томобиль. Меня
переехали,  но,  несмотря  на  мои  крики,  негодяи  даже  не остановились и
умчались.  Я  лежу  с полчаса, ни один прохожий не показывался поблизости. Я
не могу встать и боюсь, не сломана ли у меня нога.
     - Держитесь за меня, - сказал я, подставляя плечо.
     Она  ухватилась  за  него, а я приподнял ее и поставил на ноги. Но лишь
ее подошвы коснулись земли, как она с криком села на мостовую.
     - Не  могу,  -  печально произнесла девушка, - у меня, должно быть, все
сломано. Оставьте меня!
     - Где вы живете?
     - На Зеленом канале. Я и отец. Он барочник и недавно пришел с грузом.
     - Послушайте,  -  сказал  я,  охваченный нежной жалостью и восторгом, -
позвольте  мне донести вас. Я силен, это не затруднит меня. А вы показывайте
мне дорогу.
     Не  откладывая  в долгий ящик, я взял ее на руки, как ребенка, и понес,
шагая возбужденными, быстрыми шагами.


II

     Я   был   молод,   поэтому,  надеюсь,  каждый  охотно  простит  мне  то
удовольствие,  с  каким  я прижимал к себе прелестную, бедно одетую девушку,
поднятую среди ночи на мостовой.
     Естественно,  что  я  был  в  своих  глазах  рыцарем.  Я  не чувствовал
тяжести:  бледная  головка  покоилась  на  моем  плече, а теплые гибкие руки
охватывали  шею, заставляя сердце биться скорее, чем всегда. Она стонала, но
меньше,  изредка  указывая  нужное направление. Подвигаясь таким образом, мы
выбрались  на  туманный темный берег городского канала, прорезающего кольцом
окраины  города.  Здесь  мне  в  первый  раз показалось нужным спросить, как
зовут мою новую знакомую, что я и сделал.
     - Лина, - сказала она, пытаясь улыбнуться.
     Я  начинал  уставать.  Черные  силуэты  барок  тянулись вдоль берега. Я
брел, спотыкаясь о доски и комья глины. Наконец, Лина сказала:
     - Здесь.  Стойте.  Видите  наклонную доску? Это - сходня. Идите по ней,
только осторожно, чтобы не упасть в воду.
     Доска  скрипела  и колебалась под моими ногами. Я сошел на палубу барки
и закричал, чувствуя, что руки мои деревенеют:
     - Эй, кто-нибудь!
     Мой  голос  замер  в  шуме  и  свисте  ветра.  Я ударил ногой в наглухо
закрытый  люк,  подождал  и  прислушался.  Неясный  скрип раздался под моими
ногами.
     - Это идет отец, - слабым голосом произнесла Лина, - сойдите с люка.
     Я  отошел  в  сторону,  и  в  тот же момент люк приподнялся, освещенный
изнутри  огнем  маленького  фонаря.  Фонарь  держал  мужчина  лет  сорока, с
суровым,  но  благообразным  выражением  лица,  одетый в клеенчатый костюм и
такую же шапку. Он приподнимал люк, тщательно осматривая меня.
     - Ваша дочь, сударь, - сказал я, - здесь и нуждается в помощи.
     - А!  -  вскричал  барочник. - Хорошо, сударь, давайте ее мне, я положу
ее  у  себя  в  каюте.  Дрянная девчонка! Ты у меня добегаешься до того, что
тебе свернут голову! Что с ней?
     Рассказывая,  я  передавал  в  то же время неподвижно лежащую девушку в
руки  отца. Он быстро схватил ее, сбежал вниз, повозился там несколько минут
и вернулся наверх.
     - Пожалуйте!  - сказал он. - Сойдите, вам следует обогреться; к тому же
в таких случаях не благодарят людей, оставляя их на улице.
     Он  посторонился,  пропуская  меня,  и  я, спускаясь по трапу, случайно
посмотрел  в  его круглые серые глаза. Они смотрели на меня как-то особенно;
усиленное  внимание к моим движениям чувствовалось в их неподвижности. Потом
сильный удар в голову свалил меня с ног; я вскрикнул и потерял сознание.


