ых ливреях внесли мой багаж.
   Я спросила Мэб, как ей здесь нравится.
   - Тут все очень пышно, хозяйка.
   - Не так уж и отличается от того, что у нас дома.
   - Но здесь великолепие в самом воздухе, госпожа Анжелет.
   Вот именно, великолепие носилось в воздухе. Я взглянула на свои  покрытые
пылью башмаки. В этой комнате они выглядели неуместными, как и я сама.
   Мэб распаковала вещи. Перебирая  одежду,  я  чувствовала,  как  ее  блеск
исчезает прямо на глазах. Здесь,  похоже,  она  будет  производить  странное
впечатление.
   Карлотта появилась к концу дня. Она приехала  верхом,  и  я  услышала  ее
голос, долетевший со двора.
   Я выглянула в окно. Как она была элегантна! Ее одежда  была  выдержана  в
бледно-серых тонах, а на шляпе красовалось развевающееся по ветру перо.
   - Так они уже здесь? - и Карлотта рассмеялась, как будто  в  том,  что  я
приехала сюда, было что-то забавное.
   Она поднялась наверх и остановилась на пороге моей комнаты.
   - Анжелет! - воскликнула она и бросилась ко мне, заключив меня в объятия.
То, что она сделала потом, вряд  ли  можно  назвать  поцелуем.  Скорее,  она
стукнулась своей щекой о мою, сначала с одной стороны, а потом - с другой.
   - Как жаль, что твоя сестра  не  смогла  приехать.  Рот  Карлотты  слегка
скривился, и я почувствовала, что она на самом  деле  предпочла  бы  увидеть
вместо меня Берсабу. Я вспомнила о том, как она отбила у Берсабы Бастиана  и
как та расстроилась, хотя и делала вид, что ей  все  равно,  и  решила,  что
поэтому Карлотта и проявляет особый интерес к моей сестре.
   - Не было ли вестей из Тристан Прайори? - поинтересовалась я.
   Она покачала головой:
   - Вряд ли можно было их ожидать. Ведь вы только что приехали.
   - Я подумала, что известия могли и обогнать нас.
   Карлотта вновь покачала головой.
   - Как Берсаба чувствовала себя в момент вашего отъезда?
   - Очень плохо.
   - Некоторые выздоравливают, - утешила Карлотта, -  не  стоит  предаваться
мрачному настроению. А где твои наряды?
   - Мэб все развесила в шкафу.
   Карлотта просмотрела одежду и тяжело вздохнула.
   - Тебе не нравится?
   - Они немножко старомодны. Здесь тебе понадобится кое-что поновей.
   - Но у меня нет других платьев.
   - Это поправимо. Я заранее предполагала, что так и будет, и приняла меры.
Анна уже  раскроила  новое  платье.  Нужно  только  сделать  примерку,  и  к
завтрашнему дню оно будет готово. Мы съездим с тобой в Лондон и  купим  тебе
кое-какие безделушки - веер, мушки, губную помаду, пудру...
   - Мушки и пудру?!
   - Нужно  же  как-то  прикрыть  твой  деревенский  румянец.  Ты  выглядишь
довольно неотесанной.
   - Но.., но я ведь такая и есть, верно?
   - Вот именно. Поэтому нам и придется хорошенько поработать над тобой.
   Карлотта села в кресло и, взглянув на меня, рассмеялась.
   - Ты, кажется,  озадачена.  Да  ведь  ты  приехала  в  Лондон,  в  весьма
изысканное общество. Уверяю тебя, оно несколько отличается от корнуоллского.
   - Я все понимаю. Возможно...
   - Что, возможно?
   - Поскольку я для него не гожусь, мне, наверное, лучше вернуться домой?
   - Мы сделаем так, что все будет в порядке. Это только вопрос времени.  Да
и вернуться ты не можешь. Твоя сестра больна. Именно поэтому ты и  оказалась
здесь. Я сомневаюсь в том, что при каких-то других обстоятельствах твоя мать
решилась бы отпустить тебя.
   Карлотта вновь рассмеялась, а я холодно заметила:
   - Похоже, я развлекаю тебя.
   - Ну конечно! А скоро ты и сама  над  собой  посмеешься.  Через  месяц  я
напомню тебе о том, как ты выглядела в первый день, и ты будешь хохотать как
сумасшедшая.
   - Мне очень жаль, что я доставляю такие хлопоты.
   - Не стоит благодарности, все уладится. Здесь быстро взрослеешь,  в  этом
вся суть. Ты слишком неопытна для твоего возраста.
