едственный изолятор, - истошно заорал он на  сброд  в
доспехах. - Кто-нибудь понимает вообще, о чем я говорю?
   - Кое-кто понимает, - в ответ неожиданно раздался из кучи контуженных
тел протяжный голос Гомера,  а  затем  и  само  будущее  чудо  античного
стихосложения выбралось наверх. - Но скажите мне, во  имя  Дики,  богини
правды и правопорядка, ужель не герои вы, полубоги, посланные вестниками
храброму воинству тиринфскому?
   - Ну, естественно, герои. Кто же мы еще? -  с  тяжким  стоном  развел
руками Рабинович. - Вон тот амбал трижды Герой Советского Союза. Я Герой
России, а толстый корабельный ревун, что стоит рядом со  мной,  и  вовсе
Герой  Республики  Зимбабве,  почетный  обжора  королевства  Замбезии  и
несравненный полубог штативов и пробирок.
   - Герои чего? - удивленно поинтересовался Гомер. - Полубоги от кого?
   - Ты чего, наехал, что ли? - одновременно с ним  обиделся  Попов,  но
Сеня криминалиста не слушал. Схватив за  шиворот  оторопевшего  поэта  и
командира половины вооруженного  медными  столовыми  ножами  сброда,  он
ткнул его носом в каменный живот Жомова.
   - От кутюр! - теперь уже окончательно потеряв самообладание,  завопил
Рабинович в ответ на вопрос  Гомера.  -  Какие  герои,  придурок?  Какие
полубоги? Где ты у нас на кителях ордена увидел и  нимбы  над  макушками
нашел?
   Поэт ничего не ответил. Может быть, он и  хотел  что-то  сказать,  но
Сеня столь яростно возил его носом по животу Жомова, что изо рта  Гомера
ничего,  кроме  бессвязного  бульканья,  вырваться  просто   не   могло.
Некоторое время Иван с заинтересованным вниманием сверху вниз смотрел на
голову поэта, не без помощи Рабиновича выписывающую параболы и гиперболы
на животе омоновца, а затем резко отодвинулся в  сторону.  Не  ожидавший
такой подлости от друга, Сеня едва устоял на ногах. Но вот Гомера из рук
все-таки выпустил.
   - Может, хватит об меня его сопли вытирать?  -  недовольно  глядя  на
пылающего праведным гневом Рабиновича, поинтересовался Иван. Сеня только
махнул рукой.
   - Тьфу на вас на всех, - сплюнул кинолог и, отойдя на обочину, уселся
прямо на траву. - Сами с этими уродами разбирайтесь.
   - А чего тут разбираться? - удивился Попов, из-под  ладони  посмотрев
на солнце. - Время позднее, пора обедать. Я  тут  прихватил  кое-что  из
дома, - Андрюша достал из-за пазухи увесистый сверток и  с  сомнением  в
глазах осмотрел его. - Но думаю, что этого  на  всех  не  хватит.  Бань,
может быть, потрясешь этих горе-вояк на предмет съестных припасов.
   Жомов был бы плохим ментом, если бы не мог  вытрясти  из  попавшегося
под руку нарушителя общественного спокойствия  что-нибудь  полезное  для
себя. Поэтому просьба Попова не заставила его  краснеть  и  возмущаться.
Зычным  голосом  приказав  приготовиться  к  досмотру,   Ваня   принялся
потрошить содержимое тощих котомок  греческих  воинов.  Эллины,  видимо,
воспринявшие подобное обращение с собственным имуществом как должное, не
выказывали никакого неудовольствия бесцеремонными действиями омоновца, и
Жомов вскоре вернулся к друзьям,  неся  в  одной  из  экспроприированных
котомок несколько кусков вяленого мяса, пресные лепешки и целую  россыпь
головок чеснока. Андрюша тут же спрятал свой  НЗ  обратно  за  пазуху  и
вместе с  Ваней  принялся  за  поглощение  отобранных  с  боем  трофеев.