III

     Когда я очнулся, первым ощущением была боль в голове и сильный холод.
     Я  лежал  навзничь,  голый,  и  стучал  зубами  от холода. Лина, барка,
человек  в  клеенчатой  шляпе - быстро пронеслись и исчезли. Я выпустил град
проклятий  и,  пошатываясь,  встал  на  ноги.  Затем двинулся, ощупывая свою
тюрьму.  Запах  соломы  и  гниющего  дерева наполнял затхлый воздух, которым
дышал  я.  Ощупав стенки, я без труда пришел к заключению, что действительно
нахожусь  в  небольшой,  тесной  части  трюма,  похожей  формою  на  ящик  с
выпуклыми боками.
     Чувства,  которые  я  тогда  пережил,  были очень разнообразны. Главным
образом,  -  я краснел в темноте, вспоминая, как ловко одурачен мошенниками.
Я  проклинал  судьбу, барабанил ногами в пол и стены, но мертвая тишина была
мне   ответом.   Лишь  иногда  легкое  поскрипывание  руля  да  шорох  ветра
напоминали  мне,  что  я  отделен  от  свободного пространства какими-нибудь
двумя  дюймами  дерева.  Пока  я  пытался  собрать  воедино мысли и прийти к
какому-нибудь  заключению  относительно  ближайшего будущего, - новый резкий
звук  поразил меня и наполнил ужасом, от которого я затрясся и закричал, как
ребенок.  В мою коробку вливалась вода; невидимой бьющей струей падала она у
моих  ног,  обдавая тело холодными брызгами. В несколько секунд она достигла
моих  колен  и  продолжала подниматься все выше, сжимая голую кожу ощущением
страха  и  холода.  Итак,  мне  суждено  было  утонуть  здесь, подобно мыши,
попавшей  в  банку  с  водой.  Не  помня  себя  от  ужаса, я бросился искать
отверстие,  пропускавшее  воду, и скоро коснулся струи, толщиной, по крайней
мере,  в один обхват; она била из невидимого прохода на высоте моих глаз. Не
думая  и  не  соображая, я бросился в эту струю, пытаясь пролезть наружу, но
силой  воды  меня отбросило, как щепку. Нечего было и думать об этом. Тогда,
барахтаясь  по  пояс в воде, я решил так: лягу на спину и поднимусь вместе с
водою  до  потолка;  если трюм останется свободным у потолка хотя бы на один
дюйм,  я  смогу  продышать  несколько времени. Что будет потом, об этом я не
думал,  да  и  не  было  времени; конечно, даже и в этом случае я должен был
задохнуться  от  недостатка  воздуха, но когда смерть неизбежна, - так важно
прожить хотя бы несколько лишних минут.
     Вода  оглушала  меня:  ее  стремительный  шум и плеск звучали в тесноте
трюма  подобно тысяче барабанов. Я лег на спину; время, казалось, остановило
свой  бег, и те, вероятно, немногие минуты, которые прошли, пока пальцы моих
ног  не  встретили  потолка,  показались  мне столетиями тоски и ужаса. Вода
медленно  поднимала меня кверху; наконец, я толкнулся сразу лбом, коленями и
руками  в  липкий шероховатый потолок. Я был как бы зажат в огромном прессе,
верхняя  часть  которого  была  твердой,  а  нижняя - холодной и жидкой. Шум
прекратился.  Один  звук  наполнял  воду, - я говорю: воду потому, что почти
уже  не  оставалось  воздуха,  -  стук  моего  сердца. И вдруг разом исчезло
небольшое  пространство  между водой и потолком, - пространство, в котором я
вытягивал губы, ловя крошки воздуха. Я весь был в воде.
     Потом,  неделю спустя, я, вспоминая это ужасное приключение, понял, что
такое  -  инстинкт.  Совершенно  не  размышляя,  двигаемый безумным страхом,
задыхаясь  в  водяном мраке, - я нырнул, ухватился руками за края отверстия,
через  которое  трюм наполнялся водой, судорожно протиснулся в него и, почти
теряя  сознание, вынырнул на поверхность канала. Барка угрюмо чернела рядом.
Хозяева  ее,  устраивая  водяную ловушку, конечно, не могли предвидеть того,
что  произошло  со  мной.  Я  спасся  только  благодаря тому, что не лишился
чувств в момент наполнения водой трюма. Но это бывает не со всяким.
     Осмотревшись, я выплыл к противоположному берегу.
     - А потом? - спросил кто-то.
     - Потом?  -  сказал  доктор,  и  лицо  его  стало  задумчивым. - Потом,
конечно, нашлись люди, давшие мне одежду и доставившие меня домой.
     - А барка?
     - Полиция  не нашла той барки. Да и было темно, когда я принес девушку.
Все барки похожи одна на другую.
     - А Лина?
     - Лина?  Вот,  представьте  себе: я все-таки с удовольствием вспоминаю,
как  нес  эту  маленькую  злодейку.  И нет у меня к ней враждебного чувства.
Противоположности человеческой природы, милостивые государи!


