оте, пользуясь инфракрасными датчиками.
     - История этого периода составлена новыми колонистами, - продолжал Каллусин, - а не космонитами. Новые колонисты ничего не знали о деятельности космонитов и не обращали на них внимания. Во всех тысячах томов о роботах упоминается только вскользь.
     - Поразительно! - воскликнул Лодовик. - А что еще вы тут обнаружили?
     - В другой комнате было собрано множество двойников различных исторических личностей - так называемых симов, которые хранятся в запоминающих устройствах очень древней конструкции, - ответил Каллусин. - Сначала мы подумали, что эти симы могли бы стать мощным орудием в нашей борьбе с Дэниелом, поскольку среди них встречаются крайне опасные человеческие типажи. Мы, правда, не могли предсказать, каким окажется их конечное влияние, но некоторых симов мы выпустили на тренторианский черный рынок, и в итоге они пробрались даже в лаборатории Гэри Селдона.
     Лодовик ощутил тревогу, но она быстро отступила.
     - И что же с ними случилось?
     - Наверняка мы не знаем. Дэниел нам не сообщал. Некогда мы расчистили эту комнату, подготовили ее и теперь храним там нашу реликвию. - Каллусин остановился. - Вот она, эта комната, - сказал он и провел рукой по пломбе в стене рядом с лестницей.
     Дверь открылась со стоном и скрипом. За ней располагался тускло освещенный куб примерно пяти метров в высоту. В центре куба возвышался прозрачный постамент, на вершине которого покоилась сверкающая металлическая голова.
     По команде Каллусина вспыхнул свет. Голова принадлежала древнему роботу, не гуманоидному, и сработана была даже грубее головы Плассикса. Сбоку от головы был установлен небольшой источник энергии размером с кассету библиофильма. Лодовик подошел поближе, наклонился и стал с интересом рассматривать голову.
     - Когда-то эта голова принадлежала могущественному роботу, соратнику Дэниела, - сообщил Каллусин, обойдя постамент с другой стороны. - Она очень древняя и уже не функционирует. Система мышления сгорела в незапамятные времена, но почему - нам неизвестно. Дэниел многое сохраняет в тайне. Но вот память почти не затронута, и при известной осторожности к ней можно получить доступ.
     - Это... голова Р. Жискара Ревентлова? - спросил Лодовик и вновь ощутил непонятное шевеление внутри позитронных цепочек, нечто вроде туманного отвращения, крайне нетипичного для робота.
     - Да, - отозвался Каллусин. - Того робота, который научил других роботов опасному Нулевому Закону и тому, как вторгаться в сознание людей. С его помощью среди роботов распространился этот ужасный вирус, эта инфекция, это желание вмешиваться в историю человечества.
     Каллусин вытянул руки и прикоснулся к вискам металлической головы, бесстрастные черты которой лишь смутно напоминали человеческие.
     - Плассикс хочет, чтобы ты ознакомился с воспоминаниями этой головы, чтобы ты понял, почему мы противостоим Дэниелу.
     - Спасибо тебе, - проговорил Лодовик, и Каллусин приступил к необходимым приготовлениям.

Глава 47

     Ванда изумленно смотрела на высокого гордого старика, стоявшего перед ней, - смотрела так, словно увидела привидение. Старик вошел без предупреждения, а сигнализация не сработала. Стеттин вышел из дальней спальни крошечной квартирки, которую они недавно сняли. В руке он сжимал небольшое грязное полотенце. Он только собрался было пожаловаться на трудности, с которыми приходится мириться, живя в опасной близости от водопроводных сооружений сектора Пешдан, когда увидел высокого старика.
     - Кто это такой? - спросил Стеттин у Ванды.
     - Он говорит, что знаком с дедом, - ответила Ванда.
     Старик поприветствовал Стеттина.
     - Кто вы такой? - просил Стеттин, продолжая усиленно вытирать мокрые волосы.
     - Когда-то я был известен под именем Димерцел, - ответил старик. - Я отшельничал с тех давних дней, когда служил премьер-министром.
     - Ничего себе... - пробормотал Стеттин. - А почему вы пришли сюда? И как, если на то пошло, вы узнали, что...
     Ванда незаметно наступила на босую ногу мужа.
