тети Сони.
Конечно, Навина Рабинович себе несколько по-иному представлял, но...
     Сеня подозрительно посмотрел на Попова.
     -- Слушай, эксперт-алхимик, --  поинтересовался он. -- А ты уверен, что
твое зелье нас не занесло снова в какой-нибудь параллельный мир?
     -- Ты меня  за лоха не держи! -- авторитетно заявил захмелевший  Попов.
-- Мерлин же не в иную  вселенную, а в наше с вами время  попал. Это значит,
что по его рецепту мы между мирами путешествовать не можем.  Отсюда и вывод:
мы в нашем с вами прошлом.
     --  Угу,  --  согласился  с  ним  Рабинович.  --  Ты  уже   однажды  по
мерлиновскому рецепту нас к Одину в гости забросил...
     --  Не  надо  попкорн  с  кукурузными  хлопьями  путать,  -- тоном,  не
требующим  возражений,  перебил его  криминалист. -- В  тот раз мы серьезную
ошибку допустили. Ну скажите мне на милость, разве можно самца яйца посадить
высиживать. А тем более не свои, а куриные?
     -- Так,  значит, мы в прошлое попали?  -- Жомов иногда  проявлял просто
чудеса сообразительности. -- А вы помните, что нам Горыныч о спирали времени
говорил?
     Рабинович  с  Поповым  поперхнулись закуской и оторопело  уставились на
омоновца. Действительно,  за  тяготами и  лишениями, столь характерными  для
тяжкой доли путешественников, ни кинолог, ни криминалист не вспомнили о том,
какую истерику  им закатил Ахтармерз Гварнарытус при первой  встрече,  когда
узнал,  что  трое ментов не из параллельного мира, а из будущего собственной
вселенной.  Горыныч тогда пригрозил ментам необратимыми последствиями такого
безрассудного  поступка,  и  все  трое   могли  эти  "последствия"  в  живую
лицезреть. Со  временем  менты  об  этом  позабыли, и  вот  теперь  пришлось
вспоминать.
     -- Вот  теперь  я  точно  знаю,  во  что  мы  вляпались,  --  задумчиво
проговорил   Рабинович.  --  Похоже,   мужики,   каникулы  в   Простоквашино
закончились. Сегодня еще  здесь тусуемся, а  завтра, Андрюша,  ты изготовишь
свое пойло и отправишь нас обратно. Ясно?
     -- Придется, -- горестно вздохнул Попов. --  Только  дайте мне  сначала
наесться. А то ведь дома я жареного барашка целиком никогда не увижу...
     --  Чревоугодник хренов,  -- буркнул  в  ответ  Сеня. И в этот момент в
разговор встрял Иисус Навин.
     Менты,  увлекшись  обсуждением своих  собственных  проблем,  совершенно
забыли  о  его присутствии. Он несколько раз вежливо  попытался обратить  их
внимание  на  себя,  понял, что  это не получится, и  принялся  накачиваться
вином.  Вторая  и  третья,  после неудачной первой, пошли внутрь удивительно
легко, и  Навин, явно не приспособленный к обильному  употреблению алкоголя,
быстро  захмелел.  Несколько   секунд  он   отупевшим   взором  рассматривал
столешницу,  а  затем  довольно бесцеремонно  ткнул Жомова  кулаком  в  бок.
Омоновец от неожиданности так  оторопел, что даже забыл врезать  официанту в
ухо.
     --  Ну  так что? --  заплетающимся  языком поинтересовался  он.  -- Так
сколько ты мне будешь платить за работу твоим учеником?
     -- Слышь ты, чувак, вали-ка отсюда... под хвост к верблюду! -- прорычал
омоновец, не  знакомый с  Ветхим Заветом  и  потому не испытывающий никакого
почтения к его персонажам. -- Нам без тебя проблем хватает.
