ужно что-нибудь еще?"



        "Александр Степанович Грин. Происшествие в квартире г-жи Сериз"



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


                                                    "Мало на свете мудрецов,
                                               друг Горацио".

                                                           Шекспир наизнанку


        "I"

     Калиостро не  умер;  его смерть выдумали явно беспомощные в  достижении
высших истин рационалисты.  Во времена Калиостро или,  вернее,  в  ту эпоху,
когда великий человек этот стоял на виду, рационалисты были еще беспомощнее.
У  них накопилось кое-что,  правда:  Ньютоново яблоко,  Лавуазье и т.п.,  но
какими  пустяками  казалось  это  в   сравнении  с  циклопическими  знаниями
знаменитого  Калиостро!   Ламбаль   и   Прекрасная  Цветочница  своевременно
убедились в  них*.  Итак,  рационалисты,  эмпирики и  натуралисты смертельно
завидовали Калиостро,  бессмертному и  неуязвимому в  своей мощи.  Они ловко
использовали то  обстоятельство,  что  гениальный итальянец встретил ледяной
прием  в  столице  нашего  отечества,   а  двор  Екатерины,  воспитанный  на
малопитательном для ума смешении юмориста Вольтера с стеклоделом Ломоносовым
и  футуристом Тредьяковским,  не  мог  усвоить всей  ценности знаний  своего
великого гостя.
     ______________
     * Принцесса Ламбаль,  подруга Марии-Антуанетты, зверски убитая во время
сентябрьских убийств.  Прекрасная Цветочница -  прозвище девушки из  народа,
посаженной   на    раскаленные   острия   пик   санкюлотов   по   приказанию
Теруан-де-Мерикур, любовницы Марата. Смерть обеих была предсказана Калиостро
в 1789 году.

     Неуспех Калиостро приписали его бессилию,  а  отсюда заключили,  что он
смертен.  Никто,  правда,  не видел его гроба, но общий голос решил: "помер,
где-нибудь;   тайно,   стыдливо  помер;   помер,   как  пить  дать".  И  это
рационалисты! Но он, как сказано, не погрешил этим.
     Калиостро,  наскучив колоссальным театром истории,  кою  наблюдал около
пяти тысяч лет, оставил мудрую Клио и удалился на одну из Гималайских вершин
- Армун,  затерянную в  обширных джунглях.  Это  произошло в  1823 году.  На
Армуне  Калиостро занялся  чистым  знанием:  постижением начала  вселенной -
занятие,  малопонятное игроку  на  биллиарде или  ялтинскому проводнику,  но
единственное,  на  чем  мог сосредоточить теперь пламя своего ума Калиостро,
знающий  все.  Воспитанник халдейских  жрецов,  основатель масонских  лож  и
сенешал Розенкрейцеров,  - он не очень-то стеснялся на Армуне с покорной ему
материей.  Сложное,  непреодолимое движение его воли мгновенно перевело идею
предметов в первооснову материи;  она, забушевал, приняла послушные формы, и
на снеговой вершине Армуна сверкнул, как выстрел, мраморный дворец, застыв в
законной неподвижности веса и трех измерений.


        "II"

     В  конце  июля  1914  года  большой  пантакль  Соломона,   лежавший  на
письменном столе  Калиостро,  издал  тихий звон  и  на  краях его  вспыхнули
голубые пятна тусклого,  как  сумерки,  света.  Это указывало на  сотрясение
мирового  эфира.  Заинтересованный Калиостро  посмотрел в  овальное  зеркало
Сведенборга и увидел символы огромной войны,  предсказанной Сен-Жерменом еще
в 1828 году.  Множество других признаков подтверждало это:  резец из горного
хрусталя,  укрепленный над девственным пергаментом,  писал знак Фалега, духа
планеты Марс;  неподвижно висевший в воздухе цветок Мира завял, и тень крови
пала на благородное чело бюста Агриппы.
     Согласно договору,  заключенному лет  триста  назад  между  Калиостро и
десятью сефиротами,  элементалами Белой  магии,  -  Калиостро мог  постигать
смысл текущих событий и  развитие их  не иначе,  как совершив предварительно
акт Добра,  направленный против Самоэля,  духа яда и смерти.  Вспомнив это и
горя  желанием  проникнуть  в  разум  событий,  он  немедленно  приступил  к
действиям.
     - Мадим,  Цедек, Шелом-Иезодот, - тихо сказал он, - ко мне! Моя мысль -
моя воля!
     Погас свет,  и  тотчас в глубоком мраке наметились гигантские очертания
трех сефиротов;  контуры эти колебались,  светились -  напряглись,  получили
непроницаемость, вес, тело, дыхание - и пол скрипнул под их ногами.
     Цедек  был  сефирот прямоты,  Мадим  -  страшной силы,  Шелом-Иезодот -
разрушителем оснований, то бишь принципов.
     - Цедек,  разбей воздух на запад, - сказал Калиостро, - Мадим, уничтожь
пространство,  а ты,  Шелом-Иезодот,  как самый ленивый, получишь более всех
работы. Разрушь мое принципиальное равнодушие к судьбе людей!
     Вновь  вспыхнул  свет;   фантомы  исчезли;  беззвучный  ураган  молнией
пролетел от Армуна к Бельгии;  пространство пало, воздух исчез полосой в сто
футов,  а непоколебимое равнодушие Калиостро сменилось доброй улыбкой. И вот
первое,  что  увидел он  в  стране горя и  что должно было послужить взяткой
сефиротам за единение с Разумом событий, именуемым Ацилут.