     - Ой, - негромко воскликнул Стеттин и решил, что уж лучше пусть с незваным гостем беседует жена.
     - Вы... как-то изменились, - заметила Ванда.
     - Я более не молод, - ответил Димерцел.
     - Да нет, я говорю о чем-то в ваших... манерах.
     Это слово было кодом, личным кодом Ванды и Стеттина. Оно означало, что Ванда хочет, чтобы Стеттин по-своему обследовал незнакомца. Собственно, Стеттин уже сделал это и не обнаружил ровным счетом ничего необычного. Но теперь он сосредоточился, заглянул глубже и наткнулся... на мощное, но при этом еле различимое защитное поле.
     - Наши таланты несколько особенные, не правда ли? - спросил Димерцел, кивком удостоверив, что от него не укрылось проводимое Стеттином зондирование его сознания. - Я с этим дарованием живу уже очень долго.
     - Вы - менталик, - заключила Ванда. Димерцел кивнул.
     - Очень полезное качество, когда занимаешься политикой.
     - Кто вам сказал, что мы здесь? - поинтересовалась Ванда.
     - Я вас довольно неплохо знаю. Естественно, я всегда очень интересовался деятельностью вашего деда и ее влиянием на мою... деятельность.
     Димерцел поднял руки, словно прося прощения за какую-то слабость.
     Его улыбка снова показалась Ванде не совсем естественной, но она не могла заставить себя относиться к этому человеку с неприязнью. Однако и доверять ему она пока не собиралась.
     - У меня есть связи во Дворце, - сообщил старик. - Я пришел сказать вам, что вашему деду грозит беда.
     - Но если вы знаете о том, что с ним произошло... - начала Ванда.
     - Да, знаю. Его арестовали, а вместе с ним - ряд его сотрудников. Пока они в относительной безопасности. Меня тревожит не угроза со стороны Комитета Общественного Спасения. Может быть предпринята попытка извратить суть работы Гэри. После судебного процесса вам надо постараться остаться рядом с ним, оградить его от встреч со всеми, кто вам лично не знаком...
     Ванда глубоко вдохнула. Когда речь заходила про ее деда, случиться могло все, что угодно, но... Димерцел был премьер-министром сорок с лишним лет назад! А сейчас ему на вид нельзя было дать больше сорока-пятидесяти...
     - Это весьма странное заявление. Никто и никогда не был способен убедить моего деда в том... - Ванда запнулась, широко раскрыла глаза. - Вы думаете, что кто-то другой, не Линь Чен, хочет его смерти?
     - Линь Чен не желает смерти Гэри, - возразил Димерцел. - Совсем наоборот. Я знаю, что он относится к вашему деду с большой симпатией. Это не помешает ему выдвинуть против Гэри обвинения, обречь его на тюремное заключение и даже казнить, если подобный исход процесса обеспечит ему политические выгоды, но, на мой взгляд, Гэри останется жив и будет отпущен на свободу.
     - Сам дед, похоже, в этом просто убежден, - задумчиво произнесла Ванда.
     - Что ж, теперь, находясь в тюрьме, он скорее всего убежден в этом чуть меньше, чем прежде.
     - Вы виделись с ним?
     - Нет, - покачал головой Димерцел. - Это было бы неразумно.
     - Кто может угрожать моему деду? - сурово сдвинув брови, спросила Ванда.
     - Я не думаю, что ему грозит физическое устранение. Вам известно о группе менталиков, которые намного сильнее нас с вами?
     Ванда сглотнула подступивший к горлу ком, пытаясь придумать причину, согласно которой она могла бы отказаться разговаривать с этим человеком. Он не пытался действовать на нее внушением. Он не спрашивал ее о доказательствах существования других менталиков, не выведывал никаких подробностей, ни словом не обмолвился ни о "Конце Звезд", ни о Второй Академии.
     - Мне доподлинно известно, что существует один такой человек, - ответила она осторожно. - Может быть, два.
