н,  прищурившись,  долго смотрел на меня и  опустил пистолет.  Мое
открытое, честное и мужественное лицо рассеяло его опасения.
     - Да  это Муттеркинд,  сын Муттеркинда?  -  вскричал он,  поднимая один
канделябр для лучшего рассмотрения.
     - Откуда вы меня знаете? - спросил я, удивленный, но и польщенный.
     - Все знают,  -  загадочно произнес старик.  -  Не  спрашивай,  молодой
человек,  о  том,  что  тебе  самому  хорошо известно.  Величие души  трудно
спрятать, все знают о твоих великих мечтах и грандиозных замыслах.
     Я  покраснел  и,   хотя  продолжал  удивляться  проницательности  этого
человека, однако втайне был с ним согласен.
     - Вот,  -  сказал он, показывая на разбросанные кругом вещи, и зарыдал.
Не  зная,  чем  помочь его  горю,  я  смирно сидел в  седле.  Скоро перестав
плакать,  и даже быстрее,  чем это возможно при судорожных рыданиях,  старик
продолжал:  - Вот что произошло со мной, Адольфом-фон-Готлибмухеном. Я жил в
загородном  доме   Карлуши  Клейнферминфеля,   что   в   полуверсте  отсюда.
Клейнферминфель  и  я  поспорили  о  Гансе  Пихгольце.  "Великий  полководец
Пихгольц",  -  сказал Карлуша и ударил кулаком по столу.  -  "Дряннейшенький
полководишка",  -  скромно возразил я, но не ударил кулаком по столу, а тихо
смеялся,  и смех мой дошел до сердца Клейнферминфеля.  -  "Как,  -  вне себя
вскричал он,  - вы смеете?! Пихгольц очень великий полководец", - и он снова
ударил    кулаком    по    столу    так,     что    я     рассердился.     -
"Наидрянне-дрянне-дрянне-дрянне-дряннейшенький полководчичишка",  - закричал
я и ударил кулаком по Клейнферминфелю.  Мы покатились на пол. Тогда я встал,
выплюнул два  зуба и  пошел в  город,  где остался до  ночи,  чтобы насолить
Клейнферминфелю. Ты давно из города, юноша?
     - Едва ли  будет полтора часа,  -  поспешно ответил я,  желая выслушать
конец дела, поведение в коем Готлибмухена было весьма справедливо.
     - Я час тому назад,  - сказал Готлибмухен, смотря на меня во все глаза,
- сорвал голову Пихгольцу.
     - Так, так-так-так-так-так-так-так!
     - Да.  На площади никого не было. Я взлез на каменного коня, сел верхом
сзади Ганса Пихгольца и  отбил ему голову тремя ударами молотка и бросил эту
жалкую добычу в мусорный ящик.
     Не  удержавшись,  я  радостно захохотал,  представляя себе зазнавшегося
Ганса без головы...
     - Голубчик, - сказал я. - Голубчик!..
     - А?
     - Он ведь, Ганс...
     - Угу.
     - Не совсем...
     - А?
     - Не совсем... великий... и...
     - Он просто ничтожество, - сказал Готлибмухен. - Так ведь и есть. Стой,
- думал я,  -  запоешь ты,  Клейнферминфель, когда узнаешь, что Гансу отбили
голову.  Я вернулся и увидел,  что вещи мои выброшены во двор; этот негодяй,
почитатель Ганса Пихгольца...
     - Как! - вскричал я, хватаясь за эфес. - Он смел...
     - Ты видишь.  Я взял телегу и, навалив, как попало, все свое имущество,
приехал сюда,  под  кров  неба,  делить  горькую участь  бродяг.  Но  ты  не
беспокойся,  храбрый и добрый юноша,  -  прибавил он,  заметив,  что я очень
взволнован,  -  я переночую на этих подушках,  завернувшись в ковры, а перед
сном почитаю библию.  Добрый крестьянин приедет за мной утром и отвезет меня
в город.
     - Нет, - возразил я, - я отправлюсь за телегой и перевезу вас сейчас.
     - Хорошо,  -  сказал он,  подумав,  - но с условием, что ты возьмешь от
меня пять золотых монет.
     Он вынул их так охотно,  что я  не стал спорить,  хотя и очень удивился
его щедрости. Отныне Пихгольц бессилен был давить меня своей славой - у него
не  было  головы.  Я  рвался в  город,  чтобы взглянуть,  гордо поднять свою
голову.
     - Жду  тебя,  сын мой,  -  кротко сказал старик и  прибавил:  -  седины
старости и кудри юности - надежда отечества.
     Стиснув в  порыве гордости зубы,  я взвился соколом и понесся галопом в
город.


