забавными, теперь же так не думал. Почему он  не  выслал  ее  из
своего королевства? Ее амурные связи приобрели дурную славу. Но  он  не  мог
заставить себя сделать это. Она снова будет гневаться и беситься от  злости;
а он уже давно привык избегать приступы гнева и злости Барбары.  Было  проще
оставить ее в покое, избегать ее и не мешать ее бесконечным романам.  О  нем
говорили, используя язык картежников: "Его величество никогда не сбрасывает;
он только прикупает". И это было правдой. Ему не нравилось сбрасывать: можно
же держать на руках неинтересные карты, хотя их редко пускают  в  ход.  Этот
метод не нарушал его спокойного расположения духа.
   Фрэнсис Стюарт его глубоко разочаровала - маленькая глупышка  Фрэнсис,  у
которой совершенно детский  ум  и  такие  необыкновенно  прекрасные  лицо  и
фигура!.. Несмотря на все ее простодушие, он с радостью, будь  он  свободен,
женился бы на Фрэнсис, так как мысль о ее красоте преследовала  его  днем  и
ночью. Но Фрэнсис сбежала и вышла замуж за этого пропойцу Ричмонда.  Счастья
ей это не принесло. Бедная Фрэнсис стала жертвой оспы и потеряла свою  былую
красоту, из-за которой так страдал король.
   Или вот еще Екатерина, его жена - бедняжка Екатерина с ее печалью во всем
облике, с кроличьими зубами и  непреодолимым  желанием  постоянно  нравиться
ему. С какой стати его собственная жена должна была в него влюбиться? Именно
эта пикантная ситуация возбуждала любопытство придворных острословов.  Может
быть, все это так и  было,  но  он  был  человеком,  не  лишенным  некоторой
чувствительности, и для него вид страдающей женщины всегда представлялся ему
даже тяжелее необходимости отказывать в ее просьбе. Он был обречен постоянно
видеть  страдания  Екатерины.   Она   воспитывалась   в   строгих   правилах
португальского королевского двора. Он сожалел о том,  что  огорчает  ее,  но
ничего не мог с этим поделать, как не мог перестать быть самим собой. Он  не
мог не прогуливаться со своими любовницами:  его  любовницы  были  для  него
важнее его короны. Он был очень чувственным мужчиной и имел  по  этой  части
ненасытный аппетит, так что желание утолить его подавляло в нем  все  прочие
желания.
   Поэтому он не мог не  удручать  своими  бесчисленными  любовными  связями
королеву, которую по ребячьей глупости угораздило влюбиться в него.
   Женщины  доставляли  ему  массу  забот.  Более   всего   его   устраивали
нетребовательные   любовницы,   которых   можно   было    посещать,    когда
заблагорассудится. Ничего удивительного, что  голландцы  изображали  его  на
карикатурах убегающим от  женщин  и  двумя  руками  поддерживающим  на  бегу
корону.
   Именно ему удалось произвести ряд перемен в Англии. Еще и десяти  лет  не
прошло с тех пор, когда повсюду в Англии господствовали строгие  пуританские
нравы, и ему нравилось думать, что с ним в  Англию  вернулся  смех.  Правда,
нередко это был смех издевательский...
   Изменились и разговоры людей: теперь  они  открыто  обсуждали  темы,  при
упоминании о которых десять лет тому назад их лица  покрывались  бы  краской
стыда, либо они делали бы вид, что не понимают, о чем речь.  Примеру  короля
последовали по всей стране -  и  мужчины  так  же  естественно  обзаводились
теперь любовницами, как  прежде  прогуливались  в  солнечную  погоду.  Поэты
высмеивали  целомудрие.  Девицам  внушали,  что   время   быстротечно,   что
противиться  возлюбленным  -   это   отсталость;   пьесы   были   откровенно
непристойными и на одну тему - любовные приключения.
   Король ввел в Англии французские обычаи, а во Франции при дворе вместе  с
королем правила его любовница, а не  королева,  на  которой  он  женился  из
сугубо практических соображений.
   Литераторы, окружающие его, - а его ближайшими друзьями и людьми, которым
он более всего покровительствовал, являлись остроумцы от литературы, - почти
все до одного были распутниками и вольнодумцами.  Бекингем  устроил  недавно
шумную ссору  с  Генри  Киллигрю  в  Герцогском  театре;  спектакль  еще  не
окончился, а они выпрыгнули из лож в партер, чтобы  в  драке  доказать  свою
правоту; дрались  они  из-за  леди  Шрусбери,  репутация  которой  по  части
нескончаемой смены любовников равнялась репутации любовницы короля Каслмейн.
