сь за руки и стали шептаться.
     В сердце Анни было много задора,  легкомыслия и великодушия.  Шептались
они очень долго и  убедительно,  я Мюргит столкнул лодку в ночную реку,  под
крупные звезды, и Анни, поплакав, села к рулю.


III

     В  раскрытое  окно  лился  гром  приморского города.  Похудевший Мюргит
печально смотрел на Анни,  а Анни,  стараясь не поддаваться унынию, смотрела
на мужа.
     - Нет  керосину,  -  сказал Мюргит,  -  сахару нет чаю,  хлеба,  мыла и
табаку. Положение наше ожесточенное, дружок Анни. Что бы продать?
     Анни ничего не ответила,  потому что в маленькой комнате не было ничего
для продажи.
     "Обменять новые башмаки на  старые,  -  думала Анни,  -  или продать их
совсем?  -  Она  вздохнула и  просмотрела на  маленькие свои ноги.  -  Опять
босиком?!"
     - Подожди-ка! - вдруг вскричал, вскакивая, Мюргит. Он кое-что вспомнил,
и в глазах его это было все же лучше,  чем ничего.  -  Анни, подожди меня, я
скоро вернусь.
     - Что ты задумал?
     - А вот увидишь.
     И он,  схватив шляпу,  бросился бегом на улицу.  А когда вернулся,  под
мышкой у  него торчал объемистый сверток,  который он  с  торжеством показал
жене.
     - Я выпросил это в долг у лавочника, - сказал он и стал говорить, что к
вечеру он все устроит. Анни, выслушивая его план, немного приободрилась, и у
нее появилась надежда, что вечером удастся поесть.
     В  этот же  день на площади у  фонтана остановилась пара молодых людей,
мужчина и  женщина.  У  мужчины на шее висел ящик.  С улыбкой посмотрев друг
другу в глаза и смущаясь,  они потупились и запели;  свежие, приятные голоса
их остановили некоторых прохожих.  Пропев несколько песенок о любви, цветах,
вине и веселье, человек с ящиком выступил вперед и сказал:
     - Купите, господа, счастье! Роль маленького попугая исполняет моя жена.
     И монеты, одна за другой, стали падать в шляпу Мюргита.


ПРИМЕЧАНИЯ

     Продавец счастья. Впервые - журнал "Аргус", 1913, Э 9.

     Жена  Пентефрия  (Потифара)  по  библейской  легенде  соблазняла Иосифа
Прекрасного.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Проходной двор



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Извозчик Степан Рощин выехал к Николаевскому вокзалу в семь часов утра,
встал от подъезда девятым и стал ждать. Сначала, как это всегда бывает перед
приходом поезда,  подъезд был пуст.  Потом,  вслед за  первой же  вынесенной
артельщиком картонкой,  запрыгали вниз со спин носильщиков тяжелые чемоданы,
ящики, портпледы; извозчики засуетились, бодря лошадей и выкрикивая:
     - Вот сюда, недорого свезу, пожалуйте.
     Рощину как  не  повезло при  выезде из  извозчичьего трактира "Пильна",
когда он, стукнувшись задним колесом о тумбу, повредил ось и пришлось чинить
ее,  потеряв час,  -  так и  теперь не повезло.  Вокруг него,  подпрыгивая в
колясках,  один  за  другим ехали в  гущу городских улиц обложившиеся вещами
приехавшие господа, а с той стороны подъезда, где стоял он, извозчиков брали
все  время так капризно и  туго,  что разъезд стал редеть,  а  Рощин все еще
стоял третьим по очереди.  Подходили не в очередь и к нему,  да все шантрапа
нестоящая:  один рядил в Гавань за рубль и,  сторговавшись, полез в кошелек,
после чего сказал, рассмотрев деньги:
     - Нет, восемь гривен, больше не дам.
     Рощин вспылил,  но  промолчал;  ругаться не позволяют,  и,  кроме того,
городовые номер записывают,  а  после в  участке нагайкой,  а  то  штраф или
номерную жестянку отберут.
     Этот  восьмигривенный  отошел,  носильщик,  бросив  Рощину  на  сиденье
чемодан какого-то старика в крылатке,  уже сказал адрес, но ничего не вышло,
барин другого нанял,  и  чемодан сняли.  А два раза было так,  что Рощин сам
заупрямился,  не хотел дешево ехать,  потом слышал, как другим те же господа
больше дали, уселись и покатили.
     Рощин  был  извозчик  невидный,   непредставительный,   сутуловатый,  с
красными от болезни глазами,  сидел он на козлах как-то не крепко, горбом, и
лошадь у него была пегая,  маленькая, мохноногая, грязная, с большой головой
на тощей шее;  словом, прохожий, видя Рощина в тылу какого-нибудь орловского
или ярославского парня,  с глазами навыкате и крутой грудью,  думал: "Старый
хрен, повезет плохо да еще ворчать будет, возьму пригожего Ваньку". По этому
ли всему или потому, что неудачливые дни бывают у всякого человека, Рощин от
вокзала поехал порожняком.  "На Знаменской стать, - подумал Рощин, - или еще
туда на  Фурштатскую или Шпалерную,  трамвай не  грохотнет,  нет-нет,  да  и
клюнет какой, не все господская шантрапа".


