алеко  в  конце  процессии  и
принялся вопить, требуя сбавить  темп. Редкие прохожие, и  так разбегавшиеся
по переулкам, едва завидев приближающихся  ментов, после этих воплей и вовсе
падали ниц на землю, стремясь врасти в мостовую.  А вот Рабинович делал вид,
что ничего не слышит. И,  лишь когда вопли  Попова по  своей громкости стали
приближаться к критической отметке,  Сеня,  боясь непоправимых  для  истории
разрушений, слегка сбавил темп. Впрочем, не настолько, чтобы  тяжеловесный и
ленивый эксперт почувствовал себя вольготно.
     К  тому  моменту, когда патриархи  с милицейским конвоем  добрались  до
дворца фараона, на  Попова  было жалко смотреть.  Он осунулся, побледнел  и,
истекая потом, потерял  не менее десятка килограммов живого веса. Последнее,
впрочем, можно записать в актив, поскольку Попову, привыкшему жрать пирожные
в  кафе, похудение  только пошло на пользу. Догнав процессию просителей (или
требователей?), остановившуюся прямо у ворот дворца,  Андрюша резко выдохнул
и собрался  просветить  Рабиновича по поводу его умственных способностей, но
тут  с дворцовой балюстрады  раздался  неимоверно  дикий  визг. Менты дружно
вздрогнули и удивленно посмотрели в направлении источника звука.
     Визг доносился  с широкого  балкона,  расположенного на втором  этаже и
тянувшегося по всей длине фасада. Там, чинно выстроившись по ранжиру, стояли
какие-то разноцветно одетые недоумки  с длинными медными трубами и, раздувая
щеки, дули в них со всей мочи.
     --  Вот,  блин,  саксофонисты, мать ихнюю в филармонию!  --  поморщился
меломан Попов.  --  Горыныча  нигде  не  видно, а  эти  уроды на  всю округу
воздушную тревогу трубят.
     -- Да, жалко, что летающей керосинки  с нами нет, --  горестно вздохнул
Жомов. --  Эх, задали бы  мы вчера перцу этим медноголовым  воякам,  если бы
Горыныч нам прикрытие с воздуха обеспечить смог.
     Еще раз  вздохнув,  омоновец  вежливо  содрал  медную  каску  с  головы
постового у ворот  и  одним  ударом о стену сделал  из нее блин.  Прежде чем
кто-нибудь успел его  остановить, Ваня  подбросил остатки шлема вверх  и  от
души приложился  к  блину резиновой дубинкой.  Расплющенный медный  снаряд с
диким свистом помчался вперед, ласково поздоровался с такой же медной трубой
в  руках одного  из горнистов, а затем приложился к стене  замка, проделав в
ней не предусмотренное архитекторами окно.
     Труба, в свою очередь, поспешила догнать расплющенный шлем  (видимо, не
успела   ответить  на  приветствие!).  Вырвавшись  из  лап  трубача,  она  с
музыкальным звоном вонзилась в стену, наполовину  утонув в стыке между  двух
каменных  плит.  Ее владелец, расстроенный  таким  предательским  поведением
инструмента, тоненько  взвизгнул  и,  будто красна  девица,  закатив  глаза,
грохнулся с  балкона в  фонтан.  Коллеги трубача тут же перестали дудеть  и,
свесившись с перил, занялись обсуждением крайне важного вопроса: захлебнется
ли несчастный в фонтане или такое добро не тонет?
     За  этим занятием их и застал фараон. Юродивый Рамсес, услышав молчание
труб, решил, что ликующая толпа подданных уже собралась под балконом, ожидая
появления  своего  горячо  любимого  правителя. Пнув  пару  раз для скорости
жрецов, всегда  сопровождавших  его  на  торжественных  мероприятиях, Рамсес
медленно вышел на балкон и, зажмурившись, простер вверх руку, ожидая в ответ
на этот жест всеобщее ликование.
