Опять Дикон! Он постоянно вмешивался в  нашу  жизнь.
Всегда Дикон!
   Мысли о нем оказались как никогда кстати, так как на  какое-то  время
отвлекли меня от нашей трагедии.
   Однажды отец сказал мне:
   - Лотти, мне бы хотелось, чтобы  ты  вернулась  домой.  Переезжай  ко
мне.., возьми с собой детей. Мне кажется, это сделает  мою  жизнь  более
или менее спокойной.
   Я ответила:
   - Я могла бы некоторое время пожить в твоем замке, но мой дом  здесь.
Когда Шарль вернется...
   - Знаю, знаю, - быстро проговорил отец. - Это эгоистичная  мысль.  Но
если бы это было возможно...
   - Мы будем часто видеться. Ты обязательно приезжай  сюда,  а  я  буду
гостить у тебя.
   - Дорогая доченька, - сказал он, - как сильно ты отличаешься от  всех
остальных. Но ведь, в конце концов, ты и ее дочь.
   - Быть может, теперь Софи изменит свое поведение. Когда  она  узнает,
что.., что тебе нужно сочувствие.., когда ты так одинок...
   - Софи не может думать ни о чем, кроме своей обиды. Арман... У нас  с
ним всегда было очень мало общего. Он живет своей собственной жизнью. Он
безразличен ко мне.., к жене.., к нашей семье.., и иногда  мне  кажется,
что он безразличен к жизни. У меня  только  один  ребенок,  который  мне
дорог. Ах, Лотти, как бы я хотел, чтобы ты могла поехать домой вместе со
мной.
   Он знал, что я не могу этого сделать. Я должна была ждать возвращения
Шарля здесь.
   Я пыталась говорить с отцом  на  другие  темы,  но,  судя  по  всему,
безопасных тем не  существовало.  Я  не  решалась  расспрашивать  его  о
состоянии дел в стране, поскольку это сразу же напомнило бы ему  ужасную
сцену, во время которой погибла моя мать. Разговоры о  Софи  или  Армане
тоже вряд  ли  можно  было  назвать  удачным  предметом  для  разговора.
Безопасно было разговаривать разве что о детях. Его очень радовал Шарло,
и, к моей радости, их  дружба  росла.  Им  заинтересовалась  и  Клодина,
иногда разрешавшая ему  брать  себя  на  руки,  поскольку  ей  нравилось
внимательно рассматривать его лицо.
   Она спросила его:
   - Ты мой дедушка?
   Отец ответил утвердительно, и по его щекам потекли слезы.
   - Ты плачешь! - воскликнула она испуганно и в то же время  осуждающе.
- Взрослые никогда не плачут. - Потом она добавила:
   - Так делают только дети.
   Я забрала ее, чувствуя, что  отец  слишком  разволновался.  Он  очень
полюбил ее. Должно быть, он гордился Шарло, но мне казалось, что Клодина
с ее живыми непосредственными комментариями покорила его сердце.
   Когда мы были втроем, создавалось  некоторая  иллюзия  счастья,  и  в
такие минуты мне действительно хотелось отправиться вместе с ним.
   Отец мог оставаться и в Турвиле, на что  и  согласился,  не  замечая,
видимо, как недели бегут одна за другой.
   Он много рассказывал о своем прошлом. Между  его  первой  встречей  с
моей матерью и последующим воссоединением у него было много женщин.
   - Но когда она была со мной, ни делом, ни мыслью  я  не  изменял  ей.
Тебе, наверное, это кажется естественным, но, принимая во  внимание  то,
какой образ жизни я вел раньше, мое  поведение  можно  было  бы  назвать
чудом.
   Как-то раз он заметил:
   - Я рад тому, что ты дружишь с Лизеттой.
   - Я очень люблю ее, - ответила я. - Иногда ей приходится нелегко. Она
получила образование вместе с Софи и со мной,  почти  постоянно  была  с
нами,  но  при  этом  ей  давали  понять,  что   она   лишь   племянница
домоуправительницы. Думаю, ее это задевало.
   - Возможно, мне не следовало делать то, что  я  сделал,  -  он  пожал
плечами, - Но тогда мне это казалось наилучшим выходом.
   - С твоей стороны было очень мило позволить тете  Берте  держать  при
себе племянницу.