После этого Киллигрю, тоже порядочный повеса и известный обманщик, сбежал во
Францию.
   Генри Балкли дрался на дуэли с лордом Оссори, а в таверне на кулаках -  с
Джорджем Этериджем. Лорд Бакхерст недавно пировал в Эпсоме в компании  Седли
и актрисы из собственного  его  величества  Королевского  театра.  Рочестер,
лучший  из  поэтов  и  самый  знаменитый  из  острословов  и   вольнодумцев,
обладавший  самым  красивым  лицом  при  дворе,  похитил   молодую   богатую
наследницу - Елизавету Мале. Сочли необходимым  заключить  его  на  какое-то
время в Тауэр - правда, ненадолго, так как Карл любил, чтобы этот  весельчак
был всегда рядом. Никто не мог писать лучших, чем он, эпиграмм; а если они и
бывали верхом грубости и эта грубость  временами  бывала  направлена  против
самого короля, то при этом все же не было в королевстве эпиграмм более точно
бьющих в цель и более остроумных. Немного спустя Рочестер, самый  дерзкий  и
заносчивый из людей, женился на охотно согласившейся на этот брак  Елизавете
Мале, сбил  с  толку  всю  ее  семью  и  теперь  распоряжается  ее  огромным
наследством.
   Все эти события были весьма характерны для придворной жизни...
   Идя по  саду,  король  заметил  направляющегося  ему  навстречу  молодого
человека; по мере  того  как  он  вглядывался  в  высокую,  статную  фигуру,
насмешливая улыбка сходила с его  лица.  Этот  молодой  человек,  тоже,  без
сомнения, обладавший столь ценимым королем остроумием,  был  любим  королем,
как никто из придворных.
   - О, Джемми! - воскликнул он. - Что-то ты рано вышел сегодня.
   - Следую привычкам вашего величества, - ответил юноша.
   Он подошел и без церемоний остановился около короля, а Карл обхватил  его
рукой за плечи.
   - Я полагал, после вчерашней веселой пирушки ты будешь дольше нежиться  в
постели.
   - Сомневаюсь, что моя попойка может идти в сравнение  с  пирушкой  вашего
величества.
   - Я привык сочетать пирушки и ранний подъем, но эту  привычку  перенимают
не многие из моих друзей.
   - Я буду во всем подражать вам, отец.
   - Будет лучше, если ты пойдешь своим путем, мой мальчик.
   - Нет, люди любят вас. Поэтому я тоже буду любим.
   Карл насторожился. Слова Иакова были не просто лестью.  Иаков  смотрел  в
будущее, когда  настанет  его  черед  носить  корону:  он  представлял,  как
проезжает  по  столице,  улыбается  бурно  приветствующим  его  людям,   как
останавливает взгляд на самых хорошеньких женщинах на балконах.
   Карл с нежностью прижал к себе сына. Он сказал:
   - Счастливчик Иаков, тебе никогда не придется  быть  постоянно  в  центре
внимания, как мне. Ты сможешь наслаждаться радостями королевского  дома,  не
ведая никаких утомительных обязанностей.
   Иаков не ответил; он был еще слишком молод и не смог удержаться, чтобы не
надуть недовольно губы.
   - Ну, Джемми, - сказал Карл, - будь доволен  своей  судьбой.  Она  вполне
благополучна, а ведь могла быть и совсем другой... Ты  не  понимаешь  своего
счастья. Не стремись к тому, чего тебе никогда не добиться, сын мой. На этом
пути можно столкнуться  с  бедой...  С  бедой  и  трагедией.  Ну,  пора  нам
возвращаться во дворец.  Мы  пройдем  через  мой  аптекарский  огород.  Хочу
показать тебе, как выросли мои лекарственные травы.
   Они шли рука об руку. Иаков сознавал,  что  король  выказывает  ему  свое
расположение. Карл знал, что он поглядывает в сторону дворца в надежде,  что
многие увидят, как он идет вот так с королем. Увы, думал Карл, он хочет идти
под руку со мной из любви не ко мне, а к  моей  королевской  власти.  Он  не
думает о моей отцовской любви к  нему,  но  хочет  сказать:  "Смотрите,  как
король любит меня! Разве я не его сын? Разве у него есть законный наследник?
