Жип стиснул зубы.  Трепет,  похожий на зуд и смех,  проникал во все его
существо.  Его  горе,  мучившее его бессонницей и  тяжелыми ночными слезами,
казалось,  нашло  себе  выход в  притаившемся неистовстве атмосферы.  Он  не
боялся, а наоборот, замер в бессознательном ожидании немедленного и грозного
разрешения.
     - Марш домой! - проворчал старик. - С богом плохие шутки. Это за грехи,
слышишь, Риоль?
     Охваченный отчаянием,  он сразу осунулся и  медленно шагал с непокрытой
головой по  дороге,  изредка останавливаясь,  чтобы бросить на запад взгляд,
полный тоски и  страдания.  Риоль шел следом,  испуганный,  молчаливый;  Жип
замыкал шествие.
     В  полях,  заворачивая и  свивая метелками верхушки кукурузных стеблей,
уже  крутились маленькие,  сухие вихри.  Восток тонул в  ранних сумерках,  и
сумрачно скрипели деревья, кланяясь обреченным полям.
     - Риоль, - сказал Жип, - ты, конечно, поспешишь к Мери? Передай ей, что
я озабочен ее участью не менее, чем своей. Всем нам грозит смерть.
     Юноша с тоской посмотрел на брата.
     - Ее не тронет,  -  убежденно проговорил он.  -  Мы -  другое дело. Мы,
может быть, заслуживаем наказания. А она?
     - Риоль, - быстро проговорил Жип, - ты знаешь - мне весело.
     Риоль вспыхнул. Поведение брата казалось ему предосудительным.
     - Веселись,   -   сдержанно  сказал  он,  прибавляя  шагу,  потому  что
налетевший порыв ветра толкнул его в спину.  -  Мне жалко людей.  Жип, - что
будет с ними?
     - Ничего особенного. Поотрывает головы, снесет крыши.
     - Жип!  Безбожник! - закричал Энох, оборачиваясь и потрясая заступом: -
Я проломлю тебе череп и наплюю на то,  что ты мне сын! Какой черт вселился в
тебя?
     - Бежим! - простонал Риоль. - Бежим. Слышите, слышите?!
     Далекий ревущий гул обнял землю. Энох остановился, ноги его подкосились
и задрожали. Ему казалось, что тысячи поездов летят изо всех точек горизонта
к центру, которым был он.
     - Бежим! - подхватил он.
     И  все  трое  пустились стремглав к  видневшейся невдалеке крыше фермы,
дыша, как загнанные, очумелые лошади.


        "II"

     Первый удар  циклона со  стоном и  лязгом рванул землю,  замутив воздух
тучами земляных комьев, сорванными колосьями и градом мелкого щебня. Ревущая
ночь слепила, валила с ног, била в лицо. Жип лег на землю ничком и некоторое
время пытался сообразить, в каком направлении лежит ферма. Затем, сдвинув на
лицо шляпу,  решил,  что лучше и безопаснее остаться пока здесь, в поле, где
нет стен и твердых предметов.
     - Отец! Риоль! - вскричал он, пытаясь рассмотреть что-нибудь.
     Разноголосый вой  бешено прихлопнул его  слова,  точно это был не  крик
человека,  а стон мухи.  Крутящаяся тьма неслась над спиной Жипа.  Он встал,
повинуясь безумию воздуха и чувствуя,  что неудержимое возбуждение организма
толкает его двигаться,  кричать,  что-то  делать.  Но в  тот же момент,  как
подстреленный,  хлопнулся в дорожную пыль и покатился волчком,  инстинктивно
защищая лицо.  Идти  было  немыслимо.  Он  лег  поперек дороги,  упираясь то
ногами,  то руками,  в то время, как вихрь перебрасывал его по направлению к
ферме.
     Так  прошло несколько минут,  после  которых все  тело  Жипа  заныло от
ссадин и ударов о почву.  Временами он думал,  что наступает конец мира, все
умерли и только он, Жип, еще борется с безумием воздуха. Попав в канаву, Жип
заметил,  что циклон несколько ослабел. Быть может, то был случайный, ничего
не значащий перерыв -  трагедии,  но ветер дул ровно, с силой, не угрожающей
пешеходу смертью или полетом в воздухе.
     Жип сделал попытку - встал и, с усилием, но устоял на ногах. Вихрь гнал
его вперед, не давая остановиться. Он пробежал несколько саженей и с размаха
ударился локтем о  что-то твердое.  Быстрее молнии другая рука Жипа обвилась
вокруг невидимого предмета: это был столб или дерево.
     - Улица, - сказал Жип, задыхаясь от вихря.
     Теперь его самым мучительным желанием было отыскать Мери живую или лечь
рядом с  ее  трупом.  Жип побежал в  сторону,  тыкаясь о  разрушенные стены;
непонятная,  почти  ликующая  ярость  руководила его  движениями.  Это  было
временное безумие,  восторг ужаса, но все совершающееся вокруг казалось Жипу
давно ожидаемым и почему-то необходимым.
     - Мери! - кричал он, падая и вскакивая, - Мери! Риоль!