Рабинович недовольно покосился на обоих и, презрительно проворчав что-то
нечленораздельное, отвернулся,  забрав  из  рук  Жомова  лишь  небольшой
кожаный бурдюк с кисловатым слабеньким вином.
   Вид жующих Жомова и Попова  вызвал  у  греческого  воинства  обильное
слюновыделение. Желудки эллинов громко заурчали, настоятельно требуя  от
своих хозяев присоединиться к трапезе, и оба отряда тут  же  рассыпались
по обочинам дороги. Вскоре на тропе так и не начавшейся  войны  остались
только Гомер и еще какой-то расфуфыренный, как декоративный петух,  грек
в багровой тунике и с разноцветным плюмажем на  позолоченном  шлеме.  Он
стоял посреди дороги,  там,  где  недавно  находился  второй  отряд,  и,
опершись на меч, с закрытыми глазами раскачивался из стороны в  сторону,
просто чудом умудряясь удерживаться на ногах. Гомер  немного  растерянно
посмотрел по сторонам, а затем подошел к  противнику  и  тронул  его  за
плечо.
   - Иксилон, очнись, - проговорил поэт. - Хвала олимпийцам, сражения не
будет.
   - А? Че? - встрепенулся командир второго отряда и,  открыв  глаза,  с
удивлением уставился на стоявшего прямо перед  собой  Гомера.  Несколько
секунд Иксилон удивленно хлопал ресницами, а затем истошно завопил:
   - Пилосцы, к оружию! Враг окружил вашего командира!
   Ваня Жомов, мирно жевавший пищу на травке,  явно  не  ожидал,  что  в
обеденный перерыв  кто-то  может  начать  истошно  орать.  Поперхнувшись
непрожеванным  куском  мяса,  он  резко  обернулся  и  запустил   первым
попавшимся под руку булыжником в возмутителей  спокойствия.  Гомер,  уже
наученный горьким опытом, рыбкой нырнул в дорожную пыль, а вот  Иксилон,
проспавший всю самую  интересную  часть  представления,  остался  стоять
неподвижно. За что и поплатился.
   Пущенный железной рукой омоновца булыжник на  околосветовой  скорости
произвел стыковку с позолоченным бронзовым шлемом грека, огласив  округу
оглушительным  набатным  звоном.  Несколько  мгновений   Иксилон   стоял
неподвижно. Он даже  успел  удивленно  хлопнуть  ресницами,  прежде  чем
обрушился на дорогу по соседству с Гомером и, нечленораздельно  хрюкнув,
тут же свернулся клубочком  и  громко  захрапел,  как  новобранец  после
команды "отбой". Жомов недовольно покосился на Иксилона, раздумывая,  не
уменьшить ли громкость храпа вторым булыжником, но, решив, что  это  уже
не  поможет,  только  махнул  рукой  и  вернулся  к  трапезе.  А  Гомер,
поднявшись с пыльной дороги, отряхнулся и подошел к Рабиновичу.
   - Скажи, благородный, коль вы не герои, откуда  пришли  вы  на  землю
Эллады? - нараспев поинтересовался он. - Диковинный облик такой подобает
лишь грозным титанам да гордым Кронидам. Ответь же мне, кто вы,  во  имя
Афины!
   Несколько  секунд  Рабинович  задумчиво  рассматривал  поэта,  словно
решая, что лучше - дать ему сразу в ухо или послать в пригород Магадана,
а затем все равно дать  в  ухо.  А  Гомер  ждал  ответа,  совершенно  не
подозревая о том, какую каверзу судьба в  лице  кинолога  готовится  ему
преподнести. Сеня несколько мгновений смотрел в наивные глазенки  поэта,
а затем махнул рукой.