ПРИМЕЧАНИЯ

     Барка  на  Зеленом канале. Впервые - журнал "Всемирная панорама", 1909,
Э  27.  Под  заглавием  "Ловушка  для крыс" - газета "Петроградский листок",
1916,  9-10  сентября. Печатается по сборнику "Огонь и вода", М., Федерация,
1930.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Белый шар



     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


     Первый удар грома был оглушителен и резок, как взрыв.
     Разговор  оборвался.  Сантус,  сохраняя  запальчивое  выражение лица, с
каким  только  что  перешел  к  угрозам,  сжал  рукой  свою длинную бороду и
посмотрел  на  расстроенного Кадудара так, как будто гром вполне выражал его
настроение,   -   даже  подкреплял  последние  слова  Сантуса,  разразившись
одновременно. Эти последние слова были:
     - Более - ни одного дня!
     Кадудар  мог  бы  сравнить  их  с молнией. Но ему было не до сравнений.
Срок  взноса арендной платы минул месяц назад, между тем дожди затопили весь
урожай. И у него не было никакого денежного запаса.
     Как  всегда,  если  один человек сказал что-нибудь непреложно, а другой
потерял   надежду   найти  сколько-нибудь  трезвое  возражение,  длится  еще
некоторое время молчаливый взаимный разговор на ту же тему.
     "Злобное,  тупое  животное!  -  подумал Кадудар. - Как мог я заставлять
себя   думать,  думать  насильно,  что  такой  живодер  способен  улыбнуться
по-человечески".
     "Жалкий  пес!  -  думал  Сантус.  -  Ты  должен знать, что меня просить
бесполезно.  Мне  нет  дела  до того, есть у тебя деньги или нет. Отдай мое.
Плати  аренду  и  ступай вон, иначе я выселю тебя на точном основании статей
закона".
     Второй  удар грома охватил небо и отозвался в оконном стекле мгновенным
жалобным  звоном. Волнистые стены туч плыли стоймя над лесом, иногда опуская
к  земле свитки тумана, цепляющиеся за кусты, подобно клубам дыма паровозной
трубы.  Налетел  хаос  грозы.  Уже  перелетели  с края на край мрачных бездн
огненные  росчерки  невидимого  пера,  потрясая  искаженным  светом мигающее
огромное  пространство. Вверху все слилось в мрак. Низы дышали еще некоторое
время  синеватыми  просветами,  но  и это исчезло; наступила ночь среди дня.
Затем  этот хлещущий потоками воды мрак подвергся бесчисленным, непрерывным,
режущим  глаза  падениям  неистовых  молний,  разбегающихся  среди  небесных
стремнин   зигзагами   адских  стрижей,  среди  умопомрачительного  грохота,
способного,  казалось,  вызвать  землетрясение.  В комнате было то темно, то
светло,   как   от   пожара,   причем  эта  смена  противоположных  эффектов
происходила  с  быстротой  стука часов. Кадудару казалось, что Сантус скачет
на своем стуле.
     - Серьезное дело! - сказал он, беря шляпу. - Закройте окно.
     - Зачем? - холодно отозвался Сантус.
     - Это гроза не шуточная. Опасно в такой час сидеть с раскрытым окном.
     - Ну,  что же, - возразил Сантус, - если меня убьет, то, как вы знаете,
после меня не остается наследников. Ваш долг исчезнет, как дым.
     Вексель  все  еще  лежал на столе, и Кадудар резонно подумал, что здесь
наследники  ни при чем. Действительно, порази Сантуса гром, ничего не стоило
бы расправиться с этим клочком бумаги. Просто Сантус подсмеивался.