   - Мне еще нет и восемнадцати.
   - Но восемнадцать лет в  вашем  имении  и  восемнадцать  лет  в  светском
обществе - это две разные вещи. Ты сама увидишь.
   - А где твоя мать?
   - Сейчас она уехала с визитом. Она очень  обрадуется,  увидев  тебя.  Она
всегда мечтала сделать что-нибудь для дочерей Тамсин, ведь ей жаль  девушек,
обреченных жить в такой глуши.
   - А твой муж?
   - Джервис сейчас при дворе. У нас есть резиденция рядом с  Уайтхоллом,  и
мне часто приходится бывать там. Да и отсюда недалеко до Уайтхолла, так  что
мы живем не совсем сельской жизнью.
   - А ты счастлива в браке?
   - В жизни и так много интересного, - ответила Карлотта.
   - Разве это то же самое, что быть счастливой?
   - Уверяю тебя, моя милая деревенская  мышка,  в  этом-то  и  состоит  все
удовольствие.
   Мне стало не по себе. Я не любила, когда меня ставили  в  тупик.  С  этой
ситуацией Берсаба справилась бы лучше меня. Ах, как мне  ее  недоставало!  Я
все  больше  и  больше  сознавала,  что  в  минуты  растерянности   привыкла
обращаться за помощью к ней.
   Карлотта чувствовала мое стеснение и, кажется, наслаждалась им.
   - Скоро ты здесь приживешься, - сказала она, - и будешь  рада  тому,  что
тебе удалось сбежать от скучной жизни. А теперь давай займемся делами.
   Она показала мне дом, представила меня слугам, более подробно исследовала
мой гардероб и раскритиковала большую его часть.
   Потом  Карлотта  сказала,  что  я  наверное  утомлена  после  длительного
путешествия и должна пораньше отправиться в постель, а с завтрашнего утра  -
начать новую жизнь.
   Мы вместе поужинали в небольшой комнате (так мы поступали  и  дома,  если
находились в узком кругу семьи), и в течение  всего  ужина  она  без  умолку
рассказывала о своей жизни, такой захватывающей и так сильно отличающейся от
моей, давая понять, что становится моей благодетельницей.
   Как только кончилась трапеза, Карлотта заявила, что мне надо идти в  свою
комнату и лечь спать, поскольку, по  ее  мнению,  я  устала.  Я  с  радостью
покинула ее общество.
   Я улеглась в постель, но сон не шел ко  мне.  Я  вспоминала  о  том,  как
Сенара и Карлотта приехали в замок и как дедушка  Касвеллин  преобразился  в
разгневанного пророка, предсказывающего нам грядущие несчастья как следствие
их приезда.
   И вот теперь Берсаба больна и я, быть может, уже никогда ее не  увижу.  Я
чувствовала себя обездоленной. Как мне жить без нее?
   Я представила себе, как она лежит в кровати, в той самой комнате, которую
мы делили на двоих столько  лет,  пораженная  болезнью.  Берсаба  мечется  в
лихорадке, бредит... Это уже не та хладнокровная, владеющая собой моя сестра
- моя разумная половинка, та, без которой, казалось  мне  я  не  смогу  жить
дальше.

***

   Прошло несколько дней, за которые я не  смогла  достичь  особых  успехов.
Карлотта решила, что мне вообще не стоит показываться где-либо,  пока  я  не
оденусь  соответствующим  образом  и,  по  ее  выражению,  не  избавлюсь  от
некоторых деревенских  повадок,  к  которым  здесь,  как  она  дала  понять,
относятся с презрением. Мне следовало  научиться  правильно  ходить,  высоко
держа голову, кланяться, делать  реверансы  и,  кроме  того,  избавиться  от
некоторого акцента, недопустимого в лондонском высшем обществе.
   Я решила согласиться на это и даже активно участвовала  во  всех  затеях,
поскольку они отвлекали меня от тяжелых мыслей о том, что происходит дома. Я
старалась забыть  лицо  Берсабы  на  подушке  -  покрасневшее,  с  безумными
глазами, со страшными знаками болезни. Я пыталась внушить себе,  что  нельзя
без конца терзаться, и поэтому покорно позволяла делать  из  себя  городскую
девушку.
   Карлотта явно увлекалась этим  занятием.  Возможно,  ей  нравилось  таким
образом демонстрировать свое презрение к нам.  Хотя  мы  с  Берсабой  сейчас
находились вдалеке друг от друга, я продолжала думать о  нас  как  о  едином
целом, и теперь спрашивала себя: не завлекла  ли  Карлотта  Бастиана  только
потому, что он нравился Берсабе? Это было так похоже на Карлотту.