   - Хрен с тобой. Живи,  -  великодушно  разрешил  греку  Рабинович.  -
Только сразу предупреждаю,  еще  раз  начнешь  со  мной  своим  "высоким
слогом" разговаривать, скормлю псу. Он у  меня  непривередливый.  Сожрет
все и не подавится. Понял?
   Мурзик укоризненно посмотрел на  своего  хозяина,  всем  своим  видом
выражая недовольство подобной клеветой, а затем фыркнул и, стащив из-под
рук у Попова кусок вяленого мяса, отошел  в  сторону.  Дескать,  поэтов,
хозяин, будешь сам жрать,  а  меня  и  баранина  вполне  устроит.  Гомер
проследил за псом взглядом и расценил его действия иначе. Поэт посчитал,
что уж если странный пес странных путешественников и  вяленым  мясом  не
брезгует, то и от грека на  закуску  отказываться  не  станет.  Горестно
вздохнув,  Гомер  пробормотал  себе  под  нос:  "Нет  пророка  в   своем
отечестве!" - а затем обиженно посмотрел на Рабиновича.
   - И что вы все такие зануды? - поинтересовался он. - Уйду я от вас на
развалины Трои. Лишь души героев оценят поэта...
   - Опять начинаешь?! - рявкнул на грека Сеня. Тот испуганно  покосился
на безразличного ко всему происходящему Мурзика и прикусил язык.
   - Вот так-то лучше, - усмехнулся кинолог. -  Так  как  нам  пройти  к
Олимпу?
   Грек глубоко вздохнул, то ли собираясь ответить  наконец  на  простой
вопрос Рабиновича, то ли намереваясь снова о чем-то его спросить, но  не
успел. Едва Гомер разинул рот,  собираясь  выдавить  из  себя  очередную
порцию шедевров античной литературы, как неожиданно для всех окрестности
огласил громогласный звук фанфар или их греческих аналогов,  удивительно
похожий на сигнал воздушной тревоги времен Второй мировой войны.
   Гомер подпрыгнул на месте и застыл с открытым ртом. Попов,  напротив,
от неожиданности так резко сглотнул,  что  едва  не  подавился,  и  пару
секунд не мог  шевелить  челюстями,  замерев  у  дороги,  как  идеальный
натурщик для лепки статуи немого удивления. Сеня вздрогнул и  интуитивно
схватился за дубинку, Жомов вскочил на  ноги  и  даже  Мурзик  угрожающе
зарычал, повернувшись в сторону гор, с отрогов которых  и  долетел  звук
труб Иерихона. А  греки,  побросав  свою  скудную  трапезу,  к  тому  же
ополовиненную жомовско-поповской ордой, суетливо принялись выстраиваться
в боевой порядок прямо напротив застывшего на пятой точке Андрюши.
   Античные бойцы все до единого принялись расправлять помятые туники и,
пытаясь  приладить  на   место   непослушную   амуницию,   натирали   ее
пропыленными и засаленными  котомками,  видимо,  надеясь  этим  странным
способом заставить ее сверкать на солнце. Причем ни один грек не смотрел
на то, что делают его руки, а каждый, раззявив рот,  пялился  в  сторону
горной дороги, по которой с невероятной скоростью  приближался  огромный
столб пыли.
   Неизвестный  локомотив  мгновенно  домчался  до  равнины  и,   скрипя
тормозами, резко остановился прямо напротив  двух  армий,  застывших  по
стойке смирно. Сопровождавшие его почетным эскортом клубы пыли в  первую
секунду не заметили остановки и проскочили мимо. Но затем они  исправили
свою ошибку и вернулись назад, осев не на дороге, а на греках, ментах  и
Мурзике толстым серым налетом. Видимо, просто из вредности!
   Пока доблестные сотрудники  милиции  откашливались,  отплевывались  и
протирали глаза, пыль окончательно утратила  способность  к  беспилотным
перелетам  и  опустилась  вниз,  открыв  путешественникам  довольно-таки
странное зрелище. Прямо посреди дороги возвышался небритый  и  давно  не
стриженный долговязый панк с маленьким серебряным рожком в руках, обутый
в ковбойские сапоги с пришитыми к голенищам крылышками  и  обряженный  в
девственно-белый хитон.