   В его глазах появилось отсутствующее выражение, он помолчал, а  затем
начал рассказывать:
   - Мне кажется, тебе следует  знать,  что  было  на  самом  деле.  Это
началось много лет назад, когда мать Лизетты появилась в нашем  отеле  с
платьями для моей первой жены. Она была швеей,  работавшей  у  одной  из
знаменитых  портных,  так  что  если  требовалось  что-то  подогнать,  к
заказчице обычно являлась мать Лизетты. Она  была  очень  хорошенькой..,
стройная соблазнительная девушка. Я встретил ее  на  пороге,  когда  она
пыталась управиться с несколькими рулонами  тканей..,  слишком  тяжелыми
для нее. Я помог ей донести их до  комнаты  моей  жены.  Вот  так  мы  и
познакомились. Она  меня  заинтересовала.  Ее  звали  Колетт.  Случилось
неизбежное. Я посетил ее. Она жила на  одной  из  улочек  неподалеку  от
собора Парижской Богоматери.., узеньких, извилистых, не слишком  чистых,
там, где обычно красильщики окрашивают ткани. По водосточным канавам там
частенько текут  красные,  синие  и  зеленые  потоки.  Она  снимала  две
комнатушки в  доме  одной  старухи.  В  те  дни  я  считал  приключением
посещение таких районов. Для этого  я  переодевался  мастеровым.  Я  был
тогда совсем молодым, так что не  суди  меня  слишком  строго.  Я  узнал
историю Колетт. Как и многие другие девушки,  она  приехала  в  Париж  в
поисках впечатлений, которых было мало на ферме ее отца Она  происходила
из  строгой  религиозной  семьи,   из-под   опеки   которой   стремилась
избавиться, но  вскоре  выяснилось,  что  жизнь  в  Париже  основательно
отличается от той, которую она себе представляла. Колетт  умела  неплохо
шить, но этого было недостаточно, чтобы заработать себе  на  пропитание.
Она нашла покровителя.., мелкого торговца, немногим более обеспеченного,
чем она сама. Через некоторое время он  бросил  ее,  но  она  нашла  ему
замену. Она не была проституткой. Она лишь искала любовника, который мог
бы поддержать ее.
   Она была храброй женщиной, эта Колетт, но не слишком крепкой,  и  для
нее лучше всего было бы оставаться в деревне.  Сначала  я  не  собирался
вникать в ее проблемы, поскольку в то  время  меня  интересовала  совсем
иная дама, но  у  Колетт  была  весьма  утонченная  внешность  и  в  ней
чувствовалась ранимость, которая трогала меня. В те  дни  я  не  слишком
задумывался о последствиях и делал только то, что хотел в данный момент.
   Итак, я посещал Колетт, жившую в  домике  возле  рю  де  Мармюсет.  Я
проводил у нее час-другой и оставлял  деньги,  которых  ей  должно  было
хватить на  месяц.  Ее  такие  отношения  очень  устраивали.  Иногда  на
некоторое время я забывал о ней, но, когда она  снова  приходила  в  наш
дом, мой интерес оживал и я вновь отправлялся к ней в гости.
   Иногда в ее квартире у меня  возникало  странное  ощущение.  Какой-то
шум.., чье-то присутствие. Это было довольно неприятно.  Я  находился  в
районе бедноты. Колетт знала, кто я. Я начал побаиваться, что она  может
прятать кого-то, кто собирается  ограбить  меня  или  совершить  кое-что
похуже. Это было действительно неприятное ощущение.  Помню,  я  поспешно
оделся, дал ей денег и покинул дом.
   Но Колетт меня интриговала. Она выглядела такой невинной,  что  я  не
мог поверить, что она замешана  в  преступное  дело,  не  говоря  уже  о
возможности насилия. Я приходил к ней одетым очень просто и брал с собой
лишь те деньги, которые собирался передать Колетт. Но их она получила бы
в любом случае. Шантаж? Это было бы смешно. Ни один человек  не  был  бы
возмущен, узнав, что я посещал девушку, пригласившую меня  к  себе.  Моя
жена? Она знала, что у меня есть любовницы, и  никогда  не  возмущалась.
Нет, мысль о том, что кто-то прячется в этих комнатках, чтобы подстеречь
меня,  была  просто  глупой.  Я  посмеялся  над  собой,  и  когда  вновь
встретился с Колетт, во мне ожили старые чувства и я направился к ней  с
визитом.