   На третий день моего пребывания в Лондоне вернулась Сенара. Мы обнялись и
расцеловались. Она,  судя  по  всему,  была  искренне  рада  видеть  меня  и
забросала вопросами. У меня сложилось впечатление, что она очень  переживает
за нашу маму.
   - Бедняжка Тамсин, - сказала она, - представляю себе  ее  состояние.  Она
всегда относилась ко мне скорее как мать, а не сестра, хотя я была ненамного
моложе ее. Ей нравилось всех опекать..,  даже  собственную  матушку.  Сейчас
Тамсин, конечно, страшно переживает. Я очень рада  тому,  что  ты  здесь,  с
нами, и  я  обязательно  напишу  твоей  матери  о  том,  что  она  может  не
беспокоиться за тебя.
   В Сенаре было гораздо больше понимания и сострадания, чем в Карлотте, и я
обнаружила, что с нею можно поделиться своими сомнениями, рассказать о тоске
по Корнуоллу, о том, что мне, видимо, лучше вернуться домой, потому что,  по
мнению Карлотты, я не подхожу для здешнего общества.
   Сенара качала головой.
   - В тебе есть какое-то  очарование,  Анжелет,  и  я  уверена,  ты  многим
понравишься. Твоя провинциальная свежесть и невинность покажутся  совершенно
обворожительными людям, уставшим от светской жизни, пропитанной фальшью.
   - Но Карлотта хочет меня изменить.
   - А мы позаботимся о том, чтобы ей это не вполне удалось.
   Мне,  конечно,  было  приятно  общение  с  Сенарой,  особенно  когда  она
рассказывала о своем детстве и о том, как они были близки с нашей матушкой.
   - Я могу понять твое отношение к Берсабе, - говорила она. -  Мы  с  твоей
мамой, конечно, не были близнецами, но сами обстоятельства,  при  которых  я
попала в ваш замок, заставляли ее относиться ко мне покровительственно, а  я
радовалась этому ощущению безопасности, которое она создавала во мне. Так же
она относилась и к другим близким ей людям. Таков образ ее жизни.
   Короче  говоря,  после  приезда  Сенары  я  почувствовала  себя   гораздо
увереннее, а отправившись с ней на  конную  прогулку  вдоль  реки,  и  вовсе
позабыла на время обо всех заботах, захваченная зрелищем  настоящего  города
на воде, целиком состоящего из судов, столь многочисленных,  что  они  почти
касались друг друга бортами.
   Сенаре доставляло удовольствие мое восхищение. Она сказала, что мы  видим
самый крупный в мире морской порт, куда прибывают  корабли  со  всех  концов
света. Я испытала волнение, заметив на  некоторых  судах  флаги  Ост-Индской
компании, где служил мой отец.  Как  чудесно  выглядели  эти  корабли.  Они,
конечно, способны справиться с самыми жестокими штормами и отлично вооружены
для борьбы с пиратами! Я стала думать о том,  где  сейчас  находятся  и  что
делают мой отец, и Фенимор, и Бастиан, и испугалась, подумав о  том,  что  с
ними может приключиться какое-нибудь несчастье, а если еще умрет Берсаба...
   Взглянув на меня, Сенара, видимо, что-то почувствовала, потому что тут же
сказала:
   - Все закончится хорошо, я тебе обещаю.
   - Откуда вы знаете? - удивилась я.
   - Я немножко разбираюсь в этих вещах, - ответа ла она, и я подумала,  что
она, и в самом деле немножко ведьма, и мне очень захотелось поверить в  это,
как и в то, что она не ошибается в своих предсказаниях.
   Сенара показала мне причалы, на которые  выгружали  товары,  некоторые  с
гербами компании, а другие - из  Амстердама,  Германии,  Италии,  Франции...
Меня захватило это зрелище, и даже  печаль  несколько  утихла.  Ведь  Сенара
сказала, что все закончится благополучно, а значит,  с  членами  моей  семьи
ничего плохого не случится. Я верила Сенаре.  Если  она  ведьма,  то  должна
хорошо разбираться в таких вопросах.

