ие миролюбивые люди, были,  судя  по
всему, довольны обстановкой в доме.
   Мы часто говорили о Шарле. Мы  ничего  о  нем  не  слышали.  Получить
какие-то сведения было невозможно. Во-первых, он находился очень далеко,
а во-вторых, я не представляла, каким образом можно получать  письма  из
страны, которая участвует в войне.
   Время от времени в Турвиле появлялись посетители; некоторые прибывали
из Америки, и  поэтому  мы  имели  хотя  бы  некоторое  представление  о
событиях в английских колониях. Кое-кто из них видел там Шарля, и мы  по
крайней мере знали, что до Америки он добрался благополучно.
   Эти возвращающиеся  воины  были  благородными  молодыми  людьми.  Они
говорили о войне за независимость с искренним энтузиазмом.
   - Люди должны иметь возможность выбирать своих правителей,  -  заявил
один молодой человек. Он был юным  идеалистом,  и  энтузиазм  делал  его
благородные черты еще красивее.
   Как раз в это время у нас гостил мой отец, и я надолго запомнила, как
он ответил этому человеку:
   - Я полагаю, - сказал мой отец, - что вы, молодой человек, вернувшись
из Америки, будете бороться за свободу для угнетенных.
   - Это так, граф, - ответил молодой  человек.  -  За  границей  совсем
другой, свежий дух, и эта война заставила нас  по-другому  взглянуть  на
происходящее  в  нашей  стране.  Монархи  и  правители  не  имеют  права
подавлять тех, кем они правят. Угнетаемые должны восстать и бороться  за
свою свободу.
   - Именно эти доктрины вы и намерены здесь проповедовать? Не так ли?
   - Совершенно верно, сударь. Это доктрины справедливости и чести.
   - И это доктрины, которые подстрекают толпу к беспорядкам?
   Кровь бросилась отцу в лицо. Я понимала, что сейчас он  представляет,
как моя мать выходит от модистки и оказывается перед разъяренной толпой,
убивающей ее. Похоже, что за какую бы тему мы ни брались, она  подводила
нас именно к этому опасному предмету.
   - Мы только объясняем народу, что у него тоже есть права.
   - Права, позволяющие убивать лучших людей! - воскликнул отец.
   - Нет, сударь, конечно, нет. Права, которые они обязаны иметь, а если
им в этом отказывают.., тогда они вправе бороться за них, как это делают
колонисты.
   Я тут же постаралась  сменить  тему  разговора.  Именно  этим  мне  и
приходилось  заниматься  постоянно.  Больше   всего   я   любила   часы,
проведенные наедине с отцом. И если он заговаривал о войне в колониях, я
старалась, чтобы разговор не затронул внутренних проблем Франции.
   Он считал, что Шарль поступил глупо, отправившись воевать.
   "Во-первых, - говорил он, - этот конфликт не имеет  ничего  общего  с
Францией;  во-вторых,  оттуда  французы  возвращаются  с  революционными
идеями;  в-третьих,  Франция  вынуждена  расплачиваться   за   поддержку
колонистов.., и не только деньгами, которых, впрочем, тоже не хватает  и
самой Франции".
   - Он покинул свою семью.., на такой долгий срок. Сколько времени  уже
прошло? Должно быть, больше года. Я начинаю думать, что нам следовало бы
подыскать тебе, Лотти, партию получше.
   - Я люблю Шарля, и, как мне кажется, он любит меня.
   - Но взять и вот так покинуть тебя! Уехать и драться ради  целей,  не
имеющих ничего общего с судьбой его собственной страны!
   - Он воспринял это, скорее, как вызов.., мне кажется, он рассматривал
это именно так.
   - Да, - пробормотал отец, - мне следовало найти для тебя  кого-нибудь
более достойного.
   -  Но  он  собирался  жениться  на  Софи.  И  ты  относился  к  этому
одобрительно.
   - Софи не из тех, кто может привлечь завидного жениха.., в отличие от
тебя. Я был рад тому, что удается пристроить ее замуж,  и  Турвилей  это
тоже устраивало. Если бы  только..,  но  тогда..,  видишь  ли,  ты  была
рождена вне брака, и какими бы глупыми ни были условности,  но  они  все
равно существуют. В то время казалось, что  брак  с  одним  из  Турвилей
достаточно хорош для тебя.
   - Это так было, и вот теперь у меня есть Шарло и Клодина.