   И опять я услышал странный шум. У меня снова появилось  то  же  самое
неприятное чувство, но на этот раз я был уверен, что  мы  не  одни.  Это
стало вдруг невыносимым. Я должен был все выяснить. Я подошел  к  двери,
соединявшей комнаты. К моему удивлению, в замочной скважине торчал ключ;
дверь была заперта с моей стороны. Я открыл ее, и передо мной  оказалась
хорошенькая маленькая девочка. Она была  явно  испугана.  Пробежав  мимо
меня, она  бросилась  к  Колетт  и  расплакалась:  "Мамочка,  я  там  не
шевелилась, не шевелилась". Я перевел взгляд с ребенка на Колетт, и  она
сказала: "Да, это мой ребенок. Мне с ней приходится трудновато. Когда ко
мне приходят друзья, я вынуждена ее прятать".
   Ты не  представляешь,  как  я  был  тронут.  Колетт  выглядела  такой
беспомощной, дитя было таким  хорошеньким,  а  когда  я  припомнил  свои
подозрения, то устыдился и испытал чувство вины перед этой храброй  юной
женщиной.
   После этого случая я сблизился с Колетт. Мне хотелось помочь ребенку.
Я одел девочку. Как выяснилось, ей было четыре  годика.  Колетт  сказала
мне, что большую часть  работы  она  старается  сделать  дома,  что  для
портнихи  не  составляет  особого  труда.   Тогда   ей   не   приходится
беспокоиться за ребенка. Но когда ей нужно  уходить,  она  всегда  очень
волнуется.  Я  был  потрясен.  Я  дал  ей  денег,  чтобы  она  могла  не
беспокоиться о хлебе насущном и нанять женщину, которая присматривала бы
за ребенком в случае необходимости. Так продолжалось около года.  Колетт
была бесконечно благодарна мне.
   Она рассказала  мне  историю  своей  жизни.  В  ней  не  было  ничего
необычного. Она приехала в Париж, полагая, что там найдет свое  счастье,
возможно, выйдя замуж за богатого - по ее понятиям  -  человека.  Колетт
сказала, что семья не оказала бы ей никакой помощи, если бы узнала,  что
она  совершила  ужасную  вещь  -  завела  внебрачного  ребенка.  Однако,
хорошенько поразмыслив, решила, что ей могла бы помочь  старшая  сестра.
Берта всегда  была  очень  самостоятельной  девушкой,  взявшей  на  себя
руководство домом; она очень расстроилась,  когда  Колетт  заявила,  что
уезжает из дома. Остальным Колетт не решилась бы рассказать о себе.
   Колетт пробыла  в  Париже  совсем  недолго,  когда  встретила  своего
торговца. Она полагала, что он женится на ней.  Он  хорошо  относился  к
ней,  но,  когда  родился  ребенок,  испугался  ответственности,  а  его
родственники быстренько устроили ему брак с  дочерью  другого  торговца.
Сначала он изредка навещал Колетт, но визиты  становились  все  реже,  а
затем она узнала, что он покинул Париж, и с тех  пор  ничего  о  нем  не
слышала.
   Итак, бедняжка  Колетт  осталась  с  ребенком,  которого  нужно  было
содержать, хотя, как выяснилось, в Париже ей было трудно заработать даже
себе на пропитание. Но она старалась изо всех сил.  Колетт  была  доброй
девушкой, во многих отношениях просто превосходной. Я не знал,  что  она
серьезно больна. У  нее  был  туберкулез,  как  у  многих  девушек,  что
работают в душных помещениях и плохо питаются.
   Я довольно долго с ней не виделся, так  как  уезжал  в  провинцию,  а
вернувшись, застал ее уже прикованной к постели.  Она  наконец  решилась
известить сестру, и тогда я впервые увидел Берту. Я  понял,  что  Колетт
умирает, поскольку ни при каких иных обстоятельствах она не решилась  бы
послать за сестрой. Берта была незаурядной женщиной -  жесткой,  хотя  и
проявляющей это, но всегда готовой выполнить свой долг так, как она  его
понимала.
   Я поговорил с ней, и она  сказала,  что  забрать  ребенка  в  деревню
практически невозможно. Их  семья  -  очень  религиозная,  и  внебрачный
ребенок вряд ли найдет в ней доброе отношение. Колетт знала об  этом  и,
лишь попав в совершенно отчаянное положение, упросила Берту  приехать  с
надеждой, что та подскажет какой-то выход.
   Смертельно  больная  женщина,  к  которой  я  питал  нежные  чувства,
суровая, но достойная сестра и прекрасное дитя - все  это  меня  глубоко
тронуло.   Я   нашел   решение.   Берта   должна   поступить   ко    мне
домоуправительницей.  Она  была  из  тех  женщин,   что   умеют   быстро
управляться с любым домашним хозяйством, как, впрочем, и с любым  другим
делом. Она привезет с собой  ребенка,  и  эта  маленькая  девочка  будет
воспитана под крышей моего дома.
