз.
   - Значит, он послан нам, чтобы остаться здесь? -  спросил  брат  Клемент,
мягкий, простой по натуре.
   - Как он здесь оказался? - спросил довольно практичный брат Юджин.
   - Это чудо, - резко ответил Амброуз. - Разве чудо подвергают сомнению?

***

   Таким образом свершилось чудо в аббатстве Святого Бруно.  Вскоре  новость
разлетелась  по  округе,  и  люди   приезжали   издалека,   чтобы   посетить
благословенное место. Они привозили дары для младенца, как когда-то  волхвы;
проходило время, и богатые люди упоминали аббатство Святого  Бруно  в  своих
завещаниях. Так что с годами монастырь, бывший в крайнем упадке - что весьма
тревожило аббата, - стал одним из самых процветающих на юге Англии.

МАДОННА, УКРАШЕННАЯ ДРАГОЦЕННОСТЯМИ

   Родилась я в сентябре 1523 года, через девять месяцев после того,  как  в
рождественское утро монахи  обнаружили  в  яслях  дитя.  Мое  рождение,  как
говорил мне отец,  тоже  было  чудом.  В  то  время  он  был  уже  немолодым
человеком, ему было уже около сорока лет. Он недавно женился на моей матери,
которая была моложе его на  двадцать  лет.  Его  первая  жена  умерла  после
нескольких безуспешных попыток доносить плод положенный срок, родив мертвого
ребенка. Вот поэтому мой отец появление ребенка в семье и назвал чудом.
   Нетрудно вообразить радость всех домочадцев. Кезая, которая в те дни была
моей няней и воспитательницей, постоянно говорила мне об этом.
   - Милосердный Боже! - рассказывала она. -  Был  устроен  целый  пир.  Это
было, как свадьба. Весь дом пропитался ароматом оленины и молочных  поросят.
Были пироги с пижмой и шафраном, их запивали медом. Со всей округи приходили
нищие. Сколько их было! В Аббатстве они ночевали,  получали  кусок  хлеба  и
благословение, а затем отправлялись в Большой дом на  угощение.  И  все  это
из-за тебя.
   - И младенца, - напоминала  я  ей,  ибо  очень  скоро  узнала  о  чуде  в
аббатстве Святого Бруно.
   - И младенца, - соглашалась она, и всякий раз, когда она говорила о  нем,
улыбка освещала ее лицо и оно делалось красивым.
   Моя мать, для которой основным развлечением  был  ее  сад,  назвала  меня
Дамаск, в честь розы, которую доктор Линакр, королевский врач,  в  том  году
завез в Англию. Я росла с чувством собственной значимости,  потому  что  все
попытки матушки родить еще раз не увенчались успехом.  За  пять  последующих
лет у нее были три выкидыша. Меня баловали, не сводили с меня глаз,  во  мне
не чаяли души.
   Отец был очень хорошим, мягким человеком; работал он в Сити. Каждый  день
от нашего причала одна из  лодок,  которой  правил  слуга  в  синей  ливрее,
отвозила его вниз по реке. Иногда  матушка  носила  меня  к  причалу,  чтобы
проводить его. Она просила меня махать  рукой,  чтобы  отец  с  любовью  мог
смотреть на меня, пока лодка не унесет его слишком далеко.
   Большой,  просторный,  с  большим  залом,  многочисленными  спальнями   и
комнатами для гостей, зимней гостиной и тремя лестницами бревенчатый  дом  с
фронтоном был построен моим  дедом.  В  восточном  крыле  каменная  винтовая
лестница вела в спальни, расположенные в мансарде, где жили наши слуги. Были
еще маслобойня, коптильня, прачечная, пекарня и конюшни. У отца  было  много
акров земли, которую обрабатывали люди, живущие в  его  имении;  была  также
скотина - лошади, коровы и свиньи.
   Наши земли граничили с землями аббатства Святого Бруно, и отец  дружил  с
несколькими мирскими братьями, поскольку было время, когда он чуть  не  стал
монахом.
   Между домом и рекой раскинулся  сад,  которому  матушка  придавала  очень
большое значение. Там она  почти  круглый  год  выращивала  цветы  -  ирисы,
тигровые лилии, лаванду, розмарин, левкои и, конечно, розы. Однако дамасская
роза была ее любимицей.
   Матушкины лужайки были гладкими и красивыми, благодаря близости реки  они
всегда зеленели; и она, и отец любили животных. У нас были собаки и павлины;
как часто мы смеялись, глядя на этих  птиц,  важно  вышагивающих,  расправив
свои  красивые  хвосты,  самки  с  простым  оперением  следовали  за  своими
самовлюбленными повелителями. Одно из моих первых воспоминаний - я кормлю их
горохом, который они очень любят.