   - Да, милые дети. Лотти, как бы я хотел видеть их в Обинье.., всегда,
- он быстро взглянул на  меня.  -  Я  понимаю,  тебе  кажется,  что  это
малопривлекательное место для детей. Но с их приездом все изменилось бы,
Лотти. Мы бы позабыли о Софи в ее башне, которую охраняет Дракон-Жанна и
об Армане, которому плевать на все, кроме собственных развлечений,  и  о
его жене, распевающей псалмы и проводящей  все  дни  в  молитвах  вместо
того, чтобы рожать детей. Есть еще, конечно, занудный старый мизантроп -
я.., но я бы переменился, если бы возле меня  постоянно  находились  мои
любимые.
   - Рано или поздно Шарль вернется домой, - возразила я. - И  я  должна
ждать его.
   Итак, мы вновь  расстались"  Отец  вернулся  к  своей  угрюмой  жизни
затворника, а я продолжала ждать известий от Шарля. Время от времени  до
нас доходили отрывочные сведения об этой войне. Она еще не  завершилась.
За победами следовали поражения, ситуация менялась, но дела у  англичан,
кажется, шли все хуже.
   Наконец к нам приехал гость. Я уже встречалась с графом де Сараман  в
то время, когда Шарль готовился к отъезду в Америку. Граф был  одним  из
тех, кто откликнулся на призыв, и несколько раз в связи с этим гостил  у
нас в замке.
   Как только я увидела его, стоящего в холле, то поняла, что он  привез
вести от Шарля, и меня охватило чувство глубокой тревоги.
   Почему Шарль не приехал вместе с ним?  Ведь  они  уезжали  вместе,  и
вернуться должны были вместе. И зачем граф де  Сараман  решил  навестить
меня?
   Меня встревожила уже сама манера его  поведения.  Он  казался  чем-то
опечаленным.
   - Приветствую вас, граф, - сказала  я.  -  Вы  привезли  какие-нибудь
новости о моем муже?
   Граф пристально взглянул на меня и произнес:
   - Боюсь, у меня для вас дурные новости.
   - Шарль... - пробормотала я.
   - Он пал в битве при Юта-Спрингс. Я был рядом с ним до самого  конца.
Его последние мысли были о вас. Он сожалел, что оставил вас, и  говорил,
что ему не следовало этого делать. Он хотел, чтобы  я  передал  вам  его
уверения в любви к вам.., уверения в том, что вы были его единственной.
   - Он мертв? - шептала я. - Шарль мертв.
   - Он передал мне это кольцо, и я возвращаю его вам.
   Я взяла у него кольцо. Это было золотое кольцо с лазурью, которое  он
всегда носил. Сомнений не было. Шарль погиб.
   И  хотя  я  все  время   допускала   такую   возможность,   осознание
случившегося явилось для меня ударом.
   Шарль.., мертв. Похоронен где-то в чужой земле. Потерян навсегда.

***

   Я скорбела по Шарлю. Я уединялась, чтобы подумать над  последствиями,
к которым приведет его смерть.
   Мы с ним так давно не виделись, и я не  могла  делать  вид,  что  его
смерть была для меня страшным ударом, каким могла бы стать, если  бы  мы
не расстались на такой срок. Жизнь в Турвиле продолжалась.  Шарль  давно
перестал быть ее частью, однако  смерть  потрясает  вне  зависимости  от
того, каким путем она приходит. Смерть необратима. Сколько раз за  время
его отсутствия я мечтала о том, что он вернется и мы будем  обсуждать  с
ним дела.., планировать... А теперь этого уже никогда не будет.
   Шарло едва помнил его. Клодина, можно  сказать,  его  не  знала.  Его
родители потеряли единственного сына, но у них была  замена  в  лице  их
зятя, а это значило, что Амелия с мужем теперь постоянно  будут  жить  в
Турвиле. Я решила сообщить новость Шарло:
   - Шарло, твой отец уже никогда не вернется к нам.
   - О, - произнес Шарло, на миг отрываясь от рисунка, - значит,  теперь
он будет жить в Америке?
   - Он был убит в сражении, - пояснила я Его глаза округлились.
   - А его застрелили из ружья?
   - Да., видимо, так, - пробормотала я.
   - Я тоже хочу ружье,  -  сказал  Шарло  и  начал  рисовать  ружье  на
лежавшем перед ним листе бумаги.
   Вот так воспринял Шарло весть о смерти своего отца.
   Я воскликнула про себя с негодованием: "Ты сам виноват,  Шарль,  если
твоему сыну на твою смерть наплевать! Ты не имел права покидать нас".
