оповым, у меня от таких слов мороз бы по шкуре пошел. Причем
вместе  с бураном, вьюгой и  всемирным оледенением.  Ты  же человека чуть не
изувечил.
     -- Да откуда я  знал, что так получится? -- Анд-рюша не покрылся льдом,
но выглядел расстроенным. -- Мне мама говорила,  что если человека испугать,
то его от заикания можно вылечить. Я же как лучше хотел.
     -- Во-во. Хотел как лучше, получилось, как в Думе. Примут закон -- хоть
беги  из окон,  -- осклабился мой Сеня и  зачем-то  процитировал  популярную
попсовую песенку:
     -- "Твоя мама варит кашу!" Вот  и пусть варит  и не пытается в логопеды
записаться.  А я для развития  твоих умственных способностей  скажу, что  от
испуга заиками становятся, а не наоборот.
     -- Нет, Сеня,  ты не  прав,  -- встрял в разговор  Жомов. -- И дед  мой
говорил, и отец  говорил, что, от чего заболел, тем и лечись. Может, Андрюша
его просто напугал слабо, -- и Ваня передернул затвор у пистолета.
     -- Я тебе  сейчас  стрельну!  --  рявкнул  на  него  Рабинович.  -- Так
выстрелю, что сразу забудешь, за какое место пистолет держат.
     Ваня пожал плечами, дескать, не хочешь как хочешь, мне лично все равно,
будет ли Моисей заикаться или нет.  Сеня  испепеляюще смотрел на него до тех
пор, пока омоновец не спрятал табельное оружие в кобуру и не уселся за стол.
Только затем мой хозяин обернулся к старцам  и  предложил начать  обсуждение
плана дальнейших действий. Я  чуть не взвыл!  Удивляетесь?  А вы  посидите и
послушайте в течение  нескольких часов бессмысленную болтовню об одном и том
же, тогда и поймете, как псы на Луну выть могут.
     Впрочем, мои самые страшные  опасения не  оправдались. Аарон  попытался
взять  руководство  правлением  колхоза на  себя,  но Сеня пресек эти наглые
поползновения.  Что   вполне  понятно.  Если  уж   мой  хозяин   берется  за
какое-нибудь  дело,  то начальство  над собой  потерпит  только  то, которое
уставом положено. В Египте никакой устав на  нас не распространялся,  и Сеня
принялся  командовать. От этого и совещание, на радость всем без исключения,
получилось очень коротким.
     Мой  Рабинович  быстренько  выяснил,  откуда  следует  начать  агитацию
населения, и тут же  расписал всем  присутствующим их  обязанности во  время
проведения  оной. Ну а  поскольку  мой Сеня  никогда  дураком  не  был, то и
поставил перед каждым  такие задачи, от которых  никто отказаться  не  смог.
Предложения Рабиновича были приняты единогласно, и мы уже собрались уходить,
как в  трактир  Ворвался  расстроенный Нахор и помчался  прямо к нам. Увидев
его, патриархи удивленно переглянулись, а мой Сеня нахмурился.
     -- Тебе чего тут нужно? -- поинтересовался он у перса.
     --  Ай-ай-ай,  я  тибя  весь  день  ищу, -- не  слушая  его,  залепетал
маленький  караванщик.  --  Зачим  говорил, учить будешь, и-если бегаешь  от
меня? Зачим мине обманываешь?
     -- Я спрашиваю, чего тебе надо? -- Сеня рявкнул погромче.
     -- Может, дам, может, дам, че ты хошь,  -- с ухмылкой на лице, фальшиво
пропел Попов. Рабинович покосился на него, но отвечать на издевку не стал.
     --  Я с тобой  идти  буду, -- твердо  заявил  Нахор,  также  не обратив
внимания на Андрюшин вокал. -- Учиться хочу. Камнем бей, палкой гони. И  все
равно никуда не уйду!
     -- Тьфу на тебя! -- Сеня обреченно  махнул  руками.  -- Ладно, пошли  с
нами, -- и направился к выходу.
     Единственным  местом, где  в  Мемфисе  в  массовом количестве  водились
соплеменники Моисея, был кирпичный  завод. Впрочем,  заводом  его можно было
назвать  крайне условно  --  просто  огромный глиняный  карьер,  огороженный
египетской колючей проволокой, сплетенной из тростника с  добавлением игл от
верблюжьей колючки. Внутри  этого  ограждения трудилась  масса  народу. Одни
добывали глину,  другие ее месили. Третьи мелко шинковали  солому, четвертые
превращали эти ингредиенты в однородную массу, пятые лепили из  нее кирпичи,
ну  и  так  далее,  вплоть  до  вывозки  готовой  продукции  к  строительным
площадкам. А за всеми  частями производства присматривали бригадиры в медных
шлемах  с  перьями  и  бамбуковыми дубинками в  руках. Трое  таких же олухов
охраняли ворота.
