отрезанных  колесами  конечностей  и  вспоротых  животов.  Так,   просто
проскочить перед поездом, и пусть  он  за  меня  снова  поволнуется.  Но
паровозов в  Древней  Греции  не  водилось,  поэтому  пришлось  отложить
осуществление задуманного до более подходящих времен, а  пока  я  просто
лизнул Рабиновича в нос. На тебе, Сеня.  Успокойся!  Однако  мой  хозяин
воспринял это жест по-своему.
   - Ты, рысак античный, - со злостью  обернулся  он  к  доисторическому
поэту. - Посмотри, что с  Мурзиком  сделал.  У  него  настолько  психика
повредилась, что он, как кутенок, со  мной  целоваться  начал.  Еще  раз
попробуешь на моего пса колесницей наехать, я тебе зенки  своими  руками
выдавлю. Чтобы не только в колесницах ездить, ходить бы не смог!
   Все, Гомер, приплыл! Видно, никуда тебе от  судьбы  не  деться.  Быть
тебе слепым, как ни крути. Если не Сеня за вождение, то местные хулиганы
за рифмоплетство тебя зрения лишат. Вот он, типичный случай  непризнания
гения при жизни. Интересно, как после подобного отношения  к  поэтам  до
нас еще гомеровские творения дошли?
   Пока я размышлял над незавидной судьбой создателя "Илиады",  за  него
вступилась Немертея. Соскочив с  колесницы,  она  обошла  эту  кособокую
повозку и встала  рядом  с  Сеней,  уперев  руки  в  бока.  Я  попытался
как-нибудь  предупредить  хозяина  о  предстоявшей  ему   разборке,   но
Рабинович, вдруг решивший всеми возможными способами проявить заботу обо
мне, ни на что другое обращать внимания не хотел. А  Немертея  терпеливо
ждала, пока он оторвется от своего питомца. То бишь от меня. Что  тот  в
итоге и сделал.
   - Ладно, концерт окончен, - проговорил Рабинович, поднимаясь с колен.
-  Давайте...  -  и  замер,  оказавшись  лицом  к  лицу  с  разгневанной
правдолюбицей. Интересно, а она на самом деле Немертея или  эту  девушку
Мегерой зовут?
   - Если вы, уважаемый, считаете, что имеете право  угрожать  слабым  и
беззащитным,  ставя  им  в  вину  надуманные  поступки,  то  вы  глубоко
ошибаетесь, -  с  жаром  проговорила  она,  не  сводя  с  моего  хозяина
разгневанного взгляда. - Думаете, что с воцарением  Кронидов  на  Олимпе
справедливость в Элладе закончилась и каждый может творить суд по своему
собственному желанию?  Ошибаетесь!  Есть  в  мире  еще  силы,  способные
вступиться за несправедливо обиженных и оскорбленных!
   - Золотце, ты что это завелась-то? - Сеня удивленно похлопал глазами,
словно сенбернар, увидевший, как соседский кот  в  наглую  жрет  из  его
миски. - Чего такого я опять сотворил?
   - Ах, вы даже не поняли,  что  нанесли  беззащитному  поэту  страшную
обиду? - стервозная  правдолюбица  всплеснула  руками.  -  Гомер,  между
прочим, пытался спасти всех нас и вашего друга, - она театрально указала
на  растерянного  Жомова,  -  от   неминуемого   падения   в   пропасть.
Единственным выходом было направить колесницу вдоль скалы, и в том,  что
на дороге оказался ваш пес, Гомер не виноват.  Он  не  пытался  задавить
вашу собаку, сударь. Еще раз повторюсь, что  достойнейший  поэт  пытался
лишь спасти нас, а вы за  это  пообещали  его  ослепить,  предварительно
ударив по голове...
   - Ну вот. Опять  сейчас  компенсации  требовать  будет,  -  обреченно
вздохнул Сеня.
   - Именно так! - воскликнула Немертея, вновь переходя на  "ты".  -  Ты
должен извиниться перед поэтом и...
   - Все! Понял! - так рявкнул Рабинович, что титанида от  неожиданности
замолкла.
   А Сеня, зло посмотрев на нее, пошарил по карманам форменки  и  достал
оттуда позеленевшие десять копеек. Резко развернувшись, чеканя  шаг,  он
подошел к колеснице и, схватив Гомера за грудки,  притянул  его  к  себе
так, чтобы перепуганное лицо поэта оказалось прямо  напротив  оскаленной
не хуже моей физиономии кинолога.
   - Извини, друг, -  прошипел  Рабинович  прямо  в  лицо  Гомера.  Поэт
попытался что-то ответить, но едва он открыл рот, как мой  Сеня  тут  же
запихнул туда десять копеек.
