гвалта  и, выскочив
наружу,  наорал на делегатов.  Им осталось  только  благодарить бога, что во
время крика  рот  Попова был плотно забит вяленым мясом, которое он, ублажая
свое чревоугодие, скрыл от соратников. Именно  поэтому тысячники были просто
забрызганы  непрожеванной смесью белков  с жирами,  а  не  тяжело  контужены
звуковой волной.  Они уже успели  залечь  к тому времени, когда еда вылетела
изо  рта криминалиста  и оттуда полился чистый, без пищевых  примесей, звук.
Однако в шатры  залечь не  могли из-за того, что были  на распорках, поэтому
просто обрушились вниз,  тихо пологом  шурша. Ну  а  когда, наконец,  и этот
шорох  затих, делегаты  изложили Рабиновичу свою просьбу. Словно пионеры  --
дедушке Сталину.
     -- Нам бы,  того-этого, самогоночки  бы,  -- заявили тысячники  дружным
хором. --  Народ просит. Вы бы уделили сколько-нибудь. А то слухи  поползли,
что вы, дескать, весь  день самогонку гнали, а как нагнали, так  за рубеж за
валюту и продали.
     -- Угу, -- согласился  с ними мой хозяин. -- Если глупость -- не порок,
то  и Мойша  -- не пророк! -- а затем рявкнул: -- Идиоты!  Кому мы в пустыне
самогонку продать могли, если, кроме вас, тут никого нет?
     --  Так мы же не знаем, есть тут  кто или нет, -- пожал плечами один из
тысячников.  -- Может  быть, кушиты какие-нибудь приезжали, пока  мы  выборы
проводили?  Или  персы.  Вы  же  не  просто  так  с  собой  этого маленького
бородатого проныру возите. Небось он вам для коммерции нужен.
     Сеня   еще,  придумывая  ответ,  хлопал  ртом,  как  поповская  гурами,
выловленная котом из аквариума, а позади нас раздался дикий хохот. Настолько
неожиданно, что даже я сначала вздрогнул, а потом обернулся. Пришлось отдать
Ване должное. Что-что, а подкрадываться неслышно даже для меня он умеет. Вот
стоит   сейчас   и  ржет,  а  на  него  даже  наорать  нельзя.  Не  за  что!
Профессионализм у нас в милиции, в отличие от инициативы, не наказуем.
     --  Что?  Получил, еврей, по  пейсам?  --  довольно  похлопывая кулаком
правой  руки по ладони  левой, заявил омоновец. -- Это тебе не  нашего брата
дурить.
     -- А вашего брата и  дурить не нужно,  -- окрысился Рабинович. -- У вас
даже  национальный  герой,  так и тот  дурачок. Даже  татаро-монгольское иго
мозгов вам не прибавило...
     -- Так, блин,  ты на больную мозоль, в натуре, не наступай, -- обиделся
Жомов. -- А то прямо сейчас  начнем  выяснять, чем твои евреи в Египте почти
четыреста  лет  занимались  после смерти Иосифа  и до  рождения Моисея. А то
всего-то об этом в Библии и говорится, что умер Иосиф со всем своим родом, а
сыны  израилевы  расплодились  и  размножились. Еще  вопрос, кто им  в  этом
процессе помогал!..
     -- А ты откуда Библию знаешь? -- оторопел  мой Сеня, редко слышавший от
Жомова фразу умнее, чем предложение дать кому-нибудь в рыло.
     --  Чай не  лаптем  щи  хлебаем,  --  спаясничал  омоновец.  --  Хватит
ломаться. Дай людям выпить, да и нам на сон грядущий по стопочке  принять не
помешает.
     --  Дал бы я...  тебе  в  рыло, да  ума  от этого  в твоем  примитивном
славянском черепе не прибавится, -- буркнул Рабинович, который, как я понял,
и  сам  был не  прочь  отметить первый  день похода в Землю обетованную.  --
Ладно.  Тащи  сюда все,  что  Андрюша  с  Горынычем сегодня  нагнали.  Будем
распределением заниматься.
     Дальше начались проблемы. Во-первых, поить самогонкой всех  без разбора
было  жалко.  Ну  а во-вторых,  Сеня быстренько  подсчитал, что  при обычной
российской мерке (сто граммов, и это -- только для разгона) каждому делегату
придется выдать по сто литров самогонки. А это  получалось полторы тонны  на
всех, соответственно. Рабинович ужаснулся.
     --  Да у нас что, спиртзавод, по-вашему? --  завопил он. --  Если бы мы
бормотуху  такими суточными объемами выдавали,  Ротшильдами давно стали  бы.