II

     Постояв на  углах и  у  подъездов попроще,  откуда не  гоняли швейцары,
Рощин,  вздохнув,  тронул  к  Летнему саду.  У  Рощина вчера  была  неполная
выручка, своих сорок копеек доложить хозяину пришлось, так что сегодня рубля
четыре непременно добыть было бы надо.
     "Незадача",  -  подумал Рощин,  когда  в  пятый,  шестой раз  барин  из
"самостоятельных",  пройдя мимо Степана,  взял поодаль стоящего извозчика по
набережной, меж поплавком и Летним.
     Все время мчались извозчики;  окидывая привычным взглядом восседающих в
колясках господ, Рощин механически отмечал про себя: "Этот - сорок копеек, с
бородой - шесть гривен, девчонка - за двадцать".
     Солнце поднялось выше,  наряднее, гуще и суетливее пошла уличная толпа,
стало пыльно и жарко, а за Невой, в крепости, прозвонили куранты.
     "Никак десять,  -  вздохнул Рощин,  -  и  никогда же  не бывало такого,
господи упаси".
     Прислушавшись,  стал  он  считать  и  насчитал  одиннадцать колокольных
ударов.
     - Одиннадцать,   -  сказал  Рощин,  почесывая  затылок,  -  копейки  не
заработал.
     Досадливое,   томительное  беспокойство  овладело  им.  Оглядываясь  по
сторонам  и  с  ненавистью конкурента сплевывая вслед  фыркающим щеголеватым
моторам,  Рощин, степенно похлестывая лошадь, выехал к Марсову полю, обогнул
его,  свернул  на  Моховую,  остановился  и,  загнув  полу  армяка,  вытащил
шерстяной кисет.
     - Вот, - пробормотал он, закуривая, - какие дела, без почина.
     Студент шел по тротуару,  зевая и щурясь. Рощин спохватился, удачная от
неудач мысль пришла ему в голову:
     - Садитесь, ваше степенство, - сказал он, - вот провезу.
     - Денег нет.
     - А без денег. Для почину, куда прикажете.
     - Нет, не хочу, - подумав и уходя сказал студент, - некуда торопиться.
     "Черт, вот черт, - подумал Рощин, - известно, с анбицией".
     Он стал размышлять о  сущности и  естестве жизни господской.  А  господ
видел Рощин на своем веку много, во всем городе, почитай, половина господ, и
никак ума не приложишь, чем эти господа существуют. Конечно, банки, конторы,
присутственные места и  все  такое,  там эти господа и  сидят.  С  другой же
стороны, господ как будто несоизмеримое множество. Одет в сюртучок, манишку,
сапоги чищены и  взгляд строгий -  господин,  иначе не  назовешь,  а  чем он
промышляет...
     - И вот сколько в Питере бар, - сказал Рощин, - так и во все конторы не
втиснешь, ан, втиснешь. Нет, не упоместятся, - сказал, вздохнув, он, - а чем
живут, поди же ты, все господа...
     Через  полчаса затосковал Рощин  о  седоке так  крепко,  что  дернул со
злости вожжами,  и  лошадь,  испуганно вздрогнув всем  телом,  стала  грызть
удила.
     - Извозчик! - крикнули с тротуара.
     - Я-с...  вот-с, - стремительно отозвался Рощин, перегибаясь с козел, и
даже  просиял:   перед  ним,   одетый  с  иголочки,   молодой,   краснощекий
здоровяк-барин помахивал нетерпеливо тросточкой.
     - По часам, - сказал барин, - согласен?
     - Хорошо-с,  рублик-с,  -  угодливо сказал Рощин,  -  а долго прикажете
ездить?
     - Там увидим.
     Барин вскочил, уселся и закричал:
     - Ну, пошел живо на Сергиевскую.
     Рощин снял шапку,  торопливо перекрестился,  дернул вожжами, и в тот же
момент пушечный гулкий удар раскатился над городом.
     "Двенадцать,  - подумал Рощин, - только бы сидел, да ездил, а пятерку я
выстребую".
     Седок был человек молодой, здоровый, с высоким лбом, безусый, с серыми,
близорукими, часто мигающими глазами.
     На  Сергиевской остановились чуть-чуть;  барин  подбежал  к  швейцару и
