хотел
возразить, но не успел. Шустрый в таких делах омоновец вмиг оказался рядом с
мятежными братишками  и дал каждому из  них  вдохнуть аромат  своих  пудовых
кулаков.  Те  сделали  круглые  глаза  и потупились, а  Навин,  как  всегда,
буквально  понимавший действия  Жомова, тут  же встал  с омоновцем плечом  к
плечу и вызвал недавно сформированный батальон гвардейцев. Патриархи едва не
упали  в  обморок,  решив,  что  затевается  мятеж,  и  пришлось  Рабиновичу
разряжать ситуацию.  Сеня прогнал  гвардию, оттолкнул от  братьев  Жомова  с
оруженосцем и остановился перед малахольными "отроками".
     --  Рахиль,  между прочим, не столько женщина в  данный момент, сколько
министр  здравоохранения. У нее  даже соответствующее  образование  есть, --
заявил он и обернулся к патриархам. -- Так ведь?
     Те слаженно закивали головами, и инцидент был  исчерпан. Все расстались
довольными, а  Аарон, догнав Рабиновича в  дверях палатки,  поинтересовался,
что это за мудреное существо  такое  -- "министр здравоохранения".  Пришлось
Сене  подробно объяснять, что министр не  существо,  а  должность.  Затем он
перешел на здравоохранение. Ну  а для  большей  убедительности  сравнил  это
ведомство  с  министерством  внутренних  дел,   то  бишь   милицией.  Старец
обрадовано  закивал  головой, потом подпрыгнул  на месте и  помчался в шатер
Моисея, где оба до поздней ночи задним числом  сочиняли заповеди, доведенные
до сведения переселенцев ранним утром.
     Попов,   увидев   приближающуюся   колонну   голодающих   предводителей
переселенцев,  вдруг  вспомнил о том, что  Рабинович просил  разбудить его к
завтраку. Сам  Андрюша  уже  был готов обедать,  отчего  устыдился друзей  и
принялся  орать на поваров. Те оторопели, совершенно не понимая, чем вызвана
такая немилость. Не понял порыва эксперта и Рабинович.
     --  Ты чего орешь, как  кабан оскопленный? -- поинтересовался  он. -- И
вообще, что ты тут делаешь?
     -- Что я тут делаю?!  -- с неподдельным негодованием изумился Попов. --
Интересный вопрос! Скажи-ка мне, Сенечка,  какую хреновину вы бы жрали, если
бы  я за качеством еды не следил? И что бы вы, интересно, жрали вообще, если
бы я  вчера  о запасах не  позаботился?  Каждый  раз  первым  пробую  всякую
гадость, а от тебя только упреки в обжорстве и слышу...
     -- Да кто тебя упрекал? -- оторопел перед таким напором Рабинович.
     --  В  натуре,  Андрюша,  тебе  же слова  плохого  никто не сказал,  --
попытался вступиться за кинолога Ваня Жомов.
     -- Ну, не сказал.  Зато как все смотрели! -- парировал Попов. --  А эти
козлы, --  он  швырнул недоеденной  ногой в поваров, --  между прочим,  мясо
сожгли на хрен. Я  их отчитываю, а  вы со своими дурацкими вопросами ко  мне
лезете. Охамели напрочь!
     Сеня вздохнул, махнул рукой, но ничего не сказал. Он прекрасно понимал,
что в вопросах, касающихся свойств и размеров желудка,  с  Поповым лучше  не
спорить -- сожрет  живьем! Рабинович проводил  взглядом Мурзика, кинувшегося
подбирать брошенную кость.  Судя по счастливой морде пса, избаловавшегося на
здоровой, экологически чистой пище, мясо было не настолько сожжено поварами,
как  об этом успел наорать  Попов. Впрочем, пса нужно было тоже кормить хоть
иногда. Поэтому распинаться по  поводу  сгубленного Андрюшей  продовольствия
кинолог не  стал. Не  так Мурзик воспитан, чтобы позволить  добру без  толку
пропадать!
     Некоторое время штабные повара были в полном  замешательстве,  не зная,
подавать ли забракованное Андрюшей мясо к столу или нет, но Попов вернул  их
к  жизни, хитро  потребовав,  чтобы  на  завтрак дали  ту баранину,  которую
приготовили после его прихода. Так как никто  не  знал, что  практически все
жаркое было поджарено именно  в этот период, то и придраться к Андрюше никто
не  мог.  Наоборот,  Аарон  с  Моисеем,  попробовав   мясо,  даже  похвалили
криминалиста за  столь добросовестный  контроль над качеством приготовленной
пищи, и Рабиновичу скрепя сердце пришлось с ними согласиться. Андрюша понял,
что  в  этот  раз его  чревоугодие  останется  безнаказанным,  и  облегченно
вздохнул.
