таться
услышать разговор ментов с Нахором.
     С момента моего  позорного бегства от блошиной орды ничего внутри шатра
не изменилось. Трое ментов по-прежнему сидели в  одном углу, а кара-ван-баши
--  в другом.  Доблестные  милиционеры продолжали глотать  халявное вино,  а
радушный  хозяин   подобострастно  смотрел  им  буквально  в  рот,  стараясь
предугадать  любое  желание  гостей.  Впрочем,   особо  напрягаться  ему  не
приходилось, поскольку  моим ментам  совершенно  ничего,  кроме выпивки,  не
требовалось.  Андрюша,  правда,  пару раз  пытался раскрутить  хозяина и  на
закуску,  но  Сеня  тут  же, завидев  нетерпеливые  шевеления  криминалиста,
одаривал его таким горячим взглядом, что я даже чуть-чуть  испугался, как бы
под   этим  пламенным  взором  поповская  туша  не  превратилась  в   хорошо
прожаренный бифштекс.
     Сказать, что меня удивило  такое поведение хозяина, --  это  не сказать
ничего.  Да я просто в ступоре оказался,  когда увидел, что Рабинович мешает
Андрюше гражданского трясануть. Мой Сеня, конечно, никогда не  был настолько
беспардонным,  как Ваня, например, способный у тестя последнюю бутылку водки
экспроприировать, но и склонностей к пожертвованию собственными благами ради
какой-то  там дурацкой вежливости  я  за  ним не  замечал.  Вот  и застыл от
неожиданности,  раздумывая  о  том,  стареет ли просто  мой хозяин или снова
какую-нибудь каверзу задумал. А когда этот вопрос  прояснился,  я облегченно
вздохнул. Нет, господа, рано  еще моего Рабиновича со счетов  сбрасывать. Он
еще не один десяток человек вокруг пальца обведет, прежде чем на заслуженный
отдых отправится!..  Так что, прости  меня,  Сеня, за  невольные  сомнения в
твоем здравомыслии.
     --  Не скажете,  уважаемый, куда путь держит ваш караван?  -- Рабинович
начал издалека подбираться к своей цели.
     -- Зачим ни скажу? -- удивился Нахор. -- Ми из страны Кушитов  пирямо к
морю и-едим. Свой  товар пиродавай, их товар покупай. Типери домой, в Персию
едем. Будем мал-мал пирибыль получать.
     --  Что  же, вполне хорошее  занятие, -- Сеня кивнул так, будто от него
зависела  вся  торговля  в  регионе  (тоже  мне,  председатель  лицензионной
палаты!). -- Надеюсь, уважаемый, ты не  думаешь, что мы случайно оказались у
тебя на дороге? -- караванщик отрицательно затряс головой.
     --  Молодец, правильно мыслишь, -- Рабинович снисходительно  улыбнулся.
-- Так  вот, мы действительно ждали именно тебя. Есть  у нас информация, что
ты прошлый раз больше товара провез, чем в таможенной декларации указал. Вот
мы и были  посланы тебя проверить, -- я увидел, как у Нахора забегали глаза,
и понял, что Рабинович на правильном пути.
     -- Ты, конечно, понимаешь, что мы могли бы уничтожить тебя, твоих людей
и твой новый товар, но готовы подумать о том, чтобы ненадолго забыть о твоих
прегрешениях, -- продолжил тем временем  Сеня. Караванщик понимающе кивнул и
полез в  один из баулов в углу шатра, но Рабинович остановил его. -- Мы даже
можем  проводить  тебя  до  моря,  чтобы  не  дать возможности  другим нашим
коллегам  заняться  проверкой  твоего груза,  но  нам нужны  гарантии  твоей
честности и откровенности. По нашим законам люди,  вкусившие вместе пищу, не
могут  обмануть друг  друга, иначе будут  жестоко накачаны. Я предлагаю тебе
сделку. Мы проводим тебя в порт и не позволим никому копаться в твоем грузе,
а ты  нам  возвращаешь  ту сумму пошлин, которые  задолжал с прошлого  раза.
Продовольствие и наше проживание в гостиницах, естественно, за твой счет, --
Сеня сделал многозначительную паузу.  -- А теперь ответь, разделишь  ли ты с
нами свою пищу?
     --  Канеш-ина, канеш-ина, --  торопливо замотал головой караванщик.  --
Ха-ароший закон,  умный. Для мине большуй честь и-ехать под покровительством
такого богатура. Мой дом -- тивой дом, мой и-еда -- тивой и-еда, тивой закон
--  мой закон.  Да-вайте ти-иперь  кушать! -- и Нахор заорал во  всю глотку,
приказывая своим людям  подавать  ужин  на стол, а  Попов с  хитрой  улыбкой
наклонился к моему хозяину.