спросил что-то, на что, высокомерно дернув вверх головой, швейцар сказал:
     - Никак нет-с. Выехали.
     - А куда?
     - Это нам неизвестно.
     - Но,  поймите же...  -  начал седок и  вдруг,  как  бы  спохватившись,
отошел, вытирая платком лоб.
     "Нет, поездишь", - подумал Рощин.
     Седок стоял на тротуаре, опустив голову, затем сел.
     - Невский,  угол Морской, - сказал он в раздумьи и тотчас же крикнул: -
Нет-нет, пошел на Лиговку, да живее, смотри, номер двести тридцатый!
     "Эка  хватил",   -   подумал  Рощин,   послушно  завернул  и  помчался.
Отстоявшаяся лошадь бежала бойко, но по часам торопиться невыгодно, и Степан
пустил ее коночным шагом.
     - Извозчик, живее! - крикнул за спиною Рощина барин.
     Рощин прибавил рыси.  Через полчаса подъехали к месту,  барин, соскочив
на  ходу,  скрылся в  подъезде и  вышел  минут  через десять сердитый,  злым
голосом говоря:
     - Гороховая, 16.
     С Гороховой же заехали еще неподалеку -  на Офицерскую, Вознесенский, и
везде барин проводил времени пять - десять минут, выходя все более усталый и
бледный, и уже не торопил Рощина, а спокойно говорил:
     - Извозчик, поезжай теперь туда и туда.
     К  трем  остановились у  Английской набережной,  и  седок не  выходил с
полчаса.  Кроме Рощина,  у  подъезда стояли еще  извозчики,  один  знакомый,
Сидоров. Сидоров спросил:
     - Кого возишь?
     - А кто знает, сел по часам, рубль за час.
     - Давно?
     - Трешку наездил.
     - А не удерет?  -  зевнул Сидоров.  - Намедни возил я одного шарлатана,
бродягу,  да у Пяти Углов его и след простыл,  из магазина выскочил,  я и не
видал, когда.
     - Ну, - сказал Рощин, - видать, ведь... - Прибавил: - А черт его знает.
     Поддаваясь невольному беспокойству,  он  стал  смотреть на  ворота,  не
выйдет ли  седок в  ворота с  целью удрать,  но  в  этот момент он  вышел из
подъезда и, по рассеянности, стал садиться на другого извозчика.
     - Сюда, сюда, барин! - крикнул Рощин. - Куда ехать?
     - Куда ехать, - повторил седок.
     Рощин передернул плечами и усмехнулся: чудной барин.
     - Ты поезжай шагом,  - торопливо заговорил седок, - тихонько поезжай, я
тебе скажу.
     - Слушаюсь, - лениво и уже с оттенком пренебрежения ответил Рощин.
     Он проехал три фонарных столба,  думая:  "А кого посадил?  Попросить бы
расчету,  да в сторону, вдруг удерет? Лошадь запылилась и самому чаю охота".
Но,  подумав так, вспомнил, что два целковых еще взять хорошо. Было в унылом
лице седока,  в  нерешительных движениях его и  в голосе что-то возбуждающее
сомнение. Много таких есть, ездят, а за деньгами потом на другой день просят
приехать.
     - Что же  теперь будет?  -  тихо,  говоря,  по-видимому,  сам с  собой,
неожиданно сказал седок. - Да... - прибавил он и замолчал.
     Рощин подозрительно оглянулся.
     - Это насчет чего? - спросил он. - Адрес изволите?
     Седок не ответил,  он вдруг выскочил из коляски и  бросился стремглав к
тротуару.  Рощин замер от удивления,  барин же остановил какую-то барышню из
молодых,  стал трясти ей руку и  заговорил,  а  она поспешно отошла от него,
вскрикнув, тяжело дыша и блестя глазами. Рощин подъехал шажком ближе, но уже
ничего не услышал,  разговор кончился. Барышня, не оглядываясь, поспешно шла
вперед,  а седок,  махнув рукой,  остался стоять.  Наконец,  повернулся он к
Рощину разгоревшимся лицом и стал улыбаться,  смотря прямо извозчику в глаза
так, как слепые улыбаются наугад, - в какую попало сторону.
     "То ли пьян,  то ли как не в своем уме",  - подумал Рощин и, закряхтев,
сказал:
     - Ехать изволите?