     -- Так-так-так, -- заявил один из них, видимо,  начальник караула, едва
мы подошли поближе. -- Тебе же,  Моисей,  было  сказано,  что на  территории
кирпичного завода агитация  запрещена. Так что иди туда, откуда пришел. А от
себя добавлю, что, даже если бы ты не болтать, а устраиваться сюда на работу
пришел, я бы тебя все равно не пустил.
     --  Не  ведаешь ты, что  творишь! --  говорил Аарон, а его  брат просто
стоял,  воздев руки к небу. --  Ход истории, так же, как и движение  солнца,
нельзя остановить. Не пытайся  нам препятствовать, ибо  постигнут тебя  кары
страшные...
     --  И я одна  из  них,  --  закончил  за него  Жомов  и  потер руки. --
Разойдись, это моя работа.
     Охранники на  воротах  и икнуть от  удивления  на  успели,  как  бравый
омоновец оказался рядом с ними (говорю же, когда Ваня собирается драться, он
удивительно  проворным   становится!).  Сграбастав  двух  ближайших  к  нему
аборигенов  в охапку,  он  приложил  их  медными  головушками друг о  друга.
Раздавшийся следом за этим валдайский звон  оповестил окружающих  о том, что
охрана отошла ко сну. Начальник  стражи или сигнала не понял, или просто был
глух.  Он попытался  огреть  омоновца бамбуковой дубинкой  по  шее, но  я не
позволил.  Прыгнув  вперед, я  слегка  прикусил  зубами кисть дебошира.  Тот
громко взвыл и, выронив из рук свое оружие, с дикими воплями умчался куда-то
вдаль,  в строну  безлюдной  пустыни. Скатертью  дорога,  и пусть бархан ему
будет пухом!
     Моисей с Аароном обрадовано переглянулись и вприпрыжку помчались внутрь
некогда охраняемой территории. Мы  неторопливо пошли следом, дав возможность
сначала поработать  старцам.  А  те  торопливо  забрались  на  стопку сухого
кирпича,  высившуюся  прямо  в  центре  производственных  площадей, и  Аарон
заорал, словно муэдзин  в  час  намаза, привлекая  к себе всеобщее внимание.
Трудяги остановились и, побросав работу, потянулись к патриархам. Что вполне
понятно.  Даже  еврей  от незапланированного  перекура  в  рабочий  день  не
откажется! Вокруг старцев мгновенно собралась большая толпа.
     -- Б-б-б... -- в честь такого случая Моисей решил сменить пластинку.
     -- Братья мои, благую весть я  принес  вам! -- завопил Аарон и, тут  же
запнувшись, повернулся к родственнику и проговорил вполголоса. -- Или благая
весть будет позже?.. А-а, ладно! --  он опять  обернулся к толпе.  -- Моисей
снова разговаривал с богом, и, поверьте мне, это не сумасшествие. Как доктор
вам говорю!  Господь  уверил  его в том,  что,  несмотря на ваше неверие, не
утратил к вам своего благоволения и  по-прежнему обещает показать землю, где
текут  молочные реки  между  кисельными берегами. Правда, достичь  ее можно,
лишь  перейдя пустыню, но нам  ли,  замученным  игом  фараона, бояться таких
мелочей?
     В этот  момент  бригадиры наконец-то  заметили, что никто  не работает.
Несколько мгновений они удивленно рассматривали сгрудившихся в кучу трудяг и
двух старцев,  как бы парящих над толпой,  а затем  принялись выполнять свои
обязанности. Схватив дубинки наперевес, бригадиры врубились в толпу.
     -- Арбайтен,  арбайтен! Шнеллер,  -- вопили они, подтверждая свои слова
ударами дубинок по чужим мягким местам.
     Теперь пришла пора  и  нам приступить к действию. Мои менты отцепили от
поясов  дубинки (не для того, чтобы помочь бригадирам!) и  бросились вперед.
Сеня не забыл и меня привлечь  к операции. Он скомандовал мне "фас", чего, в
принципе, мог бы и не делать, и помчался на медноголовых, больше  не обращая
на меня внимания.