Или Чубайсами, на худой конец.
     Я  с Сеней в  этом вопросе был в  корне не  согласен. В первую  очередь
из-за того,  что он употребил множественное число  в своей речи. Может быть,
сам бы Рабинович и стал бы миллионером, выгоняя по полторы тонны самогонки в
сутки, хотя тут еще  поспорить нужно, но я скорее поверю, что втроем они при
таком  производстве  скорее спились  бы, чем  разбогатели. Как  получили  бы
первую партию,  так до  второй  бы дело и не дошло.  Если только  в  крайнем
случае. Впрочем, высказывать свои соображения  я  не стал по вполне понятным
причинам, а просто принялся смотреть, что дальше будет.
     А  дальше выяснилось, что  с остатками от вчерашней пиаровской кампании
самогонки  набралось  не  более  пятидесяти  литров.  Следовательно, каждому
делегату могла  быть выдана только одна бутылка и  то  только  в том случае,
если  менты решат себе ничего  не  оставлять. Никто из моих друзей под таким
предложением подписываться не  собирался. Жомов,  например, крепко  прижал к
себе примерно десятилитровый бурдюк и расставаться с ним  явно не собирался.
Попов  поддержал омоновца, прикрыв  его своим  необъятным  пузом, и проблему
раздела оставшихся объемов алкоголя Сене пришлось решать самому.
     --  Блин,  как  мы  их  всех  вчера  напоить  умудрились? --  удивленно
пробормотал он себе под нос. -- Ума не приложу!..
     ХЛО-ОП!!!
     -- А у тебя он есть, ум-то, чтобы его хоть куда-нибудь прикладывать? --
заверещал Лориэль, появляясь, как  всегда,  из  ниоткуда. -- Чего вылупился,
как тролль на лампу дневного света, урод длинноносый?
     Вот  так всегда.  Было все  спокойно,  так  это кому-то помешало.  Хоть
убейте, привыкнуть не могу к  тому,  каким манером этот наглец  каждый раз в
наши дела вмешивается.  Впрочем,  в этот раз удивляться и вздрагивать не мне
одному  пришлось.  Полторы  сотни делегатов,  ранее  с появлением эльфов  не
сталкивавшихся, застыли в оцепенении,  увидев  появившуюся  из яркой вспышки
крылатую уменьшенную  копию человека. Тысячники рты раззявили  и  застыли  в
немом изумлении. Хорошо хоть, что пальцами в Лориэля тыкать не начали. Иначе
и им досталось бы на всю катушку.
     -- Чего молчишь, мать твою, идиот пучеглазый? -- не унимался мухокрылый
микрочлен чужой цивилизации. -- Язык проглотил, козел безрогий?
     --  Лориэль,  может,  стоит  с  ними  повежливее  обращаться.  Все-таки
коллеги,  пусть  и  временные,  -- прогремел  над  пустыней  громовой  голос
Нимроэля.
     Услышав его, даже  я  поморщился, не  говоря о делегатах. Для  тех этот
глас  вопиющего  в  пустыне  и вовсе  стал  каким-то  божественным явлением,
полностью выходящим  за  рамки  их понимания.  Дружно  взвизгнув,  тысячники
врассыпную бросились  с вершины  бархана, позабыв о том,  зачем  вообще сюда
приходили. Что не могло не порадовать моего хозяина.
     -- Вот  и  хорошо, --  удовлетворенно пробормотал он. --  Теперь голову
ломать не придется о том, как самогонку поделить.
     -- Громкость  убавь,  ты,  продукт дефективных  половых  отношений!  --
обращаясь к  Нимроэлю, одновременно с Сеней рявкнул маленький нахал. --  Ты,
блин, полудурок-полуэльф, еще на всеобщее обсуждение наши  проблемы выстави.
Вылез бы лучше из своей норы и лично  с ними пообщался, как это у нормальных
спидеров принято.
     -- Извините, -- гнусавя, проговорил Нимроэль. Хотя он перед  нами так и
не появился, но теперь его голос звучал намного тише. Мне вообще показалось,
что он, словно назойливый комар, бормочет прямо  в мое ухо.  Я даже  головой
помотал от неожиданности. -- Так нормально?
     -- Для ненормальных! -- гневно пискнул Лори-эль и повернулся к Сене. --
Если  бы тебе,  урод  длинноклювый,  такие  дебильные мысли,  как  повальное
спаивание всех евреев, в голову не приходили бы, все проблемы  можно было бы
намного проще решить. А так из-за тебя пришлось вчера снова к родственничкам
моего бракованного напарника обращаться, чтобы они вам неиссякаемый бурдюк с
самогоном организовали. Оберон, мать его, узнает, точно голову нам отвернет.