     --  Это  в  каком уголовном  кодексе ты законы  о совместном столований
прочитал? -- удивленно поинтересовался он. -- Или это цитата из энциклопедии
юного бойскаута?
     --  Заткнулся бы лучше,  -- в тон ему ответил Рабинович. -- Вместо того
чтобы  прикалываться,  благодарить  меня  должен.  Я  вам сейчас  не  только
оплаченную турпоездку с полным  пансионом  организовал, но  еще  и получение
бонуса  за  выдающиеся  достижения  оговорил.  Впрочем,  если  тебе  хочется
поприкалываться,  свинья   неблагодарная,  можешь   идти  к  морю  пешком  и
веселиться всю дорогу в одну харю!
     -- Совсем  Рабинович  от жары сбрендил,  -- Анд-рюша,  глядя на Жомова,
покрутил  пальцем   у  виска.  --  Мания   величия   началась.  Теперь  этот
новоявленный последователь  Сета  еще и шутки  понимать разучился. А  что же
дальше будет? Если, например, его к сонму богов причислить?
     В ответ Жомов лишь пожал  плечами. Дескать, по фигу мне  ваши проблемы,
дайте только напиться всласть  после суточного  воздержания!  Бывает  у Вани
такое. Он иногда абсолютно на внешние раздражители  реагировать перестает. И
так наполовину  деревянный, а в  таких  случаях и вовсе пеньком с глазами  и
глоткой становится. Может быть, он и от них  бы отказывался, когда в  ступор
впадает, но без глаз  рюмку не найти, а уж опорожнить ее он и без рук, одной
глоткой  может.  Вот однажды  опера из нашего  отдела  и  решили  эти Ванины
качества использовать.  В смысле, не пожирание глазами рюмок и всасывание их
содержимого внутрь, а полное отсутствие интереса к внешним раздражителям.
     Есть у нас в отделе уборщица, тетя Клава. Боевая баба,  что и говорить.
Да и  комплекции  подходящей --  130-160-180, при гренадерском росте.  Уж не
знаю, могла ли она коня на скаку  останавливать, но  уж в горящую избу точно
входила. Сам видел!  У нас  однажды  вечером во время  какого-то  очередного
еженедельного праздника какой-то излишне  бесшабашный сотрудник кинул окурок
сигареты в урну, а попал в коробку с архивными делами, что рядом стояла. Так
это еще бы  ничего, но он, идиот, увидев  свою оплошность, решил пожар водой
из  пластиковой бутылки  затушить,  да не ту схватил. Вода рядом стояла, а в
той бутылке, которую он взял, конфискованный спирт был, который  до  этого и
употребляли менты.
     Нужно  ли говорить,  как тут же полыхнуло? Шкаф пламенем  объялся  так,
будто  из папиросной бумаги был. Понятно,  потушить  без  спецсредств  такой
пожар   было   невозможно,  и  наши  менты   бросились  собирать  по  этажам
огнетушители. Естественно, ни один из  них  не работал. Ну, а  когда поняли,
что  без  пожарных  не  обойтись,  выяснилось, что одного  участника попойки
потеряли. Стали искать и  довольно быстро обнаружили, что за дверью, объятой
пламенем,  его  ботинки  из-под  стола торчат. Вот  тут тетя  Клава  себя  и
проявила! Пока  менты  решали,  кому  именно и  как  броситься  погибать, но
товарища выручать,  она  отшвырнула всех  спорщиков  от двери,  бросилась  в
кабинет и вытащила здоровенного опера из огня, словно маленького ребенка. Он
ей еще потом дезодорант мужской подарил, "Терминатор" называется.
     Да речь не об этом. Про пожар  я рассказал, чтобы  вы поняли, насколько
грозной  женщиной была  тетя Клава. Все  менты ее  боялись,  не  исключая  и
начальника отдела. Стоило тете Клаве только  с  тряпкой  в руках появиться в
дверях кабинета, как опера тут же разбегались в разные стороны, не дожидаясь
се  грозного  рыка: "Это  какая  сволочь  тут натоптала? Щас  рылом в  грязь
натыкаю, ни один уголовник потом  не  узнает!"  Это утверждение даже однажды
проверить хотели, когда одного из оперативников нужно было в банду внедрить.
Но тот,  услышав,  кому  его для  гримировки отдавать  собрались,  забился в
истерике и заорал благим матом:
     --  Да уж лучше я к фраерам на  перья  пойду,  чем к  тете Клаве в руки
живым дамся после того, как она в грязный кабинет войдет!