Родит ли когда-нибудь эта женщина с кроличьими зубами  сына?  Он  так  редко
бывает с ней!.. Какое чувство  может  пробудить  подобная  женщина  в  таком
мужчине, как мой отец? Посмотрите,  как  он  разбрасывает  свое  семя  среди
окружающих его  женщин.  У  него  много  детей,  но  ни  одного  ребенка  от
кроличьезубой, которого он мог бы назвать своим законным сыном и наследником
престола. Я - его сын. Я сильный и  крепкий,  и  он  меня  очень  любит.  Он
признает меня своим сыном, он пожаловал мне титулы  барона  Тиндейла,  графа
Донкастера и герцога Монмута.  Я  по  положению  старше  всех  герцогов,  за
исключением герцогов королевской крови. Я имею право на королевский  герб  -
увы, с этой злополучной косой полосой, и все же это показывает, как  приятно
королю почтить меня титулом. Почему бы ему не сделать  меня  своим  законным
наследником, если ясно, что эта португалка никогда ему не родит?"
   "О, Джемми, - думал Карл, - я бы хотел, чтобы это было возможно..."
   Но, право, не переусердствовал ли  он  из-за  своей  любви  в  проявлении
благосклонности к этому порывистому юноше, которому еще  нет  и  двадцати  и
коего все ласкают и льстят ему из-за любви к нему короля?
   Как часто Карл видел в нем его восхитительную  мать  -  Люси  с  большими
карими глазами! Люси, казалось, была идеальной возлюбленной для юноши, каким
Карл был в те далекие дни изгнания.  Это  было  до  того,  как  он  потерпел
поражение у Бустера. Он любил Люси, недолго, но любил, а она  обманула  его.
Бедная Люси! Мог ли он винить ее,  если  так  хорошо  сам  знал,  как  легко
обманывать? И от той связи остался этот красивый юноша.
   Он рад, что любил Люси. Он бы давно забыл ее, ибо так  много  было  после
нее возлюбленных,  но  как  забыть  ее,  если  она  живет  в  этом  красивом
мальчике?
   Иаков унаследовал красоту своей матери и, увы, ее же ум.  Бедный  Джемми!
Он никогда не сможет парировать остроты Рочестера,  Малгрейва,  Бекингема  и
прочих. Однако он преуспел в вольтижировке, прыжках,  танцах  и  уже  хорошо
зарекомендовал себя в обращении с дамами.
   Сейчас Карл счел необходимым напомнить Иакову о  скромном  положении  его
матери, чтобы он не возносился в своих мечтах слишком высоко.
   - Вот в такой же день, как  сегодня,  Энн  Хилл  привезла  тебя  ко  мне,
Джемми, - сказал он. - Это было задолго до того,  как  я  вновь  обрел  свое
королевство, как ты знаешь. Был я бедным  изгнанником,  когда  встретился  с
сыном, которому было совсем  немного  лет  от  роду.  Ты  был  тогда  бойкий
маленький паренек, и я гордился тобой. Мне хотелось, чтобы  твоя  мать  была
женщиной, на которой я мог бы жениться, и чтобы ты мог  быть  моим  законным
сыном. Но, увы, это было не так. Твоя мать умерла в нищете в Париже, Джемми,
и ты был с ней. Что бы было с тобой, если бы славная Энн  Хилл  не  привезла
тебя и твою сестру Мэри ко мне, я не знаю.
   Иаков старался не хмуриться, но ему не нравилось, когда ему напоминали  о
матери.
   - Это было очень давно, - сказал он. - Люди  никогда  не  вспоминают  мою
мать, и ваше величество тоже почти забыли ее.
   - Тогда мне думалось, что я не забуду ее, пока ты  будешь  оставаться  со
мной и напоминать мне о ней...
   Они помолчали;  неожиданно  подняв  глаза,  король  увидел,  как  к  нему
подходит брат. Он улыбнулся. Он любил брата Иакова,  герцога  Йоркского,  но
никогда не мог освободиться от чувства легкого презрения к нему. Иаков,  как
ему  казалось,  был  во  всем   неловок   -   и   неуклюжий   физически,   и
несообразительный... Он был плохим дипломатом, бедняга Иаков,  и  совершенно
постыдно пребывал под каблуком у своей жены - этой волевой дамы  Анны  Гайд,
дочери опального Кларендона.
   - Как! - воскликнул Карл. - Еще одна ранняя птичка?
   - Ваше величество подает столь хорошие примеры, - ответил герцог,  -  что
мы должны им следовать. Я увидел вас из дворца.
   - Ну, доброе утро, Иаков. Мы как раз собирались пойти  взглянуть  на  мои
лекарственные растения. Не присоединитесь ли вы к нам?