     --  Так вы, значит, опять должностные  инструкции  нарушаете? -- ехидно
поинтересовался Попов.
     -- А  с вами разве нормальными  методами работать  можно?  --  изумился
Лориэль. -- Вы  же  любой план мероприятий своими  дикими выходками  сорвать
можете. И вообще, заткнись, окорок недобитый! Тебя никто не спрашивал...
     Не  знаю, может быть, к  тому,  что его называют "свиньей", Андрюша уже
привык, но  новую кличку  маленький  бандит ему зря  придумал. Попова  она в
такое бешенство привела, что наш эксперт  даже предупреждать  эльфа не стал,
что  убить  его собирается. Просто схватил первое, что  попалось под руку, и
запустил в Лориэля. На свою беду, этим "первым попавшимся" оказался Горыныч,
выбравшийся из  палатки для того,  чтобы  послушать,  из-за  чего тут  народ
спорит. Попову в руки  попался его хвост, и Андрюша, размахнувшись, запустил
нашего  трехглавого  птеродактиля  в охамевшего эльфа. Ахтармерз с  перепугу
слаженно  выстрелил пламенем из всех  трех голов сразу. На  счастье Лориэля,
из-за минимального размера Горыныча огненные струи получились не больше огня
бензиновой зажигалки, к тому же и Андрюша меткостью броска не отличался. Тем
более   когда  приходилось  швыряться   в   надоедливых   эльфов   летающими
керосинками.  Горыныч  пролетел мимо, а Лориэль смачно выругался. Цитировать
его речь не буду по этическим соображениям.
     --  ...мать  вашу!  -- закончил эльф  свое  обращение к  ментам  и тихо
растворился в воздухе.
     Вот  и  пообщались!  Поняв,  что  ничего  интересного  сегодня  уже  не
случится, я  отправился на  вечерний моцион, твердо рассчитывая, что к моему
возвращению шатер будет  восстановлен  в  первозданном виде, и  мне  наконец
удастся спокойно поспать...

Глава 2

     Как и  следовало  ожидать, к рассвету  все жутко замерзли.  Большинство
переселенцев спали, тесно прижавшись друг к дружке и при этом еще наполовину
зарывшись  в песок.  Это  их хоть  сколько-то  согревало, а  вот  менты,  за
исключением Рабиновича, таким способом сохранения тепла побрезговали. Каждый
предпочел  ночевать  в  собственном, персональном  шатре, и  теперь Жомов  с
Поповым ворочались под  одеялами, пытаясь  сохранить тепло  и  при  этом  не
проснуться. Сеня ночевал в одной палатке с Рахилью, и от того, что им дольше
удалось  сохранить  тепло, а может быть, и  от  чего другого, проснулись они
позже всех. Первым же раздраил глаза криминалист.
     Может  быть,  из-за хорошей прослойки  жира  он  и  проспал  бы  дольше
омоновца,  но все  испортил Горыныч. Этот хладнокровный  керогаз  (не  в том
смысле, что невозмутимый, а просто не умеющий хранить тепло организма), хоть
и был  укутан  на ночь  в несколько одеял,  утром  все  равно не выдержал и,
выбравшись   из  своего  рукодельного  кокона,  полез  к  Андрюше   греться.
Естественно,  забыв  предупредить  о  своих  намерениях.  А  Попову  снились
аквариумные рыбки.  Причем  не где-нибудь,  а в мамином  борще.  Когда  мама
подала  ему тарелку, где в кипящей жиже плескались барбусы и гурами, а затем
заявила: "На тебе, миленький, два  в одном!" -- при этом ухмыльнувшись тремя
головами  сразу, Андрюша  мгновенно проснулся.  Но  тут,  словно продолжение
кошмара,  Ахтармерз и  просунул  свои зубастые пасти  прямо  к  его  пухлому
личику.
     Попов  заорал. Причем не просто заорал, а взвыл, как сфонивший микрофон
на концерте. Слышал  бы  это Витас, умер  бы от зависти. Соплеменники Моисея
тоже едва не померли,  но не от зависти, а от страха. Вот уж неизвестно, что
именно им послышалось в  этом вопле, но  проснулись все. Мгновенно. При этом
часть  сынов израилевых тотчас  закопалась  в  песок с головой,  а остальные
спросонья бросились бежать в разные стороны, не разбирая дороги. Хорошо, что
проснулись  вовремя. А то  ментам  сорок лет понадобилось  бы  только на то,
чтобы собрать  их  по  пустыне.  И  еще столько  же  понадобилось бы,  чтобы
уговорить соплеменников Моисея вернуться в лагерь.