     - Да,  -  стремительно ответил барин,  сел и, поворочавшись беспокойно,
сказал:
     - Ты вот что... да... на Караванную. Ты не торопись.
     "Этот конец доеду,  - подумал Рощин. - Рубля четыре вымотаю. Удерет он,
сердце у  меня за него болит.  За деньги свои вроде как он заездился.  Пущай
пока что".
     Лошадь трусила мелко,  понурясь,  Рощин вздремнул. За спиной было тихо,
седок больше не проронил ни слова, только на углу Невского сказал:
     - Куда ты? Направо держи.
     Рощин очнулся. Сверкнул раскаленный, жаркий Невский. Белые карнизы окон
бросали скудную тень.  Взад и  вперед мчались извозчики,  и  в  лице каждого
седока Рощин читал: полтинник, тридцать, четвертак, рубль.
     - Вот и приехали,  -  глухо,  как бы присмирев весь,  сказал седок.  Он
слез, медленно говоря:
     - Ты подожди, я, может, еще поеду.
     - А  деньги,  барин,  коли не поедете?  -  беспокойно спросил Рощин.  -
Четыре рублика.
     - Да, деньги.
     Барин полез в карман,  порылся в кошельке,  и Рощин заметил, что он еле
приметно покачал головой.
     - Сейчас, может быть... - Седок быстро повернулся и зашел в магазин.
     "Не удерет, - подумал Рощин, - из магазина-то как", - и, покосившись на
ворота,  у которых остановился, вспомнил, что это и есть тот самый проходной
двор,  куда  месяц тому назад скрылся господин,  по  виду вполне порядочный.
Снова тревога овладела извозчиком.  "Да ведь не во двор зашел,  - успокаивал
он себя, - из магазина сквозь стену не пролезешь!"
     Рощин закурил, вспоминая прежние удачные дни и мечтая о будущих.
     "Вот хорошо провезти рублика за два с  барышней на стрелку,  а оттуда в
ресторанчик да за простой -  рубль, да махнуть в "Аквариум" или "Олимпию", а
поутру на  тони.  И  все бы  так подряд,  до утра.  Десятка уж тут как тут".
Вспоминались ему  швыряющие  деньгами  пьяные  котелки,  манишки  грудастые,
пальцы с перстнями.  "Это все есть, не уйдет". Рощин повеселел, выпрямился и
вдруг увидел,  как из магазина,  куда зашел седок,  выскочил,  махая руками,
приказчик,  тут же  собралась кучка народа и,  расправляя усы,  устремился к
магазину городовой.
     Рощин не  успел тронуть вожжами,  чтобы подъехать и  расспросить в  чем
дело, как из толпы закричали:
     - Извозчик!
     Недоуменно мигая, приблизился он к толпе и остановился.
     - В больницу повезешь.  Эй, - крикнул городовой, пятясь задом, и что-то
с усилием вынес из дверей; ему помогал приказчик.
     Рощин  вздрогнул,  похолодел и  перекрестился.  На  руках  приказчика и
городового висел, согнувшись, повернув набок окровавленное лицо, седок.
     - Тут  же  леворвер купил,  -  сочувственно сказал  дворник  на  вопрос
любопытного прохожего, - оружейный магазин это.
     - Господин городовой...  - затосковав, сказал Рощин, - а кто мне деньги
- четыре я рубля выездил, пропадут, што ль? А за больницу-то?
     - Ты поразговаривай,  -  мстительно прошипел городовой, - я тебе дам, -
и, повернувшись к толпе, крикнул:
     - Расходись, чего не видали!
     В коляску,  торопясь,  укладывали мертвого седока; обхватив труп рукой,
сел полицейский, сказав неизвестно кому:
     - Череп навылет, тут доктора известные - гроб да земля.
     Еще не  опомнившийся от случившегося,  Рощин машинально дернул вожжами,
бормоча вполголоса:
     - В больнице продержут,  пропал день;  барина,  оно, конечно, жалко, да
своя ближе рубашка к телу,  ужо просить буду,  чтоб обыскали,  деньги пускай
дадут.  Подождал бы стреляться-то,  - сказал он, подумав, - или на леворверт
денег тебе не хватило?
     И, озлясь, больно стегнул лошадь.