   Как только я сделал это предложение,  я  понял,  что  оно  устраивает
всех. Теперь Колетт может быть спокойна, Берта сможет занять  подходящую
для  нее  должность  и  одновременно  уладить  семейные  проблемы,  дитя
окажется под надежной опекой, а моя совесть будет спокойна. Возможно, ты
будешь удивлена, Лотти, узнав, что у меня и в те дни  была  совесть.  Но
так оно и было.., и временами она доставляла мне неприятности.
   Я сказала:
   - Это было добрым поступком с  твоей  стороны.  Значит,  так  Лизетта
попала в замок... Он слабо улыбнулся.
   - Я никогда не забуду выражения лица Колетт, когда она  услышала  мое
предложение. Я был поражен степенью ее  благодарности,  удивившей  меня,
поскольку все это не составляло для меня особого труда. Она сказала, что
я святой, который принес в ее жизнь огромное счастье, и что  теперь  она
может  умереть  спокойно,  зная,  что  о  ее  маленькой  дочурке  хорошо
позаботятся.
   - Это было очень мило с твоей стороны, - ответила я, - хотя ты вполне
мог себе это позволить. Далеко не все люди склонны  принимать  близко  к
сердцу заботы других.
   - И что же я получил в результате? Я получил лучшую  из  существующих
домоуправительниц. Так что, как видишь, сделка оказалась выгодной и  для
меня. Вскоре после этого Колетт умерла. Я видел ее  лежащей  в  гробу  и
никогда не забуду умиротворенное выражение ее лица.
   - Бедная Лизетта! А она об этом знает?
   - Должно быть, она мало что помнит, ну, может, ту комнату, в  которой
ее запирали, не знаю. Думаю, ей  было  не  более  пяти  лет,  когда  она
поселилась у  нас.  Ей  сообщили,  что  ее  родители  умерли  и  что  их
обязанности будет выполнять тетя Берта. Не думаю, что тетя Берта слишком
баловала  бедное  дитя  ласками,  однако  ребенок   хорошо   питался   и
воспитывался в строгости, что должно было пойти ему на пользу.  Я  велел
обучать ее вместе с Софи, а когда появилась  ты  -  она  разделила  вашу
компанию. Я не уверен в том, что поступил правильно. Она  была  одна  из
нас.., и все-таки не  совсем  наша.  Меня  всегда  несколько  беспокоила
Лизетта.
   - Я думаю, Лизетта сумеет постоять за себя.
   - Ты знаешь ее лучше,  чем  кто-либо  из  нас.  Вы  с  ней  сразу  же
подружились... Ты общалась с ней больше, чем с Софи.
   - С Лизеттой всегда было гораздо проще. У нас с ней живые характеры.
   - Ну что ж, теперь ты знаешь, кто она такая. Лотти, мне кажется,  что
не следует рассказывать  ей  все  подробности  этой  истории.  Ей  будет
гораздо лучше полагать, что она ребенок от законного брака.  Ее  тетушка
придерживается того же мнения.
   - Я не собираюсь пересказывать ей что-либо  из  рассказанного  тобой.
По-моему, нет особой необходимости поднимать этот вопрос.
   - Нет. Она гордая девушка и, видимо, будет расстроена, узнав, что она
- дочь.., ну  пусть  не  проститутки,  но  бедной  девушки,  вынужденной
заводить случайных любовников, чтобы свести концы с концами.
   - Видимо, ты прав. Бедная Лизетта! Но ей все-таки повезло. Интересно,
как бы сложилась ее жизнь, если бы не подвернулась тетя Берта, ну и  ты,
разумеется. Наверное, тетя Берта отвезла бы ее  на  ту  самую  ферму,  с
которой убежала Колетт. Можно представить себе, какой  была  бы  там  ее
жизнь. Я думаю, ты можешь быть доволен тем, что тебе удалось сделать для
Колетт и для ее дочери.
   - Мне стало легче от того, что я рассказал тебе о Лизетте.
   Да, - подумала я, - это отвлекло тебя от твоей собственной  трагедии,
пусть даже и ненадолго Конечно, отец не  мог  оставаться  в  Турвиле  до
бесконечности и вынужден был уехать, хотя и очень  неохотно.  Я  сказала
ему, что  мы  с  детьми  непременно  навестим  его,  а  он,  как  только
почувствует необходимость встретиться со мной, пусть сразу же приезжает.