     Не  буду  долго расписывать эту  экзекуцию. Хотите  знать, как работают
менты,  просто  смотрите  чаще  телевизор.  Там  наглядной  агитации  вполне
достаточно. Могу лишь сказать, что по окончании зачистки половина бригадиров
оказалась по пояс вбитой в глину (Ванина работа), четверть валялась по углам
(Сеня  бил  не  сверху,  а   наотмашь),   одна  восьмая,  побросав  дубинки,
присоединилась к толпе трудяг (Андрюшина агитация), ну а остальные с воплями
убежали  в пустыню  (ваш слуга  покорный!), Наш нелегкий труд был  награжден
бурей   аплодисментов  изголодавшихся  по  зрелищам   соплеменников  Моисея.
Польщенный  Ваня даже собрался!  выйти "на  бис", используя для демонстрации
своего  искусства десяток-другой рабочих,  но Рабинович его вовремя удержал.
Иначе, как и вчера это было, пришлось бы патриархам митинговать перед крайне
немногочисленной аудиторией. А то и вообще говорить в пустоту.
     -- Посмотрите, братья, на этих  чужестранцев! -- завопил  Аарон, тут же
воспользовавшись  ситуацией. --  Они пришли  из того благословенного края, о
котором  я  вам  говорю.  Посмотрите,  какие  статные  и  сильные  люди  там
вырастают. Посмотрите,  что за чудесные наряды они носят и какой переполнены
гордостью  за  свою  жизнь! Разве вы не  хотите  быть  свободными  и растить
здоровых, цветущих детей?
     -- Ты, дурак болтливый, хочешь сказать, что у нас дети сплошь больные и
чахлые, а  мы в рабстве  живем?  -- завопил кто-то из  толпы.  --  Ты нас за
чмошников принимаешь?
     Ваня Жомов по привычке  хотел было врубиться в народ и, отыскав в толпе
крикуна, ласково заломить  ему  руки  за  спину, но Сеня помешал  праведному
порыву омоновца. Схватив Ваню за  китель, он оттащил  его в  сторону,  а сам
влез на  трибуну  к  Аарону,  потерявшему дар речи  от  неожиданной  реакции
аудитории.  Я поднялся на  стопку кирпича  следом  за хозяином и сел  рядом.
Пусть эти гады видят, что в наших краях не только люди,  но и псы куда лучше
их  живут! Сеня скосил  на  меня  глаза, кивнул головой  и заговорил.  А это
делать он умел ничуть не хуже, чем торговаться.
     После того как мой Сеня задал нужный тон митингу, произнеся пространную
речь  о вреде пассивного  образа  жизни  и благотворном влиянии на  организм
пеших  прогулок  перед  сном, дебаты по предложению патриархов о смене места
жительства  и  получении  взамен  резервации моря  свободы разгорелись не на
шутку.  Поначалу соплеменники старцев  косились  на нас с опаской,  а  затем
плюнули на приличия и страх, устроив дикий галдеж, словно торговки рыбой  на
одесском базаре. Я там не был, но Сеня рассказывал -- очень похоже.
     Орали евреи примерно часа  полтора. К этому моменту мне довольно сильно
надоело слушать их истошные вопли, в  которых поочередно звучали то восторг,
то  мерзкое  брюзжание.  Я начал  жутко  завидовать  Нахору.  Этот маленький
прохвост  перед  тем,  как Рабинович  залез  на стопку  кирпичей,  о  чем-то
поговорил с  моим хозяином и исчез из поля  зрения, скрывшись в  неизвестном
направлении.  Вот  я и  сидел рядом с  Сеней, тихо  завидуя Нахору,  вовремя
улизнувшему из этого болтливого ада. Кстати, почему это никто до такой пытки
для грешников не додумался -- человека, выдавшего хоть однажды в жизни чужую
тайну, помещать на том свете в  общество болтунов? Как вам? Патент купите?..
Впрочем, обсудите все финансовые вопросы с моим  Сеней, а я вернусь к своему
рассказу.
     Жомов  с Андрюшей чувствовали себя ничуть не лучше меня. То есть так же
безнадежно умирали от  скуки. Ваня попробовал  было развлекаться, выдергивая
бригадиров-охранников из грунта и  вбивая их  обратно, но вскоре  лишился  и
этого  удовольствия.  Надсмотрщики,  едва   завидя  его  приближение,  стали
мгновенно выкапываться  из глины  и бежать прочь, сломя голову соседу, либо,
наоборот, с  невероятной скоростью  полностью закапывались в  грунт. В итоге
Жомову стало себя  абсолютно  нечем занять, и он загрустил: принялся  ломать
пальцами готовые кирпичи.