   Вопреки всякой логике,  позолоченные  птичьи  конечности  не  свисали
вниз, словно нос у тапира, а непрестанно трепетали. Причем правое  крыло
левого сапога усиленно старалось врезать по левому крылу правой половины
обуви. А поскольку глаз оно не имело,  то  чаще  всего  попадало  то  по
голому колену панка, то по его икре, а то забиралось и кое-куда  повыше,
прямо под край хитона. Панку это довольно быстро  надоело,  и  он  решил
пошире   расставить   ноги.   От   чего   мгновенно   стал   похож    на
младенца-переростка,  у  которого  "памперсы"  уже   да-авно   перестали
что-либо впитывать. Впрочем, было похоже, что  небритого  скорохода  его
собственная поза ничуть не волнует.
   - Так, блин, короче, слушай  сюда!  -  заорал  он,  тыча  пальцами  в
греческих воинов. - То, что сказал вам Арес, позабудьте, мерзавцы. Новые
милости шлют вам владыки Олимпа. С  этого  часа  счастливыми  стать  вам
поможет лишь Артемида. Богиня удачу сулит вам в охоте, и недостатка уж в
пище у вас не наступит навеки. Больше не нужно вам драться друг с другом
мечами, и поклоняйтесь отныне вы только лишь ей - Артемиде! - панк резко
выдохнул. - Поняли меня, уроды? Марш на охоту все!
   - Я, блин, не  понял,  -  удивленно  посмотрел  на  застывших  друзей
непробиваемый Жомов. - Еще один Гомер? А почему так быстро бегает?
   - Мне по фи... - просипел в  ответ  Попов,  а  затем,  прокашлявшись,
заорал:
   - Мне по фигу, как он бегает, но сейчас я  ему  покажу,  что  бывает,
когда стоваттные колонки вместо наушников используют!
   Панк вздрогнул и только тогда обратил внимание на ментов и застывшего
рядом  с  ними  Гомера.  Пару  мгновений   он   удивленно   рассматривал
путешественников, видимо,  пролистывая  в  голове  персональный  каталог
национальных костюмов, а затем, недоуменно пожав плечами,  поморщился  и
произнес:
   - Артемида по поводу диких варваров мне ничего не  говорила.  Но  ты,
жирная свинья, если еще раз посмеешь так рявкнуть на  олимпийца,  будешь
жрать свеклу в хлеву у Геры. И тебя, бык комолый, - панк кивнул  головой
в сторону Жомова, - это тоже касается! А пока живите. Меня дела ждут!
   И прежде чем оторопевшие  друзья  успели  что-то  ответить,  небритый
скороход протрубил в свой рожок и стартовал с места, постепенно  набирая
скорость. Та пыль, что осела на ментах, слегка дрогнула, видимо,  решая,
отправиться ей вдогонку за быстроногим оленем из племени крылатых  лосей
или остаться на облюбованном месте, а затем выбрала второе. В отличие от
Жомова, который с истошным криком "стоять" рванулся  вслед  обнаглевшему
бегуну. Удержать Ваню никто не успел, и ему  пришлось  пробежать  метров
двести, прежде чем  омоновец  понял  всю  тщетность  попытки  задержания
очередного возмутителя спокойствия. А когда запыхавшийся Жомов вернулся,
Гомер с укоризной посмотрел на него.
   - Это же Гермес, - проговорил он так,  будто  для  омоновца  это  имя
что-то должно было значить. - Его не догнать  даже  героям.  Он  вестник
богов и психомп...
   - Да мне по фигу, псих он или нет, -  прорычал  взбешенный  Жомов.  -
Встречу его еще раз, ноги в рот запихаю так, чтобы крылышки на  ботинках
у него из задницы торчали.