     - Я  не понимаю вас, - сказал Кадудар и сделал шаг к двери. - Мне не до
шуток. Прощайте.
     - Останьтесь,  -  сказал  Сантус,  -  хотя  ваш  дом близко, но в такую
погоду вы подвергаетесь серьезной опасности.
     - Пропадет долг? - язвительно спросил Кадудар.
     - Совершенно верно. А я не люблю терять своих денег.
     - В  таком  случае я доставлю вам несколько неприятных минут, - Кадудар
открыл  дверь.  -  Пусть я промокну, как собака, но под защитой вашего крова
оставаться я не хочу.
     Он  замер.  Небольшой  светящийся  шар, скатанный как бы из прозрачного
снега,  в  едва уловимом дыме электрической эманации, вошел в комнату - мимо
лица  Кадудара.  Его  волосы  трещали  и  поднялись  дыбом  прежде, чем ужас
запустил  зубы  в  его  сердце.  Шар  плавно  пронесся  в  воздухе, замедлил
движение  и  остановился  над плечом Сантуса, как бы рассматривая человека в
упор, не зная еще, что сделать, - спалить его или поиграть.
     Сантус  не  шевелился  так же, как не шевелился и Кадудар: оба не имели
сил  даже  перевести  дух,  внимали  движению  таинственного шара с чувством
конца.  В  комнате  произошло  нечто  непостижимое. За дверцей буфета начало
звенеть,  как  если  бы  там  возилась  человеческая  рука.  Дверной  крючок
поднялся  и  опустился.  Занавеска  взвилась  вверх,  трепеща, как от ветра;
неясный,  мучнистый  свет  разлился по всем углам. В это время шар был у ног
Сантуса,  крутясь  и  передвигаясь,  как солнечное пятно колеблемой за окном
листвы.  Он  двигался с неторопливостью сытой кошки, трущейся о хозяина. Вне
себя,  Сантус  двинул рукой, чтобы убрать стоявшее возле него ружье, но, как
бы  поняв  его  мысль,  шар  перекатился  меж ног и занял сторожевую позицию
почти у приклада.
     - Кадудар, - сказал дико и тихо Сантус, - уберите ружье!
     Должник  помедлил  не  долее  трех  биений  сердца, но все же имел силу
помедлить, в то время как для Сантуса эта пауза была равна вечности.
     - Отсрочка, - сказал Кадудар.
     - Хорошо. Полгода. Скорей!
     - Год.
     - Я не спорю. Бросьте ружье в окно.
     Тогда,  не  упуская  из  вида  малейшего  движения  шаровидной  молнии,
описывающей  вокруг ног Сантуса медленные круги, все более приближающие ее к
магнетическому  ружью, Кадудар, весь трясясь, перешел комнату и бросил ружье
в  окно.  В  это время он почувствовал себя так, как если б дышал огнем. Его
правая  рука,  мгновенно,  но  крепко  схватив со стела вексель, нанесла ему
непоправимые повреждения.
     Казалось,   с   удалением   предмета,  способного  вызвать  взрыв,  шар
погрузился  в  разочарование. Его движение изменилось. Оставив ноги Сантуса,
он  поднялся,  прошел  над столом, заставив плясать перья, и ринулся в окно.
Прошло  не  более  вздоха, как из-под ближайшего холма раздался рванувший по
стеклам и ушам гром, подобный удару по голове. Молния разорвалась в дубе.
     Встав,  Сантус принужден был опереться о стол. Не лучше чувствовал себя
и Кадудар.
     - Все? - спросил Сантус. - Вы довольны?
     - Дайте  вексельный  бланк,  -  спокойно  ответил  Кадудар,  -  я  - не
грабитель.  Я  перепишу  наш  счет на сегодняшнее число будущего года. Таким
образом, вы сохраняете и деньги и жизнь!