        "III"

     В  маленькой,  но  чистой  квартире,  соблазнительно уютной и  светлой,
сидела в  кресле ушедшего под  форты  мужа  маленькая госпожа Сериз.  Опишем
наружность ее, которая понравилась Калиостро: чистый, правильный лоб, мягкий
профиль,  темнорусые волосы,  нежный рот и все нежное. Взгляд ее темных глаз
был важный и милостивый, и светилось в нем порядочно некой хорошей глупости,
что извинительно,  так как юной женщине этой было всего двадцать лет.  Глаза
ее  были вчера заплаканы,  а  сегодня остались в  них  следы слез -  тяжесть
ресниц.
     Госпожа Сериз  занималась вот  каким делом:  она  читала роман,  судьба
героев которого напоминала ее судьбу;  в этом романе Альберт Вуаси тоже ушел
на войну и  у него тоже была жена.  Разумеется,  г-жа Сериз сделала эту жену
собой, а господина Вуаси - господином Сериз. В процессе чтения вздумалось ей
загадать  следующее:   если  Вуаси  благополучно  вернется,   то   и   Сериз
благополучно вернется,  а  если Вуаси неблагополучно вернется,  то  и  Сериз
последует его примеру.  С  пылкостью,  свойственной любви и молодости,  г-жа
Сериз  тотчас  же  уверовала в  гадание  и  гадала  уже  триста  пятнадцатую
страницу,  как вдруг, перевернув ее, увидела карандашную надпись, выведенную
нем-то на переплете:  "Дико и некультурно вырывать страницы; на это способен
только немец; стыдитесь, неизвестный вырыванец!"
     Увы!  последние страницы были вырваны!  А  г-жа Сериз и  не подозревала
этого!  Гадание,  таким образом,  кончалось на следующих словах: "Шатаясь от
усталости,  Альберт Вуаси  обнажил палаш  и  кинулся к  по...".  Дальше  шла
вышеупомянутая справедливая надпись.  Г-жа  Сериз  топнула обеими  ножками и
едва не заплакала.  Что произошло с  Вуаси?  И  к чему кинулся он,  к какому
такому "по...".  Если это -  пороховой погреб - от Вуаси мало чего осталось.
Если -  по...лку,  то  он  тоже не  выстоял один против сотен людей.  Если -
по...гибели,  то...  каждый понимает,  что это значит и  не следовало писать
такой глупый роман.
     Видя огорчение госпожи Сериз, Калиостро, стоя на вершине Армуна, мыслью
приказал явиться новому взводу сефиротов.  То были:  Бина, сефирот Разумного
действия,  Хесед, сефирот Сострадания и Нэтцах - Стойкость победы. С крыльев
их  сыпался свет,  их  глаза заботливо смотрели на  Калиостро,  повиновались
которому они охотно и без капризов.
     - Я  думаю,  -  сказал Калиостро,  -  я  думаю нечто,  что  должно быть
исполнено. Моя мысль - мое приказание!
     Тотчас же сефироты прониклись его желаниями и скрылись.  Бина, исчезая,
усмехнулся:  ему нравилось интересное поручение. В мгновение, столь быстрое,
что оно не было даже временем,  он принял вид Альберта Вуаси и  явился перед
г-жой  Сериз,  которая к  этому  моменту была  лишена  Калиостро способности
изумляться -  на время визита Бины. Ее состояние допускало теперь, незаметно
для нее самой, принимать как должное все, что бы она не увидела.
