о даже сарацины отдавать не хотели, а у  ментов  после
двух скачков между мирами даже мелочи в карманах не оказалось.  Конечно,
у Сени обычные российские  денежные  знаки  водились,  но  исключительно
бумажные, а такой вид валюты аборигены напрочь отказались бы  принимать.
Даже если бы Рабинович собрался ими расплачиваться.
   Во-вторых,  конные  сарацины,  лишившись  своих  лошадей,   рисковали
переместиться вниз по иерархической лестнице. Приобрести  же  поблизости
парнокопытные средства передвижения, хотя бы хромые  и  беззубые,  из-за
боевых действий не представлялось возможным. Поэтому  какие  бы  золотые
горы сарацинам предприимчивый Сеня ни сулил, добровольно уступить  своих
лошадей они  наотрез  отказывались.  Пришлось  Рабиновичу  разочарованно
развести руками - дескать, сами  напросились  -  и  предоставить  Жомову
возможность  своими  способами   раздобыть   для   экспедиции   средства
передвижения. Омоновец церемониться не стал  и  применил  для  убеждения
максимально простое средство - резиновую милицейскую дубинку.
   Четверо всадников, с которыми он таким образом поговорил, от Ваниного
обаяния лишились сознания  и  лошадей  вместе  с  ним.  Довольный  Жомов
притащил кляч к новым владельцам, и для начала экспедиции преград больше
не было, но тут заартачился Попов, вновь  отказавшись  ехать  на  лошади
верхом. Ну, не было у него с этими животными взаимопонимания, и  терпели
они друг друга, только находясь на  приличном  расстоянии.  Единственная
дистанция, на которой и та и другая сторона соглашались существовать,  -
это длина оглобли. Более тесное сближение криминалиста  с  парнокопытным
могло привести  к  плачевным  последствиям.  Причем,  с  вероятностью  в
девяносто девять процентов, именно  для  лошади.  Пришлось  Сене  срочно
искать для Андрюши подходящую повозку, и, когда с этим  было  покончено,
экспедиция наконец тронулась в путь.
   Телега Попову досталась самого жуткого вида. Можно сказать,  это  был
просто  дощатый  настил  на  деревянных  колесах,  огражденный   низкими
решетчатыми бортами, а не средство  передвижения.  Естественно,  никаких
удобств цивилизованного мира в виде водительского кресла, амортизаторов,
кондиционера или хотя бы крыши над головой у телеги не было,  и  Андрюша
горестно   вздохнул,   рассматривая   этот   сарацинский   катафалк.   У
криминалиста на лице было написано, что, будь его воля, он  бы  на  этот
плод трудов криворукого плотника ни за что бы не  сел,  но  вариантов  у
Попова было не так уж много. Либо верхом на кляче,  которая  всю  дорогу
будет пытаться его укусить, сбросить с себя и  пнуть  копытом,  либо  на
грохочущей  и  тряской  телеге,  но  в  относительной  безопасности   от
парнокопытных посягательств. Андрюша,  как  это  у  него  было  принято,
выбрал второе.
   По привычке пометавшись по сторонам,  выискивая  мешки  с  припасами,
которые  следовало  бы  на  повозку  грузить,  и  не  найдя  их,   Попов
расстроился вдвое больше. Он даже попытался постенать слегка  по  поводу
своей тяжкой  участи,  но  Рабинович,  раздраженный  крахом  собственной
торгово-закупочной  операции  с  вьючными  животными,  так  рявкнул   на
несчастного криминалиста, что тот счел за благо молчать  в  рукавичку  и
тихо сопеть в две дырочки. При помощи новоявленного  оруженосца  Андрюша
накидал в телегу соломы из ближайшей скирды, посадил на нее  тихоходного
Горыныча и, забравшись сам, приготовился к поездке.
   Каурая кляча - единственное животное  из  четырех  добытых,  которое,
увидев, кому оно достается, все же согласилось  оказаться  впряженным  в
повозку, - горестно вздохнула. Видимо, и прошлый хозяин кобылы отнюдь не
был  ее  любимчиком,  и  она  уже  со  всем  смирилась.  Покосившись  на
криминалиста, кляча принялась бестолково топтаться  на  месте.  Дескать,
чего ждем? Поехали, куда собирались, да и разойдемся в  разные  стороны,
как в пустыне караваны.
