н премьер-министр, славный денек. А ведь жалко тех,  кто
в такой денек в четырех стенах томится.
     - Вроде меня?
     - Не то, чтобы вроде вас, господин премьер-министр... просто от  души
жалко, когда... Ну, вы вот погуляете,  подышите  -  и  на  целый  день  во
дворец, верно? Как же вас не жалеть? Выходит, я счастливее вас буду?
     - Спасибо вам за сочувствие, Грубер, но ведь вы  же  знаете,  что  на
Тренторе сорок миллиардов людей живет  под  куполами.  Вам  их  всех  тоже
жалко?
     - А как же! Я-то судьбе благодарен за то, что я здесь, а не там.  Нас
ведь так  мало  -  таких,  кому  суждено  трудиться  на  вольном  воздухе.
Считайте, мне здорово повезло.
     - Но ведь погода не всегда такая замечательная?
     - Это верно. И мне приходится вкалывать и под ливнем, и когда ветрище
до костей пробирает.  Только,  знаете,  нет  плохой  погоды,  есть  плохая
одежда. Да вы поглядите... - Грубер раскинул руки, как будто хотел  обнять
весь дворцовый парк. - Поглядите, сколько у меня  тут  друзей  -  деревья,
трава, зверюшки, жучки. Работы всегда хватает, не соскучишься.  Ведь  надо
все в порядке держать. Планировка там,  и  все  такое...  А  вы,  господин
премьер-министр, видали хоть раз планировку парка?
     - Да ведь я, вроде бы, и сейчас ее вижу или нет?
     - Э, нет, я не про это. Это  надо  сверху,  с  птичьего  полета,  так
сказать. Только тогда поймешь, каково тут все на самом деле.  Парк-то  был
разбит по проекту Тэппера Сэвенда лет сто назад, если не больше, и  с  тех
пор тут ничего не меняли. Тэппер был одним из самых лучших специалистов по
озеленению, и ведь мой земляк, кстати говоря.
     - С Анакреона, стало быть?
     - Точно. Далекая планета на задворках Галактики. Там, знаете, до  сих
пор есть места, где не ступала нога человека.  Живи-поживай...  А  сюда  я
попал зеленым мальчишкой - считайте, молоко на  губах  не  обсохло.  Тогда
нынешний главный садовник тоже был совсем  молоденький,  только-только  на
должность заступил, еще при прежнем Императоре. Ну а теперь, конечно, то и
дело  разговоры  заходят  -  давайте,   дескать,   все   тут   переделаем,
перекроим...
     Грубер глубоко вздохнул и покачал головой.
     - Зря сделают, если возьмутся за такое. Не стоит. И так  все  славно,
ежели только порядок соблюдать да делать так, чтобы глаз и душу  радовало.
Правду сказать, все-таки порой тут кое-что изменяли. Нет-нет, а кому-то из
Императоров прискучивала старая планировка и хотелось чего-то  новенького.
Можно подумать, - хмыкнул Грубер, - будто новенькое -  это  всегда  лучше,
чем старенькое. Наш-то нынешний Император,  да  продлятся  его  дни,  тоже
подумывал, не изменить ли тут чего,  обсуждали  они  это  дело  с  главным
садовником.
     Последние слова Грубер произнес почти шепотом -  по  всей  видимости,
устыдился, что распространяет дворцовое сплетню.
     - Ну, это вряд ли скоро получится.
     - Надеюсь, господин премьер-министр, всей душой  надеюсь.  Знаете,  я
вам вот что скажу: коли будет у вас минутка оторваться от  вашей  безумной
работы, не поленитесь, загляните в бумаги, поглядите на планировку  парка.
Редкостной красоты планировка, и будь  нате  моя  воля,  я  бы  ни  единой
веточки, ни единого листочка не  трогал  бы,  хоть  тут  сотни  квадратных
километров площади.
     Селдон улыбнулся.
     - Как я погляжу, вы преданы своему делу, Грубер. Не удивлюсь, если  в
один прекрасный день вы станете главным садовником.
     - Только не это! Главный садовник - несчастнейший  из  людей.  Он  не
дышит свежим воздухом, не видит красот природы. Наверное, уже  и  позабыл,
что он про нее знает, про природу эту самую. Он вон где живет, - брезгливо
махнул рукой Грубер в сторону дворцовых построек, - и поди уже  не  сумеет
кустик от деревца отличить, коли только кто из подчиненных не подведет его
поближе и пальцем не ткнет.