     - Вы знаете о Варе Лизо, которая теперь сотрудничает с человеком по имени Фарад Синтер. Вдвоем они представляют собой мощную команду и создают для вас значительные трудности. Но сейчас они прекратили поиск таких, как вы. Цель их поисков теперь иная. Линь Чен пытается дискредитировать Синтера, ослабив поводок. Как говорится в старой поговорке, чтобы тот смог удавиться этим поводком. Но у Синтера есть и другие враги, и ему не позволят зайти слишком далеко - его остановят. Подозреваю, что их обоих скоро казнят, и они не будут представлять угрозы ни для вашего деда, ни для вас.
     Почему-то из этого заявления Ванда сделала вывод о том, что Лизо может представлять угрозу и для самого Димерцела. - А для вас?
     - Маловероятно. Теперь мне пора идти. Но я прошу вас: берегите Гэри, обеспечьте его защиту, как только он окажется на свободе. Труд Гэри уникален и крайне важен. Нельзя допустить, чтобы ему помешали!
     Димерцел старомодно, в пояс поклонился Ванде и Стеттину и повернулся к двери.
     - Нам бы хотелось сохранить контакт с вами, - окликнула его Ванда. - Похоже, вы знаете много такого, что могло бы нам пригодиться...
     Димерцел печально покачал головой.
     - Вы - чудесные дети, и ваша работа очень важна, - сказал он. - Но я слишком уязвим для того, чтобы стать вашим близким другом. Вам лучше действовать самостоятельно.
     Он легко открыл дверь, до того запертую на три замка, перешагнул порог, кивнул почтительно и благородно и закрыл за собой дверь.
     Стеттин шумно выдохнул. Его непросохшие волосы торчали дыбом.
     - Знаешь, порой я гадаю, стоило ли мне на тебе жениться, - признался он. - У твоего семейства на редкость странные знакомцы!
     Ванда не спускала глаз с закрытой двери. Взгляд ее был усталым и отчаянным.
     - Я ничего не поняла, не смогла прочесть его мыслей. А ты?
     - То же самое, - признался Стеттин.
     - Видимо, он очень опытный менталик. Умеет наглухо закрываться. - Ванда поежилась. - Что-то во всем этом очень странное... У тебя никогда не было такого чувства, что дед нам не все рассказывает?
     - Постоянно, - буркнул Стеттин. - Но в моем случае это может быть связано исключительно с тем, что он боится мне наскучить.
     Ванда взяла себя в руки и приобрела решительный вид.
     - Ты тут особенно не обживайся, между прочим.
     - Почему нет? - возмутился было Стеттин, но тут же поднял руки, как бы прося пощады. - О-о-о, нет, только не снова...
     - Мы переезжаем. Надо двигаться. Теперь все опять пришло в движение. Всем надо переезжать.
     - О, небо! - воскликнул Стеттин и в сердцах зашвырнул полотенце в угол. - Но он же сказал, что, по его мнению, Гэри победит!
     - Откуда ему знать? - угрюмо пожала плечами Ванда.

***

     ... Речь обвинителя, выступления свидетелей - все подробности Суда дошли до нас из не заслуживающих доверия источников. Самым достоверным из них, несомненно, являются записи Гааля Дорника, но, как уже неоднократно указывалось, эти записи на протяжении веков много раз редактировались и подвергались цензуре. Дорник представляется преданным делу наблюдателем, однако современная наука позволяет предположить, что даже такие моменты, как продолжительность Суда и длительность отдельных заседаний, могут быть описаны неверно...
     "ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ", 117-е издание, 1054 г. Э.А.

Глава 48

     Гэри спал мало и урывками. В той комнате, где его поместили, постоянно горел свет, а ему не позволяли ни пользоваться снотворными, ни надевать темные очки. В конце концов Гэри решил, что таким образом Чен надеется измотать его и сделать более сговорчивым ко дню выступления в суде.
     Встреч с Седжаром Буном до следующего дня не предвиделось, да Гэри и не питал надежд на то, что его адвокату удастся уговорить Чена отдать распоряжение, чтобы свет гасили на более или менее продолжительное время.
     Гэри держался, как мог. На самом деле, все эти страдания больше соответствовали его понятиям о справедливости и гордости, нежели состоянию его здоровья.
     Однако наступали странные мгновения, когда Гэри казалось, что он и спит и бодрствует одновременно. Тогда он резко открывал глаза, пристально смотрел на пустую, пастельно-розовую стену и думал о том, что только что видел нечто очень важное и даже прекрасное, но никак не мог припомнить, что именно. Воспоминания? Сон? Озарение? В этой проклятой комнате, где ничего не менялось с тех пор, как Гэри сюда поместили, могло привидеться положительно все, что угодно. Если на то пошло, она была ничем не лучше предыдущей камеры.