   Однако  сразу  тронуться  в  путь  не  получилось.  По  каким-то  там
сарацинским законам Абдулла как оруженосец, лицо подчиненное, должен был
ехать позади своего господина  и  наотрез  отказывался  занять  место  в
авангарде  экспедиции,  как  и   полагалось   проводнику.   Ни   уговоры
Рабиновича, ни жомовский кулак под носом  не  могли  заставить  сарацина
изменить  свое  мнение.  А  когда  Попов  приказным  порядком   отправил
оруженосца вперед, Абдулла посмотрел на него так, словно криминалист его
прилюдно выпорол. Причем  сняв  с  сарацина  штаны.  Андрюше  от  такого
взгляда, полного печали, боли и оскорбленного достоинства, стало стыдно.
Чтобы как-то подбодрить и успокоить верного рекрута, Попов решил  спеть.
Причем во весь голос.
   Каурая кобыла, впряженная в телегу, в битве сарацин  с  ландскнехтами
участие,  естественно,  принимала,  поэтому  уже  была  удостоена  чести
слышать поповские децибелы. Однако животное никак не могло предположить,
что ее новый хозяин может еще и петь. Поэтому, когда заботливый  Андрюша
во весь голос затянул любимую  песню  конных  милиционеров:  "Мы  пьяные
кавалеристы, и от нас болельщики футбольные получат в глаз...", - кобыла
ошалела.  Дико  заорав  от  ужаса,  кляча  рванула  вперед,  забыв,  что
привязана намертво к телеге и от  растолстевшего  Робертино  Лоретти  за
спиной ей не избавиться.
   Андрюша, не ожидавший от  смирившегося  животного  такого  коварства,
петь  перестал,  но  зато  начал  орать.  При  этом  команды  управления
парнокопытными  транспортными   средствами   Попов   забыл   напрочь   и
единственное, что он смог  выдать,  был  удивленный  вопрос:  "Охренела,
тварь? Стой, убью!"
   Естественно, даже дурак, если его обещают убить,  останавливаться  не
будет. Лошадь тоже не стала. Она только ускорила бег, закрыв к  тому  же
глаза с перепугу. И надо же  такому  случиться,  что  какой-то  недоумок
прямо на ее пути построил  дом!  Каурая  кляча  с  аппетитным  чмоканьем
влепилась  с  разбегу  в  стену  и,  удивленно   ойкнув,   стекла   вниз
бесформенной грудой. Попов разделил ее участь,  рыбкой  перелетев  через
борт телеги. Стене, выдержавшей стыковку с лошадью,  контакт  с  Поповым
показался явным перебором, и она обрушилась внутрь, придавив собой мышь,
нагло воровавшую прямо со стола последнюю корочку  сыра  в  обездоленном
грабителями доме...
   В кругах радикальных эльфов ходит теория о том, что даже  минимальное
воздействие  на  прошлое  непременно  повлечет  за  собой  целую  лавину
событий, организовав парадокс времени и  безвозвратно  изменив  будущее.
Эти утверждения своим  оппонентам  они  доказывают  так:  "А  откуда  вы
знаете, что мир не изменился? Может быть, все вокруг другое,  но  только
никто этого не замечает?"
   Так вот, эти лжеученые мгновенно бы рассчитали вероятность того,  что
сделала бы со вселенной боевая песня Попова. И выглядело бы это примерно
так. Анд-рюша свалил стену, от  чего  хозяин  дома  остался  без  крова.
Вместо  того  чтобы  заниматься  любовью  со  своей  женой,  он  полгода
ремонтировал жилье, и из-за этого прапрапрадедушка нынешнего  президента
Таджикистана не был зачат. Это, в свою очередь, привело к тому,  что  на
таджикско-афганскую границу российские войска не пустили, и талибы после
натовских бомбардировок сбежали все к таджикам. Буш-младший и  здесь  их
нашел  и  нанес  превентивный  ракетный  удар.  Правда,  летчики  слегка
промазали и попали по Москве. Дальше началась третья мировая...
   То же самое они могли бы сказать  и  про  безвременно  усопшую  мышь.
Однако, во-первых, их доводы не  более  чем  теория,  не  подтвержденная
никакими фактами. А во-вторых, стоило только ментам вернуться  домой,  и
все последствия, вызванные их пребыванием в прошлом  собственного  мира,
самоликвидировались.   Кроме   неликвидных,   естественно.   Те   просто
списывались с баланса и оставались  тихо  гнить  на  задворках  истории.
Именно поэтому столкновение акробатического  дуэта  кобыла  -  Попов  со
стеной не привело ни к чему, кроме того, что криминалист, придя в  себя,
смачно выругался, развалив  по  бревнышку  весь  дом,  а  кобыла  раз  и
навсегда усвоила, что лучше делать именно то, что  ей  Андрюша  говорит.