ПРИМЕЧАНИЯ

     Белый  шар.  Впервые  - журнал "Товарищ Терентий" (Свердловск), 1924, Э
8.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Борьба со смертью



     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 4 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------


I

     - Меня  мучает  недоделанное  дело, - сказал Лорх доктору. - Да: почему
вы не уезжаете?
     - Любезный   вопрос,   -   медленно   ответил   Димен,   сосредоточенно
оглядываясь.  - Кровать надо поставить к окну. Отсюда, через пропасть, виден
весь  розовый снеговой ландшафт. Смотрите на горы, Лорх; нет ничего чище для
размышления.
     - Почему  вы  не уезжаете? - твердо повторил больной, взглядом заставив
доктора обернуться. - Димен, будьте откровенны.
     Лорх  лежал  на спине, повернув голову к собеседнику. Заостренные черты
его  бескровного лица, обросшего лесом волос, выглядели бы чертами трупа, не
будь  на  этом лице огромных, как бы вывалившихся от худобы глаз, сверкающих
морем  жизни.  Но  Димен  хорошо знал, что не пройдет двух дней, - и болезнь
круто покончит с Лорхом.
     - Мне  здесь  нравится,  -  сказал  Димен.  - Меня хорошо кормят, я две
недели дышу горным воздухом и быстро толстею.
     Лорх  с  трудом  поднес  к  губам папиросу, закурил и тотчас же бросил:
табак был противен.
     - Меня  мучает  недоделанное  дело,  -  повторил Лорх. - Я расскажу вам
его. Может быть, вы тогда поймете, что мне надо знать правду.
     - Говорите, - сердито отозвался Димен.
     - На  днях  приедет  Вильтон.  В  его руках все нити новой концессии, я
лично  должен  говорить  с  ним.  Если  я не смогу говорить лично, важно, не
откладывая, подыскать надежное лицо. Меня не испугаете. Да или нет?
     - Третий  день  вы  допрашиваете  меня, - сказал доктор. - Ну, я скажу.
Вы, Лорх, умрете, не позже как через два дня.
     Лорх  вздрогнул  так,  что зазвенели пружины матраца. Он взволновался и
сразу   еще   более   ослабел  от  волнения.  Стало  тихо.  Доктор  с  лицом
потрясенного   судьи,  объявившего  смертный  приговор,  -  встал,  хрустнул
пальцами и подошел к окну.
     Больной едва слышно рассмеялся.
     - Вильтон,  положим, не приедет, - насмешливо сказал он, - и нет у него
никакой  концессии.  Но  я  узнал,  что  нужно.  Кровать действительно можно
переставить к окну.
     - Вы сами... - начал Димен.
     - Сам, да. Благодарю вас.
     - Наука бессильна.
     - Знаю. Я хочу спать.
     Лорх  закрыл  глаза. Доктор вышел, распорядился оседлать лошадь и уехал
на  охоту.  Лорх  долго  лежал  без движения. Наконец, вздохнув всей грудью,
сказал:
     - Какая гадость! Просто противно. Какая гадость - повторил он.


II

     Лорх  заснул и проснулся вечером, когда стемнело. Он не чувствовал себя
ни хуже, ни лучше, но, вспомнив слова доктора, внутренне ощетинился.
     - Еще  будет  время  размыслить обо всем этом, - сказал он, придавливая
кнопку звонка. Вошла сиделка.
     Лорх сказал, чтобы позвали племянника.
     Его  племянник,  широкий  в  плечах,  немного  сутулый  молодой человек
двадцати  четырех  лет,  в  очках на старообразном, белобрысом лице, услышав
приказание дяди, сказал недавно приехавшей сестре:
     - По-видимому, Бетси, мы выиграли. Ты уже плакала у него?
     - Нет.  - Бетси, дама зрелого возраста, торговка опиумом, находила, что
слезы - большая роскошь, если можно обойтись и без них.
     - Нет,  я не плакала и плакать буду только постфактум. Завещание в твою
пользу.
     - Как знаешь. Я иду.
     - Ступай. Намекни, что я хотела бы тоже увидеть его сегодня.
     Вениамин сильно потер кулаком глаза и ласково постучал в дверь.
     - Войди, - сурово разрешил Лорх.
     Вениамин,  страдальчески  играя  глазами, подошел к постели, вздохнул и
сел в прямолинейной позе египетских сидящих статуй.
     - Дядя!  Дядя!  -  усиленно  горько  сказал он. - Когда же, наконец, вы
встанете? Ужас повис над домом.
     - Слушай, Вениамин, - заговорил Лорх, - сегодня я говорил с доктором.
     Он  приостановился.  Вениамин  заблаговременно  поднес  руку  к  очкам,
чтобы,  сняв  их  в  патетический  момент  -  ни раньше, ни позже, - оросить
слезами платок.
     Лорх смотрел на него и думал:
     "У  малого  три  любовницы,  - две - наглые, красивые твари, а третья -
дура.  Сам  он  - прохвост. Он подделал три моих векселя. Меня он ненавидит,
согласно   его   речи  в  Спартанском  клубе.  Сколько  получил  он  за  это
выступление  -  неизвестно,  но  сплетен  развел порядочно и провалил меня в
окружном списке. Для такой компании мой миллион - короткая жвачка".
     - О!  Надеюсь,  доктор...  Дядя!  Вы  спасены?!  -  с  натугой вскричал
племянник.
     - Подожди. Мне жалко вас, - тебя, милый, и Бетси, очень жалко...
     - Дядя!  - разученно зарыдал Вениамин, - скажите, что этого не будет...
что вы пошутили!
     - Нисколько. Вы должны примириться с судьбой.
     - Боже мой?!
     - Да.
     - Итак - примириться?! Родной и дорогой дядя...
     - Хорошо,  спасибо. Я хочу сказать, что моя болезнь прошла спасительный
кризис,