     - Здравствуйте,  г-жа Сериз!  -  сказал Вуаси-Бина,  оправляя гусарский
ментик, - "...следнему неприятельскому солдату".
     - Г-н  Вуаси!  -  строго заявила г-жа  Сериз.  -  Вы  исчезли с  триста
пятнадцатой страницы,  хотя  должны были  гнать,  что  я  гадаю на  вас.  Вы
исчезли, оставив это страшное "по...".
     - Так,  -  сказал Вуаси-Бина.  - Я кинулся к последнему неприятельскому
солдату и взял его в плен.
     - Так ли, г-н Вуаси?
     - Да, это так. Поверьте, мне лучше знать: ведь я герой того романа, что
лежит на вашем столе.  Впоследствии,  когда вам попадет в руки второй, целый
экземпляр этой книги, вы почувствуете ко мне полное доверие.
     - Значит, вы благополучно вернулись?
     - Чрезвычайно благополучно.  Настолько благополучно,  что  советовал бы
некоторым дамам гадать на мою особу, - в известных целях.
     Г-жа  Сериз покраснела и  стала кашлять.  Она  покашляла с  минуту,  не
более, но так выразительно, что Бина-Вуаси счел долгом помочь ей.
     - Г-н Сериз, конечно, здоров, - сказал он. - Он вернется.
     - Вы думаете?
     - Я знаю это. Ему ворожила очаровательная бабушка будущих своих внуков.
     Г-жа Сериз,  в  виде благодарности,  заинтересовалась положением самого
Вуаси.
     - Так вы, значит, женились на мадемуазель Шеврез?
     - Как полагается.
     - По любви?
     - Да.
     - И были ей хорошим мужем?
     - Сударыня, - возразил Вуаси-Бина, - автор в противном бы случае не сел
бы писать роман.
     Г-жа Сериз растроганно протянула ему руку.  Но окончился срок сефирота:
материя,  коей был облечен он,  распалась в ничто,  и рука женщины встретила
пустоту и вернулось изумление.
     - Что это?  -  сказала она,  вздрагивая.  -  Я,  кажется, слишком много
думала об этом романе.  С кем говорила я?  Ах,  тоска,  тоска! Был здесь г-н
Вуаси или нет? Если он был, то уход его не совсем вежлив.
     Она  томилась,   и  тут  начал  работать  Хесед,  коему  поручено  было
рассмешить г-жу Сериз,  это во-первых,  и внушить ей Радостную уверенность -
во-вторых. Сефирот оживил фотографию г-на Сериз, стоявшую на каминной доске.
Как  только взгляд г-жи  Сериз  упал  на  этот  портрет -  с  ним  произошли
поразительные, странные вещи: левая рука ловко закрутила черный, молодой ус;
один  глаз  комически подмигнул,  а  другой стал вращаться непостижимым,  но
совершенно не безобразным образом,  и  г-жа Сериз окаменела от удивления.  А
глаз все подмигивал,  ус все топорщился,  и было это так нежно и смешно, что
г-жа Сериз,  не выдержав,  расхохоталась. Этого и добивался Хесед; тотчас же
он проник в  доступное в  эту минуту сердце женщины и  Радостная уверенность
была с ней. Конечно, она долго протирала глаза, когда портрет успокоился, но
это ничего не сказало ей; она бессильна была решить - было то, что было, или
же  было  то,  чего  не  было?  Так  гениальный  Калиостро  распорядился  ее
сознанием.


        "IV"