     Пришлось парню  другие средства изменения  внешности искать, а уборщице
нашей так и не удалось доказать правоту своих утверждений. Однако ее тирания
росла и  ширилась. Дошло  до того,  что, даже  если в урочный час  уборки  в
кабинете   шел  перекрестный   допрос  подозреваемых,  ее  и  это  не  могло
остановить.  Тетя Клава всех  выгоняла из подотчетного  помещения. А те, кто
пытался оказать сопротивление трудолюбивой уборщице, получали шваброй промеж
глаз и на недельку отправлялись в ближайшую больницу.
     В  общем,  перечить  ей  не  решался никто,  но  горделивые милиционеры
терпеть произвол буйной уборщицы больше не могли. Вот однажды вечером, после
некоторого  количества возлияний  на душу населения и перед уборкой,  они  и
решили   немного  над  тетей  Клавой   пошутить   --  труп   ей   подкинуть.
Патологоанатом  отказался открывать холодильник в  морге, поэтому находчивые
менты решили тут же приспособить под труп Ваню  Жомова. Благо он в тот день,
по совершенно непонятным причинам, выбил в тире сорок девять из пятидесяти и
был мрачнее тучи. Впал в тот самый  ступор, о котором я вам говорил, и ни на
что  вокруг  не  реагировал.  Иначе ни за  что  шутить  над тетей Клавой  не
согласился бы.
     В  общем, Ваня затее  противиться  не  стал,  и  мой  Рабинович  тут же
притащил неизвестно откуда резиновую  нашлепку, имитирующую  страшную  рану.
Эту штучку  прилепили Жомову  на голову  и положили  безразличного  ко всему
омоновца между шкафом и  стеной, где у четырех оперов,  занимавших  кабинет,
были вешалки для  верхней одежды и столик с  электрическим чайником. Устроив
его  в приличествующей  случаю позе,  менты  дождались,  пока  в коридоре не
загремят грузные шаги тети Клавы, и бросились из кабинета врассыпную.
     Уборщица,  проводив их подозрительным взглядом, прошествовала в кабинет
и громко хлопнула дверью, давая всем  понять,  что беспокоить ее за  работой
опасно. Однако  менты, попрятавшиеся по разным  углам,  перебороли  страх  и
подобрались прямо  к дверям, чтобы самим услышать, что  произойдет дальше. Я
тоже  здорового  любопытства  не  лишен,  поэтому слушал  вместе  со  всеми.
Поначалу ничего, кроме обычного бормотания тети Клавы и монотонного шарканья
тряпки  по линолеуму, слышно  не  было.  Затем  раздался какой-то сдавленный
хрип,  грохот  и звериный  рык  уборщицы.  Опера  тут  же распахнули  дверь,
абсолютно  уверенные  в том, что  застанут  тетю  Клаву  лежащей на  полу  в
состоянии глубокого обморока. Однако  не  тут-то было.  Перед нашими глазами
открылась жуткая, страшная картина:  разъяренная уборщица  за ноги волокла к
выходу Жомова, все еще отчаянно сжимавшего в руках ножки стола.
     --  Это что такое?  --  грозно  поинтересовалась она, кивнув  головой в
сторону омоновца.
     -- Э-э, вещественное доказательство! -- нашелся Рабинович.
     -- Вот и храните его  в сейфе, -- рявкнула тетя Клава так, что песчаный
лев  поперхнулся  бы  от  зависти. --  Еще  раз на полу посторонние предметы
увижу,  будете  у  меня на потолке сидеть.  Ясно?! --  и  вышвырнула Ваню из
кабинета  так,  словно это  был не самый  грозный борец с  преступностью,  а
старый, антисанитарный плюшевый мишка, несколько лет успешно скрывавшийся от
химчистки.
     Вот  такая  у  нас  тетя  Клава... Впрочем, я немного  отвлекся.  Вы уж
извините, просто вид  Жомова в ступоре постоянно напоминает мне этот случай.
Правда, сейчас у Вани состояние было не столь критическое, как после промаха
в тире, но все равно сутки  в духовке без капли влаги во  рту даром для него
не  прошли. Все-таки он у нас большой и до сих пор растущий, несмотря на все
законы физиологии. Поэтому без постоянной подпитки организма ему хуже всех в
нашей компании приходится.