     Селдону показалось, что Грубер того гляди плюнет от  отвращения,  но,
судя по всему, не мог найти, куда бы сплюнуть.
     Селдон негромко рассмеялся.
     - Какое удовольствие, Грубер, с вами беседовать! Сами знаете, какая у
меня работа. Так приятно иногда погрузиться в вашу жизненную философию.
     - Да что вы, господин премьер-министр, какой из меня философ...  Я  и
учился-то с пято на десято...
     - Чтобы стать философом, совершенно необязательно учиться. Тут  нужен
острый ум и жизненный опыт. Так что берегитесь,  Грубер.  Можете  получить
повышение.
     - Господин премьер-министр, мне лучшей награды не будет, если вы меня
оставите тем, кто я есть.
     Селдон развернулся и пошел прочь, и улыбка вскоре исчезла с его лица,
поскольку он задумался о делах гораздо более прозаических. Уже десять  лет
он занимал пост премьер-министра, и если бы Грубер знал, до какой  степени
Селдону осточертела его должность, он бы сочувствовал ему еще сильнее.  О,
если бы Грубер понимал, с какой неразрешимой дилеммой столкнулся Селдон, к
чему  подвел  его  достигнутый  за  эти   годы   прогресс   в   разработке
психоистории!



                                    2

     Тихая,  мирная,  задумчивая  прогулка  -   просто   идиллия.   Здесь,
поблизости от Императорского Дворца, трудно было  даже  поверить,  что  за
пределами  этого  островка  под  открытым  небом  простирается   громадная
территория планеты, закованная в  непроницаемую  броню.  А  здесь  Селдону
казалось, будто он на своей родной планете, Геликоне.  Груберу,  наверное,
казалось, что он - на Анакреоне.
     Но, конечно, все это  было  обманчиво.  Территория  дворцового  парка
надежно охранялась - мало сказать "надежно".
     Некогда, тысячу лет назад, когда  дворцовые  постройки  были  не  так
роскошны, как теперь, и гораздо меньше отличались от остальных  зданий  на
Тренторе, который в ту пору только начинали покрывать защитными  куполами,
дворцовая территория была открыта для простых смертных,  а  сам  Император
порой прогуливался по дорожкам парка и благосклонно кивал своим подданным.
     Теперь  все  было  по-другому.  Теперь   тут   царил   режим   особой
безопасности и никому из тренторианцев не позволялось самовольно  пересечь
границу  дворцовой  территории.  На  самом   деле   такие   суровые   меры
предосторожности вовсе не снижали  уровня  опасности,  поскольку  исходила
она, как правило, от тех, кто находился как раз внутри границ  этой  самой
территории - то бишь чем-то недовольных чиновников из ближайшего окружения
монаршей особы или от подкупленных солдат-охранников, нарушивших  присягу.
Именно на дворцовой-то территории реальная опасность и грозила  Императору
и  его  неподкупным  приближенным.  Страшно  представить,  что  бы   могло
произойти, если бы на такой вот прогулке, как сегодня,  лет  десять  назад
Селдона не сопровождала Дорс Венабили.
     Он тогда был начинающим премьер-министром, и было вполне  естественно
предполагать, что найдутся завистники, скрежещущие зубами по поводу  столь
неожиданного  решения  Императора.  Тогда  было  много  охотников   занять
освободившуюся вакансию - тех,  кто  считал  себя  более  опытными,  более
достойными (по их мнению, конечно) и поэтому  вправе  (по  их  же  мнению)
пылать справедливым гневом. Естественно, никто из злопыхателей ни сном, ни
духом не ведал  о  психоистории,  о  той  важности,  которую  ей  придавал
Император, а потому они решили, что самое простое - это  подкупить  одного
из вооруженных телохранителей премьер-министра.
     И вот однажды, во время прогулки, зоркие глаза Дорс  уловили  отблеск
лучей закатного солнца  -  настоящего  солнца,  чьи  лучи  никогда  бы  не
проникли  через  стальной  панцирь  купола,  -  и  отблеск  этот  сверкал,
отражаясь от металлической поверхности бластера.
     - Ложись, Гэри! - вскрикнула она и одним прыжком  оказалась  рядом  с
сержантом.
     -  Дайте  мне  ваш  бластер,  сержант,  -  приказала  она  тоном,  не
допускающим никаких возражений.
     Потенциальный террорист, донельзя смущенный яростным видом  несущейся
на него женщины, судорожно взвел курок.