     От  этого  рыка Навин мгновенно протрезвел  так, словно  на него  ведро
ледяной воды  вылили. Оторопело  посмотрев  на Жомова, парень перевел взгляд
сначала  на Рабиновича,  а затем  на Андрюшу.  Все  трое сидели с  каменными
выражениями  на  лицах, и  Навин  зябко  поежился,  видя  такую  перемену  в
отношении к себе. Втянув голову в плечи, он поднялся со скамейки.
     --  Извините, почтенные, если обидел вас вопросом о деньгах,  -- убитым
голосом проговорил он. -- Просто поймите меня правильно. Я человек бедный, и
мне...
     Договорить он не  успел. Дверь в трактир с грохотом слетела с петель, и
внутрь  помещения  ввалилась  толпа   разъяренных  оборванцев,   вооруженных
кольями,  дубинками и  прочей  ударно-костоломной  амуницией.  Возглавлял ее
толстый абориген, почти не уступавший ростом Ване Жомову, но намного тяжелее
его.  Окруженный  оборванцами  стандартного  для  местных  жителей  размера,
толстяк выглядел настоящим гигантом  и явно гордился этим. Увидев в омоновце
конкурента своей исключительности,  громоздкий  абориген  угрожающе зарычал.
Из-за  его спины, словно Табаки  из-под  хвоста Шерхана, выглянул тот  самый
смуглолицый, которого Рабинович отправил  под стол первым. Увидев его, персы
бросились врассыпную, прижимаясь к стенам, а менты медленно  поднялись из-за
стола.
     -- Вот  они, шакалы поганые!  -- завопил смуглолицый,  тыча  пальцем  в
российских милиционеров. -- Длинноносый еврей на меня наехал,  а тот  бычара
здоровый у них за главного! А еще они  сказали, что все ливийцы -- чмыри, --
для пущей убедительности приврал он.
     -- Гляди-ка, Сеня,  как этот чувак твою национальность точно определил,
-- хмыкнул Попов. -- Видать, вы и в этом времени популярностью пользуетесь.
     --  Зато  славянскую  свинину  здесь,  похоже,  не   любят,  --  злобно
оскалившись, парировал Рабинович. -- Оттого на тебя и внимания не обратили!
     Попов  попытался продолжить  словесное  фехтование, но  не успел.  Орда
оборванцев,  возглавляемая бегемотом в человеческом облике, истошно завопив,
словно   стая   котов,   прищемленная  одной   дверью,   рванулась   вперед.
Слоноподобный  абориген быстро передвигаться не  мог, поэтому  явно задержал
наступление разъяренной орды.  Передние  ряды еще успели умерить свой  пыл и
притормозить  перед его необъятной кормой,  а вот  задние этого  маневра  не
заметили. Ворвавшись  в трактир, они с  таким энтузиазмом  понеслись вперед,
что  просто  впрессовали  своих собратьев  по дреколью  в  спину  неуклюжего
гиганта. Тот, не ожидавший нападения  сзади  и не успевший  подстраховаться,
просто обрушился плашмя вперед, сломав своей тушей стол.
     -- Ну вот, блин!  -- обиженно  проговорил  Жомов, глядя на поверженного
гиганта мысли и отца местной демократии. -- А с кем я теперь драться буду?
     Впрочем, горевал Иван  недолго. Жирный  боров-переросток с удивительной
для своей комплекции скоростью оказался на ногах.  Правда, проявить такую же
прыть  при движении  к омоновцу  толстяку не удалось (видимо,  тазобедренный
сустав   плохо  функционировал),  но  отзывчивый  Жомов  поспешил  облегчить
страдания.   В   два   шага  преодолев  разделявшее  их  пространство,  Ваня
остановился перед гигантом, вежливо предоставив тому право первой подачи.