     Андрюша же  довольно  быстро после  начала  митинга от  безделья  начал
зевать.  Правда, вскоре  ему  пришлось оставить и  это  интересное  занятие,
поскольку  он проголодался, и  во время  каждого  открытия  рта  его желудок
начинал  урчать, требуя поместить в открытый  проем соответствующую размерам
порцию пищи.  Глядя на него,  и я  вспомнил,  что,  кроме  какой-то  слишком
мизерной порции мяса на завтрак, я  сегодня еще ничего не ел. И едва осознал
это,  как  тут же получил от  собственного желудка  громкую  ноту  протеста.
Хорошо, что  орали  абсолютно  все вокруг, иначе  позору бы натерпелся  выше
маковки пятнистого дога!
     Естественно,   мне    срочно   потребовалось   кого-нибудь   (то   есть
чего-нибудь!) сожрать. Понятно, что и без того несчастных евреев  есть я  не
собирался.  Меня  подташнивает  от  привкуса  человеческого  мяса на  языке.
Поэтому  я  и стал  вертеть  головой, принюхиваясь  к запаху  съестного  для
последующей его экспроприации. Поначалу я ничего, кроме запахов пота, мокрой
глины,  гниющей  соломы  и забивающего почти все  аромата  портящейся  рыбы,
исходившего  от  патриархов,  ничего  не  почувствовал,  а  потом  случилось
невероятное  --  мне, словно  Жомов  кулаком, в  нос  ударил запах  свежего,
горячего,  плохо прожаренного  мяса! Я едва не взвыл и повернулся в  сторону
искусителя.
     Поначалу аромат  вожделенного мяса едва  улавливался,  и  мне  пришлось
изрядно повертеться, что не очень понравилось Сене, который принялся на меня
шипеть.  Но  с  каждой минутой запах  доносился все отчетливее и отчетливее,
став в итоге просто нестерпимым. Я вам уже говорил, что со зрением у меня от
рождения не все в порядке. Именно из-за этого я не сразу рассмотрел источник
скручивающего  желудок  аромата,  ну  а  как  увидел,  поразился:  в  ворота
концлагеря... то есть кирпичного завода заезжала тележка, запряженная ослами
с "Сеня-дональдс" на борту и управляемая плюгавым -- хоть самого в гамбургер
клади  --  Нахором! Его сопровождала целая  вереница девушек в кипенно-белых
хитонах, тогах, туниках или как их тут в Египте называют.
     Ай  да  Сеня! Ай да  сукин сын!.. Хотя,  последнее,  по-моему, все-таки
слишком большой  для  него комплимент.  Можно  бы было оставить  только  "ай
да...", но давайте не будем ко мне придираться. Вы теперь и сами видите, что
мой  Рабинович  своего никогда  не  упустит.  Даже вынужденное  пребывание в
Египте с  целью оказания Моисею неотложной  помощи  он  сумел во благо  себе
использовать. Интересно, а полученную прибыль они с Нахором  так же,  как от
продажи  слоновой  кости  на  базаре,  распределят?  Хотя  нет.  Если  перс,
подвизавшийся в качестве ученика, и получит какие-нибудь деньги, то только в
тех  размерах,  которые  не  превысят среднестатистическую стоимость  порции
мороженого  на Северном полюсе. Там, по-моему, пломбир или  сливочное крайне
редки, но зато и покупателей совсем нет.
     Пока я  тут  вам  достоинства  Рабиновича расписывал,  Нахор  уже начал
торговлю. Его девушки, видимо, второпях нанятые в Мемфисе,  похватали медные
подносы и, нагрузив  на них пресные хлебцы, куски жареного мяса  и кувшины с
какой-то жидкостью (судя по запаху, прокисший виноградный  сок), врезались в
толпу, продавая продукты направо и налево.  Я тут же собрался  грозным рыком
привлечь кого-нибудь  из официанток к  себе, но этого не потребовалось. Одна
из  девиц, видимо, науськанная  караванщиком,  направилась сразу к  трибуне,
неся в руках поднос с целой пирамидой из доисторических гамбургеров. Парочка
рабочих,  видимо,  особенно вдохновленная  пламенными  речами  Рабиновича  и
Аарона, тут  же сложила из кирпичей  ступеньки, дабы  официантка  не слишком
напрягалась, поднимаясь к нам.