   - Вот тебе компенсация и за моральный, и за физический  ущерб.  И  за
сегодняшний  случай,  и  на  десять  лет  вперед.  Ты  удовлетворен?   -
полюбопытствовал Рабинович. Гомер, не решившись  еще  раз  открыть  рот,
чтобы туда не засунули еще  что-нибудь,  например,  булыжник  с  дороги,
молча закивал головой. Сеня отпустил его и повернулся к Немертее.
   - Я извинился. Теперь мы можем ехать дальше? - поинтересовался  он  у
титаниды.
   Та задумчиво посмотрела в лицо моему хозяину  и  перевела  взгляд  на
Гомера. Античный поэт то ли от шока,  то  ли  просто  получая  от  этого
удовольствие, продолжал кивать головой. Немертея кротко вздохнула.
   - Пойми меня. Я не хочу сказать, что ты плох сам по себе, -  смиренно
проворковала она. - Может быть, в твоих краях, в Ментовии, действительно
люди ведут себя грубо по отношению к соотечественникам, но мы  находимся
в центре цивилизованного мира и...
   - Так нам можно ехать дальше или нет? -  едва  не  срываясь  на  рык,
поинтересовался мой Сеня.
   Может  быть,  до  него  наконец  стало  доходить,  что  именно  собой
представляет новая пассия?
   - Вот и снова ты груб, - вздохнула Немертея, но развивать свою  мысль
не стала, обреченно махнув рукой. - Ладно, надеюсь,  у  меня  еще  будет
время, чтобы сделать из мента цивилизованного члена общества. Ну а  пока
поехали.
   - Спасибо, - Рабинович отвесил девушке земной поклон и  повернулся  к
Жомову. - Чего застыл? Давай трогай!
   - Что потрогать? - не понял омоновец.
   - Пистолет свой! - рявкнул Сеня.
   Жомов полез в карман, и Попов едва не подавился собственным языком от
смеха. До Ивана наконец дошло, что над ним  издеваются.  Омоновец  начал
спешно багроветь.
   - Жевательницу закрой, кабан перекормленный, - рявкнул он на Андрюшу.
- Или я тебе туда оба берца засуну!
   - Ну вот, опять  я  крайний,  -  поперхнулся  Попов  и  посмотрел  на
титаниду, забирающуюся в колесницу. - Немертеечка, за  меня  заступиться
не хочешь? Я ведь тоже униженный и оскорбленный.
   - Руку бы лучше подал,  -  отмахнулась  от  него  титанида,  все  еще
страшно  разочарованная  неудачной  попыткой  приобщить   Рабиновича   к
цивилизации.
   Попов горестно вздохнул и, схватив Немертею за запястье, одним мощным
рывком загрузил ее в колесницу. Мой  Сеня  прошествовал  мимо,  даже  не
посмотрев в сторону грустной титаниды-правдолюбицы, и забрался на  спину
своей  кляче.  Несколько  секунд  наш  караван  безмолвной  скульптурной
группой красовался посреди дороги, а затем Жомов подхлестнул свою лошадь
и вновь возглавил пелетон. Правда, теперь мы не неслись вперед с бешеной
скоростью, а еле плелись вниз, к  не  подозревающей  еще  о  приближении
ментов колонии кентавров с требующимся нам Хироном во главе.
   Немертея была права,  когда  говорила,  что  поселение  парнокопытных
мутантов находится недалеко от входа в лощину. Вот только после  встречи
с бандой распоясавшихся расистов  и  рэкетиров  на  той  стороне  гор  я
здорово сомневался в том,  что  нам  у  Хирона  окажут  "самый  радушный
прием",  на  который  так  рассчитывала  правдолюбивая  титанида.  После
недавней стычки даже неоднократные Жомовым заверения жены в том, что  он
бросает пить, выглядели куда правдоподобнее! Мои менты, пожалуй, считали
так  же,  поэтому   на   территорию   поселения   въезжали   с   большой
осторожностью. Ваня даже на всякий случай предложил сразу  при  прибытии
двум-трем  уродам  задние  копыта  с  передними   поменять,   но   Сеня,
прислушавшись  к  голосу   "титановой   совести",   уговорил   соратника
повременить с  проведением  в  жизнь  омоновской  методики  профилактики
преступлений.
