общался   и   подвиги   совершал,   пока    ты    тут   со   своими
идиотками-подружками  новые ошейники обсуждала. Ну и  вороти  от  меня  нос.
Начхать я на тебя хотел!
     И знаете, действительно начхал.  Прямо в ее ухоженный  бок фыркнул. Ой,
мать моя Жучка,  что тут началось! Хозяин московской сторожевой такой лай на
весь  магазин поднял,  что  все  собаки по  углам  шарахнулись. Дескать,  не
смейте, гражданин милиционер, своего больного пса к моей девочке подпускать.
Справку  от  ветеринара  принесите, прежде  чем  в магазин с таким  животным
заходить!..
     Это кого ты,  урод, животным назвал?! Да я тебя сейчас так  обзову, что
ты век  потом  с  дерева  слазить не будешь, шерстью  обрастешь  и кокосовые
пальмы в средней полосе России искать станешь.
     В общем, разозлился я тогда здорово и на московскую сторожевую, и на ее
хозяина. Порвать  обоих на британский флаг  был готов,  но пожалел. Все-таки
неразумные они, жизни не видали. А с убогих чего возьмешь? Просто поругались
мы  немного  (Сеня молодец,  здорово  тогда  хозяина  сторожевой  осадил!) и
разошлись, как  в море корабли.  Или  как коты  во  время спада  сексуальной
активности. После этого я о московской сторожевой и не вспоминал. Вылечился.
     Вся зима  и часть весны  прошли  без  приключений.  То есть  интересные
случаи и в этот период моей жизни  были, но не  вижу  смысла о них говорить.
Обычные  дежурства,  патрулирование,  пара-тройка  задержаний  да  несколько
конвоев. Вам о таких делах любой знакомый милиционер много чего порассказать
сможет. Наверное,  даже  не  хуже,  чем  я. А у нас  только одно  интересное
событие случилось. И то ближе к концу апреля.
     Попов влюбился!
     Не  верите? Вот и я тоже  поначалу не поверил.  Дело  как раз  накануне
Ваниного дня рождения было. Попова с Рабиновичем туда, естественно, позвали,
я же остался даже без пригласительной открытки. Но  это понятно.  Жомов ведь
не кобель  (я говорю о принадлежности к виду, а не его манере поведения!), а
меня с людьми за один стол не  посадят. Единственное, что Ваня мог  для меня
сделать,  --  это поставить миску на кухне  и какой-нибудь кусок покостлявее
туда  положить. Но  я  бы  на  это  ни за что  не пошел. Как представлю, что
жомовская  теща мимо меня целый вечер бегать будет и на миску такими глазами
смотреть, словно  банкир на кредитора, так у меня сразу шерсть  на  загривке
дыбом подниматься  начинает. Не знаю, как Ваня  с ней живет,  но я бы на его
месте  сбежал  оттуда на третий  день, поскольку просто  боялся бы уснуть от
того,   что  существовала   реальная  опасность   оказаться  ночью   зверски
покусанным. Поверьте, с нее станется!
     Так вот  у  Жомова дома приготовления  к  его дню рождения  шли  полным
ходом, а сам  виновник торжества, как это принято у нормальных ментов, начал
загодя  справлять  его на  работе.  Делалось это,  как  обычно,  в каморке у
Попова, громко именуемой криминалистической  лабораторией. Мы с  Рабиновичем
туда первыми пришли.
     Конечно,  в обычное  время посторонним,  в  отсутствие эксперта, вход в
этот "храм" криминалистики строжайше запрещен. Но, во-первых, мы с Сеней  не
посторонние, а  во-вторых, время было  не обычное. Все-таки  не  знаю, как у
остальных людей,  но лично у Жомова день рождения раз в году бывает. В такой
великий праздник полагается  пить, а  куда нам с  бутылкой идти прикажете? К
подполковнику в кабинет? Мне-то, конечно, это  до лампочки, но вот мои менты
не согласятся. Потому как знают, что Кобелев водку один за троих жрет!
     У моего Сени дубликат ключа  от лаборатории был.  Он им  дверь открыл и
быстренько внутрь  прошмыгнул. Я с  торжественным  видом  внес следом пакет,
надеясь  вновь поразить друзей  дарами  "от  Армена", но  внутри лаборатории
никого не оказалось.  Пришлось выплюнуть  пакет на  пол  и попытаться  найти
что-нибудь  вкусненькое  и  не упакованное  в  жесть.  Из  этого  ничего  не
получилось.  Во-первых,  в пакете,  кроме  одной бутылки и  двух  консервных
банок, ничего не было. А во-вторых, нервный Рабинович тут же начал орать как
резаный  "фу"  и  "сидеть".  Обычные  его  дурацкие  выходки.  Уши  бы   мои
некупированные его век не слышали!