   - Ты  не  понял  меня,  чужестранец,  -  со  снисходительной  улыбкой
профессора орнитологии, объясняющего  ребенку,  от  чего  плавают  утки,
проговорил поэт. - Психомп - это значит душеводитель.  Гермес  провожает
тени умерших в царство Аида.
   За  свою  ехидную  улыбочку  наивно-недалекий  Гомер  непременно   бы
схлопотал в нос от и  без  того  разозленного  омоновца,  но  свершиться
правосудию  помешал  Рабинович.  Толкнув  обоих  болтунов  в  плечи,  он
развернул их лицом  к  античному  воинству,  которое  вело  себя,  мягко
говоря, очень странно.
   - Это что за ерунда? - удивленно выдавил из себя омоновец.
   А удивляться, собственно говоря,  было  чему.  Бравое  воинство,  еще
недавно с  усилием  начищавшее  доспехи  и  оружие,  теперь  лихорадочно
освобождалось от атрибутов воинского  ремесла,  бросая  их  где  попало.
Сверкающие доспехи безжалостно отправлялись в пыль, шлемами пара умников
играли в футбол, мечи загонялись по самую рукоять в мягкую землю,  а  со
щитов стали сдирать бронзу и кожу, видимо, чтобы сдать  в  пункт  приема
цветных  металлов   и   утильсырья,   соответственно.   Не   подверглись
надругательству  только  дротики,  копья  и   луки,   которые   усиленно
разбирались из  общей  кучи  сошедшим  с  ума  воинством.  Причем  из-за
последних  разгорались  самые  ожесточенные  схватки.   Немногочисленные
лучники античного воинства никак  не  хотели  делиться  своими  орудиями
труда, совершенно неожиданно приобретшими  у  остальных  солдат  бешеную
популярность.
   - Что это с ними? - хмыкнув, поинтересовался Попов, толкнув Гомера  в
бок. - С ума, что ли, все посходили?
   - Дивны обычаи чуждых Элладе народов, - удивленно посмотрев на  него,
нараспев продекламировал поэт.  -  В  жарком  Египте,  к  примеру,  вон,
женщины мочатся стоя. Но, чтобы люди словам олимпийских богов не внимали
- это, простите меня, ни в какие ворота не лезет!
   - Опять?! - с угрозой зарычал на него Рабинович. Гомер поперхнулся. -
Язык нормальный забыл или своего лишиться хочешь?
   - Нет! - сразу на все три вопроса ответил поэт. - Вы же сами слышали,
что сказал Гермес. Прежнее обещание всеобщего  счастья  и  благоденствия
победителю в войне, которое посулил Арес, отменяется.  Артемида  указала
более простой путь к процветанию. Теперь не нужно никуда ходить походами
и  штурмовать  города.  Чтобы   быть   счастливым,   достаточно   просто
отправиться на охоту. Вот теперь все  эллины  и  переквалифицируются  из
воинов в загонщиков дичи...
   - Что-то хренота какая-то получается, - недоуменно перебил его Жомов.
- Охота - это, конечно, круто, но и в армии, по-моему, классно  служить.
Я думаю, тут...
   О чем думал Ваня и думал ли он вообще, история умалчивает,  поскольку
именно этот момент выбрал очередной греческий катаклизм для того,  чтобы
предстать пред ясные очи  воинско-охотничьеи  толпы  и  путешественников
между мирами. Неизвестно откуда на абсолютно ясном небе вдруг  появилось
небольшое облачко ядовито-зеленоватого оттенка. Под завывания невидимого
хора, исполняющего арию бурчащего желудка из  оперы  о  прободной  язве,
неизвестная  газообразная  субстанция  начала   катастрофически   быстро
увеличиваться  в  размерах,  стремясь   опуститься   прямо   на   головы
оторопевших людей. Можно подумать, Гермесовой пыли им было недостаточно!