   По ночам мне было грустно и одиноко. Теперь уже никогда мы  не  будем
лежать с ним вместе. Никогда он не обнимет меня. Впрочем,  я  уже  давно
ощущала это одиночество и привыкла спать в постели одна.
   "Ты не имел права покидать нас, Шарль", - повторяла я вновь и вновь.
   Так что я не чувствовала особых изменений в Турвиле.
   Мой отец, узнав о случившемся, немедленно приехал к нам.  Его  первые
слова были:
   - Теперь тебя здесь ничего не удерживает.  Я  была  вынуждена  с  ним
согласиться.
   - Теперь твоим домом будет Обинье. Ты согласна, Лотти?
   Я сказала, что мне нужно подумать.
   - Прошу тебя, Лотти, возвращайся домой.
   Он,  такой  гордый  человек,  никогда  не  просивший   разрешения   и
считавший, что всегда имеет право на все,  теперь  обращался  ко  мне  с
мольбой.
   Я знала, как много будет значить для него  мой  приезд  в  замок.  Но
будет ли это благом для детей? И будет ли это благом для меня?
   Он взял меня за руку.
   - Лотти, - просил он, - пожалуйста... И я знала, что соглашусь.

ПОЯВЛЕНИЕ НАСТАВНИКА

   Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как мы переехали в Обинье. Он
был для меня родным домом, которым так и не стал Турвиль. Дети его  тоже
полюбили. Меня даже смутило  то  веселое  жизнерадостное  настроение,  с
которым Шарло и  Клодина  прощались  в  Турвиле  со  своими  бабушкой  и
дедушкой, которые были всегда так добры к  ним.  Но  волнующее  ожидание
встречи с новыми местами и новыми ощущениями были  столь  соблазнительны
для детей, а сами они были так бесхитростны, что открыто  выражали  свои
чувства. Я была уверена, что Турвили правильно поняли это  и  совершенно
искренне пожелали нам счастья на новом месте. Луи-Шарль  был  взволнован
сменой обстановки и, будучи старшим из детей, оказывал на  них  огромное
влияние, хотя у Шарло, безусловно, вырабатывался собственный характер.
   Я с трудом сдерживала волнение, завидев вдали наш замок.  Конечно,  я
уже много раз видела его, но каждый раз в зависимости  от  обстоятельств
он производил на меня разное впечатление. Теперь я увидела его таким же,
как в самый первый раз, когда приехала сюда вместе  с  отцом  и  еще  не
знала, что замок станет для меня родным домом. Он производил впечатление
могучей крепости: выступающие сторожевые башенки, каменные  брустверы  и
мощные  контрфорсы,  подчеркивающие  его  неприступность.  Я  посмотрела
наверх, на строение, которое про себя называла башней Софи, и задумалась
над тем, как теперь сложится моя жизнь в Обинье.
   Очень радовалась возвращению в замок Лизетта. Она  находила  жизнь  в
Турвиле необыкновенно скучной, а к Обинье всегда питала особое чувство.
   Мой отец, встречая нас, был вне себя от радости. Он не  мог  оторвать
глаз от детей. Я подумала: он счастлив..,  по  крайней  мере  настолько,
насколько  может  быть  счастлив  после  смерти   моей   матери.   Арман
приветствовал нас с беззаботностью, которую легко можно было принять  за
безразличие, но по крайней мере не возражал против  нашего  возвращения.
Еще более безразлично  отнеслась  к  нашему  приезду  Мария-Луиза.  Отец
иронично заметил:
   - Она  столь  упорно  высматривает  себе  местечко  на  Небесах,  что
совершенно перестала осознавать,  что  пока  еще  находится  на  грешной
земле.
   Софи скрывалась в своей башне, и долгое время дети вообще не знали  о
ее существовании.
   Итак мы устроились, и недели начали складываться  в  месяцы.  Как  ни
странно, став вдовой и продолжая с тоской вспоминать о  Шарле  и  старых
добрых, давно прошедших  днях,  я  чувствовала  себя  здесь,  в  Обинье,
гораздо лучше, чем в Турвиле. В Обинье  сильнее  ощущался  пульс  жизни.
Отец теперь редко ездил в Париж, но заявил, что,  когда  будет  посещать
его, я должна его сопровождать. Мне показалось, что после нашего приезда
он стал проявлять более живой интерес к событиям в стране.
   Я прожила в Обинье около двух месяцев, когда приехал Дикон.
   Он привез сообщение  о  смерти  бабушки.  Дикон  сказал,  что  смерть
Сепфоры  окончательно  подорвала  ее  здоровье.  Она  потеряла  в  жизни
последнюю зацепку.