     Но выстрелить не  сумел,  поскольку  Дорс  успела  крепко  сжать  его
запястье и поднять над головой руку, сжимавшую бластер.
     - Лучше бросьте, - сжав зубы, проговорила она.
     Сержант отчаянно пытался вырвать руку.
     - И не пытайтесь, сержант, - предупредила Дорс. - Мое колено - в трех
дюймах от вашего паха, и вы не успеете глазом моргнуть, как  ваше  мужское
достоинство станет приятным воспоминанием. Замрите.  Вот  так,  умница.  А
теперь разожмите пальцы. Если сейчас же не бросите бластер, я  вам  сломаю
руку.
     Тут из-за кустов с воплями выбежал садовник. Дорс дала  ему  знак  не
приближаться. Сержант разжал пальцы. Бластер упал на землю.
     Селдон, подбежав, процедил сквозь зубы:
     - Иди, Дорс, я разберусь с ним.
     - Нет. Это ты иди. Забери бластер и уходи за деревья. Тут могут  быть
еще злоумышленники.
     Дорс, по-прежнему крепко держа сержанта за руку, потребовала:
     - А теперь, сержант, назовите имя того, кто заставил  вас  покуситься
на жизнь премьер-министра, а также имена всех тех, кто еще в этом замешан.
     Сержант молчал.
     - Не валяйте дурака, - сказала Дорс.  -  А  ну,  говорите!  -  И  она
выкрутила ему руку так, что он опустился на колени. Дорс приставила к  его
шее мысок туфли. - Сержант, если вам очень нравится  помалкивать,  я  могу
сделать так, что вы умолкнете навеки. И не только  лишитесь  дара  речи  -
учтите, сначала я вам все кости переломаю. Так что давайте-ка говорите!
     И сержант послушался.
     А потом, когда все было позади, Селдон спросил у Дорс:
     - Дорс, как ты могла? Никогда не думал, что ты способна  на  такую...
ж_е_с_т_о_к_о_с_т_ь_!
     Дорс холодно ответила:
     - На самом деле я не причинила ему никакого вреда. Вполне  достаточно
было пригрозить. Во всяком случае, твоя безопасность была превыше всего.
     - Лучше бы я сам с ним схватился.
     - Ради чего? Чтобы не уронить мужского достоинства? Во-первых, ты  бы
мог просто-напросто опоздать. Во-вторых, чего бы ты ни добился и как бы ни
преуспел, это в любом случае не  стало  бы  неожиданностью.  Один  мужчина
отделал другого - подумаешь! А я - женщина, а от женщины никто не ждет  ни
мужской ярости, ни силы. Гэри, ну ты-то понимаешь, что ни одна женщина  не
в силах сделать со здоровым  мужиком  такое?  А  теперь  пойдут  слухи,  и
рассказ о случившемся будет обрастать неправдоподобными  подробностями,  и
скоро все меня будут бояться, а тебя никто не осмелится и пальцем тронуть.
     - Ну да. Но не только из-за того, что  будут  бояться  тебя.  Бояться
будут еще и казни. Сержант и остальные заговорщики будут  казнены,  ты  же
знаешь.
     Дорс, как правило, строго следила за выражением своего лица,  но  тут
не сдержалась. Видно было, как ей жалко осужденного  на  смерть  сержанта,
того, кто мог бы, не задумываясь, прикончить ее любимого Гэри.
     - Но, Гэри, - воскликнула она, -  разве  так  уж  необходимо  казнить
заговорщиков? Вполне достаточно было бы посадить их в тюрьму или отправить
в ссылку.
     - Не выйдет, - покачал головой Селдон. - Поздно. Клеон и слышать ни о
чем, кроме казни, не желает.  Могу  процитировать  тебе  его  слова,  если
хочешь.
     - То есть он уже все решил?
     - Не раздумывая. Я пытался убедить его в том, что хватило  бы  ссылки
или тюрьмы, но он сказал "нет". Он сказал: "Всякий раз,  когда  я  пытаюсь
решить проблему путем твердых и решительных действии, вы мне поете  ту  же
самую песню, что до вас пел Демерзель, - про "деспотизм" и  "тиранию".  Но
это - _м_о_й_  дворец.  Это  _м_о_й_  парк.  Это  -  _м_о_я_  охрана.  Моя
собственная безопасность зависит от  того,  насколько  надежно  охраняется
дворец и территория, от того, насколько мои люди верны мне. Неужели у  вас
есть сомнения в том, что любое нарушение верности  мне  и  Империи  должно
быть наказуемо иначе, чем мгновенной казнью? О  какой  безопасности  тогда
вообще речь? О какой _м_о_е_й_ безопасности можно говорить?"