     -- Ой, ма-альчики,  посмо-отрите, ка-акая у него  все-таки  эр-оотичная
попка, -- вместо рева  толпы услышал фараон и в изумлении уставился на крупы
своих трубачей,  свесившихся с балкона. -- Может, все-таки  спустимся вниз и
спа-асем его. А то будет жалко, если та-акой гей утонет!
     -- В-о-о-он!!! -- истошно заорал Рамсес.
     Придворные   музыканты   прекрасно  знали,  каким  бывает  в  гневе  их
повелитель, поэтому  долго раздумывать  над маршрутом следования  не  стали.
Даже  не  пытаясь  как-то  подстраховаться,  трубачи  все до единого  просто
плюхнулись  с  балкона вниз. Истории  неизвестно,  какое количество этих,  с
позволения сказать, господ свалилось  в фонтан, а кому там просто не хватило
места.  Нигде  нет  также  и  упоминаний  о  том,  кто  в дальнейшем  спасал
утопающих. Впрочем, нас это и не касается. Есть дела и поважнее!
     Очистив себе пространство для  обзора, Рамсес подошел к  перилам, чтобы
узнать, отчего не ликует  толпа. Узнал --  оттого, что всей  толпы было лишь
пять  человек  и  огромный пес. Да и  то ни один из них не был настроен петь
дифирамбы  фараону. Рамсес поморщился. Затем  гневно нахмурился.  Ну а потом
соизволил спросить:
     -- И где мои люди?
     -- В Караганде, -- смиренно ответил ему Рабинович.
     -- Сеня, это  уже перебор, --  посмотрев на него, сострил Попов.  -- Ты
уже столько всего в Караганду наотправлял, что сейчас там  должна быть  либо
одна гигантская свалка, либо культурный центр вселенной.  Дикие египтяне там
еще зачем?
     -- Да пусть бомжуют, -- милостиво разрешил кинолог  и перевел взгляд на
фараона.  --  Рамсес,  ты  не  оборзел?  Какого хрена  людей  на молитву  не
отпускаешь?
     -- Людей? -- удивился правитель Египта. -- А где ты, чужестранец, среди
евреев людей видел?
     --  Опа-на!  --  присвистнул Андрюша. --  Вот  он, оказывается,  откуда
антисемитизм-то пошел. А мы Гитлера во всем виним...
     -- Слушай, Сеня, -- разделил оскорбление друга омоновец. -- Может быть,
я схожу этому уроду самовар слегка почищу? А то, по-моему, у него там краник
слегка засорился.
     -- Потом,  -- Рабинович побагровел, но воевать пока не собирался, решив
справиться  с проблемой дипломатическими методами (ой господи, знал  бы хоть
что-нибудь о них!). Сеня снова обратился к фараону.
     -- Ты  когда-нибудь  о  равенстве конфессий слышал? --  слегка  повысив
голос, поинтересовался кинолог у Рамсеса. -- Так знай, что все религии равны
перед лицом государства. Ты просто должен отпустить сынов Израиля помолиться
в пустыне. В противном случае я тебе  гарантирую  всеобщую забастовку.  Твои
убытки от этой акции могу и без калькулятора посчитать.
     --  Забастовка,  говоришь?  --   завопил  в  ответ  Рамсес  и  радостно
захихикал. -- Что же, мне это нравится. Но поверь, хотя я  и  очень сожалею,
вынужден буду принять ответные меры, -- фараон еще на октаву повысил  голос.
-- Повелеваю с сего дня не давать  евреям со складов соломы для изготовления
кирпичей.  Собирать теперь  ее рабочие должны самостоятельно. При этом общие
нормы выработки остаются неизменными!