     Гэри принимался ходить из угла в угол - исполнять прославленный ритуал заключенного. Ровно шесть метров в одну сторону и столько же - в другую. Просто роскошь в сравнении с прежней кутузкой... Но этого, конечно, было недостаточно для радости. Через несколько часов Гэри уставал от ходьбы и усаживался на постель.
     Пробыв в этой камере менее четырех дней, он уже начал сожалеть о том, что прежде так любил небольшие замкнутые помещения. Он родился под просторным, открытым небом Геликона, и поначалу закованный в металлическую броню Трентор казался ему тоскливым, даже угнетающим, но за долгие десятилетия жизни на этой планете он успел привыкнуть к тому, что здесь крайне редко можно увидеть небо. Потом он даже стал предпочитать замкнутые пространства... Предпочитал до сих пор.
     Он не мог понять, почему привык к распространенному на Тренторе восклицанию "О, небо!", которое здесь имело несколько иной оттенок.
     Миновал еще целый час, а Гэри и не заметил. Он отошел от небольшого стола и потер руки - их покалывало. А что, если он заболеет и умрет до начала суда? Все приготовления, все его ухищрения, все протянутые и свитые нити политического влияния все впустую!
     Его прошиб пот. Наверное, он начал терять рассудок. Чен ведь не постеснялся бы применить наркотики для его обработки, верно? Наверняка приверженность принципам имперской справедливости была для Чена удобной маской, но Гэри никак не мог заставить себя поверить в то, что Чен - человек большого ума. Грубые меры вполне укладывались в привычный образ, а власти у Чена было предостаточно, чтобы скрыть и уничтожить улики.
     Уничтожить самого Гэри Селдона - да так, чтобы он и сам этого не понял. "Ненавижу власть. Ненавижу властей предержащих". Однако Гэри сам когда-то был властью предержащей и не стыдился этого. Он даже в некотором роде сдержанно упивался властью. Тэри издал указ о подавлении Планет Хаоса - эфемерных и трагических цветов излишнего творчества и инакомыслия. Почему?
     Он взял их в политические и финансовые ежовые рукавицы. Из всего, что он совершил во имя психоистории, больше всего Гэри сожалел именно об этой трагической необходимости. Он сделал это сам, чтобы не допустить причастности к судьбе этих планет Линь Чена с его карающей десницей и Клайуса, который расправился бы с ними жестоким ударом палача.
     Гэри улегся на койку и уставился в потолок. Какое время сейчас было под металлической оболочкой Трентора? Ночь? День? Ночь под куполами, с гаснущим закатом? Потемневшие ячейки покрытия над муниципалитетами, означавшие конец дневных трудов?
     А для него, для Гэри, о каких трудах сейчас можно говорить? Он вдруг представил себя молодым... Парк, где они с Дорс играют в теннис... Покушение на его жизнь и то, как Дорс спасла его... Власть, игра, опасность и победа - все в таких нерушимых сочетаниях. Голова кружится. А теперь - вот это наказание, эта кара.
     "Клаустрофилия". Вот как Юго называл любовь обитателей бронированных планет к среде обитания. Но ведь всегда существовали планеты, где люди жили под землей, были и другие - где люди частично закрывали поверхность металлическими щитами, чтобы спастись от сырости и жестокости небес. "О, небо!" проклятие. "О, небо!" - свобода.
     - Отец наш небесный прощает тебя, как прощает Он все-прегрешения святым.
     Чудесный женский голос вплыл в смутные раздумья Гэри. Он сразу узнал этот голос. В нем было нечто глубинное и древнее. Этот голос исходил из тех времен, которых уже почти никто из людей не помнил.
     - Жанна! Что за странный сон... Ведь тебя нет, тебя нет уже так давно. Ты помогала мне, когда я был премьер-министром, но я дал тебе свободу, отпустил странствовать с мемами - призраками сознаний - к звездам. Теперь ты для меня - почти забытый отрывок истории. Как редко я думаю о тебе!