     А  стол  тем  временем   уставили  всевозможными  плошками  и  мисками,
наполненными блюдами  национальной  кухни сынов израилевых. Мацы, правда, не
было,  поскольку  ее  еще не  изобрели,  но  часть  блюд напомнила Сене  те,
которыми  его  кормила  тетя  Соня  в  Одессе,  и Рабиновичу  взгрустнулось.
Погрузившись в  воспоминания, он даже забыл  наорать на  Жомова,  осушившего
исключительно для  аппетита литровый кубок с вином. Потом-то  Сеня пришел  в
себя и все дальнейшие попытки омоновца с утра напиться пресек в корне.
     Бедному  Ване  нечего было возразить насчет этого  запрета.  Он  даже к
Сениному  милосердию  взывать  не  мог,  поскольку  с  похмелья не  страдал.
Тестирование  самогонки,  к которому  вчера  так тщательно готовились менты,
было прервано появлением Лориэля. Наглый  эльф, как обычно, отвлек друзей от
крайне  важного  занятия, нахамил  и исчез, испоганив все  благие начинания.
Ужаснувшись   малому  количеству   самогонки   при  огромном  числе  алчущих
потребителей,  Сеня едва не с руками вырвал у  Жомова бурдюк с бормотухой и,
аргументируя этот грабеж  тем, что  самогонка  понадобится для поднятия духа
переселенцев, спрятал весь алкоголь в своей палатке. Ну  а дабы ни у кого не
возникло  соблазна  стащить бурдюки,  пока он спит, Мурзику было поручено их
охранять.
     Жомов с Поповым,  конечно, знали, что умный пес  кусать их не будет, но
хозяин -- есть хозяин, и его приказы верный Мурзик  будет исполнять. То есть
при любом покушении на охраняемое добро просто гавкнет пару  раз и  разбудит
Рабиновича. А  тот кусаться  умеет едва ли  хуже своего  пса.  Или нотациями
замучает почти насмерть. Поэтому самогонка осталась цела, Ваня с похмелья не
страдал  и с тяжелым вздохом был вынужден  отказаться от вина, поставленного
на   стол  поварами.  В  знак  солидарности  с  ним  Навин  также  отказался
употреблять  алкоголь.   Патриархи   ничего,   кроме  молока,   не  пили,  и
единственными, кто с  утра приложился  к вину, были Гирсам и Елиезер. Однако
под  тяжелым взглядом  папаши и они больше одного  кубка  на двоих выпить не
смогли.
     Не сдобренный алкоголем завтрак проходил в полном молчании. Было слышно
лишь, как хрустят бараньи кости, пережевываемые  крепкими зубами аборигенов,
да шмыгают, глотая слюну, официанты, которым по уставу полагалось завтракать
только после того, как начальство насытит свои желудки. Неожиданно эту почти
семейную  идиллию  нарушил  истошный невнятный  вопль, донесшийся  откуда-то
издалека. Менты замерли, пытаясь разобрать,  кто  и зачем кричит,  но понять
смысл  вопля  смогли лишь тогда,  когда, многократно дублируясь, он зазвучал
уже совсем рядом со штабным барханом.
     -- Пыль  на горизонте! --  заорал один из  гвардейцев  Навина, а  Иисус
непонятно зачем (глухих ведь нет!)  встал  из-за  стола и,  промаршировав  к
Жомову, доложил о замеченной пыли.
     -- И кого это к нам несет? -- скорее у самого себя, чем у кого бы то ни
было, поинтересовался омоновец. Однако Навин передал этот вопрос  вдаль,  по
цепочке.
     -- А хрен его маму знает! -- пришел обратно ответ.
     --  Крайне ценная  информация,  --  буркнул Рабинович и поднялся  из-за
стола. -- Пошли-ка, мужики, выясним, кого к нам в лагерь нелегкая принесла.
     Доблестные  сотрудники милиции,  конечно, догадывались,  что  за сатана
может двигаться  к ним в клубах пыли со стороны Мемфиса, но озвучивать  свои
предположения не торопились. Впрочем, кочующие по пустыне  аборигены  поняли
все и без их комментариев. Они принялись  упаковывать вещи, запрятывая особо
ценные  предметы  в глубь  всякого  хлама.  А  особо  умные  особи  даже  на
погребение в  песке нажитого  тяжкими выклянчиваниями богатства  решились. А
чтобы не потерять потом свои сокровища, ставили над погребениями таблички  с
надписями  "здесь был  Изя",  "тут сидела  Соня", "здесь копался  Соломон" и
прочими  гениальными  высказываниями  из  лексикона  недоразвитых  любителей
граффити. И  уже потом, похоронив тем  или  иным  способом египетские займы,
переселенцы нестройной толпой потянулись к штабному бархану.