   Если честно, после Дельф,  Коринфа  и  прочих  древнегреческих  чудес
архитектуры, я надеялся увидеть в поселении кентавров  достаточно  много
признаков цивилизованного мира, но  был  здорово  разочарован:  античной
культурой тут и не пахло! Почти вся колония  кентавров  располагалась  в
целой анфиладе пещер, невесть каким образом появившихся на склонах  гор,
и лишь почти у самой кромки леса,  прямо  у  подножия  склонов,  ютились
десятка три перекошенных каменных строений, лишь  отдаленно  похожих  на
человеческие дома.
   В общем, смотреть тут  было  абсолютно  не  на  что.  Зато  было  что
послушать! Едва ступив на территорию  поселения,  я  чуть  не  оглох  от
какого-то  невероятного  шума,  здорово  напоминавшего   звук   вытяжки,
работающей в лаборатории Попова. Я даже  невольно  прижался  к  земле  и
поднял вверх голову,  пытаясь  рассмотреть  в  воздухе  эдакий  огромный
раструб,  изо  всех  сил  стремившийся  перекачать  на  ту  сторону  гор
устойчивый запах конюшни.
   Однако  я  ошибся.  Никакой  вытяжки,  естественно,  над   поселением
кентавров не было. Зато в воздухе висел огромный рой насекомых.  Слепни,
оводы, навозные мухи и прочая нечисть парила над нами на бреющем полете,
явно оценивая вкусовые качества вновь прибывшего  десерта.  В  ужасе  от
предстоящей встречи  с  перепончатокрылой  армадой  я  захлопнул  пасть,
прижал к голове уши и даже собирался закрыть глаза, но, прежде  чем  рой
жалящих насекомых пошел в атаку, собираясь полакомиться нашей кровушкой,
в  небо  с  колесницы  поднялся  наш  трехглавый  дирижабль,  начиненный
дихлофосом.
   Издав ликующий вопль, Горыныч дал такой мощный  залп  из  всех  своих
пульверизаторов, что все мухообразные чудища разом рухнули вниз,  покрыв
дорогу разноцветным ковром почти  двухсантиметровой  толщины.  Кентавры,
поначалу совершенно не обратившие внимания на наше  прибытие,  удивленно
замерли, наблюдая за новоявленным  истребителем  насекомых.  А  Горыныч,
обрадованный  огромным  количеством   излюбленного   лакомства,   годами
заготавливаемого кентаврами специально к  его  прибытию,  в  два  приема
слизнул всех мух с дороги и, вдвое увеличив свой объем, пошел на  второй
заход.
   Его  новую   атаку   на   летающих   паразитов   кентавры   встретили
единоутробным торжествующим ревом.
   Ахтармерз удивленно покосился на  них,  но  свой  полет  не  прервал.
Правда, в этот раз мух травили только две его головы, а третья  на  лету
проглатывала рой за роем, словно кит планктон. Через  пару  минут  такой
санитарной  обработки  вся  колония   кентавров   намертво   пропиталась
характерным запахом Горыныча, смешанным с устойчивым  ароматом  конского
навоза, зато от летающей армады насекомых и  следа  не  осталось.  Часть
была  заживо  проглочена   Ахтармерзом,   часть   валялась   на   земле,
приготовившись  последовать  в  бездонный  желудок  Горыныча,  а  те  из
насекомых,  кто  оказался  немного  сообразительнее,   "делали   крылья"
подальше от поселения, дав себе зарок не возвращаться назад  по  крайней
мере лет сто пятьдесят. А Ахтармерз, сожрав  остатки  перепончатокрылых,
удовлетворенно рыгнул, обдав всех нас мощной струей сероводорода.
   Немертея от такого сногсшибательного парфюма упала в обморок, Геракл,
видимо, склонный к токсикомании, начал хихикать, а  у  Гомера  сделалось
одухотворенное лицо, и он, выпучив глаза, принялся  размахивать  руками,
дирижируя невидимым оркестром. Под Жомовым,  оказавшимся  ближе  всех  к
эпицентру выброса газа, пала лошадь, а он сам неуклюже принялся затыкать
собственной кепкой все три газовых трубы  Горыныча  одновременно.  Сеня,
собрав остатки мужества и помутневшего разума в маленькую кучку,  пополз
поднимать свою пассию, павшую в неравной битве с отравляющей отрыжкой, я
невольно заскулил, стараясь заткнуть  лапами  ноздри,  и  лишь  Андрюша,
которого, как известно, никаким запахом не проймешь,  удивленно  смотрел
по сторонам, явно не понимая, что с нами происходит.
   Несколько секунд мы были  в  полной  прострации,  пытаясь  поймать  в
воздухе хоть молекулу кислорода, а кентавры тем временем сбились в кучу.
Некоторое время они совещались, а затем одним рывком примчались к нам  и
упали на землю, преклонив передние колени перед Горынычем. Тот удивленно
посмотрел на них.
