. Ф.Мелисс". Ну, что же,
все ясно. Однако решительный человек этот Мелисс.
     Оба собеседника замолкли, находясь под тяжелым впечатлением прочитанной
газетной статьи. Вдруг Ганимед тявкнул несколько раз тоном спокойной угрозы.
Фингар подошел к окну.
     - Посмотрите, Юнг, не Камбон ли это?
     - Нет,  -  рассмотрев проходящего под окном человека,  сказал Юнг, - не
думаю.  Тигры  не  появляются "между прочим".  Но  того  же  материка,  надо
полагать.
     Проходивший под окном человек был очень высокого роста,  узкоплечий,  с
мертвеннно бледным лицом,  бешеным, как бы застывшим взглядом бесцветных, но
сверкающих  глаз,   массивной  нижней  челюстью  и  челкой  на  лбу.  Одежда
рыночно-щегольского покроя отличалась пестротой... Он прошел.
     - Ганимед лаял на него,  - сказал Юнг. - Вот отличная мысль, - прибавил
он: - вам, господин Фингар, следовало бы тряхнуть стариной.
     Сухое,  монашеское лицо  Фингара притворилось непонимающим,  хотя мысль
Юнга была вполне естественна: кузнецу - ковка, охотнику - охота.
     - Выследите Камбона, - пояснил Юнг.
     Фингар задумался.
     - Конечно,  -  сказал он,  -  с Ганимедом я сделал бы это. Ох! Двадцать
тысяч! Решетка или орел.
     Он бросил монету, упавшую орлом вверх.
     - Пошли!  -  решительно заявил Фингар.  Весь  трепет охотничьей страсти
проснулся в  его  старом теле;  он  выпрямился,  помолодел;  даже  закрыл на
мгновение глаза.  В душу вошли:  ночной сумрак лесов, неизвестность, тишина,
опасность... далекий полет пули.
     - Редкая дичь! - сказал он и принялся собираться.


II

     Диана Мелисс с  повязкой на голове сидела в  дальнем углу гостиной,  ее
брат  поместился против  охотника,  лицом  к  лицу;  Юнг,  подойдя к  стене,
рассматривал картины.
     Девушка, подперев голову рукой, внимательно слушала. В ее лице, умном и
твердом,   сквозило  нечто,  относящее  ее  к  высшей  расе,  -  той  самой,
представители которой имеются во всех национальностях и сословиях,  - короче
говоря - интеллигентность, лишенная предрассудков.
     Филипп, человек науки, но экспансивный и вспыльчивый, говорил охотнику:
     - Если город может терпеть такое положение вещей,  черт с  ним!  Что за
кошмар?! Я не хочу этого! Однако с чего вы начнете?
     - С собаки,  - сказал Фингар, взглядывая на девушку. - Ганимед бродит у
подъезда и ждет меня. Я хочу спросить вас, сударыня, три раза о трех вещах.
     - Спрашивайте.
     - Какова наружность Камбона?
     - Он невысокого роста,  шатен,  глаза навыкате,  откинутый узкий лоб, в
ушах серьги, тонкий, горбатый нос.
     - Еще: на какой улице и в каком доме вы получили этот удар кастетом?
     - Номер дома (как мне сказали потом) 81, улица Горы.
     - Нет ли чего-либо особенного в его голосе?
     - Нет.  Голос у него обыкновенный,  но когда говорит -  сильно и хрипло
дышит.
     Наступило молчание. Филипп с любопытством рассматривал охотника.
     - Вы, конечно, вооружились? - спросил он, смотря на карманы Фингара.
     - Конечно.  Я ведь не птицелов. Хорошая шомпольная одностволка стоит за
дверью вашей квартиры.
     - А револьвер?
     - Ну!  Я охотник;  мне нужно ружье. Камбон, однако, не слон, а на гиену
ходят даже с дробовиком. Мы пошли, Юнг.
     - Условие в силе, - сказал Филипп.
     - Разумеется. До свиданья.
     Охотники попрощались и  вышли.  В  полицейском бюро,  куда  Фингар счел
необходимым зайти,  их  встретил  замкнутый  человек  в  мундире;  его  очки
выглядели, как пушки.
     - Билет на право охоты, - сказал Фингар.
     - Объясните, какой билет.
     - По Камбону; это нужно мне на всякий случай. Короче говоря, агентурный
значок.
     - Будет ли толк?  А откровенно говоря, если будет, напьюсь. - Человек в
мундире схватил обе руки Фингара и так потряс их, что раскраснелся.
     - Одно условие,  -  заявил Фингар,  -  смотреть сквозь пальцы. Все-таки
рискую и я.
     - Делайте, что хотите.
     Получив значок,  Фингар спрятал его  под  бортом куртки.  На  улице  он
сказал Юнгу:
     - Теперь - по следу, и да поможет нам Диана, богиня моего спорта.
     Юнг вспомнил другую Диану.  У  нее была белая повязка на голове.  За ее
спиной стояла тень мальчика, зарезанного ударом ножа для пробы оружия.
     Ганимед, солидно перебирая лапами, трусил впереди.