     И, показав ментам нос  из  пальцев обеих рук, Рамсес вприпрыжку скрылся
внутри дворца. Его  свита, радостно скалясь, секунду постояла на балконе,  а
затем  отправилась  следом  за повелителем. Несколько  секунд  над дворцовой
площадью  стояла  гнетущая  тишина,  а затем к Рабиновичу,  шлепая по камням
сандалиями, подошел Аарон.
     -- Ну, спасибо тебе,  мил человек! Помог, называется, --  ехидно заявил
он, поклонившись кинологу в пояс. -- Теперь точно все. Прощай, Палестина!
     -- Не скули!  --  расстроенный  таким оборотом  дел, злобно рявкнул  на
старца Рабинович и  посмотрел на омоновца. -- Ну что, Ванюша, теперь можно и
морду этому козлу, Рамсесу, набить...
     Жомов обрадовано хрюкнул и, согнув "демократизатор"  в дугу, устремился
к  воротам. Не  успел  он сделать  и двух шагов,  как  створки распахнулись,
выпустив на площадь не менее двух сотен солдат, сверкающих на солнце чищеной
медью.  Омоновца  их появление только раззадорило, и он бросился  бы вперед,
если бы не Попов.
     -- Подожди! -- рявкнул Андрюша, ухватив друга за китель и показав рукой
на балкон, где ровной цепочкой выстраивались метатели дротиков. -- По-моему,
драться сейчас не стоит.
     Может  быть, у Вани  и наблюдался  некоторый  дефицит  ума,  о чем ему,
естественно, говорить не следует, но от  недостатка  здравомыслия он никогда
не  страдал. Посмотрев на балкон, омоновец  мгновенно оценил  все недостатки
собственной позиции. Может быть, втроем, при  помощи чудодейственных свойств
дубинок, пистолета  и Мурзика с разгоном дворцовой стражи менты и справились
бы, но  метатели  дротиков с балкона быстро сделали бы из них  подушечки для
булавок или чехлы для шампуров -- кому как больше нравится.
     --  Нет,  блин,  я что,  так никогда  тут  нормально и не подерусь?  --
расстроился Жомов. --  Ты, Рабинович, давай-ка решай эту  проблему. А то что
это у нас за отпуск получается? И драки мелкие, и напороться толком нельзя.
     -- Жомов, я тебе напорюсь! Еще глоток алкоголя,  и  я  у тебя  пистолет
экспроприирую, а потом Матрешкину подарю.
     Ваня от возмущения тут же потерял дар речи, а Сеня грустно усмехнулся и
махнул рукой:
     -- Ладно,  пошли  отсюда. До Рамсеса нам, похоже,  не  добраться. Будем
думать, что еще можно предпринять.
     Однако просто так уйти не получилось. Забытые всеми старцы, которых все
утро не было слышно, вдруг напомнили о себе,  истошно заголосив. Трое ментов
удивленно обернулись к ним, пытаясь понять, что же так неожиданно  пробудило
патриархов.  Оказалось, что  ничего  нового  не  случилось.  Просто старики,
наконец, осознали суть происшедшего на дворцовой площади.  Причем  до Моисея
это дошло быстрее.
     --  Г-г-г...  --  гневно  завопил  патриарх,  тыча  в  сторону  балкона
скрюченным указательным пальцем. Менты замерли, ожидая  перевода,  но  Аарон
молчал. То ли был в шоке, то ли никак не мог проснуться.  Андрюша  решил ему
помочь.
     -- Горе нам? -- с надеждой в глазах обратился он к Моисею.
     -- Нет! --  рявкнул  патриарх,  и  все трое друзей от удивления едва не
грохнулись  на  мостовую, а  старец продолжил  свою  обвинительную речь.  --
Г-г-г...