   - Ты - бог! -  с  восхищением  поставил  в  известность  обожравшуюся
рептилию один из парнокопытных.
   - Нет, я только учусь, - скромно потупив  все  три  пары  очей  долу,
ответил Горыныч, и именно  в  этот  момент  Жомов  наконец  добрался  до
кислорода.
   - А это  тебе  оценка  за  экзамен,  -  проговорил  Ваня  и  от  души
приложился кулачищем к  нижней  челюсти  средней  головы  Ахтармерза.  -
Садись, два!
   Раздувшийся  до  размеров  автобуса   Горыныч   несколько   мгновений
удивленно смотрел на омоновца, а затем закатил глазоньки и мешком рухнул
на землю. Нокаут! И в принципе поделом. Рыгать после еды неприлично.
 
Глава 6 
 
   Кентавры, которые никем и никогда не были поставлены в известность  о
правилах гигиены, издревле мучились от полчищ всевозможных  кровососущих
насекомых. Ленивые и  недальновидные,  более  склонные  к  пустопорожним
разговорам,  чем  к  конкретным  действиям,  кентавры  никак  не   могли
придумать  средство  борьбы  с  оводами,  слепнями  и   прочей   кусачей
живностью. Издревле они терпели присутствие в своих поселениях  летающих
паразитов, а когда те их слишком сильно доставали, просто шли и топились
в ближайшей речке или направлялись к ближайшему людскому  городу,  чтобы
поделиться своей бедой.
   Однако люди эту беду принимать не хотели и, издали завидев  очередную
делегацию  кентавров,  приближающуюся  к  городским  стенам   вместе   с
полчищами мух, закрывали ворота и под угрозой  разделения  парнокопытных
мутантов  на  чучела  и  конскую  колбасу  требовали  убраться  обратно.
Кентавры, постояв несколько дней у городских  ворот  и  требуя  трубными
голосами от людей принять к себе хотя бы часть кровососущих насекомых, в
итоге  доводили  население  города  да   буйного   помешательства.   Все
человечество тут же бросалось на  изготовление  мухобоек,  которые  сами
кентавры  изготовлять  ленились,  и  целыми  возами  отправляло  их   за
городские ворота. После чего счастливые парнокопытные  ошибки  генетики,
привязав мухобойки  к  своим  хвостам,  убирались  восвояси.  И  так  до
следующего раза, пока разномастные хлопушки не изнашивались.
   К тому моменту, когда смешанный ментовско-греческий караван прибыл  в
одно из последних поселений кентавров, оставшихся  в  этой  параллельной
вселенной, как раз прошло уже два  месяца  после  того,  как  износилась
последняя мухобойка у самого запасливого  парнокопытного  лошадечеловека
по имени Сил ем. Остальные кентавры, измученные  паразитами,  уже  вовсю
вели дискуссии о том, отправиться им к людям за новой  партией  хлопушек
или потребовать от какого-нибудь бога раз  и  навсегда  избавить  их  от
назойливых мух,  пообещав  за  это  отдать  свои  голоса  на  выборах  в
президенты Олимпа.
   Именно  поэтому  Горыныча,  дорвавшегося  до   огромного   количества
дармового десерта, кентавры  и  приняли  за  бога.  Быть  бы  Ахтармерзу
кандидатом, выдвинутым на должность  верховного  божества,  если  бы  не
досадная  для  него  выходка  Жомова,  раз   и   навсегда   подорвавшего
божественную репутацию летающего истребителя насекомых.  После  Ваниного
удара по источающей газ голове Горыныча недальновидные кентавры  приняли
трехглавого проглота за очередную  модификацию  мухобойки  и  попытались
выменять его у ментов, предложив небывалый по тем  временам  бартер:  за
каждую голову Ахтармерза -  по  полторы  тонны  кумыса.  Сеня  несколько
секунд  прикидывал,  какую  прибыль  от  этой  сделки  можно   получить,
экспортировав кумыс  в  Казахстан,  но,  просчитав  дорожные  расходы  и
приплюсовав  к  ним   возможную   полезность   Горыныча   в   дальнейшем
путешествии, с сожалением вынужден был  отказаться,  хотя  и  постарался
сделать это в самой мягкой форме.
   - Нет, этот экземпляр нам самим нужен, - развел руками  он.  -  А  вы
лучше сходите в Дельфы. Там таких Горынычей - пруд пруди. Приобретете по
дешевке.