Действительно, уж лучше лошади было остановиться и посмотреть, убьет  ли
ее Попов, чем вот так вот по-глупому поцеловаться со стеной.
   -  Голос  соловьиный,  да  рыло  свиное,  -   осмотрев   повреждения,
полученные Андрюшей,  прокомментировал  Рабинович.  -  Впрочем,  сойдет.
Красна изба пирогами, а Попов - кривыми ногами...
   - Это у меня ноги кривые? - оторопел криминалист.
   Сеня пожал плечами:
   - Надо же как-то  рифмовать  было,  -  отмазался  он  и,  не  обращая
внимания на возмущенное шипение Попова, приказал отправляться в путь.
   - Господин, да благословит Аллах твою луженую глотку,  нижайше  прошу
тебя, да распухнет мой язык, преподать мне на ближайшем  привале  первый
урок  вокального  мастерства,  -  склонился  в  поклоне  Абдулла  и,  не
дожидаясь, пока Андрюша продемонстрирует ему  весь  арсенал  ментовского
мата, помчался в авангард процессии.
   Дорога в  Никею  пролегала  в  основном  по  засушливой  низменности,
усеянной  растительностью  не  гуще,  чем  поповская  маковка  волосами.
Выбравшись из леса, который, как объяснил Абдулла, лежал в пойме реки  с
труднопроизносимым сельджукским названием, путешественники оказались  на
необъятных просторах, открытых  всем  ветрам.  Здесь  они  были  как  на
ладони, видимые на много километров окрест, да и не  только  они.  Через
несколько часов после начала пути Абдулла, обладавший отменным  зрением,
заметил далеко на горизонте дымы костров.
   - Не думаю, да простит  мне  Аллах  скудоумие,  что  это  может  быть
основное воинство крестоносцев.  Слишком  далеко  мы  еще  от  Никеи,  -
проговорил  он.  -  Скорее  всего,  это  какой-нибудь  отряд  фуражиров,
разыскивающий пропитание по окрестным деревням.  Определить  численность
не берусь, но костров много. Не сочтут ли уважаемые странники мою  мысль
- обойти их стороной - за умную?
   - А на хрена? - удивился Жомов. - Если отряд, значит, выпивка  у  них
есть. Поехали отбирать, а то я уже задолбался воду пить. Тем  более,  не
хлорированную. Как бы понос не прошиб с непривычки.
   - И жрать давно пора! - завопил со своей телеги Попов  и  осекся  под
тяжелым взглядом Рабиновича. - Я-то помолчу, Сеня, но вот желудок у меня
без мозгов и не понимает, как это  можно  голодным  в  таком  транспорте
разъезжать.
   - Да нет, Андрюша, у тебя как раз все мозги в желудке.  Только  им  и
думаешь, - хмыкнул кинолог, а затем махнул рукой:
   - Веди нас, Абдулла, пока Сухова не  встретил.  -  И  усмехнулся  под
удивленным взглядом сарацина. - Это я так, о  своем,  о  ментовском.  Не
обращай внимания...
   Отряд пришпорил лошадей каблуками берцов и помчался  прямо  к  дымам.
Менты на всякий случай решили приготовиться к бою и  заранее  отстегнули
дубинки, чтобы потом не возиться. Ну  а  Попов,  значительно  отстав  от
остальных,   принялся   заправлять   соломой    эскадрилью    пикирующих
бомбардировщиков в  лице  всеядного  Горыныча.  Ахтармерз,  обожравшийся
насекомых деликатесов, упорно отказывался и  крайне  раздражался,  когда
Андрей, зажав одну из голов Горыныча между колен, умудрялся пропихнуть в
пасть  горсть  сухих  стеблей.   От   раздражения   трехглавый   упрямец
увеличивался в размерах, и,  чтобы  не  развалить  телегу,  криминалисту
пришлось прекратить  заправку,  понадеявшись  на  то,  что  затисканного
внутрь топлива будет достаточно для бесперебойной работы ахтармерзовских
огнеметов.
   Ночь в этих местах наступала довольно быстро. Когда  Абдулла  заметил
дымы костров, уже начинало смеркаться. А к  тому  времени,  когда  отряд
преодолел несколько километров, отделявших их от  неопознанного  лагеря,
над степью почти стемнело. Фигурки у костров были  различимы  ясно  даже
издалека, а вот приближавшихся ментов дозорные заметили слишком  поздно.
Единственное, что они успели сделать, это  истошно  завопить  от  ужаса.