   Мне всегда доставляло удовольствие сидеть на каменной стене и смотреть на
реку. И  сейчас,  когда  я  гляжу  на  нее,  она,  как  ничто  другое,  дает
спокойствие и умиротворение. А в те дни в моем счастливом доме я чувствовала
себя в полной безопасности, которую я в  то  время  не  ценила.  Я  не  была
достаточно умна,  чтобы  понимать  это,  и  принимала  все  как  само  собой
разумеющееся. Но меня быстро лишили моей самодовольной молодости.
   Я помню день, когда мне исполнилось четыре года  Я  любила  наблюдать  за
идущими по реке судами, и, так как мои родители не  могли  отказать  себе  в
удовольствии потакать  мне,  мой  отец  часто  брал  меня  на  берег  -  мне
запрещалось ходить туда одной, потому что их приводила в ужас одна  мысль  о
том, что с их единственным любимым  ребенком  может  случиться  какое-нибудь
несчастье. Там отец сидел на низкой каменной стене, а я стояла  на  ней.  Он
крепко обнимал меня рукой, показывая мне проплывающие мимо лодки, иногда  он
говорил:
   - Это милорд Норфолк, - или:
   - Это барка герцога Суффолка.
   Он немного знал этих людей, потому  что  иногда,  по  роду  своей  службы
встречался с ним.
   В этот летний день мы услышали  музыку,  доносившуюся  с  большой  барки,
идущей вверх по реке. Рука отца крепко обняла меня. Кто-то играл  на  лютне,
кто-то пел.
   - Дамаск, - тихо сказал он,  будто  боясь,  что  его  подслушают,  -  это
королевская барка.
   Она была красивая - самая большая из всех, которые я видела. Ее  украшали
шелковые разноцветные флаги, я видела  на  барке  людей,  солнце  играло  на
драгоценностях, сверкающих на их камзолах.
   Мне показалось, что отец хочет забрать меня и пойти домой.
   - О нет, - запротестовала я.
   Казалось, он не слышал меня, но я  чувствовала  его  нерешительность,  он
вдруг изменился, выглядел не таким сильным и умным, как  всегда.  Хотя  я  и
была маленькой, мне стало страшно.
   Он поднялся, и крепко обнял меня. Теперь  барка  подошла  совсем  близко,
громко звучала музыка. Я услышала смех, а потом  вдруг  увидела  великана  -
человека с золотисто-рыжей бородой и казавшимся огромным лицом,  его  голову
покрывала усыпанная драгоценностями  шапочка,  на  его  камзоле  тоже  сияли
самоцветы. Возле него находился мужчина в алых одеждах, и великан, и мужчина
в красном стояли очень близко.
   Отец снял шляпу и стоял с непокрытой головой. Он шепнул мне:
   - Сделай реверанс, Дамаск.
   Мне не нужно было этого говорить. Я знала, что находилась  в  присутствии
богоподобного создания.
   Видимо, мой реверанс оказался удачным, ибо великан  засмеялся  и  помахал
рукой, унизанной кольцами. Барка проплыла мимо; отец вздохнул  свободно,  но
все еще продолжал крепко держать меня и смотреть вслед барке.
   - Отец, - воскликнула я, - кто это? Он ответил:
   - Дитя мое, на тебя обратили внимание король и кардинал.
   Я заметила его волнение, и мне захотелось больше узнать об  этом  большом
человеке. Значит, это был король. Я слышала о короле. Люди  говорили  о  нем
приглушенными голосами. Они почитали его, они преклонялись  перед  ним  так,
как должны преклоняться только перед Богом. И  больше  всего  на  свете  они
боялись его.
   Я уже заметила, что мои родители были осторожны, когда  говорили  о  нем:
встреча с королем застала их врасплох. Я быстро это сообразила.
   - Куда они едут? - хотела я знать.
   - Они направляются в Хэмптон-корт. Ты видела Хэмптон-корт, любовь моя.
   Великолепный  Хэмптон!  Да,  я  видела  это.  Это  было   величественное,
внушительное здание, значительно большее, чем дом моего отца.
   - Чей он, отец? - спросила я.
   - Он принадлежит королю.
   - Но его дом в Гринвиче. Ты показывал.
   - У короля много домов, а теперь у него есть еще и Хэмптон-корт. Кардинал
отдал его королю.
   - Почему, отец? Почему он отдал королю Хэмптон-корт?
   - Потому что он был вынужден.
   - Король.., украл его?
   - Тихо, тихо, дитя мое. Не говори так, это  измена.  Интересно,  что  это
такое - измена? Я запомнила слово, но я тогда не спросила  об  этом,  потому
что больше меня интересовало,  почему  король  отнял  этот  красивый  дом  у
кардинала. Но отец больше ничего не сказал.
   - Кардинал не хотел е