     Горыныч из  палатки  Попова  не  выскочил.  Его оттуда  просто  вынесло
звуковой волной  и впечатало в гребень соседнего  бархана. Искали его  потом
долго и  всем табором,  но нашелся  он  все равно  сам. Выкопался  из песка,
приполз  обратно в лагерь и пару  часов не  разговаривал с Поповым -- просто
был  контужен и ничего не слышал.  Впрочем, все это случилось позже, а после
Андрюшиного крика из своего шатра выбрался на свет божий Ваня Жомов.
     --  Дневальный!  --  призывно заорал  он и, когда  один из  подчиненных
Навина примчался на зов, спросонья поинтересовался:
     -- Ну и какая сволочь включила сигнал тревоги?
     Затем до Ивана дошло, что  он не на  срочной службе в армии и даже не у
себя  в  ОМОНе.  Ни дневальных,  ни  дежурных  здесь  нет, и  сигнал тревоги
включать  некому.  Во-первых, штепсель  воткнуть  некуда,  а  во-вторых,  не
придумали  этих  сигналов  еще.  Жомов жутко  расстроился от отсутствия этих
привычных атрибутов цивилизованной  жизни и  с  досады влепил затрещину ни в
чем   не  повинному  новобранцу,  преданно  пялившемуся   на  него  глупыми,
несчастными  глазами.   Новобранец  ойкнул  и  еще  преданнее  посмотрел  на
омоновца. Тот поморщился.
     -- Это  тебе за  то,  чтобы с поста  никуда  не отлучался, -- по-своему
извинился перед солдатом Жомов.
     -- Разминаешься? -- поинтересовался у него Рабинович, высовывая длинный
нос из своего шатра, а затем огляделся по сторонам.
     -- Так я и думал, что это Попов орал, -- констатировал Сеня и спрятался
обратно. -- Разбудите к завтраку. И чтобы без истеричных воплей...
     Между  тем всеобщее оживление в лагере  переселенцев  потихоньку  стало
затухать. Люди принимались за свои обычные утренние дела. Причем девочки шли
за  левый  бархан, а мальчики --  за  правый. А затем все вместе По привычке
собрались перед  центральным и  принялись  стенать из-за того, что в пустыне
нет умывальников,  душевых комнат и бассейнов. Назначенное  вчера начальство
тут же весело взялось за дело  и разогнало жалующихся  к местам их  ночевок.
Затем  каждый из вождей, начиная с десятника  и  кончая олигархом,  воткнули
рядом с собой таблички с надписью "Приемные часы начинаются с утра и тут  же
заканчиваются"   и  начали  оптом  собирать   стенания.  Те,  кто  не  успел
настенаться  до окончания приема у начальства,  стали тихо  роптать и заняли
очередь для того, чтобы завтра с утра пожаловаться кому-нибудь на недостаток
внимания к собственной персоне.
     В общем,  жизнь сделала виток и загнала караван переселенцев на рельсы,
чтобы преспокойненько раздавить затем  приближающимся  поездом  новой жизни.
Все  этому  радовались,  а  еще больше возликовали тогда, когда от  семейных
очагов  потянуло  запахом  пищи.  Терпеливые  жены, матери  и  сестры  сынов
израилевых, получившие вчера право безнаказанно и в любое время суток пилить
своих  мужей, благоразумно отложили  это  занятие до того,  как  благоверные
оставят политику и захотят  набить чем-нибудь желудки.  Чтобы подманить свои
будущие  жертвы, они и принялись готовить завтрак. Причем каждая постаралась
сделать  еду аппетитнее, дабы мужик, привлеченный мощным ароматом, побыстрее
попал  в ловушку.  В итоге  особо удачливые  охотницы приманили  к  очагу не
только  своих супругов,  но и с  десяток чужих,  решивших  хоть раз  в жизни
вкусно поесть.  Жены  этих  чужих,  хоть  раз  в  жизни  решившихся,  тут же
оказались  рядом и  палками  отбивали своих благоверных. С  ног  до головы и
особенно по  почкам.  Что  и  делали  весь  остаток  утра,  а  начальство не
вмешивалось.  Поскольку  семья  хоть и являлась  ячейкой  общества, но в  их
юрисдикцию не входила.
     -- Да-а, не повезло мужикам, --  посочувствовал  Жомов, глядя с вершины
бархана  на  жестокие истязания евреев их женщинами. -- А  с другой стороны,
пусть радуются. Моя бы Ленка со своей скалкой и тещей  уже десятка два таких
чревоугодников по паркету раскатала,  а  эти еще  живыми  по  лагерю бегают.