        "III"

     Катастрофы полны неожиданностей, и крутящая сумятица ощущений в сердцах
людей не  дает  им  времени вспомнить впоследствии фактическую цепь событий,
потому что все -  земля и небо,  и ум, потрясенный бешенством окружающего, -
одно.
     Тьма бледнела. Вся мелочь, весь земной мусор, труды людей, превращенные
в грязный сор,  пронеслись и очистили воздух, ставший теперь серым, как лицо
больного перед лицом смерти.  Прежняя сила воздуха густела над  опустошенной
равниной,  и  облака,  не поспевая за ветром,  рвались в клочки,  как паруса
воздушного корабля, гибнущего на высоте.
     Жип перешагнул кучу бревен; помутившиеся глаза его остановились на лице
Мери.  Она сидела на корточках,  прижавшись к  уцелевшей части стены,  Риоль
сидел возле нее, прижавшись к коленям девушки, как зверь, ищущий защиты.
     - Остатки людей,  остатки имуществ! - прокричал Жип, нагибаясь к Риолю.
- Все кончено, не так ли, Мери? Все кончено.
     - Все кончено! - как эхо отозвалась девушка.
     - Мери,  - продолжал Жип, - уйдем отсюда! Я пьян сегодня, пьян воздухом
и не знаю, слышишь ли ты меня, потому что мой голос слабее бури! Брось этого
размазню Риоля! Мы построим новый дом на новой земле.
     - Ты -  сумасшедший!  - сказал Риоль, расслышав некоторые слова Жипа. -
Пошел прочь!
     - Мери!  -  продолжал Жип.  -  Я  не знаю,  что делается со мною,  но я
нисколько не стыжусь братца.  Я при нем говорю тебе: когда он еще не целовал
твоих рук, я любил тебя!
     - Жип!  -  тихо сказала Мери,  и  Жип почти прижался щекой к  ее губам,
чтобы расслышать,  что  говорит девушка.  -  Жип,  время ли  теперь заводить
ссору? Мы можем умереть все. Все разорены, Жип!
     Жип прислонился к  стене.  Из груди его вырывалось хриплое,  отрывистое
дыхание;  разбитый,  осунувшийся,  с  кровавыми подтеками на  лице,  он  был
страшен.  Но в душе его совершалось странное торжество:  обойденный любовью,
этот  угрюмый  парень  радовался разрушению.  В  отношении его  была  явлена
справедливость, - он понимал это.
     - Кволли, Томасы, Дриббы и им подобные! - кричал он, приставляя руку ко
рту:  -  Да,  я  давно знал,  что пора это сделать по отношению ко всей этой
дряни!  Кто смеялся на похоронах Рантэя?  Кто ограбил мать Лемма? Кто сделал
подложные свидетельства на  аренду  Бутса  и  выудил у  него  процессами все
денежки?  Кто  довел до  чахотки Реджа?  Послушайте,  есть  справедливость в
ветре! Я рад, что смело всех, рад и радуюсь!
     Он  продолжал бесноваться,  притопывая ногой  в  такт  словам.  Девушка
плакала.
     Риоль вынул револьвер.
     - Жип,  -  сказал он,  -  уйди.  Ты враг нам. Уйди или я застрелю тебя.
Сегодня нет братьев - или друзья, или враги. Уйди же!
     - Жип! Риоль! - воскликнула Мери.
     Новая туча каменного града,  сухих веток и  стеблей кукурузы обрушилась
на головы трех людей. Жип вынул револьвер, в свою очередь.
     - Если  это  правда,  -  прокричал он,  -  то  я  ведь  никогда не  был
неповоротливым!  Сегодня все  можно,  Риоль,  потому что нет ничего,  и  все
стали, как звери! Прочь от этой девушки!
     Мери встала, белая, как молоко.
     - Убей и меня, Жип, - сказала она.
     - О - ах! - вскричал Жип: - Люби мертвого!
     И  он выстрелил в  грудь Риолю.  Юноша повернулся на месте,  затрясся и
медленно упал боком.  В  тот же  момент худенькая рука Мери с  силой ударила
Жипа по лицу, и он взвыл от ярости.
     - Пусти же, подлец! - сказала девушка.
     Но он уже ломал ее руки,  притягивая к себе,  приведенный в неистовство
кровью,   лязгом  циклона  и  беззащитным  девичьим  телом.   И  вдруг,  как
разбежавшийся тапир,  сраженный ядом стрелы,  -  упал вихрь.  В  воздухе еще
кружилась солома, пыль, щепки, но все это падало вниз подобно дождю. Настала
гнетущая тишина.
     Жип  вздрогнул и  выпустил  девушку.  Это  было  ощущение  чужой  руки,
опущенной на  плечо.  Закачавшись,  с  внезапной слабостью во  всем теле Жип
выбежал на дорогу.
     Он увидел взлохмаченные,  исковерканные, обезображенные поля, снесенные
крыши,   жилища,   развалившиеся  по  швам,  как  ветошь;  домашнюю  утварь,
разбросанную в канавах, сломанные деревья; одинокие фигуры живых.
     И только что пережитое хлынуло в его душу тоскливой жалобой небу, земле
и людям.