     Долго  в  одиночестве  мы  не оставались.  Почти сразу  за нами в дверь
поскребся Ваня Жомов, нагруженный  куда тяжелее Рабиновича. Что, впрочем,  и
понятно: сегодня его  праздник, ему  и выставляться. Ну  и последним,  когда
парочка алкоголиков уже  устала ждать,  пришел,  наконец,  Попов.  Пустой  и
угнетенный. В последнее время  Андрюша  и так выглядел грустным, а сегодня и
вовсе был мрачнее тучи.
     --  У  тебя   что,  Андрюха,  жемчужная  гурами  сдохла?  --  заботливо
поинтересовался мой Сеня.
     -- Отвали, -- огрызнулся Попов. -- Наливай лучше.
     Действительно, лучше, чем налить, Рабинович  ничего придумать  не  мог.
Это людям обычно и  настроение поднимает, и  языки развязывает, и  атмосферу
разряжает. Однако Попов, сколько ни  пил, веселей не становился. Наоборот, с
каждой рюмкой он  становился все мрачнее и мрачнее. А после четвертой  мне и
вовсе  показалось, что Андрюша  сейчас плакать начнет  -- есть у людей такой
функциональный сбой  в работе  зрительных органов. Ментам наконец это  стало
надоедать, и Сеня начал  примериваться, какую именно из пыток инквизиции  --
дыбу  или испанский сапог -- к Попову применить, чтобы  заставить говорить о
проблемах, но тот сделал это без посторонней помощи.
     --  Сеня, --  пробормотал Андрей, не поднимая глаз от  стакана.  -- Вот
скажи, что ты делаешь, когда девушка тебя избегает?
     --  Это  смотря какая, --  широко ухмыльнулся  захмелевший Рабинович, в
силу алкогольной заторможенности не сразу сообразивший, к чему Попов клонит.
-- Если, например, Наташка из комнаты для несовершеннолетних, то радуюсь.  А
если...
     -- Я  не  о том! --  взмолился  криминалист. --  Вот  представь, что ты
ухаживаешь за девушкой, а она тебя и замечать не хочет. Что тогда делать?
     -- Я не понял. Жомов,  ты слышишь?! -- удивленно завопил  Рабинович. --
Похоже, наш монах влюбился! Наливай. За это надо выпить.
     --  Да  подождите вы, -- протестующе  закричал Андрей. -- Я о серьезных
вещах  говорю, совета прошу, а вы... --  он обреченно махнул рукой,  оборвав
себя на полуслове.
     Рука  Жомова, уже наклонившая  бутылку к  первому  стакану,  застыла на
полдороге,  наткнувшись  на  преграду  в виде  ладони  моего  хозяина.  Ваня
удивленно посмотрел на него, но Рабинович этого не заметил. Он застыл словно
статуя, в свою очередь не спуская совершенно ошалелого взгляда с Попова. Тот
сердито  шмыгал  носом, старательно  пряча от  них  глаза, отчего  постоянно
встречался взглядом  со  мной,  и  я  понял, что  криминалист  действительно
вот-вот готов заплакать.
     -- Слушай, Андрюха, у тебя это в  первый  раз,  что  ли? -- не  скрывая
недоумения, поинтересовался мой хозяин.
     -- Что "это"? -- прикинулся дурачком криминалист.
     -- Влюбился, говорю, первый раз, что ли? -- не отставал от него Сеня.
     -- Да  нет, было однажды,  -- краснея до кончиков редких волос, ответил
Андрей. -- В седьмом классе.
     -- О-о, это, блин, круто! --  заржал Жомов, словно  лошадь из  Авгиевых
конюшен. -- Тогда точно нужно выпить за то,  что Поп у нас  наконец мужчиной
стал.
     -- Насколько мне  помнится, мальчика мужчиной делает несколько отличная
от влюбленности функция. Тебе вон для того,  чтобы мужчиной стать,  жениться
пришлось, --  осадил  его  Рабинович  и  положил руку  Попову на  плечо.  --
Рассказывай, Андрюха. Не слушай этого жлоба безмозглого.
     Жомов  хотел  огрызнуться в ответ  на Сенино оскорбление, но мой хозяин
пнул  его ногой  под  столом,  и только  тогда  до омоновца  дошло, что дело
действительно  серьезное  --  пропадает друг! Эту проблему следовало  решать
немедленно.  И  первое,  что нужно  было  сделать для  этого,  --  выслушать
несчастного влюбленного.