     Не  помогло!  Девица,  лица  которой  за  кучей  съестных   припасов  я
рассмотреть не мог, хотя ее запах и показался мне странно знакомым, не дойдя
пару ступенек до  старцев,  уже жадно  протянувших руки к еде, аккуратненько
поставила ногу  точно в пустоту,  мимо верхней ступени.  Коротко  взвизгнув,
девушка радостно подбросила вверх поднос, а сама полетела  бы  вниз, если бы
мой Сеня с галантностью истинного кобеля не успел ее подхватить.  Гамбургеры
рассыпались  по  земле  (что  крайне   приятно,  поскольку  все  до  единого
достанутся теперь мне!),  а Рабинович с официанткой застыли, удивленно глядя
друг на друга. Да и я, увидев, наконец, кто к нам пришел, на мгновение забыл
о  том, что жутко  хотел есть.  Балансируя  на краю трибуны, Сеня  держал  в
объятиях ту  самую брюнетку, что в день нашего приезда пыталась подработать,
простите... ночной бабочкой.
     -- Сменила профессию? -- удивленно поинтересовался Рабинович.
     -- Нет. То есть да. А какую? --  все три  фразы были  сказаны  с  такой
скоростью, с  какой даже лазерный  принтер их не успеет  напечатать. А затем
девица посмотрела на утерянные бутерброды. -- Ну вот, блин, опять!..
     Она обвела рассыпанную вокруг  трибуны пищу руками и заревела. А зачем?
Пусть Рабинович  не  поел,  но мне-то  она  приятное сделала.  Так  чего  же
расстраиваться?
     Мой Сеня, видимо,  тоже  так считал.  Он  грустно  улыбнулся, глядя  на
бесцельно потраченные  продукты, и попытался  успокоить реву. То, что он это
делает с индивидуальной грацией, знаем мы с вами. А вот плачущая официантка,
видимо, еще не догадывалась,  что  поглаживание по  ягодицам еще не означает
наличия  в  мыслях  кинолога  побудительных  к  сексуальному  домогательству
мотивов.  Она   восприняла  эти   поглаживания  в  соответствии  с  каким-то
собственным,  совершенно извращенным  мировосприятием  и, влепив  Рабиновичу
пощечину,  умчалась  прочь,  вопя и  стеная...  Что, Сеня,  получил?  Стой и
обтекай теперь. А я пока пойду подкреплюсь!
     Рабинович  несколько   секунд  смотрел  вслед  умчавшейся  за  горизонт
неудачнице.  Выглядел он  задумчивым  и  удивленным вместо  того, чтобы быть
обиженным и сердитым. И я знаю, почему -- похоже, Сеня в очередной раз начал
влюбляться.  Поскольку именно в такие периоды хозяин  напрочь забывал о моем
существовании,  лично меня  такая перспектива не  устраивала. Пожелав девице
впредь  не попадаться  мне  на  глаза для  ее  же  блага,  я  отвернулся  от
растерянного Рабиновича и приступил к обеду.
     Пока  я  жрал...  --  именно  жрал,  торопливо заглатывая  куски,  пока
голодные рабочие с кирпичного завода не  решили, что не в падлу гамбургеры и
с земли поднять, если на халяву... -- Так вот, пока я вкушал разбросанную по
земле  пищу, дебаты благополучно подошли  к  своему логическому  завершению.
Устоять перед  красноречием  Рабиновича,  сдобренным  вставками  на  местном
жаргоне  в  исполнении  Аарона,  аборигены, естественно, не  смогли.  Плотно
пообедав дешевыми  (Нахор,  по указанию Рабиновича,  специально сделал  цену
максимально низкой) бутербродами,  коллектив рабочих Мемфисского  кирпичного
завода единогласно вынес резолюцию "ура!" и, наплевав на работу,  отправился
в пустыню.
     То есть,  конечно,  отправились в  поход соплеменники Моисея  не сразу.
Сначала, естественно, им понадобилось зайти домой, построить жен, поканючить
перед  матерями и тещами, наорать  на детей  и  лишь затем  собрать  скарб в
дорогу. На эти занятия у них ушел весь остаток дня, и на пригородной площади
переселенцы  собрались незадолго  до  наступления сумерек. И вот тут начался
раскол!
     Сначала  выяснилось,  что примерно половина  личного состава  трудового
коллектива не явилась  на  сбор вообще. Их обозвали врагами народа и списали
со  счетов как  неблагонадежных.  Затем  еще  половина из  оставшихся  из-за
природной лени потребовала перенести начало культпохода по  пустыне на более
светлое время  суток.  На  них  накричали,  и  они ушли. Обиделись.  Неженки
хреновы! И лишь оставшаяся  часть, возглавляемая  мною, ментами  и старцами,
немедленно выступила в поход.
     Получалось, что с нами из Египта в пустыню отправлялась лишь  четвертая
часть местных  евреев, но никого  это  не  волновало.  Во-первых,  давая нам
задание о выводе соплеменников Моисея из  Мемфиса, Лориэль не указал  точное
количество  оных.  Во-вторых, сами  патриархи  были рады,  что хоть