     Третий  сефирот,  Нэтцах,  очутился  на  гребне  бельгийского  окопа  и
тщательно поймал своею крепкой,  как  алмаз,  рукой штук  девять шрапнельных
пуль,  готовившихся пробить г-на  Сериз.  Он так и  остался при нем,  щелкая
время от  времени пальцем по некоторым весьма назойливым гранатам и  бомбам.
Сефироты, как и люди, нуждаются в отдыхе; отдых Нэтцаха, когда он предавался
ему,   состоял   в   том,   чтобы   портить  неприятельские  материалы.   Он
трансформировал взрывчатые вещества,  делая из  пороха нюхательный табак,  -
тогда при выстреле все чихали,  и  чихали так долго,  что уж  никак не могли
взять  верный прицел;  или  забивал пулеметы сжатым ветром,  отчего пули  их
летели не далее трех шагов.
     Много поднялось к  небу душ с  поля сражения,  но  не было среди них ни
одной немецкой души.  "Есть ли душа у немца?" -  размышлял сефирот.  Оставим
его  решать этот  вопрос:  мы  уже  решили.  Есть,  но  она  в  пятках и  не
показывается.
     Калиостро посмотрел в  зеркало Свенденборга и  увидел,  что  приказания
выполнены.  Тогда он взглянул наверх,  к  высокому потолку,  где в  сумерках
снегового вечера тихо  плавали чудесные лилии Ацилут -  Мира  сияния.  Лилии
издавали тонкий,  прекрасный аромат,  и  аромат этот  был  Разум событий,  и
Калиостро погрузился в  него.  Каждому открыт Разум событий,  кто поступает,
как поступил Калиостро, но немногие знают это.
     Вокруг  вершины Армуна  бушевала метель.  К  огромному зеркальному окну
дворца  подошел  каменный баран;  гордые,  голодные глаза  его  выразительно
смотрели на Калиостро, а на великолепных рогах белел снег.
     - Ступай,  дикий,  ступай, - сказал Калиостро, - немного вниз и немного
налево! Там есть еще довольно травы.
     Баран исчез,  и  был  ему по  его бараньему положению -  травяной кусок
хлеба.
     Так  жил  могущественный Калиостро  на  пике  горы  Армун,  в  северном
Индостане,  где  никогда и  никто  не  видел его.  Все,  описанное здесь,  -
истинно,  и  в  заключение можем  мы  привести одну  из  семи  тайных молитв
Энхеридиона, читаемую по воскресеньям:
     "Избави меня,  Господь,  свое  создание,  от  всех душевных и  телесных
страданий, прошедших, настоящих и будущих. Дай мне, по благости твоей, мир и
здоровье и яви свою милость мне, слабому твоему созданию!"


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Происшествие в квартире г-жи Сериз.  Впервые -  журнал "Аргус", 1914, Э
22. Печатается по изд.: А.С.Грин. Загадочные истории. Пг., 1915.
     Лавуазье, Антуан, Лоран (1743-1794) - французский химик.
     Мария-Антуанетта  (1755-1793)  -  французская  королева,  казненная  по
постановлению трибунала во время Великой французской буржуазной революции.
     Эмпирики  -   последователи  учения,   признающего  опыт   (чувственное
восприятие) единственным средством достоверного познания.
     Клио -  в древнегреческой мифологии одна из девяти муз, покровительница
истории.
     Халдейские жрецы -  жрецы из Вавилонии,  правившие ею в 625-537 гг.  до
н.э.
     Сенешал - королевский дворецкий во Франции V-VIII веков.
     Розенкрейцеры   -    члены   возникших   в    XVII   веке   в    Европе
религиозно-философских тайных обществ, слившихся впоследствии с масонами.
     Агриппа  -  Марк  Випсаний  Агриппа  (ок.  63-12  до  н.э.)  -  римский
полководец,  строитель  многих  сооружений в  Древнем  Риме  -  водопровода,
Пантеона и др.
                                                                    Ю.Киркин



        "Александр Степанович Грин. Племя Сиург"