     Как-то  один  англичанин, считающий  себя  очень  умным,  сказал:  "Нет
повести печальнее  на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!" Эх, жалко  он
уже  помер, а то  бы я посмотрел, как  он  голову себе  от отчаяния  о стену
разбил бы из-за того, что про Попова книгу не  написал.  Куда там  всем этим
Монтекки  и Капулетти до трагедии нашего Андрюши. Сравнить их все равно, что
цирковую болонку вместе с Шарон Стоун номинантками на "Оскара" выдвигать. Но
давайте обо всем по порядку.
     Как вы знаете, наш Попов  страшно поесть  любил. Ну  прямо, как медведь
бороться. В  те свои редкие выходные, когда с моим хозяином и  Ваней Жомовым
они водку не  жрали, Андрюша тайком от всех пробирался в небольшой кафетерий
и тратил  спрятанную от матери заначку, пожирая центнеры пирожных. Обычно он
предавался  чревоугодию  в  одиночку,  но  в  тот  вечер увидел за  соседним
столиком  девушку,  занятую  тем  же самым.  То  есть  поглощением центнеров
пирожных. Причем любимого поповского сорта!
     Вот тут  Андрюша и влип. Забыв  утрамбовывать сладости в свое бездонное
брюхо, Попов раззявил пасть и глаз не мог оторвать от незнакомки. Он  просто
разум потерял, видя, как она  глотает по  половинке пирожного разом, успевая
одновременно слизывать с пальцев крем.  По его словам,  зрелище было  весьма
эротичное... Кстати, этот человеческий термин нам, псам, абсолютно чужд.  Ну
подумайте сами, какая эротика  может быть в облизывающей мозговую кость  или
обритой налысо сучке? Самке, если вам предыдущее название ухо режет!
     В общем, Андрюша голову настолько потерял, но мерный раз  в жизни решил
встать  из-за  стола  и  подойти к девушке знакомиться.  Причем и это сделал
крайне  своеобразно  --  сцапал  свой  поднос  со сладостями  и  пересел  на
свободный  стул напротив  девушки. А затем,  глядя  ей в глаза,  принялся  с
удвоенной  энергией жрать пирожные. Представляете  себе  зрелище?  Куда  там
Квентину Тарантино с его "Криминальным чтивом"!
     Так они и сидели пару часов, поглощая горы пирожных, пока у обоих глаза
не посоловели.  Ну, а после того, как  жевать не  осталось  сил, оба  решили
назвать друг другу имена.  Затем,  как  истый джентльмен,  Попов отвез  свой
предмет обожания домой  на троллейбусе, сам заплатил за  билеты и спрятал  в
карман  фантик от мороженого  (по четыре  порции  сожрали  по  дороге!),  на
котором был записан  телефон любимой. Через две недели, получив  премию,  он
решился наконец позвонить и пригласил зазнобу в кафетерий. Так и началась их
любовь.
     -- Ну, ты,  Андрюха, свинья! -- возмутился Жомов, когда Попов рассказал
о премии. -- Ты же, гад, нашу водку жрал и говорил, что у тебя маманя премию
отобрала. А оказывается, что ты деньги на баб тратишь,  вместо того чтобы их
с друзьями пропивать.
     После  такого  обвинения  бедный  Андрюша  стал не  просто  красным,  а
ярко-малиновым и опустил голову  так низко, что мне  его лысую маковку стало
видно.  Честное слово,  чтобы хоть как-то утешить,  хотел его  прямо туда  и
лизнуть, но потом подумал, как мне его волосы в рот попадут,  и отказался от
таких щенячьих нежностей.
     Сеня,  конечно,  Попова в  маковку  лизать  не собирался,  но  все-таки
заступился за него. Мой хозяин вежливым матом заткнул омоновца, упрекнув его
в том, что он и  сам  деньги жене отдает,  вместо того чтобы друзьям  лишний
пузырь поставить. А пока  Ваня пытался сообразить, как  объяснить  холостому
бабнику Рабиновичу разницу  между женой и подругой,  Андрюша  уже  продолжил
свой рассказ, и Жомов просто забыл, о чем спорить хотел.
     Так  вот завязалась  у  Андрюши с Танюшей  (так предмет его  воздыханий
звали)  настоящая  любовь.  Стали  они частенько по вечерам  встречаться,  а
поскольку денег на нормальные порции пирожных для двоих у Попова не было, он
ограничивался  тем, что кормил  зазнобу  сдобными булочками,  сам  при  этом
истекая  слюной  от  зависти, -- на себя  у него денег уже не хватало. Так и
продолжалось до тех пор, пока однажды днем Андрюша случайно не увидел, как в
их любимом кафе, за их любимым столиком, Танюша трескает их любимые пирожные
в  компании с  каким-то  огромным  толстяком.  Попов, хоть  он и  не слишком
агрессивный мент, но такого святотатства  стерпеть не мог: ворвался в кафе и
сломал попавшийся под руки стул о голову толстяка.