***

   Время, которое поначалу невыносимо тянулось, к концу недели стало  лететь
стрелой. Теперь я обзавелась новым гардеробом,  и  мне  нравилось,  что  эта
одежда  гораздо  просторнее  той,  какую  я  привыкла  носить  дома.   Анна,
оказавшаяся действительно прекрасной портнихой, сообщила мне,  что  мода  на
облегающие платья, пришедшая в свое время из Испании, прошла.  Фижмы  теперь
не носили, и под юбками не было каркаса, чтобы они  стояли  колоколом.  Рюши
канули в прошлое, как  и  стоячие  воротники,  зато  в  моду  стали  входить
открытые платья. Рукав укоротился, и на некоторых моих  платьях  он  доходил
лишь до локтей. К таким рукавам  положены  длинные  перчатки,  и  их  выбору
уделялось большое внимание.
   Занялась Анна  и  моей  прической.  Теперь  у  меня  спереди  красовались
кудряшки, которые нужно было ежедневно подвивать.
   Мэб, как и я, прошла необходимую выучку. Она отнеслась к этому достаточно
серьезно, тут же стала пудрить нос и презрительно  отзываться  о  несчастных
служанках в Тристан Прайори, понятия не имевших о том, что такое мода.
   Я стала думать, что, несмотря на беспокойство из-за событий, происходящих
дома, и несмотря на сожаление о том, что Берсаба не может приехать  ко  мне,
эта поездка в Лондон все же может превратиться в увлекательное приключение.
   Сэр Джервис появился в доме через несколько дней после моего приезда.  Он
был очень добр ко мне и подробно расспросил о событиях в Тристан Прайори. Он
казался искренне озабоченным, и я, отметив, что он гораздо человечней  своей
жены, задумалась над тем, счастлив ли он в семейной жизни, полагая,  что  из
Карлотты может получиться очень требовательная и не слишком преданная  жена.
Конечно, сэр Джервис восхищался ее красотой, которую  никто  не  решился  бы
отрицать. Часто, глядя на себя в  зеркало,  на  эти  модные  кудряшки  и  на
костлявые запястья, я думала о том, каким контрастом  по  отношению  ко  мне
выглядит элегантная, прекрасная Карлотта. Она, наверное, тоже сознавала это,
так как посматривала на меня весьма самодовольно.
   И все-таки я чувствовала себя гораздо лучше, чем в день приезда, -  из-за
уверенности Сенары в том, что все будет в порядке, и благодаря  благородному
поведению сэра Джервиса.
   Каждый день я с нетерпением ждала вестей из дома, но Сенара сказала:
   - Сейчас еще слишком рано. Твоя мать не станет  ничего  писать,  пока  не
убедится, что кризис уже миновал. Я обещаю тебе, что именно так все и будет,
но помни: прибытия гонца с вестями придется немножко подождать.
   Сэр Джервис, в свою очередь, рассказал мне, что  некоторые  его  знакомые
болели оспой и выздоровели. Вовремя замеченные симптомы, тщательный  уход  -
все это творит чудеса!
   Они делали все, чтобы успокоить меня, и постепенно я стала проникаться их
убежденностью. "Все будет хорошо", - втолковывала  я  себе.  Иного  быть  не
может. Нельзя представить мир, в котором нет Берсабы.
   Частенько она мне снилась по ночам; помню, во сне  она  посмеивалась  над
моими кудряшками и моей робостью перед Карлоттой. Было похоже, что она хочет
поделиться со мной некоторыми чертами своего характера. Временами я  думала:
мы ведь действительно единое целое, и сейчас, больная, лежа в  постели,  она
думает обо мне точно так же, как я думаю о  ней,  и  какая-то  частица  меня
мечется сейчас в лихорадке, а какая-то частица ее находится  здесь,  в  этом
роскошном доме, изучая последние моды и изящные манеры  лондонского  высшего
света.
   Мне нравилось слушать сэра Джервиса. Он знал, что  мне  интересно  с  ним
разговаривать, и, судя по всему, был рад этому.
   Он сообщил мне, что  весьма  озабочен  тем,  как  развиваются  события  в
стране. Король, видимо, не сознает, что его популярность постоянно падает, а
королева ни в чем не помогает ему.
   - Люди относятся к ней с подозрением,  -  говорил  он,  -  поскольку  она
католичка и делает все, чтобы ввести в Англии католицизм. Но вряд ли  она  в
этом преуспеет. Народ никогда не позволит  сделать  этого.  Еще  со  времени
правления Марии Кровавой они закрыли свои сердца для этой религии.
   Я расспрашивала его о короле Карле, и сэр Джервис ответил мне:
   - Наш государь - человек большого обаяния, с приятной внешностью, и  хотя
маленького роста, но с прекрасными манерами. К сожалению он никогда не будет
любим народом. Они его не понимают, как и он их. Наш король полон гордыни  и
твердо верит в то, что трон ему даровал Господь  и  его  права  не  подлежат
сомнению. Боюсь, что это вызовет  некоторые  трудности..,  для  него  и  для
страны. - Взглянув на меня, он улыбнулся:
   - Простите, я утомил вас.