     -- Не мни себя равным  богу,  Рамсес, ибо  разверзнутся для тебя  хляби
небесные!  --  наконец  принялся  за работу Аарон.  -- Воля  господа светла,
праведна  и непререкаема, и  всякого, рискнувшего противиться  ей, постигнут
страшные кары. Голод, мор и девальвация валюты по  сравнению с тем, что тебя
ждет, лишь  благом окажутся.  И ты, сметенный,  будешь молить о прощении, но
вовек не получишь его, -- довольный Моисей похлопал братца  по плечу, тот не
обратил на  это никакого внимания. Старца  уже понесло. Забыв о том, что его
подопечный уже давно не мычит, Аарон продолжил вопить:
     -- И прискачет к тебе конь сивый, и на нем всадник  с косой, и ад будет
следовать за ним в полном составе...
     Моисей вытаращил на штатного переводчика глаза и, чтобы привести того в
чувство, отвесил старцу увесистую оплеуху. Тот едва не свалился на мостовую,
но каким-то чудом все же удержался на ногах.
     --  Да иди ты...  в  Палестину! Сорок лет и  все пешком, --  отмахнулся
Аарон  от  брата,  а  затем  выковырял  из  мостовой  оружие  пролетариата и
зашвырнул его на балкон. -- Ты, Рамсесишка, козел египетский,  слышишь меня?
Иди сюда,  сын жабы и крокодила, я тебе морду намылю,  чмо поганое! Чего, не
понял меня, блин, в натуре? По фене не ботаешь, фраерок?..
     То  ли  присутствие  ментов  так сказалось,  то  ли  на  Аарона  просто
божественное  откровение  снизошло, но  чем  дальше,  тем  глубже  начал  он
забираться  в  такие  дебри  блатного жаргона,  что  окружающие  просто диву
давались. Див же этот, не имея ничего общего с трубачами фараона, исплевался
от одной только мысли о таком сраме и умчался на Восток, навек поселившись в
тамошней мифологии.
     Моисей,  покраснев  до   корней  седых  волос  от   стыда  за   лексику
собственного  брата,  больше  самостоятельно  его  урезонивать  не  пытался.
Подскочив к Жомову, он дернул  омоновца за рукав и, замычав, ткнул пальцем в
сторону распоясавшегося Аарона. Ваня понял все без переводчика.  Хмыкнув, он
подошел к старцу,  вопящему о "нарах", "рамсах" и прочих блатных  чудесах, и
легонечко  тюкнул его  дубинкой по темени. Аарон  хрюкнул и с  выражением на
лице,  более  приличествующим  Цезарю  во  время  убийства,  спланировал  на
мостовую. На площади, наконец, стало тихо.
     --  Сотрясения  нет?  --  озабоченно  посмотрев на недвижимого  Аарона,
спросил у омоновца Сеня.
     -- Обижаешь, начальник! -- широко улыбнулся тот в  ответ. -- ОМОН  свое
дело  знает. Ничего  страшного  с  этим горлопаном не  случится. Пяток минут
покайфует, а затем станет как новенький, будто только что...
     --  Вот только про  маму не надо, -- перебил  его Попов. -- Я уже и так
борща хочу!
     -- Нежные мы какие, -- фыркнул Ваня и посмотрел на Рабиновича. -- Ждать
будем, пока оральник очнется, или как?
     -- Или как! --  безапелляционно  заявил  Рабинович.  --  Еще мы  тут не
торчали,  как  три  тополя  на  Плющихе...  И  один  пень,  --  добавил  он,
покосившись  на Моисея,  а затем вновь уделил все внимание омоновцу. -- Если
ты,  Ванюша, не  можешь  заставить человека  просто замолчать,  не лишая его
возможности самостоятельно передвигаться,  то  придется  тебе Аарона на себе
тащить.
     -- Да без  проблем,  --  хмыкнул Жомов и взвалил старца  себе на плечо,
словно куль, скажем так, с костями. -- Куда пойдем?
     -- На  речку, --  совершенно серьезно заявил  Рабинович.  -- Там  тихо,
спокойно, прохладно и людей в это время почти не бывает.