     -- И что? -- удивился Жомов. -- Нормальный ход.
     -- Это был ее папа, -- едва слышно произнес Попов.
     Вы не  представляете,  что  тут  началось!  Едва  услышав, кого  именно
приложил   стулом   Андрюша,  оба  этих  здоровых  великовозрастных  болвана
разразились таким диким  хохотом, что следователь из смежного с лабораторией
кабинета --  очень  набожный человек -- решил, что наступил конец света, а в
лаборатории  хозяйничает  сам  Сатана.  Он упал  на колени и  не  переставал
молиться даже  тогда, когда к  нему в кабинет подполковник Кобелев заглянул.
Естественно, следака тут же отправили к психиатру.
     И он провалялся месяц в лечебнице, а потом еще целых полгода ходил туда
на  консультации  и  осмотры.  Виновных  в  подрыве  психического  состояния
сотрудников  отдела  тогда  так и  не  нашли, списав травму  следователя  на
переутомление. Но вернемся к нашим баранам (а как их еще назвать!)
     Попов,   естественно,   воспринял   смех    друзей,   как   откровенное
издевательство  над  главной  трагедией  всей  своей  жизни  и  решил  уйти,
обидевшись и обругав обоих  матом, но до  двери так  и не добрался. Мой Сеня
сумел-таки  проглотить  свой  смех  и, поймав  Андрюшу  у  выхода,  уговорил
вернуться,  попутно подзатыльником  сменив  смешливое  настроение Жомова  на
более  соответствующее ситуации.  Ну  а чтобы Попов окончательно успокоился,
мой хозяин налил ему внеочередную порцию водки и, естественно, извинился. За
себя и за того парня. Потом Андрей продолжил свой рассказ.
     Танин  папа приходил  в себя довольно  долго. Когда он  смог наконец не
только  моргать глазами, но еще и говорить, немедленно вынес свой вердикт --
с Поповым у  них теперь  вендетта,  и  мента,  а тем более такого, он  зятем
видеть не хочет. Девушку заперли  дома, не  позволяя  даже  ходить в любимый
кафетерий. А  чтобы она не очень тосковала, пирожные оттуда коробками каждый
день доставляли домой.
     Андрюша не сдался. Он  дежурил под балконом, надеясь хоть одним глазком
увидеть свою  зазнобу  и убедить ее бежать с любимым. Не вышло. Балкон  тоже
заперли  на  замок.  Тогда  Попов   досконально  изучил  распорядок  дня  ее
родственников с одной-сдинственной  целью -- позвонить  Танюше тогда,  когда
никого не будет дома. И этот нехитрый  трюк сработал: любимая взяла  трубку!
Он обрадовано залепетал о том, как здорово они смогут  жрать пирожные вдвоем
на необитаемом острове, но Таня  не  стала его слушать.  Сказав,  что  честь
семьи и здоровье папы для нее дороже двух пирожных, девушка повесила трубку.
С тех пор, едва  услышав Андрюшин голос по телефону, она нажимала  на рычаг,
не давая несчастному влюбленному даже слова сказать.
     -- Ну  и что  мне теперь  делать? -- с надеждой  на то,  что Сеня  вмиг
спасет его разбитую любовь, поинтересовался Попов.
     -- Тяжелый случай, -- со  вздохом ответил Рабинович (тоже мне, целитель
разбитых  сердец!).  --  Андрюха,  я мог  бы  тебе посоветовать завалить  ее
цветами или пирожными, раз она их  так любит. Мог бы предложить писать стихи
и, влезая по балконам, прилеплять их скотчем к стеклам. Мог бы сказать, что,
вымолив  прощение у  ее  отца,  ты вернешь  Танюшину благосклонность.  Но...
Хочешь  правду? -- Андрей  закивал,  как  китайский болванчик. -- Забудь ее.
Лучше в лаборатории  своей химичь или займись  рыбками. У  тебя это  здорово
получается.  А  если и рыбки  не  помогут,  купи порножурнал и трескай  свои
пирожные, глядя на него. Судя по тому,  как твоя Танюша себя ведет, она тебя
никогда и не любила. Ей просто нравилось пузо на халяву набивать.
     -- Точно-точно, -- поддержал моего хозяина Жомов. -- И радуйся, что так
все получилось, иначе жениться бы пришлось. А этого  я и врагу не посоветую,
-- Ваня вдруг испуганно посмотрел по сторонам. -- Только Ленке моей этого не
передавайте!..