   На этот раз наши  разговоры  были  много  серьезней,  чем  обычно,  а
поскольку он постоянно старался остаться со мной наедине, то говорили мы
часто. Однажды во время прогулки верхом он предложил стреножить  лошадей
и посидеть возле ручья, поскольку вести разговоры  в  седле  не  слишком
удобно.
   Усевшись на берегу ручья, он время  от  времени  поднимал  камешки  и
рассеянно бросал их в воду.
   - Бедная Сепфора, - сказал он, - надо же было погибнуть именно  таким
образом! Именно ей, такому тихому, мягкому  человеку!  Знаешь,  я  очень
любил ее, только не смотри на меня так скептически. Я знаю, что  она  не
любила меня, но я не обязан любить лишь тех людей, которые  любят  меня,
ведь верно?
   - Я на самом деле верю, что ты считаешь себя способным полюбить  чуть
ли не весь мир, если тебе этого захочется.
   Он рассмеялся.
   - Ну, не совсем. Сепфора была настроена против меня с самого  начала.
Это вполне понятно. Я был невозможным ребенком. Надеюсь,  твои  дети  не
станут такими. Боюсь, что это может  случиться  с  одним  из  моих  -  с
Джонатаном, - за ним нужно присматривать. Сепфора спокойно оценила  меня
со стороны и выставила  мне  плохую  отметку.  А  потом  сама  совершила
невероятный поступок. Я думаю, она  сама  себе  дивилась,  но  посмотри,
какой это дало результат! Ты..,  несравнимая  Лотти..,  и  эта  чудесная
романтическая любовь. Это прекрасно. Идеальный роман. Страсть  юности..,
длительная разлука.., и наконец воссоединение, когда оба  стали  старше,
мудрей, стали понимать, что значит настоящая любовь. Это  может  служить
для всех примером.
   Я понимала, к чему он клонит, и не желала  выслушивать  эти  слова..,
пока.  Я  ощущала  неуверенность  и  сомневалась  в  его  намерениях.  Я
полагала, что с этим не следует спешить. Я говорила себе, что никогда не
смогу полностью доверять ему.
   - Они были так счастливы вместе, - сказала я,  -  настолько  идеально
подходили друг другу. Он, такой опытный, и она, сама невинность. Но мама
была идеалисткой и, мне кажется, заставила  отца  стать  тем  человеком,
каким его себе воображала.
   - Возможно. Но погибнуть таким образом! Пасть  жертвой  дураков...  В
этой стране слишком много дураков.
   - Но разве в других странах дело обстоит иначе?
   - Ты права. Но в данное время Франция не может себе  позволить  иметь
столько дураков. Ты ощущаешь здешнюю атмосферу? Это  похоже  на  затишье
перед бурей.
   - Я ничего не ощущаю.
   - Это потому, что ты не знаешь о происходящем вокруг тебя.
   - Но я живу здесь, а ты всего лишь гость.
   - Мне приходится путешествовать по Франции, и я наблюдаю.
   -  Дикон,  твоя  мать  говорила  что-то  относительно  того,  что  ты
умудряешься сидеть сразу на нескольких  стульях.  Ты  здесь  с  какой-то
целью?
   - Если бы это было так, то поручение было бы, безусловно,  секретным,
и таким образом, ты не должна была бы ожидать, что  благородный  человек
посвятит тебя в ее суть.
   - Я всегда подозревала, что у тебя есть какая-то цель...
   - Главная цель моей жизни - быть с тобой.
   - Я не верю в это. Он вздохнул.
   - Как мне заставить тебя поверить?
   - Ты никогда не сможешь этого сделать. Слишком многое нас  разделяет.
Когда-то ты говорил, что хочешь жениться на мне, но  предпочел  получить
Эверсли. Вскоре после этого ты женился.., весьма выгодно.
   - Я сделал одну большую ошибку. Мне следовало дождаться тебя.
   - Но ты вспомни, как много значил для тебя Эверсли.
   - Я могу думать только о том, что значишь для меня ты.  Лотти,  перед
нашими глазами пример твоих родителей. Насколько  мудро  они  поступили!
Подумай, насколько идиллической была их совместная жизнь.
   - У нас такой не получится.
   - Почему?
   - Потому что мы другие. Ты скажешь мне, что у тебя  и  у  моего  отца
много общих черт. Но для идеального союза нужны две стороны,  а  я  могу
уверить тебя в том, что ничуть не похожа на свою мать.