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Циклон  в  Равнине  Дождей.  Впервые  под  заглавием "Циклон" -  журнал
"Всемирная панорама", 1909, Э 36.
                                                                    Ю.Киркин



        "Александр Степанович Грин. Эпизод при взятии форта "Циклоп""



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     - Завтра приступ!  -  сказал,  входя в палатку,  человек с измученным и
счастливым лицом -  капитан Егер.  Он поклонился и рассмеялся. - Поздравляю,
господа, всех; завтра у нас праздник!
     Несколько  офицеров,  игравших  в  карты,  отнеслись к  новости  каждый
по-своему.
     - Жму  вашу  руку,  Егер,  -  вскричал,  вспыхивая  воинственным жаром,
проворный Крисс.
     - По-моему -  рано;  осада еще  не  выдержана,  -  ровно повышая голос,
заявил Гельвий.
     - Значит, я буду завтра убит, - сказал Геслер и встал.
     - Почему - завтра? - спросил Егер. - Не верьте предчувствиям. Сядьте! Я
тоже поставлю несколько золотых.  Я  думаю,  господа,  что  перед опасностью
каждый хоронит себя мысленно.
     - Нет,  убьют,  -  повторил Геслер.  - Я ведь не жалуюсь, я просто знаю
это.
     - Пустяки! - Егер взял брошенные карты, стасовал колоду и стал сдавать,
говоря:  - Мне кажется, что даже и это, то есть смерть или жизнь на войне, в
воле человека.  Стоит лишь сильно захотеть,  например, жить - и вас ничто не
коснется. И наоборот.
     - Я фаталист, я воин, - возразил Крисс, - мне философия не нужна.
     - Однако сделаем опыт, опыт в области случайностей, - сказал Егер. - Я,
например,  очень хочу проиграть сегодня все  деньги,  а  завтра быть убитым.
Уверяю вас, что будет по-моему.
     - Это,   пожалуй,  легче,  чем  наоборот,  -  заметил  Гельвий,  и  все
засмеялись.
     - Кто знает... но довольно шутить! За игру, братцы!
     В молчании продолжалась игра. Егер убил все ставки.
     - Еще раз! - насупившись, сказал он.
     Золото появилось на столе в  двойном,  против прежнего,  количестве,  и
снова Егер убил все ставки.
     - Ах!  - вскричал, горячась, Крисс. - Все это идет по вольной оценке. -
Он бросил на стол портсигар и часы. - Попробуйте.
     Богатый Гельвий утроил ставку,  а  Геслер учетверил ее.  Егер,  странно
улыбаясь, открыл очки. Ему повезло и на этот раз.
     - Теперь проиграться трудно,  -  с  недоумением сказал он.  -  Но я  не
ожидал этого.  Вы  знаете,  завтра не  легкий день,  мне нужно отдохнуть.  Я
проверял посты и устал. Спокойной ночи!
     Он молча собрал деньги и вышел.
     - Егер нервен, как никогда, - сказал Гельвий.
     - Почему?
     - Почему, Крисс? На войне много причин для этого. - Геслер задумался. -
Сыграем еще?!
     - Есть.
     И карты, мягко вылетая из рук Геслера, покрыли стол.