   - Как вам будет угодно, сир.
   У Карла невольно менялось выражение лица, когда  он  переводил  взгляд  с
одного из них на другого, шагавших с ним  рядом:  молодой  Иаков,  красивый,
мрачный и отчужденный, которому не удается скрыть  раздражение  из-за  того,
что им помешали побыть вдвоем; старший Иаков, гораздо менее  красивый,  тоже
не сумевший скрыть своих  чувств  -  выражение  его  лица  ясно  говорило  о
недоверии к юному Монмуту и о чрезвычайном  интересе  к  предмету  разговора
этого молодого человека со своим отцом.
   "Бедный Иаков! Бедный брат! - размышлял тем временем Карл. -  Боюсь,  его
ждут одни неприятности".
   Иаков, герцог Йоркский, был действительно неловок.  Он  женился  на  Анне
Гайд, когда она уже ждала от него  ребенка;  совершил  он  этот  благородный
поступок против воли и желания своей семьи, но Карл поддержал его. А  потом,
оставаясь верным себе, Иаков пренебрегал ею как раз тогда,  когда  многие  в
обществе одобряли проявление его воли; своим пренебрежительным отношением  -
конечно, после  женитьбы  -  он  глубоко  оскорбил  Анну  Гайд,  а  Карл  не
сомневался, что Анна была не из тех женщин, которые прощают обиды. Ныне Анна
крепко держала мужа в руках.
   Вот уж бедняга, этот Иаков!.. Размышляя о нем,  Карл  почти  склонялся  к
убеждению, что было бы неплохо объявить молодого Монмута законным сыном.
   Монмут был, по крайней мере, непоколебимый протестант, а Иаков  заигрывал
- нет, даже больше, чем заигрывал, - с католиками. Иаков имел дар выискивать
себе все новые заботы. Думает ли он о том,  как  отнесется  народ  Англии  к
монарху-католику? При малейших  признаках  появления  католического  влияния
улицы оглашались криками: "Не хотим папизма!" И Иакову  -  который  однажды,
если у короля не появится  законный  наследник,  наденет  корону  -  следует
хорошо подумать, прежде чем становиться католиком!
   "Если он когда-нибудь станет королем, - думал Карл, - то да  поможет  Бог
ему и Англии".
   Карл вдруг оценил многозначительность их прогулки, вот так втроем, ранним
утром, до того как пробудился весь дворец. Сам  он  -  посередине,  с  одной
стороны от него Иаков, герцог Йоркский, предполагаемый наследник  английской
короны, с другой - Иаков, герцог Монмутский, который мог бы  стать  королем,
если бы его отец женился на его матери; этот  молодой  человек  получил  так
много знаков любви и титулов, что стал  надеяться,  будто  его  не  лишат  и
самого почетного титула из всех.
   "Да, - думал Карл, - я нахожусь в  центре,  поддерживая  равновесие..,  и
стоя между ними. Над моей головой витают недоверие и подозрительность.  Дядя
и племянник начинают ненавидеть друг друга, а причиной тому  -  корона,  моя
корона, которой оба они жаждут.
   Какие неудобства может причинять корона!
   Что мне сделать, чтоб они подружились?  Есть  лишь  один  способ:  родить
законного сына. Это единственный ответ, Я должен положить конец их  надеждам
и таким образом рассеять те подозрения и недоверие, которые  они  испытывают
друг к другу; если изменится положение дел, почему бы меж ними не возникнуть
благорасположению вместо растущей ненависти?.."
   Король повел плечами. "Ничего не поделаешь, - размышлял он.  -  Я  обязан
чаще делить ложе с моей  женой.  Увы,  увы!  Не  следует  оставлять  попыток
подарить Англии сына".

***

   В то же утро Говарды испросили аудиенции у короля.
   Карлу не очень хотелось с ними встречаться; он  находил  их,  несравненно
скучнее остроумного Рочестера. Для Карла было характерным  то,  что,  уважая
человеческие достоинства  Говардов  и  признавая  недостатки  Рочестера  как
джентльмена,  он  предпочитал  общество  человека,  который  смог   бы   его
позабавить, обществу людей, отличающихся неколебимой пристойностью.