        "IV"

        "ВЕНЕЦ НЕСЧАСТЬЯ"

     Я  объехал четыре раза статую Ганса Пихгольца.  Голова у  него тут  как
тут.  Возможно,  что это лишь призрак несуществующей головы.  Я слез с коня,
влез  на  Пихгольца,  облизал и  обнюхал голову.  Твердая,  каменная голова.
Ничего нельзя возразить. Я вспотел. Мне показалось, что Ганс повернул голову
и  захохотал каменным смехом.  Если я поеду уличать во лжи Готлибмухена,  он
скажет,  что я дурак, а я, вот именно, не дурак. Я решил оставить его в лесу
с его канделябрами и коврами.  Испуганный, усталый и злой, не удовлетворив к
тому же  требований природы,  я  вернулся в  казармы и  лег спать.  Всю ночь
скакал надо мной Ганс Пихгольц, держа в руках оскалившую зубы голову.
     Утром позвал нас начальник стражи и  громко топал ногами и велел скорее
собираться в загородный дом Клейнферминфеля и сказал,  что его ограбили.  Он
прибавил еще, что в Клейнферминфеле глубоко сидят четыре пули и что, если их
вытащить, ничего от этого не изменится.
     Я  был  женой  Лота  (Готлибмухен!  Молчу!).  Вечером,  когда  я  пошел
удовлетворять требования природы и  сговориться насчет  свидания,  я  увидел
небесную голубку Амалию на коленях у  герр фон-Кухена,  и она обнимала его и
герр фон-Шванцига, а Шванциг щипал ее.
     - Ах-х!


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Всадник  без  головы.  (Рукопись  XVIII  столетия).  Впервые  -  "Синий
журнал", 1913, Э 26.
     Каррарский мрамор  -  сорт  белого мрамора,  названного по  местности в
Италии, где его добывают.
     Шнабель-клепс - блюдо из рубленого мяса, биточки.
     Капорцы (каперсы) -  колючий полукустарник на Кавказе и в Средней Азии,
маринованные почки которого употребляются как пряная приправа.
     Гутенберг,  Иоганн (род.  между 1394-1399,  ум.  в 1468) - изобретатель
европейского книгопечатания.
     Лютер,  Мартин (1483-1546)  -  глава  Реформации в  Германии XVI  века,
основатель немецкого протестантизма (лютеранства).
     Я был женой Лота - то есть застыл, оцепенел: по библейской легенде жена
Лота  нарушила  запрет  бога  и  обернулась,  покидая  Содом,  за  что  была
превращена в соляной столб.
                                                                    Ю.Киркин



        "Александр Степанович Грин. Путь"