        "II"

     Егер не пошел в палатку,  а, покачав головой и тихонько улыбаясь мраку,
перешел  линию  оцепления.  Часовой окликнул его  тем  строгим,  беспощадным
голосом военных людей,  от которого веет смертью и приказанием. Егер, сказав
пароль, удалился к опушке леса. Пред выросшими из мрака, непоколебимыми, как
литые из железа,  деревьями,  ему захотелось обернуться,  и  он,  с тоской в
душе, посмотрел назад, на черно-темные облака, тучи, под которыми лежал форт
"Циклоп".   Егер  ждал  последней,   ужасной  радости  с  той  стороны,  где
громоздились стены и  зеленые валы  неприятеля.  Он  вспомнил о  неожиданном
выигрыше,   совершенно  ненужном,   словно  издевающемся  над  непоколебимым
решением капитана.  Егер,  вынув горсть золота,  бросил его в  кусты,  та же
участь постигла все остальные деньги,  часы и портсигар Крисса.  Сделав это,
капитан  постоял еще  несколько времени,  прислушиваясь к  тьме,  как  будто
ожидал услышать тихий ропот монет,  привыкших греться в  карманах.  Молчание
спящей земли вызвало слезы на глаза Егера, он не стыдился и не вытирал их, и
они,  свободно, не видимые никем, текли по его лицу. Егер думал о завтрашнем
приступе и  своей добровольной смерти.  Если бы он мог -  он с  наслаждением
подтолкнул бы солнце к востоку, нетерпеливо хотелось ему покончить все счеты
с  жизнью.  Еще вчера обдумывал он,  тоскуя в бессоннице,  не пристрелить ли
себя, но не сделал этого из гордости. Его положение в эти дни, после письма,
было для него более ужасным, чем смерть. Егер, хоть было совсем темно, вынул
из  кармана  письмо  и  поцеловал смятую  бумагу,  короткое,  глупое  письмо
женщины, делающей решительный шаг.
     "Прощай  навсегда,  Эльза",  -  повторил он  единственную строку  этого
письма.  Мучительным, волнующим обаянием запрещенной отныне любви повеяло на
него от  письма,  гневно и  нежно скомканного горячей рукой.  Он  не знал за
собой никакой вины,  но знал женщин. Место его, без сомнения, занял в сердце
Эльзы  покладистый,  услужливый и  опытный  Магуи,  относительно которого он
недаром всегда был  настороже.  Самолюбие мешало ему просить объяснений.  Он
слишком уважал себя и ее.  Есть люди,  не способные ждать и надеяться;  Егер
был из числа их; он не хотел жить.
     Медленно вернулся он к  себе в палатку,  бросился на постель и ясно,  в
темноте,  увидел как бы  остановившуюся в  воздухе пулю,  ту самую,  которую
призывал всем  сердцем.  Неясный свет,  напоминающий фосфорическое свечение,
окружал ее.  Это  была  обыкновенная,  коническая пуля штуцеров Консидье,  -
вооружение неприятеля.  Ее  матовая оболочка была чуть-чуть сорвана в  одном
месте,  ближе к концу, и Егер отчетливо, как печатную букву, различал темный
свинец;  пятно  это,  величиной в  перечное  зерно,  убедительно,  одноглазо
смотрело на капитана.  Прошла минута,  галлюцинация потускнела и исчезла,  и
Егер уснул.


        "III"