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     - Эли Стар!  Эли Стар!  -  вскрикнул бородатый молодой крепыш,  стоя на
берегу.
     Стар  вздрогнул и,  спохватившись,  двинул рулем.  Лодка  описала дугу,
ткнувшись носом в жирный береговой ил.
     - Садись,  -  сказал Эли  бородачу.  -  Ты  закричал так громко,  что я
подумал, не хватил ли тебя за икры шакал.
     - Это потому, что ты не мог отличить меня от дерева.
     Род сел к веслам и двумя взмахами их вывел лодку на середину.
     - Я не слыхал ни одного твоего выстрела, - сказал Стар.
     Род ответил не  сразу,  а  весла в  его руках заходили быстрее.  Затем,
переводя взгляд с линии борта на лицо друга, выпустил град быстрых, сердитых
фраз:
     - Это идиотская страна,  Эли. Здесь можно сгореть от бешенства. Пока ты
плавал взад и  вперед,  я  исколесил приличные для  моих ног  пространства и
видел не больше тебя.
     - Конечно,  ты помирился бы только на антилопе,  не меньше, - засмеялся
Стар. - И брезговал птицами.
     - Какими птицами?  -  зевая,  насмешливо спросил Род. - Здесь нет птиц.
Вообще нет ничего.  Пусто,  Эли. Меня окружала какая-то особенная тишина, от
которой делается не по себе. Я не встречал ничего подобного. Послушай, Стар,
если мы повернем вниз, будем сменяться в гребле и изредка мочить себе головы
этим табачным настоем, - Род показал на воду, - то через два часа, выражаясь
литературно,  благородные очертания яхты прикуют наше внимание,  а  соленый,
кровожадный океан вытрет наши лица угольщиков своим воздушным полотенцем. Мы
сможем тогда,  Эли,  выкинуть эти омерзительные жестянки с вареным мясом. Мы
сможем переодеться,  почитать истрепанную алжирскую газету,  наконец, просто
лечь спать без москитов. Эли, какое блаженство съесть хороший обед!
     - Пожалуй,  ты прав, - вяло согласился Стар. - Но видел ли ты хоть одно
животное?
     - Нет.  Я  тонул в  какой-то зеленой каше.  А  стоило мне взобраться на
лысину пригорка -  конечно,  полнейшая тишина.  К  тому же  болезненный укус
какого-то проклятого насекомого.
     - Ты не в духе и хочешь вернуться, - перебил Эли. - А я - нет.
     - Глупости,  - проворчал Род. - Я думал и продолжаю думать, что пустыня
привлекательна только для желторотых юнг, бредящих приключениями.
     - На  палубе  мне  еще  скучнее,  -  возразил Стар.  -  Здесь  все-таки
маленькое разнообразие.  Ты  посмотри хорошенько на эти странные,  свернутые
махры листвы,  на нездоровую,  желто-зеленую пышность болот.  А этот сладкий
ядовитый дурман солнечной прели!
     - Вижу,  но не одобряю, - сухо сказал Род. - Что может быть веселее для
глаз ложбинки с орешником, где бродят меланхолические куропатки и лани?!.
     - Послушай,  -  нерешительно проговорил Эли,  -  ступай,  если  хочешь.
Возьми лодку.
     - Куда? - Род вытаращил глаза.
     - На яхту. - Стар побледнел, тихий приступ тоски оглушил его. - Ступай,
я приду к ночи.  Спорить бесполезно,  дружище,  - у меня такое самочувствие,
когда лучше остаться одному.
     Вопросительное выражение глаз Рода сменилось высокомерным.
     - Насколько я  понимаю  вас,  сударь,  -  проговорил он,  свирепо махая
веслами, - вы желаете, чтобы я удалился?
     - Вот именно.
     - А вы будете разгуливать пешком?
     - Немного.
     - Хм!  -  задыхаясь от переполнявшей его иронии,  выпустил Род. - Так я
вам вот что сообщу,  сударь:  в  гневе я  могу убить бесчисленное количество
людей и животных. Бывали также случаи, что я закатывал пощечину какой-нибудь
мало  естественной личности только  потому,  что  она  не  имела  чести  мне
понравиться.  Я  могу при  случае стянуть платок у  хорошенькой барышни.  Но
бросить вас одного на съедение гиппопотамам и людоедам - выше моих сил.
     - Я поворачиваю. - сухо сказал Стар.
     - Никогда!   -  вскрикнул  Род,  стремительно  ударяя  веслами,  причем
конечное "да" вылетело из его горла наподобие пушечного салюта.
     Стар вспыхнул, - в эту минуту он ненавидел Рода больше, чем свою жизнь,
- и  круто  повернул  руль.   Через  несколько  секунд,  в  полном  молчании
путешественников,  лодка  шмыгнула  носом  в  колыхающуюся массу  прибрежных
водорослей и остановилась. Стар спрыгнул на песок.
     - Эли,  - с тупым изумлением сказал огорченный Род, - куда ты? И где ты
будешь?
     - Все равно.  - Стар тихонько покачивал ружье, висевшее на плече. - Это
ничего; дай мне побродить и успокоиться. Я вернусь.
     - Постой же,  консерв из грусти!  - закричал Род, кладя весло. - Солнце
идет к закату. Если ты окочуришься, что будет с яхтой?
     - Яхта моя,  -  смеясь,  возразил Эли.  -  А  я -  свой.  Что можешь ты
возразить мне, бородатый пачкун?
     Он  быстро  вскарабкался  на  обрыв  берега  и  исчез.   Род  изумленно
прищурился, подняв одну бровь, другую, криво усмехнулся и выругался.
     - Эли,  -  солидно,  увещевательным тоном заговорил он, встревоженный и
уже решившийся идти по следам друга,  -  мы,  слава богу, таскаемся три года
вместе на  твоей проклятой скорлупе,  и  я  достаточно изучил