Впрочем, и менты встрече не обрадовались, поскольку те,  кто  отдыхал  у
костров, были не отрядом фуражиров, а совместным сарацино-ландскнехтским
воинством, составленным из двух отрядов, поочередно разогнанных друзьями
у безымянной деревушки. Солдаты, еще недавно сражавшиеся друг с  другом,
а затем благополучно избежавшие гибели от рук  "колдунов",  объединенные
общей бедой, спокойно сидели у костров, никому не  мешали  и  жаловались
одни другим на то, как жестоко обошлись с  ними  чужестранцы.  А  тут...
Видимо, правду гласит народная мудрость: вспомни  мента,  тут  же  наряд
завалится! Не к ночи будь сказано...
   - Ну и чего вы к нам пристали?! И кто вы  после  этого?  -  при  виде
милицейского  отряда  истошно  завопил  тот  самый  ландскнехт,  который
разговаривал с  друзьями  у  деревни.  -  Видите,  мы  уже  не  деремся,
общественного порядка не нарушаем, спиртных  напитков  не  распиваем,  и
вообще, тут частное собрание. Предъявите ордер на что-нибудь или идите в
другое место. Степь большая...
   - Я сейчас тебе предъявлю, - пообещал ему Жомов,  раздумывая,  слезть
ему с лошади или еще посидеть. - Целый год, блин, ничего, кроме  ордера,
видеть не сможешь.
   - Абдулла, стыдись, - встрял в разговор один из сарацин. - Твой отец,
да не отвлечет его Аллах от общения с гуриями, был истинным  правоверным
и стыдился бы того, что его сын связался с неверными...
   -  На  себя  посмотри,  шакал,  -  огрызнулся  поповский  оруженосец,
выхватывая кривой меч.  -  Ты  же  в  джихаде  находишься,  а  вместе  с
неверными, да пошлет их Аллах в застенки НКВД, один кусок хлеба жрешь.
   - Это кто тут в джихаде? - оторопел недогадливый омоновец.  -  Сейчас
я, блин, в натуре, покажу и джи, и хад, гадом буду!
   Однако показать сарацину Ванечка ничего не успел, поскольку  подоспел
Попов и  все  испортил.  Только  доблестный  омоновец  собрался  поучить
сарацин уму-разуму, только приготовился всех разогнать к их  собственной
матери, как с  грохотом  примчался  катафалк  с  криминалистом,  который
выпустил в воздух крылатую трехконфорочную плиту. После этого  разгонять
уже никого не потребовалось.
   - Господи боже мой, да что же это за напасть  такая?  Долго  нас  эта
змеюка перелетная терроризировать  будет?  -  изумились  ландскнехты  и,
бросив  имущество,  помчались  туда,  куда  глаза  глядели.  Легковерные
сарацины,  уже  напуганные  рассказами  неверных  о  драконах  и  прочей
нечисти, помчались  следом,  на  ходу  складывая  для  потомков  мифы  о
сказочных чудовищах. Птицу Рух, например, в тот вечер и  придумали.  Вот
вам и последствия от вмешательства ментов в историю и культуру!
   Из всех  путешественников  преследовать  убегавших  намеревался  один
только Ваня Жомов, но ему и  таким  способом  развлечься  не  позволили.
Сеня, вместе с лошадью, преградили омоновцу путь  и  категоричным  тоном
потребовали (требовал,  естественно,  Рабинович,  кобыла  лишь  согласно
кивала головой) послать всех подальше и устроить привал.
   - А хрен ли приваливаться, если выпить все равно  нечего?  -  буркнул
Жомов, но начинать погоню  не  стал,  спешился  и  уселся  у  одного  из
костров. - Блин, Сеня, честное слово, если ты попробуешь о сухом  законе
хоть •заикнуться, то, когда мы до этой гребаной  Никеи  доберемся,  я  с
тобой рюмки вместе ни одной не выпью!
   Угроза,  что  и  говорить,  была  страшная,  и  Сеня  испугался.  Так
испугался, что хотел поиздеваться над Жомовым  часа  полтора,  но  затем
передумал и решил не расстраивать омоновца окончательно. В конце концов,
вопрос о сухом законе можно будет решить прямо по прибытии в сарацинский
городок. Да и не горел  Рабинович  большим  желанием  наложить  вето  на
употребление алкоголя. Все-таки и сам выпить был не  дурак,  Рабиновичам
тоже ведь расслабляться иногда  нужно.  Кротко  кивнув  головой  в  знак
согласия с требованиями Жомова, Сеня спешился  и  направился  к  костру.
Пора  было  ужинать  тем,  что  разбежавшиеся   солдаты   оставили,   да
укладываться спать. Хватит с него приключений на сегодня.