     - Как часто я о тебе думаю. Святой Гэри, который пожертвовал жизнью ради...
     - Я не святой! Я разрушил мечты миллиардов людей!
     - О, как хорошо мне это известно! Наши споры, которые мы вели много десятков лет назад, истаяли, отгорели, словно яркие свечи тысяч инакомыслящих и беспокойных планет Ренессанса... И все - ради божественного порядка, ради великого Плана. Мы помогали тебе, когда ты трудился на своем первом высоком посту - помогали в обмен на нашу свободу и свободу всех мемов. Но мы с Вольтером снова повздорили - это было неизбежно. Я начала осознавать более глобальную картину, где твой труд был частью божественного промысла. Вольтер рассердился, и улетел через всю Галактику, и оставил меня здесь, чтобы я сожалела обо всем, что знаю. И вот теперь настает время Судилища над тобой, и я боюсь, что ты впадешь в более мрачное отчаяние, чем господь наш в Гефсиманском саду.
     Слушая это, Гэри был готов смеяться и плакать одновременно. "Вольтер в конце концов стал презирать меня. Я задул свечу свободы, я уничтожил планеты Ренессанса".
     - А ты обо мне так не думала, когда мы беседовали с тобой в последний раз. - Гэри казалось, что он наполовину спит и полностью погружен в это... видение! - Я много лет был влюблен в машину. По твоим понятиям, согласно твоим убеждениям и твоей вере...
     - Теперь я мудрее, я лучше понимаю многое. Тебе был дарован ангел-хранитель, защитница. Она была дарована тебе посланцами господа и исполняла свой долг по приказу верховного посланца.
     Гэри был слишком напуган. В сознании его сгустился почти панический мрак. Он страшился спросить, кого имеет в виду Жанна. И все же:
     - Кто? Кто это? О ком ты говоришь?
     - О Вечном, который противостоит силам хаоса. О Дэниеле, который некогда звался Димерцелом.
     Теперь Гэри понял, что все происходящее творится только в его сознании, что это гораздо хуже, чем просто сон.
     - Когда-то ты не возражала против убийства машин-роботов.
     - Мне довелось познать более глубокие истины.
     Гэри ощущал, как врезаются в его мозг путы табу, наложенного Дэниелом.
     - Прошу тебя, уйди, оставь меня! - мысленно взмолился Гэри и свернулся на койке.
     А когда повернулся на бок, то вытаращил глаза. Перед ним стоял старый обшарпанный тиктак. Гэри вскочил с койки и поспешно отбежал к стене. Дверь камеры по-прежнему была закрыта и заперта на замок.
     Тиктак был раскрашен в тюремные цвета - желтой и черной краской. Наверное, это была служебная машина, по какой-то причине оставшаяся в тюрьме с тех времен, когда тиктаки учинили мятеж, стали угрожать Империи и их дезактивировали. Гэри не мог сообразить, как машина проникла в его камеру, - разве что ее отправили сюда с какой-то целью.
     Тиктак скрипуче застонал и попятился, перед ним возникло спроецированное лицо - примерно в полутора метрах от пола. К лицу присоединилось тело - невысокая, стройная, крепкая фигурка. Она словно приклеилась к тиктаку, словно тень в ярко освещенной комнате.
     У Гэри волосы на затылке встали дыбом, шею словно иголочками закололо, дыхание перехватило. На миг он утратил даже дар речи. Ему казалось, что он видит страшный сон. Наконец он ухитрился судорожно вдохнуть и отшатнулся от машины.
     - Помогите! - вскрикнул он надтреснутым голосом. Его снова охватил мрак ужаса. Грудную клетку жутко сдавило. Все страхи, все напряжение, изматывающее ожидание...
     - Не кричи, Гэри! - голос смутно напоминал женский, но при этом был механическим - таким, каким и положено быть голосу тиктака. - Я не хочу тебе зла, не хочу причинять лишних забот...
     - Жанна! - Гэри выдохнул имя, произнес его вслух, но еле слышно.
     Но старая машина отказывала, ее источник энергии истощился. Гэри опустился на край койки и стал наблюдать за тем, как медленно гаснут огоньки тиктака.
     - Наберись мужества, Гэри Селдон. Он и я теперь противники, какими были всегда. Мы поссор