   - Лотти, возвращайся ко мне. Выходи за меня  замуж.  Давай  начнем  с
того, с чего следовало начать много лет назад.
   - Не думаю, что это будет разумно.
   - Почему же?
   - Я бы вышла вновь замуж, если бы нашла идеал. Я помню, как  выглядел
союз  моих  родителей.  Я  слышала,  как  мой  отец  объяснялся  с  моей
матерью.., ничто меньшее меня не удовлетворит. Если такое невозможно,  я
предпочитаю свое нынешнее положение свободной и независимой женщины.
   - У тебя будет все, что ты хочешь.
   - Слишком поздно, Дикон.
   -  Никогда  не  бывает  слишком  поздно.  Ты   испытываешь   ко   мне
определенные чувства.
   - Да, надо признать.
   - Тебе становится легче, когда мы рядом. Я заколебалась.
   - Я.., я слишком хорошо тебя знаю.
   - Ты очень хорошо меня знаешь.  Когда  ты  меня  видишь,  твои  глаза
загораются.
   Он повернулся ко мне, обнял  меня  и  начал  целовать.  Мне  было  не
обмануть себя - я была взволнованна, мне хотелось ответить на его ласки,
хотелось, чтобы он целовал меня.., но я представила себе мать, ее голос,
ее слова, предупреждающие меня. Теперь, когда ее не было в  живых,  она,
казалось, стала мне еще ближе.
   Я резко оттолкнула его.
   - Нет, Дикон, - сказала я, - нет.
   - Теперь мы оба свободны, - напомнил  он.  -  Почему  же  нет?  Давай
начнем с того, что нам следовало сделать еще много лет назад.
   Я не заблуждалась относительно себя. Мне хотелось сдаться.  Я  знала,
что жизнь с Диконом будет похожа на азартную  игру,  и  хотела  попытать
счастья и сделать ставку. Но я все еще видела  мою  мать:  она,  как  бы
восстав из гроба, предупреждала меня, и столь живым был ее образ, что  я
не могла отмахнуться от него.
   - Ты сможешь найти себе подходящую пару в тех кругах,  в  которые  ты
вхож, - произнесла я. - Высший свет Лондона,  не  так  ли?  Какую-нибудь
богатую женщину, а?
   - Знаешь ли, некоторых материальных благ я уже сумел добиться.
   - Но тебе хотелось бы большего.
   - А кто может искренне сказать, что не хочет этого?
   - Уж, конечно, не Дикон.
   - Ну, если уж на то пошло, то и тебя тоже не назовешь бесприданницей,
- весело заметил он. - Уверен, твой отец, исключительно богатый человек,
не допустил бы этого. Кроме того,  тебе  причитается  часть  доходов  от
Турвиля.
   -  Я  вижу,  что  в  водовороте  страстей  ты  все-таки  не   упустил
возможности просчитать мою стоимость.
   - Ты  стоишь  дороже  бриллиантов,  которые  я  всегда  считал  более
ценными, чем рубины. Дело в том, Лотти, что я действительно люблю  тебя.
Я всегда любил тебя и всегда знал, что ты создана  для  меня,  -  с  тех
самых пор, как заметил очаровательное своевольное дитя, пылающее той  же
страстью, что и я. Неужели ты думаешь,  что  романтичные  обстоятельства
твоего рождения могли хоть как-то повлиять на мою любовь к тебе?
   - Нет, этого я не думаю. Преградой стал Эверсли.
   -  Грубо!  Грубо  и  банально.  Человек  совершает  одну-единственную
ошибку. Неужели он никогда не может заслужить за нее прощения?
   - Простить? Да. Но ошибка - если это  была  ошибка  -  забывается  не
столь легко.
   Теперь мое настроение резко изменилось. Как  только  он  заговорил  о
богатстве  моего  отца,  я  тут  же  вспомнила,  как  он   интересовался
поместьем, как задавал вопросы, как любовался им во время наших прогулок
верхом.
   Если я вновь выйду замуж, то  не  за  того,  кто  польстится  на  мое
богатство. И хотя я была уверена  в  том,  что  чувства  Дикона  ко  мне
действительно глубоки, одновременно я чувствовала, что  он  не  способен
отказаться от одновременной оценки выгод.
   Он желал меня. В этом я была уверена. Опыт жизни с Шарлем уже показал
мне, что такие желания длятся недолго,  а  когда  она  становятся  менее
пылкими, необходимо иметь твердое основание, на  котором  можно  строить
любовь - такую, какая существовала между моим отцом и матерью.
   Дикон