III

     Пока Фингар не приблизился к подъезду дома 81 на улице Горы - он еще не
чувствовал себя вполне охотником. Но лишь только Юнг, шедший впереди, открыл
тяжелую, темную дверь и придержал ее, пропуская Фингара, - старик испытал ту
особенную,  сладкую,  сосущую тяжесть в сердце,  какую переживал каждый раз,
погружаясь в опасные камыши, убежище тигра. На звонок вышел швейцар. Узнав в
чем  дело,  покосившись слегка при этом на  торчащее за  спиной Фингара дуло
ружья,  он  молча  открыл дверь  пустой квартиры,  где  Камбон издевался над
человеком.
     Ганимед вбежал  прежде  всех,  подняв  кверху  умную  мордочку с  видом
запыхавшегося квартиронанимателя.  Он  чувствовал,  что  его не  зря привели
сюда, и несколько суетился, не зная точно, с чего начать поиски.
     Фингар  осмотрелся.  Пустые  комнаты  с  раскрытыми  окнами  были,  как
казалось Юнгу, лишены каких бы то ни было следов печального происшествия, но
Фингар думал иначе. Он пристально рассматривал пол, стараясь определить хотя
одно  место,  где  ступала нога Камбона.  Лощеный паркетный пол  везде ровно
блестел,  на нем не было ни пыли, ни сора, перемещение частиц которого, хотя
бы малейшее, дало бы в руки Фингара нить следа. Так рассматривая пол, прошел
он от двери к окну, взглянул на подоконник и хмыкнул.
     - Вот след! - сказал он подошедшему Юнгу. - Вот его лапа.
     Оба нагнулись.  Легкий слой пыли, осевший на белой краске, был слизан в
одном месте прикосновением чьей-то большой руки.
     - Камбон хлопнул ладонью по подоконнику или оперся,  - сказал Фингар. -
Однако это,  может быть, чья-нибудь и другая рука. Например, швейцара, когда
он открывал окна.
     - Да, - согласился Юнг, - след гадательный, и это не то.
     - Не то, - Фингар задумался. - Собственно говоря, проще было бы пустить
Ганимеда по  невидимому для нас,  но  существующему в  этой комнате следу...
Здесь два следа: Камбона и девицы Мелисс: догадается ли бедная собака, какой
из  них  нам  требуется?   В  этом  вся  штука.  Она  может,  собачонка,  по
бесхитростности своей, привести нас в квартиру на Лернейский фонтан, 21. Все
же ничего больше не остается, как сыграть втемную. Ганимед!
     Собака, подбежав к Фингару, заиграла хвостом.
     - Ищи! - сказал охотник, показывая рукой на пол. - Ищи! Тут, тут, тут!
     Ганимед обнюхал пол вокруг ног Фингара,  изредка взглядывая на хозяина,
как бы  стараясь угадать,  по  глазам человека,  нужный ему запах.  Наконец,
что-то  решив  про  себя,  Ганимед,  с  опущенной мордой,  неторопливо рыся,
выбежал  на  улицу  и  повернул  в  противоположную от  Лернейского  фонтана
сторону.
     - Догадался!  - сказал Фингар, с умилением смотря на собаку. - Милая ты
моя собака, Ганимед эдакий!