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     Замечательно,  что  при  всей своей откровенности Эли  Стар ни  разу не
проболтался мне о своем странном открытии;  это-то, конечно, и погубило его.
Признайся он мне в самом начале,  я приложил бы все усилия,  чтобы исправить
дело. Но он был скрытен; может быть, он думал, что ему не поверят.
     Все объяснилось в  тот день,  когда взволнованный Генникер,  не  снимая
шляпы,  появился  в  моем  кабинете,  нервно  размахивая  хлыстом,  готовый,
кажется,  ударить меня,  если я  помешаю ему выражать свои ощущения.  Он сел
(нет -  он с  силой плюхнулся в  кресло),  и мы несколько секунд бодали друг
друга взглядами.
     - Кестер,  -  сказал он наконец,  -  думаете ли вы,  что Эли порядочный
человек?
     Я встал, снова сел и вытаращил на него глаза.
     - Вы выпили немного,  Генникер,  -  сказал я.  -  Улыбнитесь сейчас же,
тогда я поверю, что вы шутите.
     - Вчера,  - сказал он таким голосом, как будто читал по книге завещание
одного из  персонажей романа,  -  вчера Эли Стар пришел к  нам.  У  него был
подавленный,  удрученный вид,  он  просидел с  нами,  как истукан,  почти не
разговаривая, до вечера.
     После чая явился один из клиентов с просьбой перестроить фасад дома.  Я
уединился с ним,  но сквозь неплотно притворенную дверь кабинета слышал, как
моя  сестра Синтия предложила Эли прогуляться в  саду.  Приблизительно через
полчаса после  этого,  когда  клиент  удалился,  Синтия с  заплаканным лицом
подошла ко мне.  На ее голове был шерстяной платок, она только что вернулась
из сада.
     - Ну, что? - немного встревоженный спросил я. - Вы поссорились?
     - Нет,  - сказала она, подходя к окну, так что мне были видны только ее
вздрагивающие плечи, - но между нами все кончено. Я не буду его женой.
     Пораженный,  я  встал;  первой моей  мыслью было  отыскать Эли.  Синтия
угадала мое движение.  -  Он ушел, - сказала она, - ушел так поспешно, что я
даже не разобрала, в чем дело. Он говорил, кажется, что должен уехать. - Она
рассмеялась   злым   смехом;   действительно,   Кестер,   что   может   быть
оскорбительнее для женщины?
     Я  засыпал ее вопросами,  но мне не удалось ничего добиться.  Эли ушел,
отказался от  своего  слова,  не  объясняя  причины.  Попробуй защитить его,
Кестер.
     Я внимательно посмотрел на Генникера, его трясло от негодования, кончик
хлыста  бешено  извивался  на   полу.   Для   меня  это   было  еще  большей
неожиданностью.
     - Может быть, он скажет тебе в чем дело, - продолжал Генникер. - До сих
пор его прямые глаза служили мне отдыхом.
     Я взял шляпу и трость.
     - Посиди здесь, Генникер. Я прохожу недолго. Кстати, когда ты видел его
последний раз? Раньше вчерашнего?
     - В прошлое воскресенье, за городом. Он шел от парка к молочной ферме.
     - Да, - подхватил я, - постой, вы встретились.
     - Да.
     - Ты поклонился?
     - Да.
     - И   у   него  был  такой  вид,   как  будто  он  не  замечает  твоего
существования.
     - Да, - сказал изумленный Генникер. - Но тебя ведь с ним не было?
     - Это не трудно угадать,  милый; в то же самое воскресенье я встретился
с  ним лицом к  лицу;  но  он  смотрел сквозь меня и  прошел меня.  Он  стал
рассеян. Я ухожу, Генникер, к нему; я умею расспрашивать.


        "II"