     Ваня с  Андрюшей  недоуменно  переглянулись и, решив,  что это утреннее
купание  вкупе  со  стиркой  навсегда разожгло  у Рабиновича любовь к  Нилу,
решили  не  возражать. Действительно, какая разница,  где заняться развитием
собственного  слабоумия  --  в  душном  трактире  или на мутной реке?  Пожав
плечами,  оба двинулись  следом  за кинологом.  Моисей  завершал  процессию,
заботливо держась за болтающиеся из стороны в сторону ноги Аарона.
     Впрочем,  добраться  до  реки  в  тишине  и  спокойствии  у  друзей  не
получилось.  Едва  они  покинули  пределы дворцовой площади,  как  по улице,
навстречу  им,  раздался  топот  ног приближающейся  толпы.  Сеня с Андрюшей
мгновенно  приготовились  к бою, а  омоновец,  аккуратно  сгрузив  Аарона  у
стеночки, выступил в авангард. Менты решили, что это Рамсес, оскорбленный до
глубины  души  жаргонной лексикой почтенного  старца, вызвал  по внутреннему
телефону египетский аналог сослуживцев  Жомова, и  приготовились к серьезной
схватке, но  состояться ей было  не  суждено  -- ритмично топая по  мостовой
сандалиями,  из-за угла на друзей выскочили Ванины новобранцы, возглавляемые
невозмутимым Навином. Вооружено воинство было короткими дубинками, а  головы
украшали медные шлемы, явно на скорую руку переделанные из кастрюль.
     -- Товарищ старшина, взвод рекрутов в ваше распоряжение прибыл, сэр, --
увидев начальство, тут же доложился Иисус.
     --  Ты  погляди,  что  армейская  служба  с  людьми  делает, --  ехидно
восхитился Попов, хлопнув Рабиновича по плечу и указав пальцем на Навина. --
Ведь  этот  лох  еще пару  дней назад, как  последний  чмошник,  по трактиру
ползал, а теперь, гляди, прямо-таки орлом стал. Грудь колесом, морда наглая.
Только ефрейторских лычек на плечах не хватает.
     -- Будут! --  вместо Рабиновича буркнул  в  ответ криминалисту  Ваня  и
повернулся к своим бойцам. -- Вольно. Какого хрена вы тут делаете? Вам разве
был приказ на площадь явиться?
     -- Никак нет! -- в один голос рявкнул взвод, а Навин лично пояснил:
     -- Просто  я решил,  что  вести  политзанятия в то время,  как командир
подвергается   опасности  для  жизни,  несопоставимо   с  честью  еврейского
военнослужащего.  Можете отдать нас под трибунал, сэр, но  мы будем охранять
вас до тех  пор,  пока  угроза не минует. И если потребуется, без  колебания
заслоним вас своей грудью!
     Андрюша,  глядя на это  безобразие,  покрутил  пальцем  у  виска.  Сеня
кивнул, соглашаясь с  ним, и заметил,  что не только  омоновец  одобрительно
смотрит на Навина, но и  Моисей довольно кивает головой. Все, допрыгались. А
ведь эти два представителя угнетенного фараоном нацменьшинства еще пару дней
назад даже не были друг с другом знакомы...
     Жомов одобрительно похлопал Навина  по плечу и приказал личному составу
следовать  сзади.  Дальше менты  пошли под охраной взвода головорезов.  Сене
хоть и не понравилось  такое общество, но возражать против присутствия рядом
телохранителей он не  стал -- может  быть, для  чего-нибудь  и пригодятся. В
крайнем случае,  хоть  солидность шествию  придадут.  Да и Жомову  будет чем
заняться, а то омоновец от безделья что-то излишне кровожадным становится.
     Рабинович кротко вздохнул и, кивком головы пригласив всех  следовать за
собой, продолжил путешествие к речке. Попов тут же присоединился к  другу, а
вот Ваня слегка задержался. Сначала он хотел взвалить  Аарона себе на плечи,
затем решил поручить его транспортировку своим  бойцам, а под конец одумался
и просто закатил старцу легкую оплеуху.