IV

     Упорно  держась одного,  раз  выбранного среди  тысячи  других  уличных
запахов,  невидимого воздушного следа Камбона,  Ганимед, изредка оглядываясь
на Фингара,  еще реже -  поворачивая назад ради проверки, - весьма уверенно,
почти в прямом направлении пересек город стремясь к глухим окраинным улицам,
где  множество трактиров,  кабаков и  дешевых кофеен заставили его  забегать
почти в  каждый из  этих  притонов Юнг  и  Фингар,  молча входя за  собакой,
обращали на себя пристальное угрюмое внимание посетителей. Разом стихал шум,
в углах шептались,  вполголоса бормоча угрозы,  люди неизвестного звания,  с
опухшими от вина лицами.
     Если Юнг  и  смущался несколько,  то  Фингар не  замечал ничего,  кроме
хвоста Ганимеда исчезающего по  временам под  стульями,  чтобы  отрицательно
тявкнув,  выскочить вновь  на  улицу.  Охотник  казался неутомимым.  Мелкими
старческими шажками спешил он  за  начинающей горячиться собакой из  улицы в
улицу,  из переулка в  переулок,  изредка лишь вспоминая о Юнге и приветливо
кивая  ему  с  выражением  уверенности в  дальнейшем.  Тем  временем  солнце
опустилось за крыши, и мостовые поблекли.
     Место,  где находились теперь Юнг и  Фингар,  являло собой нескончаемый
ряд деревянных заборов,  скрывающих огороды и  пустыри Ганимед остановился у
одной из  полуразвалившихся калиток,  с  визгом бросился он на нее,  царапая
когтями доски  Фингар  нажал  щеколду.  Как  только  в  калитке образовалось
достаточно свободного пространства,  Ганимед  стрелой  бросился  в  него,  и
Фингар снял  ружье.  Пока собака бежала к  ясно видимой уже  дичи,  охотники
рассмотрели следующее.
     Пространство за  калиткой было  огромным,  заросшим сорными  травами  и
полевыми цветами пустырем,  в  дальнем конце которого,  в  углу двух заборов
стоял по косившийся грязный одноэтажный домик напоминающий сторожку. Правее,
на холмистом возвышении,  виднелась беседка, заросшая диким виноградом перед
ней  за  круглым,  врытым в  землю столом,  сидели три  человека.  Стаканы и
бутылки указывали на способ времяпрепровождения.  Заходящее солнце в  тумане
жары,  бросало на  беседку и  холм ясный,  золотой свет,  и  лица всех трех,
сидящих за столом,  были,  несмотря на расстояние, видны довольно отчетливо.
Фингар сразу узнал Камбона.
     Ганимед  с  сердитым  торопливым  лаем  взбирался  на  холм.   Товарищи
хулигана,  прыгнув через невысокий за бор,  исчезли; догадливость и трусость
не изменили им и в хмелю. Камбон, казалось, колебался; тем временем охотники
были от  него совсем близко,  он,  встав и  опершись руками о  стол,  угрюмо
смотрел на  прыгавшего во круг него Ганимеда.  Юнг,  с  револьвером в  руке,
прямо шел на Камбона, но Фингар опередил его.
     - Пуля в  лоб или руки кверху!  -  закричал Фингар,  и Юнг не узнал его
голоса -  голос звенел,  как у молодого. Камбон, вынув револьвер, отступил к
забору,  выстрелив два раза в собаку, припадавшую в момент выстрела к земле.
Камбон был пьян, но хитер.
     - Подождите,  - хрипло, задыхающимся голосом сказал он. - Я сдаюсь. - И
он  вскинул вверх  руки,  тотчас  же  повернувшись спиной к  охотнику;  руки
Камбона упали на край забора, и тело с быстротой кошки скакнуло вверх.
     - Он уйдет! - сказал Юнг.
     Фингар выстрелил.  Камбон с  пробитым затылком упал к забору,  в густую
траву.
     - Прочь,  Ганимед!  -  крикнул старик  разозленной,  рвущейся на  врага
собаке.
     Он повернул мертвого лицом вверх.
     - Не  думайте,  -  сказал он  взволнованному Юнгу,  -  что это случайно
удачный выстрел.  Случалось,  что я попадал пулей и в ласточку. Ну, а теперь
Зурбаган  может   не   опасаться  более   этого   нового  Джэка-Потрошителя.
Наконец-то! - Фингар хлопнул себя по лбу.
     - Что именно? - задумчиво спросил Юнг.
     - Вспомнил я,  вот сейчас вспомнил, что сказал этому одеколонному Цейсу
тридцать лет тому назад при переправе у  Ахуан-Скапа.  Как же!  Я ему сказал
следующее: "паучок вы, а не человек, вот что". На "паучка"-то он и обиделся.
Правду говоря,  он  очень походил на  это насекомое -  такие же были у  него
тоненькие-тоненькие, предлинные ножки!


ПРИМЕЧАНИЯ

     Охота на хулигана.  Впервые -  журнал "Аргус", 1915, Э 6. Печатается по
изд.: А.С.Грин. Полн. собр. соч., т. 11, Л., Мысль, 1928.
                                                                    Ю.Киркин



   Александр Степанович Грин
   Покаянная рукопись



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 3. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 19 апреля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


I

     Пишу  сии  строки 10-го  октября 1480 года от  рождества господа нашего
Иисуса Христа. Наступило по благословению божию время покаяться и признаться
в совершенном мною неслыханном преступлении.
     Измученный укорами совести,  взял я и очинил это перо, дабы все знали о
гнусном и  корыстном поведении звонаря церкви  св.  духа,  ныне  добровольно
предающего себя палачу.
     Описывая ход событий,  ранее свершенных,  расскажу о них,  как бы лично
мной  узренных,  дабы  уяснили себе читающие сие,  сколь велико благородство
слуги герцога Поммерси Ганса Пихгольца и сколь черна подлость моя -  звонаря
Валера Оствальда.