     Попов несчастными  глазами  обвел  своих друзей, безмолвно спрашивая  о
том,  есть  ли  хоть малейший шанс вернуть любимую. И, нарвавшись на  четыре
ледяных  глаза,  отрицающих  любую надежду на благополучный  исход, горестно
вздохнул, следом осушив  залпом  стакан  водки.  В тот  вечер  Попов напился
быстрее всех и свалился под  стол еще до того, как кончилась водка.  Друзьям
пришлось  тащить  его домой на  себе, а любовь Андрюшина тогда  же приказала
долго жить. По крайней мере, Попов  о ней больше не заикался.  Правда, даром
для него такая  трагедия не  прошла. Андрей замкнулся в  себе,  целыми днями
торчал в лаборатории и даже не поехал на Первое мая вместе со всем отделом в
лес. Ужас! Халявную попойку пропустил. Никогда бы не подумал, что нормальный
мент на такое способен...
     Впрочем,   какой  он   нормальный?  После  того  как  Андрюша  в  любви
разуверился, его узнать невозможно стало. Ходил мрачнее тучи. Иногда  даже с
Кобелевым  здороваться забывал. Да и  остальные  из пашей  компании не лучше
сделались. Жомов в последнюю неделю даже по улицам  ходить  бояться начал...
Чего не верите-то? Да чтоб мне хвост купировали, своими ушами слышал, как он
Рабиновичу говорил: "Блин, Сеня, я уже по  улицам ходить боюсь. До  того все
опостылело,  что,  если  какая-нибудь  морда  гражданская  не  так  на  меня
посмотрит, убью на фиг. А  потом посадят и не посмотрят, что я омоновец. Что
делать? Может,  тестя  попросить, чтобы  на  своей  машине  меня  до  отдела
довозил? Так тут ведь и литром в месяц не обойдешься!.."
     Ну а на  Рабиновича моего посмотрите! Где это  видано -- на дворе  май,
самая лучшая пора для человеческих случек, а он из дома свой длинный нос  не
высовывает?! Ну ни на что реагировать не хочет.
     Вон  и телефон  уже  третий  раз  звонит,  а  Рабинович даже  головы не
повернул.
     Пришлось гавкнуть несколько раз, чтобы его в чувство привести. Мой Сеня
встрепенулся, словно  догиня,  когда  с нее мопс слез. Дескать, разве что-то
произошло? Ну, извини, я и не заметила! Я еще раз гавкнул, призывая  хозяина
к порядку, и он наконец-то сообразил, что  нужно снять трубку. А пока он шел
к телефону, я навострил уши.
     -- Да, -- буркнул  Сеня. -- Нет, не звонил... А я почем знаю? Я тебе не
меняла на одесском рынке... Говорю, что не знаю...  Хочешь, сейчас у Мурзика
спрошу... Хрен с вами, приходите... Ну а куда я денусь? -- трубка клацнула о
рычаг.
     Вот  и все, что  я услышал. Впрочем,  и  этого было  вполне достаточно,
чтобы понять --  у нас будут  гости.  Можно,  конечно, предположить, что это
Сенины дядя  Изя  и тетя Соня с набором походных алюминиевых  тарелок  к нам
решили из  Одессы наведаться, но  это было бы фантастикой. Судя по тому, как
мой  дорогой  хозяин со  своим  собеседником общался,  гостями сегодня будут
Попов с Жомовым, и Рабинович тут же подтвердил мое предположение.
     -- Закуску им приготовь, -- недовольно пробурчал он, все же направляясь
на  кухню.  --  Нашли  себе  общественную  столовую  для  малоимущих.  Можно
подумать, мне по сто баксов каждый день дают...
     Эка  вспомнил!  Да  с  того  момента,  как моему  хозяину  психиатр сто
долларов за "ложный вызов" в карман запихал, уже семь месяцев прошло, а Сеня
до  сих пор простить  себе не может, что этот стольник пришлось на три части
делить. Вот и сейчас, все еще жалуясь  самому себе на то, что друзья считают
его племянником Чубайса, Рабинович принялся копаться в наших припасах... Эй,
Сеня, "педигри" мой не трогай! Они же не пиво, а водку принесут.
     -- Отвали,  Мурзик. Недавно  жрал, теперь  до  вечера потерпишь, -- как
обычно, он неправильно меня понял. Впрочем, иного я и не ожидал. Не было еще
такого случая в истории, чтобы хозяин пса с полуслова понимал. Не дано людям
это. Уровень интеллекта не тот.
     А  Рабино