Я с радостью встречу его в любое время суток.
   Вот так он и уехал - бедный, печальный, надломленный человек.

***

   Месяцы летели быстро.  Я  приехала  пожить  в  Обинье.  В  этом  доме
поселилась печаль. Мой отец стал очень замкнутым, хотя, как сообщил  мне
Арман, после моего приезда его настроение значительно поднялось Арман  и
отец довольно часто ссорились, и, конечно, далеко не всегда виноват  был
Арман. Арман погрузился в личные  проблемы;  занимался  имением,  но  не
слишком. Он любил бывать при дворе и относился к  той  категории  людей,
которые, будучи рождены аристократами, презирают всех, кто  ниже  их  по
происхождению. В те времена народ воспринимал подобное отношение уже  не
с той покорностью, что прежде. Отец рассказал мне, что некоторые  лучшие
семьи страны уже подумывают о том, что следует коренным образом изменить
условия жизни бедняков. К ним принадлежал и мой отец.
   Он был очень честным человеком и признался мне, что подобные мысли не
приходили ему в голову до  тех  пор,  пока  он  не  сообразил,  что  они
соответствуют обстоятельствам.
   Мария-Луиза оставалась бездетной и все больше погружалась в  религию.
Она часами молилась в церкви и часто проводила  мессы.  Софи  стала  еще
большей затворницей, а поскольку ее комнаты в башне были более или менее
отделены  от  остального  дома,  вокруг  них,  как  и  положено,  начали
вырастать легенды. Некоторые из слуг стали поговаривать о том, что Жанна
- ведьма, специально подстроившая это несчастье с Софи,  чтобы  получить
над нею власть. Другие возражали, утверждая, что Софи сама ведьма, а  ее
шрамы - результат сношения с дьяволом.
   Больше всего меня расстраивало то, что отец даже не  пытался  пресечь
эти слухи. Тетя Берта делала все, что могла, а могла она очень многое  -
в доме ее побаивались. И хотя в ее присутствии рассказывать эти  истории
никто не решался, это не значило, что их не  смаковали  в  комнатах  для
прислуги и в тех местах, где слуги собирались поболтать.
   Так что дела в доме обстояли не лучшим образом.
   Лизетта радовалась пребыванию в замке - я взяла ее с собой. Однако ее
не устраивало возвращение под опеку тети Берты.
   - Теперь я вдова, - заявила она. - И даже тетя Берта обязана  помнить
об этом.
   В то же время она очень любила этот замок, утверждая, что Турвиль  не
идет ни в какое сравнение с этим благородным старинным гнездом.
   Мой отец с огромным удовольствием проводил время со мной и в основном
рассказывал о том, как счастливы они были с матерью, какое  удовольствие
доставляло им общение друг с другом. Как будто я сама этого не знала!
   - А каким благословением была для нас такая дочь, как ты!  -  говорил
он, но я предполагала, что когда они были вдвоем, то вряд ли думали  еще
о ком-то.  Только  потеряв  ее,  отец  начал  испытывать  ко  мне  столь
патетические чувства.
   Он гостил в Турвиле, и я была склонна думать, что здесь он чувствовал
себя лучше, чем в Обинье.  В  Турвиле  не  было  поводов  для  тягостных
воспоминаний. К тому же здесь были дети, с которыми было не так уж легко
отправляться в дальние поездки, поэтому  я  просила  его  самого  почаще
навещать нас, с чем он охотно соглашался.
   Меня это устраивало так как означало, что я не  обязана  пребывать  в
этом мрачном доме с Софи, жившей затворницей в  своей  башне.  Семейство
Турвилей тоже с удовольствием принимало отца. Именно тогда мне пришло  в
голову, что мне все-таки повезло с семьей моего мужа. Это была не  столь
знатная семья, как Обинье, но они были добрыми  людьми,  а  атмосфера  в
Турвиле была полной  противоположностью  атмосфере  Обинье  -  мягкой  и
уютной. Впрочем, Лизетте она казалась неинтересной и скучноватой,  в  то
время как в Обинье она постоянно могла ждать чего-нибудь неожиданного.
   Брак Амелии оказался счастливым; ее муж  был  добрым,  весьма  мягким
человеком, несколько бесцветным, но  исключительно  сердечным..,  весьма
похожим на саму Амелию. Мой свекор, похоже, предпочитал общество  своего
зятя обществу своего родного сына. У Шарля был горячий темперамент. Быть
может, он был более яркой личностью, но никак не  человеком,  с  которым
легко уживаться, и его родители, тих