     -- А-а, волки позорные! -- увидев над собой озабоченные лица  в корявых
шлемах, с перепугу завопил патриарх и запел: -- "На черной скамье, на скамье
подсудимых..." -- Моисей  не выдержал и, подскочив к брату, огрел его клюкой
по хребту.
     -- Ох ты, господи! -- опомнился Аарон. -- Что это со мной?
     -- Нервный срыв. Такое почти у всех во время первой ходки бывает, -- со
знанием дела пояснил Иван. -- Потом либо проходит, либо прокурор второй срок
дает.
     Аарон  горестно вздохнул. Моисей, чтобы приободрить  брата,  ткнул  его
посохом пониже  поясницы,  и оба  поспешили  вдогонку  за Рабиновичем. Жомов
отдал взводу приказ выдвигаться следом и для поддержания воинской дисциплины
заставил новобранцев шествовать по улице, чеканя шаг. Жители окрестных домов
с  удивлением  наблюдали  из  окон  за странной  процессией,  но,  наученные
вчерашним горьким опытом, выходить  на улицу не решались.  Ну их к  Анубису,
этих чужестранцев. Свои барабанные перепонки дороже!
     Примерно два квартала колонна двигалась  абсолютно спокойно, а затем ей
навстречу,  едва  не  под ноги к  Рабиновичу, из переулка выскочил маленький
бородатый  перс.  Сеня  едва  не  упал  и  хотел накрыть  Нахора трехэтажным
небоскребом,  но  моральная  ответственность учителя  перед психикой ученика
удержала  его от такого эксцентричного  поступка.  Рабинович просто  шлепнул
перса ладонью по затылку.
     -- По сторонам смотри, когда по улицам бегаешь, -- буркнул он. Стыдливо
улыбаясь, Нахор потер ушибленное место.
     -- Значит, пиравильно мне сказали, -- довольно заявил он. -- Вот только
за-ачим без мине би-иляши на пилощадь ходил пиродавать?  Я би-игаю, би-игаю,
а ты один би-иляшами торгуешь!
     -- Какие беляши,  идиот! -- взорвался Рабинович,  но, услышав за спиной
ехидное хихиканье Попова, осекся. -- Ладно, мы с тобой позже поговорим.
     -- Я с тобой и-идти буду? -- смиренно поинтересовался Нахор.
     -- Да иди уж. Куда  же от тебя  теперь деться, -- обреченно  согласился
Рабинович.
     Остальной путь  до берега  Нила менты проделали  без приключений. Улицы
по-прежнему при их приближении пустели и заполнялись гомоном  голосов только
уже   далеко  за  спиной  отряда.  Фараон,  несмотря  на  вопли  Аарона,  не
рассердился и не  послал  вдогонку  сквернослову отряд  спецназа.  Может, не
слышал  его  криков, спрятавшись  в глубине дворца,  или просто  не понял ни
слова из  всей пространной речи патриарха.  И даже ни один светофор на  пути
отряда красный свет не зажег. Впрочем, и не было в Египте светофоров!
     Добравшись до берега, Сеня подошел к воде, умылся и плюхнулся на траву,
бездумно глядя на  противоположную сторону  реки.  Попов тут же  пристроился
рядом, а омоновец, только расставив караулы вокруг, присоединился к друзьям.
Нахор  тут  же  по  собственной инициативе умчался к ближайшему дому,  чтобы
разжиться там снедью для пикника и вином, за что позже получил от Рабиновича
хороший нагоняй, а двое  старцев, посовещавшись  методом  глухонемых, обошли
ментов и чинно встали напротив них.
     --  Г-г-г...  -- торжественно провозгласил  Моисей.  Сеня не обратил на
старца  никакого  внимания,  а  вот  измученный  марш-бросками   криминалист