     Тогда я сказал: "Но должен состояться  суд".  А  он  говорит:  "Пусть
будет суд. Трибунал. Пусть он состоится немедленно, и я не потерплю,  если
хоть кто-то выскажется против казни".
     Дорс была потрясена.
     - И ты так спокойно об этом говоришь? Ты что, согласен с Императором?
     Селдон неохотно кивнул.
     - Согласен.
     - Из-за того, что покушались на _т_в_о_ю_ жизнь, видимо?  Неужели  ты
из чувства мести отказался от своих принципов?
     - Нет, Дорс, я человек не мстительный. Но в данном  случае  на  карту
была поставлена не только моя жизнь, и не только жизнь Императора. Если  и
есть в истории Империи что-либо неизменное, показательное, так это то, что
Императоры  приходят  и  уходят.  Защищать  тут  приходится  психоисторию.
Несомненно, даже если что-нибудь ужасное случится  со  мной,  психоистория
все равно когда-нибудь появится на свет, но Империя катится к  разрухе,  и
ждать нельзя, а пока только мне  одному  удалось  продвинуться  достаточно
далеко  для  того,  чтобы  необходимая  нам,  как  воздух,  методика  была
разработана вовремя.
     - Значит, тебе следовало бы  передать  свои  знания  другим,  -  сухо
проговорила Дорс.
     - Я этим  и  занимаюсь.  Поскольку  Юго  Амариль  кажется  мне  самым
подходящим моим последователем, у меня от него  секретов  нет.  Мы  с  ним
собрали целую группу математиков. Все они люди  способные  и  когда-нибудь
сумеют внести свою лепту, но только все равно они не так знающи, как...
     - Как ты - хочешь сказать? Не так мудры, не так талантливы? Да?
     - Да, я именно так думаю. И еще я думаю, что психоистория принадлежит
мне, а раз я один способен с ней управиться, мне нужно время и  нужна  моя
жизнь. Я - человек...
     - Человек... - печально кивнула Дорс.
     Казнь состоялась.  Уже  целый  век  в  Империи  не  случалось  ничего
подобного. На смерть  были  осуждены  двое  министров,  пятеро  чиновников
среднего звена  и  четверо  солдат,  включая  того  самого  сержанта.  Вся
дворцовая охрана подверглась допросам и проверкам, и те, кто  не  выдержал
испытаний, были уволены, и более того - сосланы в отдаленные Внешние Миры.
     С этих пор все стали тише воды, ниже травы, а охрана премьер-министра
была усилена вдвое, так что "тигрице" - именно так стали теперь под  шумок
называть Дорс - уже не было нужды всюду сопровождать Селдона.  Даже  когда
ее не было рядом, ее образ  яростной  защитницы,  казалось,  витал  где-то
совсем рядом с Селдоном. Итак, минуло уже почти десять лет, как  Император
Клеон наслаждался чувством спокойствия и полной безопасности.
     Теперь работа над психоисторией подошла вплотную к той  черте,  когда
вот-вот должна была появиться возможность делать  кое-какие  прогнозы,  и,
возвращаясь в это утро с прогулки в лабораторию,  где  он  превращался  из
премьер-министра в ученого-аналитика, Селдон почему-то  отчетливо  ощутил,
что периоду его благоденствия и эйфории приходит конец.



                                    3

     Однако он не сумел сдержать  радости,  охватившей  его  при  входе  в
лабораторию.
     Как все переменилось...
     Ведь началось все двадцать лет назад, а тогда он маялся с подержанным
геликонским компьютером. Но именно тогда словно озарение снизошло на него,
и возникла туманная, полубезумная математическая теория...
     А потом - годы работы в Стрилингском университете, когда  они  с  Юго
Амарилем  корпели  над  выверкой   уравнений,   пытались   избавиться   от
тяжеловесных  множеств,  обойти  каким-то  образом   самые   страшные   из
хаотических эффектов. Честно говоря, успехов у них было маловато.
     Теперь же, когда он уже десять лет занимал пост  премьер-министра,  к
его  услугам  был  полный  набор  новейших  компьютеров  и  обширный  штат
сотрудников, разрабатывающих самые разные аспекты проекта.