     Толстый  абориген, увидев противника в  радиусе действия своих кулаков,
радостно хмыкнул и, от души размахнувшись, попытался окончательно расплющить
курносый славянский нос  омоновца. Ваня обиженно вздохнул, разочаровавшись в
искусности  противника и,  спокойно  отступив  в  сторону, позволил толстяку
промчаться мимо.  Ну,  а чтобы гигант не  скучал  всю  дорогу до  встречи со
стенкой,  Жомов одарил  его ударом  дубинки по затылку. Абориген  хрюкнул и,
разнеся в щепки стойку бара своей тушей, успокоился на полу.
     Пока   два  титана  сражались  (если,  конечно,  их  стычку  так  можно
назвать!), остальные  тоже не  бездействовали.  Толпа с  колами, предоставив
возможность  своему  предводителю  лично  разобраться  с  самым  грозным  из
обидевших их  друга чужестранцев, бросилась  дубасить двух оставшихся врагов
ливийского народа.
     Рабинович  сокрушенно  вздохнул,   не  заметив  на  аборигенах  никаких
металлических  предметов,  но деваться было некуда. Если  необычные свойства
резиновых  дубинок  использовать  не  получится, то  придется  с налетчиками
разобраться и  без них. Благо Сеня не зря в милиции несколько лет проработал
и у  него  опыт участия в  таких стычках имелся.  Да и  Мурзик никуда из-под
стола не уполз!
     Первых двух нападавших Сеня просто стукнул лбами друг о друга, третьему
дал пинка, отправляя  в  юрисдикцию Попова, а четвертому  самым бессовестным
образом привел в негодность  его  мужское достоинство. Тот  взвыл  и упал на
колени, предоставив Мурзику возможность укусить себя за нос. Что пес, хоть и
не любивший вкус человечины, сделал, дабы порадовать своего хозяина.
     Увидев необычного пса,  явно выделявшегося и размерами  и окрасом среди
мелких  местных  шавок,  обиженные   Рабиновичем  ливийцы  остановились.  На
несколько секунд они замешкались, видимо,  раздумывая, как и персы ранее, не
являются  ли хозяева такой огромной собаки служителями Сета,  а затем, придя
явно к отрицательному выводу (жрецы по кабакам не шляются!), снова бросились
в атаку.
     Но  было  поздно.  Жомов,  разделавшись  с   предводителем   агрессивно
настроенной ливийской  диаспоры Мемфиса, пришел друзьям на помощь.  Он легко
поднял  один из столов и, используя  его в качестве  ножа бульдозера,  сгреб
всех аборигенов в один угол. Те, жалобно хрюкнув, спрессовались в однородную
массу и плавно стекли  на пол. Жомов отбросил стол и  оглянулся по сторонам,
выискивая новых противников. Таковых вокруг не оказалось!
     --  Ну  вот, блин, так всегда. На  самом интересном  месте, -- горестно
вздохнул  он и  обернулся к друзьям. -- Ну что, мужики, пошли дальше бухать?
-- а  затем обернулся  к  персам: -- Вынесите этот мусор на  улицу, а то они
весь пейзаж портят.
     Перепуганные  караванщики  тут  же  бросились  выполнять   распоряжение
"великого богатура", а Жомов, хлопнув  ладонью по столу, от чего тот едва не
развалился, потребовал у бармена (он же владелец кабака, он же жирный баран,
он  же  чмо нерусское)  принести ментам  побольше  вина.  Толстый  кабатчик,
стеная, копался пару  минут  в  своих  кладовых,  а  затем вернулся  назад с
кувшином вина в каждой руке и,  поставив их на  стол перед грозными гостями,
повернулся к Навину.
     -- Что стоишь, как крокодил в порту, ленивый оборванец, -- накинулся он
на  официанта. -- Быстро убирай  обломки,  иначе быть тебе битым,  еврейская
морда.