Орут, правда. Но это нормально. Для психологической разрядки  помогает. Да и
слабонервную жену опять же криком запугать можно.
     -- Ваня, -- хитро щурясь, проговорил Попов, подходя к другу. -- А я вот
в  одной  ученой  книжке  прочитал, что  муж,  избитый  женой, получает куда
большую  травму, чем та,  которую он может  приобрести, к примеру, когда  на
работе ему упадет на голову ящик.
     -- Какой ящик? -- настороженно переспросил омоновец.
     --  А  какая  тебе,  на  хрен, разница? --  оторопел не ожидавший такой
реакции Андрюша.
     -- Э-е-е, не скажи! -- Иван  погрозил ему пальцем. -- Если ящик пустой,
это одно. Ну а если, к примеру, он с патронами,  то  еще такую жену поискать
придется,  которая серьезней травму нанести  сможет.  Тут  даже  моя теща не
справится, хотя  ей ничего  не стоит мужа  по башке электроплитой  стукнуть.
"Мечта" называется. Сам видел, как тесть после этого месяц в больнице мечтал
о том, чтобы больше домой не возвращаться.
     -- Н-да, тяжелый случай. Причем у  тебя в большей степени, чем у тестя,
-- расстроился от собственной неудачной  язвительности Попов. -- Чем с тобой
шутить, пойду-ка я лучше поваров с завтраком потороплю.
     --  Смотри, чтобы тебе по  дороге чья-нибудь  жена  не  встретилась, --
искренне  предостерег  друга  омоновец  и вернулся  к  прежнему  занятию  --
созерцанию матриархата, ненадолго воцарившегося в лагере.
     Попов покрутил  пальцем  у  виска  и  побрел искать  штабную  столовую.
Андрюша,  как  всегда, желал с утра плотно подкрепиться. А если  учесть, что
вчера  на ужин ему достались лишь вяленые ребра барана, пересоленные,  между
прочим, то можно понять, насколько сильно он был  голоден. И аппетит Андрюше
не испортил  даже Аарон,  принявшийся прямо во время  завтрака  криминалиста
переводить очередную проповедь Моисея. Патриарх в этой речи превзошел самого
себя и битый час  давал  переселенцам множество крайне ценных указаний  типа
"не укради", "не убий", "не прелюбодействуй" и так далее. Попов о них знал с
раннего  детства, заново освоил во время службы в милиции и теперь морщился,
когда  патриархи  требовали  от переселенцев  не воровать, а  те  восхищенно
вопили в  ответ,  пораженные глубиной  мыслей  старцев.  Морщился  Попов  от
выкриков, но жрать, гад, не переставал.
     Когда  Моисей  с  Аароном  закончили наконец пропагандировать  здоровый
образ жизни и отправились завтракать,  к  ним присоединились остальные члены
переселенческой  хунты:  Рабинович  с  Жомовым,  все три  олигарха, Нахор  и
Рахиль. Кстати, единственная женщина  при штабе. Сыновья  Моисея попробовали
было  возмутиться такой несправедливостью и  вывести в свет своих жен, но их
папочка воспротивился.  На что, видимо, у него были  причины, поскольку свою
жену он  держал вдали не только  от штаба,  но и от поселенцев вообще  --  в
земле Мадиамской (не в буквальном смысле, просто у  них так говорили!) --  и
отказывался  звать  ее   к   себе.  Этому  удивились   все  менты,   и  даже
женолюб-Рабинович усомнился, действительно  ли старец имел целью всей  своей
жизни вывести евреев из Египта, или же он просто  заварил  эту кашу, пытаясь
на сорок лет сбежать из семьи?
     -- Г-г-г!.. -- орал  Моисей в ответ на просьбы сыновей допустить их жен
"ко двору". Те, на удивление всем, понимали его без переводчика.
     -- Папа, мы понимаем, что снохи должны во  всем  помогать  свекрови, --
гнусавил Гирсам. -- Но нам женщины тоже нужны.
     -- П-п-п... -- еще громче вопил старец.
     -- Нет, папа, мы мужчины, -- не согласился с его терминологией Елиезер.
-- А  поскольку теперь нас каждая собака знает, -- пятидесятилетний отрок  с
опаской покосился на  Мурзика, --  то  пользоваться  услугами  девиц легкого
поведения мы не можем.
     --  Пусть тогда  эта  женщина  тоже  уйдет, -- поддержал его братец. --
Чтобы не вводила во искушение.
     --  И избави нас от лукавого, -- плотоядно усмехаясь  в сторону Рахили,
закончил Елиезер.
     В дальнейшем возражал не Моисей, а Рабинович. То есть Сеня только