     Условиями разработки проекта диктовалась  необходимость  того,  чтобы
никто, из сотрудников - за исключением Юго и самого Селдона - не  знали  в
точности, над  чем  они  на  самом  деле  работают.  Каждый  трудился  над
вычлененным  из  общей  проблемы  заданием,  разрабатывая,  так   сказать,
отдельную шахту в колоссальной горе  психоистории.  Только  Юго  и  Селдон
знали, как глубоки ее недра, как высоки вершины, да и для  них  порой  эти
самые вершины скрывались в тучах, а склоны заволакивал густой туман.
     Конечно, Дорс была права. Пора было мало-помалу вводить сотрудников в
курс дела, посвящать в тайну. Двоим теперь уже не под силу было управиться
с возникшими проблемами. А годы неумолимо  шли  вперед.  Селдон  старился.
Пускай даже он сумеет курировать работу над  проектом  еще  пару  десятков
лет, но надо смотреть правде в глаза: лучшие его годы уже позади.
     Да и  Амарилю  через  месяц  -  тридцать  девять.  В  общем,  он  еще
достаточно молод, но не так уж молод для математика. К тому же он трудится
над проектом примерно столько же времени, сколько  сам  Селдон,  и,  стало
быть, способность к продуктивному, блещущему новизной мышлению у него  уже
не та.
     Амариль заметил, как вошел Селдон, и пошел ему  навстречу.  Селдон  с
любовью смотрел на помощника. Амариль, как и Рейч, был коренным  далийцем,
и все же на  взгляд  в  нем  ничего  далийского  не  осталось,  разве  что
невысокий рост и крепкая, мускулистая фигура.  Он  не  носил  усов,  давно
избавился  от  акцента.  Даже  далийский  менталитет  куда-то  выветрился.
Призывы и лозунги Джо-Джо Джоранума в свое  время  не  произвели  на  него
никакого впечатления, а ведь он апеллировал в первую очередь к  угнетенным
и униженным далийцам.
     Казалось, Амарилю совершенно несвойственен никакой патриотизм,  кроме
единственного  -  патриотизма  в  отношении  психоистории.  Только  ей  он
принадлежал и сердцем, и душой.
     Думая об этом, Селдон порой испытывал смущение. Сам он до сих пор  не
забыл о родной планете Геликоне, о тех двадцати годах, что прожил  там,  и
ничего не мог с собой  поделать:  он  считал  себя  геликонцем.  Время  от
времени  он  задумывался  о  том,  не  мешает  ли  это  его   работе   над
психоисторией. Ведь в идеале человеку, занятому этой наукой, нужно было бы
отречься   от   каких-либо   национальных   привязанностей   и   перестать
принадлежать какому бы то ни было сектору, планете, а если и  принадлежать
кому-то и чему-то, то только лишь абстрактному человечеству, как Амариль.
     "А я до сих пор этого не умею", - подумал Селдон и глубоко вздохнул.
     - Гэри, - сказал Амариль, - успехи таки, похоже, есть.
     - Похоже, Юго? Только похоже?
     - Я не стал  бы  торопиться  и  выпрыгивать  в  открытый  космос  без
скафандра, - сказал Юго совершенно серьезно. (Селдон знал, что с  чувством
юмора у него не очень.) И они вдвоем вошли в их отдельный кабинет. Кабинет
был невелик, но зато надежно экранирован.
     Амариль сел и закинул ногу на ногу.
     - Появилась возможность  запустить  твою  последнюю  схему  борьбы  с
хаотичностью - не целиком, конечно, - и ценой обобщений.
     - Ясно. "Выбрал прямую дорогу, так не гляди по сторонам". Именно  так
обстоят дела во Вселенной. Нужно  просто-напросто  как-то  одурачить  наши
цифры.
     - Ну, что-то в таком духе мы и сделали. Теперь мы смотрим на все  как
бы через обледеневшее стекло.
     - Это все равно лучше, чем через  свинцовый  экран,  заслонявший  нам
обзор столько лет.
     Амариль что-то пробормотал себе под нос и сказал:
     - Теперь мы способны различать свет и тьму.
     - Поясни!
     - Не могу, но у меня есть Главный Радиант, над созданием  которого  я
трудился, как... как...
     - Ламек не подойдет? Это такой геликонский зверек, живущий  в  горах.
На Тренторе они не водятся.
     - Ну, если ваш ламек трудится в поте лица, значит, я примерно так  же
трудился над созданием Главного Радианта.
     Амариль нажал кнопку на  крышке  стола,  сработал  механизм  открытия
ящика, и он бесшумно выехал из-под  крышки.  Юго  вынул  из  ящика  ч