     Сеня,  вспомнив, до чего  может довести вмешательство в судьбу людей из
прошлого, действительно, хотел оставить Навина  в покое и не  иметь никакого
касательства  к его личной жизни. Он и правда  не  хотел  бить  кабатчику  в
челюсть  и  уж меньше всего собирался  выбивать тому зубы.  Просто все  само
собой получилось. И  на Иисуса бармен зря наехал, и  еврейской мордой его не
вовремя назвал, и пустые кружки никто убрать со стола не позаботился, а уж о
том, чтобы сковать  руки кинолога  наручниками, даже и  мысли  ни  у кого не
было!  Именно  поэтому  левая  рука  Рабиновича  сама, без  ведома  хозяина,
схватила кабатчика за грудки, а правая подняла со стола  кружку и врезала ею
наглецу по  зубам. Тот выплюнул  последние  два клыка, остававшиеся во  рту,
заплакал и  побежал жаловаться  теще  --  несчастный  кабатчик был  сиротой!
Обратно он вернулся еще и с синяком под глазом, но уже без слез.
     -- Оплачиваем ужин, -- буркнул он, останавливаясь около ментов и буравя
их абсолютно  чумным  взором. -- С вас пять  с  половиной сиклей  серебра по
вавилонскому счету.
     -- Че-его?! -- взревел от изумления Рабинович.
     -- И правда,  чего это  я? -- оторопело  заморгал глазами  толстяк.  --
Блин, на целый сикль ошибся! Шесть с половиной сиклей, конечно же...
     Сеня  снова  не  сдержался  и,  вскочив  с  кресла,  залепил  кабатчику
увесистую  оплеуху.   Тот  затряс  головой,  словно  бык,  боднувший  вместо
тореадора  статую  Минину  и  Пожарскому. Несколько  секунд  кабатчик вращал
глазами,  а затем, на секунду сфокусировав взгляд  на переносице, постепенно
пришел  в себя.  Обведя взглядом ментов,  не спускавших с него глаз, толстяк
удивленно поинтересовался:
     -- Вы меня зачем-то звали?
     -- Вот, блин,  классно  у него теща "машется"! -- восхищенно проговорил
омоновец. --  Всего-то  разочек в  глаз  стукнула, и шарики у этого  чукчи с
роликов стряхнула. Вот бы ее к нам, в ОМОН, двери вышибать.
     --  Да, заткнись ты, болтало коровье, -- отмахнулся от него Рабинович и
посмотрел на кабатчика. -- Звали, голубчик, звали. Нам нужно три комнаты для
ночлега, по кувшину пива в каждый номер и свежее белье. Без блох и клопов. А
то  я  их  всех  в  банку  переловлю  и  тебе в  задницу черенком  от лопаты
затрамбую. Ясно? -- кабатчик утвердительно кивнул головой. -- А сейчас давай
рассчитаемся  за ужин. Только  свою пургу  дурацкую по  поводу сиклей  гнать
перестань.  Иначе  сейчас без  своего сикля  окажешься, пойдешь в участок  и
будешь объяснять, почему наличную вавилонскую инвалюту к оплате принимаешь.
     Толстяк  кивнул, готовый согласиться  со  всем, что  скажут  российские
менты,  и,  достав  откуда-то из-под  своей  набедренной  повязки папирусный
свиток, начал читать:
     -- Дорогой пупсик,  целую тебя в пупочек, -- кабатчик зарделся. --  Ах,
извините. Это не то, -- он снова начал рыться  лапищей где-то в  районе того
самого,  письменно оцелованного  пупка. -- Ага, вот.  Мемфисский  заменитель
пива -- двенадцать кружек...
     Владелец  трактира  довольно долго зачитывал весь  список, включающий в
себя и побитую посуду, и  поломанные столы  с прилавком,  и ставшие калеками
скамейки. Не  забыл  он  упомянуть и  о  собственной утрате  -- двух выбитых
зубах! Сеня слушал  его не перебивая. А  когда хозяин кабака назвал итоговую
цифру, Рабинович вкрадчиво проговорил:
     --  Я  смотрю,  у  тебя  с  математикой  все в порядке.  Вот  только  с
составлением   прейскуранта  существуют  серьезные   проблемы.   Чувствуется
отсутствие руки мастера. Но это дело  поправимое. Сейчас  я тебя  научу, как
правильно преподносить клиенту счет, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и
пастух домой пару окороков принес...