   - Сеня, караулы выставлять будем? - деловито поинтересовался Иван.  -
Я этих урюков знаю. Вернутся ночью и всех перережут.
   - Не вернутся. Напугали мы их хорошо, -  усмехнулся  Рабинович.  -  А
потом, у нас же Мурзик есть. Какую тебе еще охрану нужно?..
 
Глава 5 
 
   Ну, вы посмотрите на них! Значит, как аборигенов по ушам гонять,  так
все вместе, а отдыхают у нас только избранные? Его сиятельство Рабинович
со товарищи будут себе спать  спокойно,  а  я  -  на  дежурство?  И  где
справедливость, скажите мне, пожалуйста? Между  прочим,  все  трое  моих
доблестных соратников и коллег, вкупе с сарацинской мордой, в отличие от
меня не на своих ногах по степи передвигались. И меня, кстати, на телегу
никто не приглашал! Ну и что с того, что я и сам бы туда не  полез?  Это
не важно. Главное, что заботиться они обо мне должны.  По  крайней  мере
хозяин. А я ее, заботу то бишь, не чувствую! Беззаботность одна  кругом.
Расизм и дискриминация...
   Что, напугались?.. Ну и ладно. Не больно-то я кого пугать хотел. Да и
ворчал я так, для порядка только.  Чтобы  не  подумал  никто,  что  мною
помыкать можно. А покараулить мне не  трудно.  У  кого  псы  есть,  сами
знают, как мы чутко спим. Прочим сообщаю, что для охраны вверенного  мне
личного состава и персонального  имущества  от  меня  особых  усилий  не
требуется.  Просто  нужно  быть  хорошим  псом,  а  не   старым   глухим
маразматиком, а остальное приложится. Устроены мы так, что  лучше  людей
опасность чувствуем.
   Да и не потребовалось  мне  этой  ночью  никого  охранять,  поскольку
объединенное  турецко-европейское   сборище   ходячих   суеверий   назад
возвращаться явно не собиралось, а, кроме них, окрест  никого  не  было.
Даже живности никакой не наблюдалось, если не считать,  конечно,  всяких
там землероек, цикад да пьяного филина, который  после  дня  рождения  у
совы напрочь перепутал лес с полем и  всю  ночь  с  гуканьем  носился  в
воздухе, удивляясь, отчего  никак  не  получается  отыскать  собственное
гнездо. Ну а возмущался я тяжкой  долей  и  расписывал  вам  особенности
своей физиологии только для того, чтобы меня  похвалили.  От  Рабиновича
поощрения в последнее время не дождешься, так что на  вас  одна  надежда
осталась. Вот только по чистой шерсти меня гладить не  советую.  Если  у
вас, конечно, лишних пальцев нет...
   Но я  опять  отвлекся.  Извините.  У  нас  уже,  между  прочим,  утро
наступило. Не скажу точно, на какой параллели мы находились,  но  думаю,
что в субтропиках. Видели,  наверное,  по  телевизору,  как  тут  быстро
солнце садится и встает. Те, кто  думает,  что  это  ускоренная  съемка,
ошибаются. По сравнению со средней полосой России солнце тут не всходит,
а просто выпрыгивает на небо. Я вскочил вместе  с  ним  и  огляделся  по
сторонам, пытаясь понять, что же меня разбудило?
   Спросонья я принял отдаленный непонятный грохот  за  шум  проезжающей
мимо электрички и, лишь  когда  смог  продрать  глаза  и  оглядеться  по
сторонам,  понял,  что  поездам   и   прочим   индустриальным   монстрам
урбанистической цивилизации тут взяться неоткуда. Не  изобрели  еще.  Но
грохот был! И я забрался на Андрюшину телегу посмотреть, что именно  так
шумит.
   Сами знаете, я малость близорук, поэтому рассмотреть источник грохота
так и не смог. Единственным, что мне удалось различить, было облако пыли
на горизонте. Раз в тысячу примерно  больше,  чем  поднимают  в  детской
песочнице дерущиеся коты. Честно говоря,  водятся  ли  здесь  слоны  или
какая другая крупнотоннажная живность, я с уверенностью сказать не  мог,
поэтому предпочел разбудить хозяина. Ну а поскольку Сеня жутко не  любил
рано просыпаться, я поднял абсолютно всех. Пусть уж лучше друг с  другом
ругаются, чем на меня ворчат за то, что я на рассвете  лай  поднял.  Мои
менты вскочили,  как  блохой  укушенные,  и  дисциплиниров