     В  серой полутьме комнаты я рассмотрел Эли.  Он лежал на диване ничком,
без сюртука и  штиблет.  Шторы были опущены,  последний румянец заката слабо
окрашивал их плотные складки.
     - Это ты, Кестер? - спросил Стар. - Прости, здесь темно. Нажми кнопку.
     В   электрическом  свете  тонкое  юношеское  лицо  Эли  показалось  мне
детски-суровым - он смотрел на меня в упор, сдвинув брови, упираясь руками в
диван, словно собирался встать, но раздумал. Я подошел ближе.
     - Эли!  -  громко  произнес  я,  стремясь  бодростью  голоса  стряхнуть
гнетущее настроение.  -  Я видел Генникера.  Он взбешен. Поставь себя на его
место.  Он вправе требовать объяснения.  Наверное,  и меня это также немного
интересует, ведь ты мне друг. Что случилось?
     - Ничего,  - процедил он сквозь зубы, в то время как глаза его силились
улыбнуться.  -  Я  попрошу прощения и напишу Синтии письмо,  из которого для
всех будет ясно, что я, например, негодяй. Тогда меня оставят в покое.
     - Конечно, - сказал я мирным тоном, - ты или подделал вексель, или убил
тетку.  Это ведь так на тебя похоже. Элион Стар, я тебя спрашиваю - отбросим
шутки в сторону, - почему ты обидел эту прекрасную девушку?
     Эли беспомощно развел руками и стал смотреть вниз.  Кажется,  он сильно
страдал. Я не торопил его; мы молчали.
     - Расскажешь,  - подозрительно сказал он, испытующе взглянув на меня. -
Я  не  хочу этого,  потому что  мне  нельзя верить,  Кестер,  -  конечно,  я
отбрасываю прежнюю жизнь в сторону,  но я не в силах поступить иначе. Если я
расскажу тебе в  чем дело,  то  погублю все.  Вы -  то есть ты и  Генникер -
отправите  меня  с  доктором  и  будете  уверять  Синтию,  что  все  обстоит
прекрасно.
     - Эли, я даю слово.
     Не знаю почему,  - эти мои вялые, неуверенные слова ободрили его. Может
быть,  он  и  сам  искал  случая  поделиться с  кем-нибудь  тем  странным  и
величественным миром, который стал близок его душе.
     Он как будто повеселел. "В самом деле", - говорили его глаза. Но он все
еще  колебался;  казалось,  желание  быть  в  роли  вынужденного рассказчика
превышало  его  собственную  потребность  в   откровенности.   Я   продолжал
уговаривать  его,   понукать,   он  сдавался.  Излишне  приводить  здесь  те
скомканные полуотрывочные фразы,  которые  обыкновенно предшествуют рассказу
всякого потрясенного человека.  Эли  высыпал их  достаточно,  пока  коснулся
сущности дела, и вот что он рассказал мне:
     "Две недели назад утром я проснулся в тоскливом настроении духа и тела.
К  этому  обычному  для  меня  в  последнее  время  состоянию  примешивалось
непонятное, тревожное ожидание. Вместе с тем я испытывал ощущение глубокого,
торжественного простора,  который,  так сказать,  проникал в меня неизвестно
откуда; я был в четырех стенах.
     Я вышел на улицу,  погруженный в молчаливое созерцание солнечных улиц и
движущейся толпы.  У  первого  перекрестка меня  поразил  маленький цветущий
холм,  пересекавший дорогу как раз в середине каменного тротуара. С глубоким
удивлением (потому что это центральная часть города) рассматривал я  степную
ромашку,  маргаритки и  зеленую  невысокую  траву.  Тогда  господин,  шедший
впереди меня  по  тому  же  самому  тротуару,  прошел  сквозь холм,  да,  он
погрузился в него по пояс и удалился,  как будто это была не земля, а легкий
ночной туман.
     Я оглянулся, Кестер; город принимал странный вид: дома, улицы, вывески,
трубы -  все было как бы  сделано из  кисеи,  в  прозрачности которой лежали
странные пейзажи, мешаясь своими очертаниями с угловатостью городских линий;
совершенно новая,  невиданная мною местность лежала на  том  же  месте,  где
город.  Случалось ли  тебе  испытывать мгновенный дефект зрения,  когда  все
окружающее двоится в  глазах?  Это может дать тебе некоторое представление о
моих впечатлениях,  с  той  разницей,  что  для  меня предметы стали как  бы
прозрачными,  и я видел одновременно сливающимися, пронизывающими друг друга
- два мира,  из которых один был наш город,  а  другой представлял цветущую,
холмистую степь, с далекими на горизонте голубыми горами.
     Я  был  бы  идиотом,  если  бы  захотел  дать  тебе  уразуметь  степень
потрясения,  уничтожившего меня до полного паралича мысли;  пестрая вереница
красок сверкала перед  моими  глазами,  небо  стало  почти темным от  густой
синевы,  в  то  время как яркий поток света обнимал землю.  Ошеломленный,  я
поспешил назад. Я пришел домой по каменному настилу мостовой и восхитительно
густой траве изумрудного блеска.  Поднимаясь по лестнице,  я видел внизу,  в
комнате  привратника,  продолжение все  той  же,  имевшей полную  реальность
картины - дикие кусты, ручей, пересекавший улицу.
     С  наступлением вечера  двойственность стала  тускнеть;  еще  некоторое
время я различал линию таинственного горизонта,  но и она угасла, как солнце
на западе, когда мрак ночи охватил город.
     На следующий день я проснулся,  продолжая разглядывать второй мир земли
с   чувством  непостижимого  сладкого  ужаса.   Не   было   более  оснований