     Сеня встал со скамьи, и  кабатчик зажмурился, ожидая  новой зуботычины.
Однако ее не последовало. Вместо того  чтобы применить для обучения дубинку,
Рабинович  неожиданно для  друзей  обнял толстяка  за  плечи (если точнее --
сграбастал под мышку)  и  повел  того в  сторонку, что-то  оживленно бормоча
вполголоса.  Все  присутствующие  в  кабаке, в  том числе и  Нахор, застыли,
ожидая развязки.  А когда минут через пять после  начала интимного разговора
кабатчик отвязал от  пояса кожаный кошель и высыпал в руку Рабиновича горсть
серебряных кусочков, при этом радостно  приплясывая,  бородатый караван-баши
не смог удержаться. Он встал с места и принялся аплодировать Сене. Следом за
ним  захлопали  в  ладоши  и остальные члены каравана,  устроив  Рабиновичу,
застенчиво раскланивающемуся,  настоящую  овацию.  Нахор  подошел к нему  и,
глядя снизу вверх, с надеждой произнес:
     -- Я  тибе, уважаемый, пиросить не могу, но есили  ты на-идешь для мине
завтира  минутку  и  поможешь пиродать  товар,  килянусь своими  верблюдами,
чист-но отидам половину пирибыли! -- караван-баши на мгновение задумался. --
А-а, и диве трети за такой урок для тибе ни жалко! По рукам, а?
     -- Андрюша, ты к какому  сроку завтра эликсир изготовить сможешь? --  у
Рабиновича плотоядно загорелись глаза.
     --  К вечеру,  не  раньше,  -- вздохнул криминалист.  -- Только смотри,
Сеня, доиграешься. А то  ты вечно  куда-нибудь  вступаешь То в  ДОСААФ, то в
дерьмо.
     --  Не  учи отца  пеленки ныкать,  --  отмахнулся  от него  Рабинович и
повернулся к ожидавшему ответа Нахору. -- По рукам!
     Оба мемфисских  бизнесмена  пожали  друг другу  руки.  Данная процедура
сопровождалась  вокалом  караванщиков, исполнивших народную персидскую песню
"Ой,  то ни вечор, то ни ве-ечо-о-ор...".  После  чего кабатчик притащил еще
несколько кувшинов с вином (что особо обрадовало Жомова) за счет Нахора (что
привело в восхищение  Рабиновича). Лишь один  Попов горестно вздохнул,  всем
своим видом давая понять, что наложил  страшное проклятие на тот день, когда
ему  в  руки  попалась мерлиновская  книга  заклинаний.  Впрочем,  поповскую
кручину тут же  разогнали, поставив ему под нос целиком зажаренного барашка:
сбылась мечта идиота! Пиршество  пошло на второй круг.  А когда персы  уже в
четвертый раз подряд  пили  за "сделку века", заключенную  между их боссом и
российским кинологом, дверь в кабак открылась. Третий  раз за  вечер. Ожидая
какого-нибудь очередного подвоха, пирующие замолчали, и в наступившей тишине
в  кабак зашли два седобородых старика, выглядевших  практически  идентично.
Захмелевший   Жомов   принял   их   за   близнецов   и,   покачав   головой,
поинтересовался:
     -- Блин,  а как  это их  жены различают? Или она у них на всех четверых
одна?
     --  Г-г-г... --  не  отвечая  на  такой риторический вопрос,  заголосил
первый из вошедших.
     -- Горе мне! -- тут же на весь кабак перевел другой.