   Эдвард Говард недавно подвергся нападкам остряков,  которые  немилосердно
раскритиковали его литературные достижения. Шедвелл выставил его на осмеяние
в пьесе "Угрюмые любовники", и все острословы решили, что Эдварда и  Роберта
Говардов не стоит воспринимать серьезно  как  писателей.  Только  всесильный
Бекингем, которого - единственного из всех острословов - больше интересовала
политика и дипломатия, остался их союзником. Теперь Роберт говорил Карлу:
   -  Сегодня  вашему  величеству  стоит  побывать  в   Герцогском   театре.
Очаровательная  малютка  Молл  Дэвис  никогда  не  танцевала  лучше,  чем  в
последнее время. Я уверен,  что,  когда  вы  увидите  ее  танцующей,  у  вас
поднимется тонус.
   - Я обратил внимание на эту даму, - ответил  Карл.  -  Она  действительно
очаровательна. Братья счастливо заулыбались.
   - Кажется, она хорошеет день ото дня, ваше величество.  Кроме  того,  она
славная девушка и почти благородных кровей.
   Карл лукаво взглянул на брата.
   - Я, кажется, слышал, что у нее есть связи в высшем свете. Я  этому  рад,
потому что уверен, что ее родственники делают, конечно, все, что в их силах,
чтобы изменить ее положение к лучшему, компенсируя ее знакомство с  изнанкой
жизни.
   - Может быть, - согласился Роберт.
   - Не будет ли угодно вашему величеству посетить Герцогский театр  сегодня
и увидеть ее в роли? - спросил Эдвард несколько поспешно.
   Карл размышлял.
   "Это правда, - думал он, - они действительно болваны, эти Говарды. Почему
бы им не сказать мне: "Молл Дэвис - наша  родственница,  незаконнорожденная;
но мы бы хотели ей как-то помочь. Она актриса, и  хорошая  актриса;  нам  бы
хотелось улучшить  ее  положение,  предложив  ее  вам  в  любовницы"?  Такая
откровенность позабавила бы его больше.
   - Может быть. Может  быть...  -  ответил  он.  Роберт  подошел  к  королю
поближе.
   - Девчонке показалось, что она видела, как ваше величество  с  одобрением
смотрели на нее. Глупышка чуть в обморок не  падает  от  радости,  думая  об
этом!
   - Мне никогда особенно не  нравилась  склонность  падать  в  обмороки,  -
задумчиво проговорил Карл.
   - Но я выразился в переносном  смысле,  ваше  величество,  -  поторопился
ответить Роберт.
   - Я рад. Мне бы хотелось сохранить хорошее мнение о малышке  Молл  Дэвис.
Необыкновенно хорошенькое создание.
   - И по-своему благородная,  -  добавил  Эдвард.  -  Девчонка  умеет  быть
благодарной, а благодарность так редко встречается в наше время!..
   -  Да,  это  так!  Ну,  друзья  мои,  я  вынужден  проститься   с   вами.
Государственные заботы, государственные заботы...
   Они поклонились и ушли, а он внутренне рассмеялся. Но продолжал думать  о
Молл Дэвис. "Я так ленив по натуре, -  говорил  он  сам  себе,  -  что  меня
забавляет и устраивает, когда друзья доставляют мне удовольствия  и  мне  не
приходится самому отправляться на их поиски. А красивых женщин так  много!..
Мне трудно остановить свой  выбор  на  ком-то,  поэтому,  полагаю,  что  мои
придворные поступают заботливо, делая выбор за меня. Это избавляет  меня  от
необходимости  с  сожалением  отворачиваться  от  прелестного   создания   и
бормотать извинения: "В другой раз, моя милая. Я не против, но  все  в  свое
время".

***

   Ко двору явился Бекингем.
   - Ваше величество, видели ли вы миссис Нелл Гвин в  возобновленной  пьесе
Бомонта и Флетчера "Пилястр"?
   Грустные глаза Карла еще сохраняли задумчивое выражение.
   - Нет, - кратко ответил он.
   - В  таком  случае,  сир,  вы  пропустили  лучший  спектакль,  когда-либо
поставленный на сцене. Она играет Белларио. Как вы помните, ваше величество,
Белларио  страстно  влюблена  и  сопровождает  своего  любовника  под  видом
юноши-пажа. Это дает  Нелли  возможность  расхаживать  по  сцене  в  мужском
костюме. Что за ножки, сир! Что за фигура! И  вся  она  такая  маленькая,  -
просто кажется, что это ребенок, если бы не ее соблазнительные формы.
   - Может показаться, - заметил король, - что вы увлечены этой актрисой.
   - Весь Лондон увлечен ею,  сир.  Удивительно,  что  она  до  сих  пор  не
пришлась вам по вк