II

     Множество  дождливых  и   ветреных  туч  скрывало  над  крышами  города
Амстердама свод небесный, когда герцог Поммерси, уличенный в заговоре против
моего  отечества,  вынужден был  ночью  бежать  из  своего  дома,  бросив на
конфискацию все  имущество и  захватив лишь  ящик с  бриллиантами,  кои,  по
ценности их,  достигали до  суммы  в  пятьсот тысяч талеров.  Карета ожидала
герцога  за  городом,  и  он  в  сопровождении  телохранителя  своего  Ганса
Пихгольца спешил, закутавшись в плащ, пересечь площадь Ратуши.
     Ганс,  человек сорока пяти лет от роду, беспримерно преданный герцогу и
его  семейству,  проживавшему в  Дувре,  был как телохранитель весьма удобен
своей  физической силой.  Он  убивал  ударом кулака лесного кабана и  мог  с
легкостью подавать на  второй этаж постройки двенадцатидюймовые бревна.  При
всем этом Ганс был тихий, примерно вежливый человек, но мог съесть много и с
удовольствием,  так что, присев однажды в Бремене к котлу, изготовленному на
десять ландскнехтов, опустошил его самолично в малое время.
     Ящик был спрятан на груди у герцога,  человека старого и хилого, а Ганс
шел впереди с палкой.  Углубившись в переулок,  заметили беглецы,  что некие
перебегающие тени закрывают узкий проход,  окружая путников.  Ганс и  герцог
остановились.  Поммерси вытащил пистолет,  но,  не решаясь стрелять, дабы не
привлечь внимания стражи, что было ему более невыгодно, чем даже грабителям,
ограничился шпагой.


III

     Пятнадцать вооруженных кинжалами и  рапирами человек бросились на Ганса
и герцога.  Герцог,  защищая жизнь и имущество,  сражался отчаянно,  успешно
ранив двух или трех из нападавших.  Схватка происходила в  полном молчании -
слышались лишь звуки ударов и падения тел.  Наконец,  свет потайного фонаря,
направленный прямо в глаза герцога, ослепил его, и он, нанеся неверный удар,
упал, сам пробитый длинной рапирой. Герцог вскрикнул:
     - Ко мне, Ганс!.. - и лишился сознания.
     То  видя,  Ганс,  бросив считать врагов и  опасаться их направленных на
него ударов, обезумел от бешенства, что делало его сокрушительным, как таран
или пушечное ядро.  Быстро схватив за  плечи двух ближайших разбойников,  он
стукнул их  лбами,  отчего произошла мгновенная смерть и  трупы повалились к
его ногам.  Затем вырванным из мостовой камнем он убил еще трех, а остальные
разбежались.  Тогда,  склонившись над  умирающим герцогом,  Ганс услышал его
слова,  сказанные так  тихо,  что  сомневаться в  скором конце  благородного
Поммерси было немыслимо:
     - Ганс,  ради  господа нашего  Иисуса Христа,  сохрани алмазы для  моей
осиротевшей семьи.
     Ганс заплакал и,  видя,  что герцог,  судорожно содрогаясь,  мучается в
преддверии смерти, тихо спросил:
     - Где спрятать их?
     Однако,  не  получив  ответа,  признал скорбную действительность,  взял
спрятанный на груди герцога ящик с  бриллиантами и  поспешил ко мне,  Валеру
Оствальду, звонарю церкви Св. духа.