ПРИМЕЧАНИЯ

     Проходной двор.  Впервые - журнал "Неделя "Современного слова", 1912, Э
232.

     "Аквариум", "Олимпия" - названия петербургских ресторанов.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Пассажир Пыжиков



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Пыжикова  словно  подтолкнуло  что-то;   он  протянул  руку,   коснулся
сваленных на  кожухе  поленьев  и  пробудился.  Плавно  подергиваясь,  шумел
колесами пароход;  на кожухе,  у трубы,  было жарко и темно. С высоты своего
ложа  лежавший  животом  вниз  Пыжиков  увидел  внизу,   в   проходе,   баб,
развязывающих узелки,  матроса,  загородившего проход с  фонарем в руках,  и
щелкающего чем-то помощника капитана.  Пыжиков хотел спрыгнуть, но раздумал,
матрос уже смотрел на  него охотничьим взглядом;  Пыжикову стало не по себе;
беспокойно и  стыдливо настроенный,  он принялся,  не отрываясь,  смотреть в
затылок помощнику,  скрепя сердце,  привел в  порядок одежду и сел,  спустив
ноги.  Помощник отдал вздыхавшей бабе  билет и,  чувствуя напряженный взгляд
Пыжикова, обернулся, подняв голову.
     - Ваш билет,  - сразу настраиваясь вызывающе, с протянутой кверху рукой
сказал помощник и посмотрел на матроса.
     - Я  билет  потерял,  -  давясь словами,  произнес Пыжиков,  держа руки
сложенными на коленях.
     Он  думал,  что  помощник  затопает ногами  и  пригвоздит его  к  месту
проклятиями,  матрос  загогочет,  а  бабы  всплеснут  руками,  но  этого  не
произошло. Помощник сказал:
     - Где он сел?
     - Усмотри за ими.  -  Матрос поболтал фонарем и прибавил: - Если билета
не имеешь, возьми.
     - Деньги есть?  -  спросил помощник.  Он и матрос любопытно смотрели на
Пыжикова.
     - Нет денег,  - упав духом, вполголоса сказал Пыжиков и сконфузился так
сильно,  что задрожали руки.  "Вот сейчас,  -  стрельнуло в голове, - сейчас
выругает".
     Баба, открыв рот, вздохнула, перекрестила подбородок, бормоча:
     - Господи Исусе.
     Пыжиков сидел  неподвижно,  все  больше пугаясь,  и  покорно смотрел на
низенького,  веснушчатого помощника,  думая,  что человек этот с такой хищно
вздернутой верхней губой и  белыми большими зубами,  должен быть  совершенно
жестоким.
     - Ссадить, - помолчав, сказал помощник и хотел идти дальше.
     Пыжиков,  гремя  поленьями,  спрыгнул с  кожуха,  обдергивая засаленную
жилетку.
     - Будьте так добры,  -  сказал он унылым голосом,  не надеясь и грустно
вздыхая, - провезите, пожалуйста; ей-богу, я первый раз... В Астрахани искал
места, нездоров.
     - Не могу,  -  быстро,  не оборачиваясь,  ответил помощник, - просите в
конторе.
     - Ну,  ей-богу,  что  же  мне  делать,  -  защищался Пыжиков,  -  разве
убудет... отец болен, прислал телеграмму, что же это? Пропадать надо...
     Помощник шел  сзади матроса с  фонарем;  матрос дергал спящих за  ноги,
говоря:
     - Билет, билет, господа, приготовьте билеты.
     Пыжиков замыкал шествие, причитал и просил.
     - А,  ну, господи... черт... хорошо, - сказал помощник, оборачиваясь, -
ладно, не ссадим.
     Пыжиков просиял,  порозовел,  улыбнулся взволнованно,  мотнул головой и
забормотал:
     - Вот спасибо...  Поверьте...  никогда в жизни... я не просил... Что же
делать?
     Приятно  ошарашенный  и  даже  согретый  душевно,   он  зашагал  назад,
остановился,  ликуя, у машины и стал счастливо смотреть, как отполированная,
сложная,  стальная масса выбрасывала тяжелые шатуны. Душа его успокаивалась,
а   бездушная  стальная  масса   казалась  ему   такой  славной  и   доброй,
согласившейся бесплатно везти его,  машиной.  Сон  прошел.  В  густо набитом
пассажирами третьем классе не было видно ни одной сидящей фигуры; в кухне на
столе храпел повар.  Взвинченный,  все еще чувствуя себя уличенным и жалким,
Пыжиков вышел наверх и сел у решетки, смотря в темноту.


II

     В  ветреной свежести