   Кентавры, рассудив, что полторы тонны кумыса за голову  действительно
слишком  дорого,  согласились  с  предложением  Рабиновича  и,  решив  в
ближайшие пару месяцев снарядить экспедицию в Дельфы, утратили  к  людям
интерес,  а  менты  и  древние  греки  сгрудились   около   поверженного
Ахтармерза. Жалостливая Немертея принялась гладить летающего монстра  по
бессознательным черепушкам, а любознательный  Геракл  тут  же  попытался
оторвать у Горыныча крыло, за что и получил от Жомова подзатыльник.
   - Ванечка, в следующий раз, когда соберешься кого-то ударить, сначала
разбегись и стукнись своим зародышем мозгов о гранитную скалу, -  ехидно
посоветовал Жомову кинолог. - Может быть, тогда желания махать  кулаками
и думать местами поменяются.
   - Так я  же  не  нарочно,  -  оправдывался  омоновец,  привыкший  сам
применять различные отравляющие газы на правонарушителях, но  совершенно
не  приспособленный  к  обратному  процессу.  -   Это   же   рефлекторно
получилось.
   - Поглядите, какие слова Ванечка знает, - фыркнул Рабинович. - И  что
теперь прикажешь с Горынычем делать? В чувство как его приводить?
   - А ну, разойдись! -  рявкнул  откуда-то  сзади  Андрюша  Попов.  Все
удивленно обернулись.
   Оказывается, криминалист, на которого дыхание Ахтармерза не произвело
ровным счетом  никакого  эффекта,  после  демарша  Жомова  быстрее  всех
сообразил, что следует делать. Отыскав  среди  дорожного  инвентаря  два
кожаных ведра, Андрюша успел сбегать к ближайшей речке,  набрать  в  них
воды  и  вернуться  обратно.  Теперь  оставалось  только  щедро  оросить
живительной влагой черепушки Ахтармерза, что Попов и  поспешил  сделать,
попутно окатив волной  брызг  Немертею,  не  успевшую  вовремя  убраться
подальше. Девица еще удивленно обтекала, когда Горыныч открыл глаза.
   - Если учесть, что насилие - это единственный способ людей  разрешать
нетривиальные  ситуации,  то  вполне  понятно,  почему  вы  никогда   не
достигнете вершин цивилизации  и  не  продвинетесь  в  самопонимании,  -
шмыгнув носом, проговорил он. - С точки зрения более развитого существа,
я должен принять  издевательства  стоически  и  сделать  соответствующие
поправки к теории взаимоотношений двух различных цивилизаций. Но с точки
зрения несовершеннолетнего индивидуума, каковым я и являюсь в  некоторой
степени, мне следует просто закричать. Что я сейчас и сделаю, - и  вдруг
заорал во всю мощь собственных органов дыхания:
   - Па-а-па-а, а меня Ва-анька бьет!
   Человеческая  часть  экспедиции  на  Олимп  на  несколько   мгновений
оказалась ошарашена таким переходом в монологе  Ахтармерза  и  изумленно
застыла. А затем каждый в меру своих сил  и  сообразительности  принялся
утешать обиженного монстра.  Немертея  вновь  стала  наглаживать  головы
Ахтармерза, Попов побежал к  колеснице  за  остатками  завтрака,  Геракл
принялся орать вместе с  Горынычем,  Жомов  извинялся,  а  Сеня  тут  же
подверг омоновца всеобщей обструкции. Даже Мурзик и тот лизнул хнычущего
второгодника в нос, и лишь Гомер стоял в  стороне,  декламируя  во  весь
голос очередные вновь сочиненные вирши, которые слышали  лишь  ошалевшие
от сутолоки лошади. Первым всеобщие крики не вынес Попов.
   - Молчать! - заорал он во всю свою луженую глотку и, когда  наступила
мертвая тишина, вежливо поблагодарил:
   - Спасибо,  -  и  тут  же  засунул  баранью  ногу  в  открытую  пасть
Ахтармерза.
   - Пожалуйста, - сглотнув, ошалело ответил тот и мгновенно  уменьшился
в размерах до величины комнатной болонки.
   - Ну, вот. Так-то лучше, - обрадовался Жомов и тут же сгреб  Горыныча
в охапку и спрятал за пазуху. Затем повернулся к Рабиновичу:
   - И что дальше?
   - С кем хлеб-соль водишь, на того и походишь,  -  обреченно  вздохнул
Сеня. - Что одна башка, что три, а мозгов нет, хоть умри!.. Хирона ищем,
Ванечка. Хирона, - а затем дернул за хвост проходившего мимо кентавра. -
Эй, потомок Пржевальского, где нам вашего старейшину найти?
   Поначалу кентавр оторопел от такого  нахальства  и  собрался  лягнуть
оборзевшего Рабиновича, но, посмотрев на наглые рожи ментов,  быстр