IV

     Теперь,  к  ужасу и  стыду своему,  я  должен признаться,  что Ганс был
старым моим другом.  Я  часто посещал его,  равно и он меня.  Таким образом,
направился он ко мне, в местность уединенную и глухую, на краю города.
     Я спал, когда легкий стук в окно, заставивший стекло треснуть, разбудил
меня.  Взяв свечу,  я  вышел через притвор к  двери.  Отомкнув ее,  увидел я
Ганса, белого лицом как воск, с окровавленными руками.
     - Скорей,  скорей! - шепнул он. - Пропусти меня. Беда. Все пропало, и я
пропал...
     Видя  его  смятенным,  я  быстро закрыл дверь  и  потащил Ганса в  свое
помещение,  где он  прежде всего попросил вина.  Быстро осушив кружку,  Ганс
сказал:
     - Валер, гроша не стоит теперь моя жизнь... Вот что случилось...
     И он рассказал описанное перед тем мною.
     - Ради бога,  спрячь у себя пока вот это, здесь все имущество погибшего
герцога.  Меня же  будут разыскивать,  поэтому я  не  смею держать при себе.
Спрячь.
     И Ганс раскрыл передо мной ящик, откуда при слабом пламени свечи хлынул
такой блеск алмазного пожара, что я, грешный человек, задохнулся от испуга и
жадности.
     - Постой, - сказал я, - постой, Ганс... Дай мне подумать.
     Но  я  думал уже  лишь о  том,  как завладеть сим несметным богатством.
Дьявол (не к ночи будь помянут сей общий враг) помогал мне.  И вот - о горе!
- я послушался дьявола. Ничего не стоило обмануть простодушного Ганса.


V

     - Слушай, - сказал я после долгого, весьма долгого молчания, - спрятать
нужно в такое место,  где уж не нашли бы никак.  Кто знает, не проследили ли
тебя  те,  кому это  нужно,  и  не  ждут ли  они  стражи,  дабы отнять ящик?
Поспешим, ты должен помочь мне.
     Сказав это,  я встал и сделал знак Гансу следовать за мной. Мы вышли на
витую лестницу,  устроенную внутри колокольни,  и  поднялись к угрюмо высоко
над нами висевшим колоколам.
     - Вот видишь этот большой колокол?  -  сказал я Гансу. - Если привязать
ящик к петле языка внутрь, то кто бы мог подумать, что бриллианты висят там?
Тем  временем ты  тайно проберешься в  Дувр и  сообщишь об  этом осиротевшей
семье.  Кто-либо,  посланный семьей,  посредством условного знака, о коем мы
подумаем,  даст знать мне,  что сим заслуживает доверия, и я вручу ему ящик.
Но,  не желая брать ящик сей лично в  руки и  лезть с  ним наверх,  дабы,  в
случае пропажи хотя одного камня,  не подозревали меня,  - прошу тебя самого
выполнить укрепление ящика внутри колокола.
     Ганс обнял меня и поцеловал,  и я,  как Иуда, без краски в лице обратно
поцеловал его.  После того я  приставил к  купольной балке,  на  коей висели
колокола, лестницу длиной в 50 футов, поближе к краю колокола, и Ганс, держа
ящик в зубах, полез наверх.
     Волнение мое  было столь сильно,  что  я  сдерживал рукой сердце.  Лишь
таким хитроумным способом мог я убить Ганса; иначе же, как бы я ни подступал
к  нему,  он  убил бы  меня первый.  Размышляя,  волнуясь и  приготовляясь к
решительному  шагу,   смотрел  я,   задрав  голову,  слабо  различая  Ганса,
повисшего, обхватив ногами язык, внутри колокола.
     - Готово,  -  сказал он,  -  я привязал ящик ремнем из сырой кожи очень
крепко.
     Тогда я  быстро отнял лестницу.  Нога Ганса,  ища  ступеньку,  шарила в
воздухе с усилием, от которого сжалось мое сердце, но я был тверд.
     С подлостью настоящего злодея, не узнавая сам своего голоса, я сказал:
     - Дорогой друг мой Ганс,  лестница убрана...  Я хочу,  чтобы эти алмазы
были моими...  Ты  повисишь,  устанешь,  упадешь на  всю  высоту колокольни,
сквозь все ярусы...  и разобьешься в лепешку.  Прости, господи, твою душу, а
ты прости мою, ибо я слаб и не осилил искушения. Прощай!
     С этими словами,  при глубоком ужасном молчании сверху, я, чувствуя над
своей головой ликующую погоню всех адских сил,  сбежал вниз и  сел у  себя в
сторожке,  ожидая услышать гул  падения тела,  чтобы  вытереть затем кровь в
притворе,  свезти труп  в  ручной тележке к  протекавшей вблизи реке  и  там
утопить его.


VI

     Не знаю, сколько прошло времени, когда я, пылая в огне страха, жадности
и тревоги,  услышал хотя гулкий,  но странный звук падения некоего предмета.
Осветив пол,  увидел я  противу дверей лежащее на плитах нечто,  наполнившее
меня по ближайшем рассмотрении безумным восторгом.  То был ящик с  алмазами:
по-видимому,  желая подкупить меня,  Ганс  бросил его.  Мог  ли  я,  однако,
отпустить Ганса? Нет! Мне угрожала бы смерть от его разъяренных рук.
     Взяв ящик,  я  услышал далеко наверх