   - Что вы, ничуть, - уверила его я, - я так давно хотела узнать что-нибудь
из придворных новостей.
   - Боюсь, - сказал он задумчиво, - что вскоре вся  страна  будет  знать  о
том, что происходит при дворе.
   Постепенно я стала понимать, что он имел в виду. Мое  прозрение  началось
уже на следующий день, когда Карлотта повезла меня в Лондон купить тесьмы  и
прочих мелочей,  вроде  лент,  перчаток  и  вееров.  Выезжали  мы  с  шиком,
поскольку  сэр  Джервис,  будучи  богатым  и  знатным  джентльменом,  владел
собственным выездом, а Карлотта, способная выудить у него все,  что  угодно,
уговорила  его  предоставить  экипаж  в  наше  распоряжение.   Карета   была
роскошная, с красивой обивкой, с двумя скамьями, с  бархатными  шторками  на
окне, которые задергивались, если пассажиры желали  уединиться.  На  дверцах
кареты красовался семейный герб Джервиса  -  две  прекрасных  белых  лошади.
Кучер был одет в ливрею цветов Пондерсби, как и лакей, стоявший на  запятках
кареты.
   Вот так, с помпой, мы и выехали, и по мере того как карета приближалась к
центру Лондона, вокруг сгущалась атмосфера  суматохи  и  возбуждения:  люди,
пешие и конные, передвигались в такой спешке, словно решался вопрос их жизни
и смерти. Мимо нас проехал грузовой фургон и с ужасным  грохотом  свернул  в
ворота постоялого двора. На реке стояло столько кораблей и барок, что  почти
не было видно воды. И везде люди кричали - приветствуя друг друга,  отпуская
шутки, ссорясь, угрожая и что-то  выпрашивая...  Мужчины  и  женщины  носили
самую невероятную одежду. Женские платья с вырезами казались мне чрезвычайно
нескромными, потому  что  дома  у  нас  придерживались  моды  двадцатилетней
давности, когда носили рюши и высокие стоячие воротники.  Мужчины  одевались
еще более странно: они носили широкие пояса,  подвязки,  расположенные  выше
колен, были сделаны из  лент,  завязанных  бантом,  а  их  башмаки  украшали
розетки.
   Но такие изысканные костюмы попадались редко. По улицам сновали  нищие  -
оборванные и остроглазые, клянущиеся и угрожающие... А кроме того, на улицах
встречался еще один род граждан, привлекающих к себе внимание именно крайней
скромностью одежды, выделявшейся на общем пестром  фоне.  На  мужчинах  были
надеты камзолы из грубой ткани и темные штаны,  простые  белые  воротники  и
шляпы с высокой тульей, ничем не украшенные. Женщины носили простые  платья,
в основном серого цвета, и белые передники, прикрывавшие юбки, а на голове -
белые чепцы или простые шляпы, напоминающие  те,  что  носили  их  спутники.
Создавалось впечатление, будто  они  живут  в  другом  мире,  они  и  ходили
неспешно, опустив глаза и поднимая их лишь  для  того,  чтобы  с  осуждением
взглянуть на тех, кто разгуливал в роскошных костюмах.
   Я спросила о них Карлотту.
   - Это пуритане, - ответила она.  -  Они  считают,  что  радоваться  жизни
грешно. Посмотри на их прически.
   - Вижу. Они очень отличаются от тех, что носят мужчины, которые отпускают
длинные, как у женщин, волосы.
   - Длинные волосы очень украшают лицо.
   - Слишком велик контраст, - заметила я. - В провинции никто  не  выглядит
так шикарно, но никто не выглядит и так убого.
   - Так будет и у вас. Мода распространяется.., даже в такие дыры, как  ваш
Корнуолл.
   Мне не понравилось презрение,  с  которым  она  говорила  о  моих  родных
местах, так что я прекратила  разговор  и  обратила  все  свое  внимание  на
разыгрывавшиеся передо мной сценки.
   Я никогда не встречала женщин, подобных тем, которых я мельком видела  за
окном кареты. Их лица были настолько ярко размалеваны, что это никак  нельзя
было признать естественным, а у многих виднелись  черные  мушки  и  какие-то
пятна. Две из них поссорились и вцепились друг другу  в  волосы,  но  карета