     --  Ф-ф-фа-ф-фа... -- первый заткнулся  и ткнул клюкой  задремавшего во
время этой речи напарника. Тот встрепенулся.
     -- Фараон  велел гнать  меня со двора! -- с безмерной скорбью  в голосе
второй старик  тут же досказал  оборванную фразу.  -- Плачьте, люди, ибо нет
больше на  свете ни благородства, ни  человеколюбия, ни копченых  лягушачьих
лапок!..
     -- Ну-у, началось, -- кабатчик уронил кувшин с вином на пол и бессильно
опустился на скамью.
     -- Кто это такие? -- удивленно поинтересовался Сеня.
     -- Моисей  с Аароном, --  вместо толстяка ответил официант. --  Великие
еврейские борцы за равенство конфессий.
     Рабинович медленно  отстегнул  челюсть и опустился  на скамью.  Сейчас,
если  бы кто-нибудь предложил ему сделать так, будто поповский эликсир менты
даже не пробовали  и продолжали  бухать у Сени на квартире, он бы, наверное,
отдал за это половину зарплаты. Ну третью-то часть, точно!..

Глава 5

     --  Му-урзик, дай воды! -- раздался приглушенный голос из угла комнаты,
где стоял низенький топчан.
     Вот, стригучий лишай тебя раздери, все-таки перебрали они вчера! А ведь
Рабинович практически трезвым выглядел, когда из таверны сбежал наверх, едва
Моисею  стоило появиться.  Кто  бы  мог  подумать,  что с утра  так страдать
будет?!.
     --  Му-урзик,  умру ведь! -- если  бы  где-нибудь  присуждался  приз за
лучшее  проявление жалости  к  себе, Сеня, без сомнения,  этими стонами  без
проблем бы его заработал.
     Ну  где,  скажи  на  милость,  я  тебе  тут  воду  найду?  Дома ты хоть
пластиковую бутылку  из-под крана с вечера набирал,  пока  еще  относительно
трезвый  был. А здесь  я  тебе  чем  помочь могу?  В колодец  прыгнуть?  Или
крокодилом  из  Нила водицы начерпать? У  меня  же, в конце концов, рук нет,
чтобы с кувшинами по ступенькам бегать!..
     -- Гад ты, Мурзик, --  констатировал  Рабинович и сел на своем спальном
ложе, которое обещал превратить в смертный одр.
     Вот  всегда так.  Наобещает с  три короба, а выполнять не собирается!..
Шучу,  конечно.  Скажите на милость,  какая мне от мертвого  хозяина польза?
Квартиру в наследство он  мне не  оставит,  Попову не  передаст,  так  как с
котярой его мамочки мы ужиться под одной крышей не сможем. Впрочем, как  и с
любым другим. Ну, а к Ванюше  я и сам не  пойду -- помните,  наверное, что я
вам про его тещу рассказывал. Вот и останусь я сиротой без кола и без двора.
Чистейший  собачий  бомж,  которых на  каждой  помойке --  хоть пруд  пруди.
Правда,  во время заготовки  мяса  для привокзальных пирожков  их  поголовье
уменьшается,  и  я,  при удачном стечении обстоятельств, мог  бы себе вполне
приличное жилище отыскать -- поломанный холодильник без дверки, например, --
но такой образ жизни не по мне.
     Впрочем, не только поэтому  я стараюсь хозяина беречь. Не поверите,  но
привязался  я  к  нему   со  всем  его  жлобством  и  альфа-лидерством!  Так
привязался,  что хоть  к губернатору  меня на  ПМЖ зови, хоть  к  президенту
Киргизо-Ичкерии  в  министры  внутренних  дел,  ни  за  что  не  соглашусь и
Рабиновича своего не брошу. Непутевый он. Пропадет без присмотра!
     Вот и вчера, например.  Ведь только  за мемфисским  пивом, гад, клялся,
что ни за что не  станет влиять на  ход событий  в прошлом.  Так нет, дважды
позволил