сомневаться;  тот же странный,  великолепный пейзаж сверкал сквозь очертания
города;  я мог изучать его,  не поднимаясь с постели.  Широкая,  туманная от
голубой пыли,  дорога вилась поперек степи,  уходя  к  горам,  теряясь в  их
величавой  громаде,   полной  лиловых  теней.  Неизвестные,  полуголые  люди
двигались непрерывной толпой по  этой дороге;  то был настоящий живой поток;
скрипели   обозы,   караваны  верблюдов,   нагруженных  неизвестной  кладью,
двигались,  мотая головами,  к  таинственному амфитеатру гор;  смуглые дети,
женщины  нездешней  красоты,   воины  в  странном  вооружении,   с  золотыми
украшениями в  ушах и на груди стремились неудержимо,  перегоняя друг друга.
Это походило на огромное переселение.  Сверкающая цветная лента толпы, звуки
музыкальных инструментов,  скрип колес,  крик верблюдов и  мулов,  смешанный
разговор на  непонятном наречии -  все это действовало на  меня так же,  как
солнечный свет на прозревшего слепца.
     Толпы эти проходили сквозь город,  дома, и странно было видеть, Кестер,
как чистенько одетые горожане, трамваи, экипажи скрещиваются с этим потоком,
сливаются  и  расходятся,   не  оставляя  друг  на  друге  следов  малейшего
прикосновения.  Тогда я заметил,  что лица смуглых людей,  мужчин и женщин -
ясны, как весенний поток.
     Снова с  наступлением темноты я перестал видеть виденное и проходил всю
ночь,  не раздеваясь,  по комнатам.  Куда идут эти люди? - спрашивал я себя.
Движение не прекращалось вплоть до сегодняшнего дня.  Кестер, я вижу изо дня
в  день  эту  стремительную массу  людей,  проходящих через  великую  степь.
Несомненно,  их привлекает страна,  лежащая за горами.  Я  пойду с  ними.  Я
твердо  решил  это,  я  завидую  глубокой  уверенности  их  лиц.  Там,  куда
направляются эти люди,  непременно должны быть чудесные,  немыслимые для нас
вещи. Я буду идти, придерживаясь направления степной дороги".
     Он смолк.  Лицо его было необыкновенно в  этот момент,  я действительно
верил тогда,  что Эли видит что-то  непостижимое для обыкновенного человека.
Он не мистифицировал. Глубокое волнение, с которым он закончил свой рассказ,
производило потрясающее впечатление.  Вместе с  тем я чувствовал потребность
немедленно идти к Генникеру и обсудить качества одной хорошей лечебницы.
     Я  ушел,  оставив Эли в глубокой задумчивости.  Мне нечего было сказать
ему,  расспросы же могли вызвать только новый приступ экзальтации. Генникера
я не застал, он ушел, соскучившись ждать. Но на другой же день родственникам
Эли пришлось поместить газетную публикацию:
     "Разыскивается молодой человек,  Элион Стар, среднего роста, блондин, с
хорошими манерами,  маленькие руки  и  ноги,  тихий голос;  вышел из  дома с
небольшим ручным саквояжем в  11 ч.  утра.  Указавшему местопребывание Стара
будет выдано хорошее вознаграждение".
     В солидной,  купеческой гостиной сидели пожилые люди,  коммерсанты, две
барышни, их мамаша и я. Хозяин дома, выйдя из кабинета, сказал мне:
     - Кестер,  помните нашумевшую десять  лет  назад  историю с  загадочным
исчезновением юноши Элиона Стар? Он был ваш друг.
     - Да, помню, - сказал я.
     - Он  умер.  Родственники его получили на  днях полицейское официальное
уведомление об этом из Рио-Жанейро. При нем нашли документы, указывающие его
имя и звание.
     Я встал.
     - Да...   бедняга,  -  продолжал  хозяин,  -  он  умер  в  отрепьях,  с
наружностью закоренелого бродяги,  если судить по  фотографической карточке,
снятой полицейским врачом.  Умер он в какой-то харчевне. Отец Эли за большие
деньги выписал сюда этого врача,  чтобы расспросить самому, как выглядел его
сын.
     - Он лежал совершенно спокойно, - сказал отцу Эли врач, - казалось, что
он спит. В лице его было непонятно одно - улыбка. Мертвый, он улыбался.
     Я  наклонил голову,  отдавая этим  последнюю дань моему молодому другу.
"Он улыбался". Неужели он нашел перед смертью страну, лежащую за горами?


        "ПРИМЕЧАНИЯ"

     Путь. Впервые - журнал "Аргус", 1915, Э 8.
                                                                    Ю.Киркин



        "Александр Степанович Грин. Малинник Якобсона"



     ---------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 2. - М.: Правда, 1980
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 25 марта 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------


        "I"

     Геннадий долго  сидел на  набережной,  щурясь от  солнца и  задумчивого
речного блеска,  пока  острая  тоска  внутренностей не  заставила его  снова
встать и идти на ослабевших ногах. Требовательный, злобный голод подталкивал
его  вперед,  к  маленьким тесным улицам,  где в  окнах домов меланхолически
пахло  воскресными пирогами,  маслом,  изредка  и  легким  спиртным дыханием
подвыпивших обывателей.
     Сплевывая,  чтобы не так тошнило от голодной слюны, попадавшей в пустой
желудок обильными, раздражающими глотками, Геннадий плелся в теневой стороне
домов,  стиснув за  спиной веснушчатые,  покоробленные т