     Белый  туман еще  струился над  землей,  а  солнце пряталось в  далеких
холмах,  когда полк,  построенный в  штурмовые колонны,  под  крик  безумных
рожков и  гром барабанов,  бросился к форту.  "Циклоп",  построенный ромбом,
блестел  веселыми,  беглыми  иллюминационными огоньками;  то  были  выстрелы
врассыпную,  от них круто прыгали вперед белые,  пухлые дымки,  хлеща воздух
сотнями бичей,  а  из  амбразур,  шушукая,  вслед за тяжелыми ударами пушек,
неслись гранаты.  Егер бежал впереди,  плечо к  плечу с  солдатами и  каждая
услышанная пуля наполняла его холодным сопротивлением и упрямством. Он знал,
что той пули, которая пригрезилась ночью, услышать нельзя, потому что она не
пролетит  мимо.   Солдат,   опередивший  его  на   несколько  шагов,   вдруг
остановился,  покачал головой и упал.  Егер,  продолжая бежать,  осмотрелся:
везде,  как бы  спотыкаясь о  невидимое препятствие,  падали,  роняя оружье,
люди,  а другие,  перескакивая через них, продолжали свой головокружительный
бег.
     "Скоро ли моя очередь?" - с недоумением подумал Егер, и тотчас, вспахав
землю,  граната разорвалась перед  ним,  плюнув  кругом землей,  осколками и
гнилым дымом. Горячий, воздушный толчок остановил Егера на одно мгновение.
     - Есть!  -  радостно вскричал он,  но,  встряхнувшись, здоровый и злой,
побежал дальше.
     Поле,  по которому бежали роты генерала Фильбанка, дробно пылилось, как
пылится, под крупным дождем, сухая грунтовая дорога. Это ударялись пули.
     "Как много их,  -  рассеянно думал Егер, подбегая к линии укреплений. -
Дай мне одну,  господи!"  -  Нетерпеливо полез он  первый по скату земляного
вала,  откуда,  прямо в лицо,  брызгал пороховой дым.  За капитаном, скользя
коленями по гладкому дерну, ползли солдаты. На гребне вала Егер остановился;
его толкали,  сбивали с  ног,  и уже началась тесная,  как в субботней бане,
медленная,  смертельная возня.  Гипноз битвы овладел Егером.  Как  в  бреду,
видел  он  красные  мундиры своих  и  голубые -  неприятеля:  одни  из  них,
согнувшись,  словно под  непосильной тяжестью,  закрывали простреленное лицо
руками,  другие,  расталкивая локтями раненых,  лезли вперед, нанося удары и
падая от  них сами;  третьи,  в  оцепенении,  не  могли двинуться с  места и
стояли,  как Егер,  опустив руки. Острие штыка протянулось к Егеру, он молча
посмотрел на него, и лицо стало у него таким же измученным и счастливым, как
вчера вечером,  когда он пришел к  товарищам сообщить о приступе.  Но о штык
звякнул другой штык;  первый штык скрылся, а под ноги Егеру сунулся затылком
голубой мундир.
     Капитан встрепенулся.  "Нет,  госпожа Смерть!  -  сказал он.  -  Вы  не
уйдете".  Он бросился дальше,  ко рву и стенам форта, где уже раскачивались,
отталкиваемые сверху, штурмовые лестницы. Его торопили, ругали, и он торопил
всех,  ругался и лез, срываясь, по узким перекладинам лестниц. Он бросался в
самые отчаянные места, но его не трогали. Многие падали рядом с ним; иногда,
отчаявшись в том,  чего искал и на что надеялся, он вырывался вперед, совсем
теряясь  для  своих  в  голубой толпе,  но  скоро  опять  становилось кругом
свободно,  и снова бой завивал свой хриплый клубок впереди,  оттесняя Егера.
Наконец, улыбнувшись, он махнул рукой и перестал заботиться о себе.


        "IV"

     Дней  через  шесть  после  взятия форта  в  палатку Егера зашел генерал
Фильбанк. Капитан сидел за столом и писал обычный дневной рапорт.
     - Позвольте мне лично передать вам письмо,  -  сказал Фильбанк, - после
того, что вы показали при штурме "Циклопа", мне приятно лишний раз увидеться
с вами.
     - Благодарю,  генерал,  -  возразил Егер, - но я был не более, как... -
Взгляд его упал на почерк адреса, он, молча, сам взял письмо из рук генерала
и,  не спрашивая обычного позволения,  разорвал конверт.  Руки его тряслись.
Медленно развернув листок, Егер прочел письмо, вздохнул и рассмеялся.
     - Ну, я вижу... - холодно сказал Фильбанк, - ваши мысли заняты. Ухожу.
     Егер продолжал смеяться. От смеха на глазах его выступили слезы.
     - Извините, генерал... - проговорил он, - я не в своем уме.
     Они  стояли  друг  против  друга.  Генерал,  натянуто  улыбаясь,  пожал
плечами, как бы желая сказать: "Я знаю, знаю, как частный человек, я сам"...
- сделал рукой извиняющий жест и вышел.
     - О глупая!  -  сказал Егер,  прикладывая письмо к щеке.  - О глупая! -
повторил он так мягко,  как только мог произнести это его голос, охрипший от
команд и  дождей.  Он  снова  перечитал письмо.  "Дорогой,  прости Эльзу.  Я
поверила клевете на тебя,  мне ложно доказали,  что я  у тебя не одна.  Но я
больше не буду".
     - Ах вы, глупые женщины! - сказал Егер. - Стоит вам соврать, а вы уже и
поверили. Я счастливый человек. За что мне столько счастья?
     Затуманенными глазами смотрел он прямо перед собой,  забыв обо всем.  И
вот, тихо задрожав, на полотнище палатки остановилось, как солнечный зайчик,
неяркое,  конусообразное пятно. Центр его, заметно сгущаясь, напоминал пулю.
Конец оболочки, сорванный в одном месте, обнажил темный свинец.
     Егер закрыл глаза,  а  когда открыл их,  пятно исчезло.  Он  вспомнил о
безумном поведении своем в  памятное утро  взятия форта и  вздрогнул.  "Нет,
теперь я не хочу этого,  нет". - Он перебрал все лучшие, радостные мгновения
жизни и не мог найти в них ничего прек