Оторопевший Жомов несколько секунд взирал на зеленое  облако,  а  потом,
словно очнувшись от сна, дико заорал:
   - Взво-о-о-од! Газы!!! - и, не найдя на боку  противогаза,  сорвал  с
головы кепку и закрыл ей рот.
   Видя, что никто из его друзей даже не пошевелился,  радетельный  Ваня
подскочил к Попову и, стащив с него фуражку,  попытался  запихать  ее  в
бездонную пасть криминалиста. Не удалось. Кокарда помешала! Но Жомов  не
растерялся. Легонько стукнув Андрюшу по затылку, омоновец  уговорил  его
упасть мордой вниз, прямо в котомки со съестными припасами. Согласитесь,
для Попова это был куда более приятный наполнитель  рта,  чем  форменная
фуражка.
   Следующей жертвой Жомова стал Рабинович. С ним Ваня  уже  не  слишком
церемонился. Видимо, не решившись на новый эксперимент с фуражкой, Жомов
в одно мгновение сорвал с себя китель и, накинув его на голову ничего не
подозревавшего   Сени,   затянул   рукава   вокруг    горла    кинолога.
Удовлетворившись результатом своих заботливых действий,  Ваня  обернулся
по  сторонам,  выискивая  новую  жертву.   В   опускающемся   на   землю
мутно-зеленоватом тумане в поле его  зрения  оказались  только  Гомер  и
Мурзик.
   Жомов - настоящий друг. Решив, что грек  в  состоянии  заткнуть  себе
пасть самостоятельно, омоновец бросился оказывать первую помощь псу. Вот
только  Мурзик  почему-то   не   захотел   попасть   в   лапы   садиста,
перекрывавшего доступ кислорода всем живым существам,  попадавшимся  ему
под руку. Удивленно посмотрев на  Жомова,  пес  мотнул  головой,  словно
стряхивая с шерсти воду, и припустил в глубь равнины, подальше от дороги
и озверевшего омоновца, соответственно. Несколько секунд Ваня гнался  за
кобелем, а затем, резко остановившись, швырнул на землю  кепку,  которой
затыкал до сего момента рот, и истошно заорал:
   - Да остановись ты, глупая псина! Подохнешь ведь, как собака. Это  же
иприт!
 
Глава 3 
 
   Сами знаете, что я - пес не из пугливых. Могу и на  бандита  с  ножом
броситься, могу один  и  толпу  фанатов  ЦСКА  разогнать,  а  могу  и  с
рогатиной на медведя пойти, если, конечно, эту рогатину в руках такой же
медведь, например, как Ваня Жомов, держит, но уж как напугал меня в этот
раз наш бравый омоновец, вы и представить себе не можете!
   Да вы сами посудите.  Сижу  я  спокойно  на  травке,  обиду  на  Сеню
вынашиваю за то, что он мне грека пытался скормить, а тут сначала  пылью
обсыпали, как штангиста тальком, затем с неба зеленое облако со странным
запахом каких-то сгоревших трав на землю оседать  стало,  а  тут  еще  и
огромный омоновец взбесился. Честное слово, думал, у него куда-то  крыша
поехала.  На  разборки  с  солнцевскими,  например!  Пасть  себе  кепкой
заткнул, Попова в нокаут отправил, Рабиновича моего душить  принялся,  а
затем и за меня решил взяться. Думаю, все! Припомнил  мне  друг  Ванюша,
как я его в отделе отвлекал, чтобы Попову водки больше досталось.
   Сами знаете, что люди во многом на собак  похожи.  Вот,  например,  в
стрессовых ситуациях один человек теряется и плачет, а другой, наоборот,
кому-нибудь настроение испортить норовит. У нас, у псов, все  точно  так
же. Вот только водку мы не пьем! Если бы  я  был  не  породистый  кобель
немецкой овчарки,