     Ваня наконец-то оторвался  от бурдюка с  вином и  обвел  присутствующих
подобревшими  глазами. К тому времени в шатре уже накрыли на  стол, если так
можно сказать о  еде,  поставленной  прямо  на скатерть, постеленную  поверх
ковров. Жомов, наконец, решил,  что пришла пора  закусить, и,  увидев  меня,
попытался заманить внутрь окороком какой-то птицы. Не вышло!  Я не настолько
идиот, чтобы за жалкий кусочек  мяса  блохам на клыки бросаться. И Сене меня
на ужин  внутрь заманить не  удалось.  Пришлось Нахору  выносить мне  еду на
улицу  на  серебряном  подносе. Что  меня  вполне  устроило  --  хоть раз из
нормальной посуды поем, а то все время мою еду на пол, гады, бросают!
     Мои менты, изголодавшиеся  за день  воздержания, набросились  на  ужин,
словно стая голодных питбулей.  От  Жомова  с Поповым такого  я еще  ожидать
вполне мог, но вот предположить, что Сеня от них не отстанет, оказалось выше
моих  сил. Впрочем,  каюсь!  Я ел тоже не  как  слепой  кутенок и с копченой
грудинкой расправился в один присест.  Затем вылакал большую  миску  воды  и
улегся у входа, отдыхая от трудов праведных.
     Блохи, ужин  которым никто не  подал, попытались  было дикими  скачками
преодолеть разделительную песчаную полосу, но, услышав мое грозное ворчание,
тут же ретировались и, истекая голодной слюной, строили коварные планы мести
за поруганную мечту  о  сладкой  жизни. Ну и  пусть себе  мечтают! Хоть я  и
следил за этой пиратской армией вполглаза,  но  еще  не  родилась та  блоха,
которая мимо меня  незамеченной проскользнуть сможет. Потренируйтесь сначала
на верблюдах, насекаторы проклятые, они тупые!
     А тем временем насыщение моих ментов подходило к концу. Рабинович набил
брюхо первым и,  залив ужин изрядной порцией вина, откинулся  на подушки. За
все  время принятия  пищи никто не произнес  ни слова. Даже Нахор молчал, не
приставая с  расспросами, в  ожидании, пока гости насытятся. Впрочем, так  и
полагалось вести  себя вежливому хозяину, к тому  же запуганному Рабиновичем
возможным разоблачением махинаций с таможенными службами. Сеня  первым решил
нарушить молчание.
     --  Ну-с, уважаемый,  и  далеко  нам  до Палестины?  -- Сеня не  слышал
предыдущего разговора Попова с Жомовым, поэтому ему прощается такой дурацкий
вопрос.
     --  Кто такой Палестин? Не знаю  никакой Палестин-малестин, -- удивился
караванщик. -- Ши-то за женщина? Красивый, наверное?
     -- Я вот думаю, не баран ли ты? -- Сеня задумчиво посмотрел  на Нахора,
а  затем рявкнул: -- Какая "женщина", идиот? Это  страна. Скажи еще, что  не
слышал о Крестовых походах и войне за Гроб Господень?
     -- Какой-такой гроб? За-ачим богу гроб? --  еще больше удивился  Нахор.
-- Кито же его в гроб положит? Он же памятник... Тифу тебе,  шайтан! Я хотел
сказать, он бессмертный!
     Сеня, ошалевший  от такой постановки вопроса, не  сразу и  нашелся, что
сказать. А когда ему удалось согнать в  кучу  мысли, разбежавшиеся  в разные
стороны по нескольким кривоватым извилинам, Анд-рюша уже дожевал свое мясо и
жестом  остановил  Рабиновича, готового разродиться  торжественной  речью  с
восхвалением умственных способностей караванщика.
     --  Сеня, только не  ори, -- сразу попросил он.  -- Мы  уже  с  Нахором
разговаривали  и  поняли, что оказались в Египте. Причем, судя  по всему, до
начала Крестовых  походов еще далеко.  Я  не уверен, но мне кажется,  что мы
попали примерно в ту же эпоху, по которой гуляли, когда искали Зевса.
     Вопреки моим  ожиданиям,  Рабинович не  начал  орать,  не  стал  махать
кулаками  и  обещать  сделать из  Попова  свиной  рулет. Честное слово, даже
скучно стало, когда Сеня лишь  только удивленно вскинул брови и  заявил, что
чего-нибудь подобного он от такого недоумка, каким, по его мнению,  является
Андрюша,  и  ждал.  Попов  смиренно  собрался  выслушать   следующую  порцию
оскорблений, но ее не последовало.
     -- Ладно. Хрен с ней, с этой  Палестиной, -- пожав  плечами, проговорил
мой  хозяин.  --  Мы хотели маленький отпуск за свой  счет с приключениями в
довесок, мы его и получили.  Будем наслаждаться экзотикой. А ты, Андрюша, --
Рабинович ткнул в криминалиста пальцем, -- изготовишь  эликсир, чтобы он был
под руками в любой момент, когда мне домой захочется сорваться. Ясно?
     -- Да  где  же я  тебе...  -- попытался было отмазаться  Попов, но Сеня
бесцеремонно перебил его.
     -- А  вот  это  меня  не волнует,  -- ехидно заявил  он.  --  Ты  у нас
самостийно  в  алхимики записался,  вот  и  выполняй  свои  непосредственные
обязанности.
     Возражать на это утверждение Андрюша даже не пытался. Тем более что наш
караван-баши,  заметив,  что у  гостей  кончились  вино и  закуска,  тут  же
приказал слугам пополнить истощившиеся запасы. Гулянка тут же продолжилась с
новой силой. А когда  к пирующим прибавились  еще двое человек  -- помощники
Нахора, Аод и Хусарсеф (гав ты,  имечко! язык сломаешь), --  веселья заметно
прибавилось. К  вечеру все шестеро  налакались до такой  степени, что  стали
хором распевать "Ой, мороз, мороз..."
     Аборигены, хоть  и ничего не поняли в  этой песне, но зато  так усердно
подтягивали  окончание  каждой  строки,  что  даже  верблюды  вздрагивали  и
плевались  в сторону шатра, а  подчиненные Нахора раз  двадцать врывались  с
мечами в его палатку, каждый раз думая, что караван-баши пытает какая-нибудь
нечистая сила. На двадцать первый мне эта беготня надоела и пришлось рыкнуть
на  надоедливых  слуг.  На них это  подействовало  сильнее, чем  буденовский
пулемет на махновцев, и к  шатру больше никто  не  приближался.  Опять же на
выстрел того же пулемета.
     Ближе  к  полуночи  пирующие,   наконец,  после   обмена  традиционными
вопросами типа "ты меня уважаешь?" разбрелись спать. То есть разбрелись  Аод
с Хусарсефом, а мои друзья, утомленные тяжелым дневным переходом и обильными
возлияниями  после оного, свалились  спать  прямо  там,  где  сидели. К тому
времени  температура  окружающего  воздуха  значительно  упала, и  я  слегка
продрог.  Решив размять затекшие конечности, а  заодно провести и тщательную
рекогносцировку местности, я отправился в обход лагеря аборигенов.
     Как  и полагается в таких случаях, аборигены выставили  на ночь стражу.
Мало  ли какие  бедуины вокруг  шляться могут, готовым нужно быть  ко всему!
Правда, даже поверхностная  проверка выявила жуткие погрешности в караульной
службе караванщиков. Половина охранников резалась при помощи костей животных
в какую-то дурацкую  игру,  четверть поглощали пищу, пережевывая ее с  таким
треском,  что по сравнению с ним даже носорог  на стекольной фабрике казался
бы сверхбесшумным  ниндзей.  Ну а  остальная  часть охраны  просто бесцельно
слонялась между костров.  Причем эти горе-воины передвигались  так, что  все
время сами находились на свету и из-за отблесков пламени совершенно не могли
видеть того, что происходит в темноте.
     В общем, не охрана,  а полная самодеятельность. Если бы у  нас в России
бандиты  каждое  свое  логово таким образом  охраняли,  то менты тогда и без
ОМОНа спокойно  бы  обошлись  --  приходи и  бери  всех  преступников голыми
руками!  Такого безобразия Ваня, конечно  бы, не  пережил и тут  же принялся
обучать аборигенов  несению караульной службы.  Хотя бы  для  того,  чтобы в
будущем не  остаться  без работы. Впрочем,  Жомов спокойно спал  и проверкой
постов заниматься  не имел  возможности.  Поэтому мне пришлось взять  в свои
лапы  и зубы  охрану каравана от возможного налета  какого-нибудь пустынного
варианта карибских пиратов.
     Спать  мне совершенно не  хотелось, даже сам  не  знаю, почему  именно.
Чтобы не  помереть  от скуки  и  не  покрыться  инеем  в  резко изменившейся
температуре окружающей  среды,  я принялся  наматывать круги по лагерю, то и
дело пугая ротозеев караульщиков своими внезапными появлениями. В общем, нес
службу и никому не  мешал,  но мой  благородный порыв никто не оценил. Более
того, меня самым наглым образом оплевали!
     Обходя лагерь, мне несколько раз приходилось пробегать мимо лежавших на
пузе верблюдов. Большинство из них никакого внимания на меня не обращали, но
особо  раздражительная животина  фырка