     -- А я ведь тебе  говорил, Сеня, что воровство  до добра еще  никого не
доводило, -- буркнул Андрюша, брезгливо поглядывая по сторонам.
     -- Какое воровство? -- вспылил Рабинович. -- Людей эксплуатировали  бог
знает сколько лет, платя за труд протухшей рыбой, а ты о воровстве говоришь!
Никто  и ничего  не  крал. Просто  во  избежание всеобщего побоища некоторые
избыточные  ценности  были безболезненно изъяты.  Причем  не  просто  так, а
взаймы. И срок погашения долга, между прочим, еще не истек.
     Ваня Жомов  фыркнул в  свой  огромный  кулак,  но делиться  с  друзьями
случайно забравшимися в голову мыслями не стал.  Понимал прекрасно,  что для
участия в дискуссии с Рабиновичем  нужно иметь три языка в одном  рту. И  то
еще большой вопрос, кто  кого переболтает. Сеня сердито  покосился на него и
замолчал, махнув  рукой. Дескать,  ни хрена  вы в коммерции не понимаете.  А
затем  ускорил шаг,  торопясь  взобраться  на  гребень  крайнего бархана  на
границе лагеря.
     Жомов  с  Поповым  переглянулись,  пожали  плечами и  поспешили догнать
мятежного кинолога.  До  гребня они еще не добрались, как позади  послышался
слаженный топот. Менты удивленно оглянулись  и получили отличную возможность
лицезреть   с   высоты  приближение  недавно  сформированной   армии   сынов
израилевых.  Дисциплиной,  конечно,  среди  переселенцев  еще  и  не  пахло,
всеобщую  воинскую  обязанность  также  еще  не  ввели,  поэтому  Навину  из
пятидесяти тысяч своих подчиненных удалось набрать в войско только сотни три
человек. И  то примерно половина из них  пошла вместе  с Иисусом  из чистого
любопытства, а остальные надеялись, что  за усердие их наградят несравненной
самогонкой  поповско-горынычевского производства.  Птенцам жомовского гнезда
кое-как удалось придать этому сброду подобие воинского строя,  застывшего по
команде у подножия бархана.
     --   Товарищ  старшина,  первый  отряд  быстрого  реагирования  будущей
регулярной израильской армии для получения ваших приказаний прибыл! -- браво
доложил  Навин, не забыв от стыда за  соплеменников потупить глаза. -- Какие
будут распоряжения?
     -- Стойте и ждите, в натуре, -- буркнул омоновец и взобрался на гребень
бархана. -- Опа-на, да тут,  похоже, серьезная проблемка. Вот, значит, зачем
этот хрен вчера появлялся.
     -- Какой хрен? -- удивился Андрей.
     -- Лорик этот дебильный, -- фыркнул Ваня.  -- Да  идите сюда,  сами все
увидите.
     Сказать,  что  проблема  была  серьезной,  означало не  сказать ничего.
Глазам ментов открылась не просто проблема и даже не проблемища, а настоящая
катастрофа  всепустынного  масштаба  --  со   стороны   Мемфиса   на  лагерь
переселенцев  надвигалась   вооруженная  до   зубов   армия.   Медные   латы
бронированных  центральных  колонн  сверкали на солнце, болтались  в воздухе
пики  у погонщиков верблюдов,  клубилась  пыль  за колесницами, а следом  за
ними,  в  арьергарде,  нестройной  толпой  следовало  вооруженное  дрекольем
ополчение. Возглавлял войско  сам Рамсес в сопровождении напыщенных жрецов и
отряда розовощеких мальчиков-трубачей,  с хихиканьем тыкавших в мягкие места
друг друга тонкими концами труб.
     -- А  ну  прекратить!  --  рявкнул на них  Рамсес, останавливая  войско
метрах  в  ста перед барханом, оккупированным  ментами.  --  Трубить  сигнал
"Внимание"!
     Трубачи придали своим придурковатым лицам серьезное  выражение и, надув
щеки,  синхронно выдавили из духовых  инструментов истошный рев. Пока  менты
приходили в себя от увиденного зрелища египетского войска, а затем прочищали
уши  от рева  труб, выяснилось, что подчиненные Навина, полностью позабыв  о
дисциплине, взобрались на бархан к высокому начальству.
     -- Ешкин корень,  не  етит  твою не мать!  Кочергу  вам в поддувало, --
удивленно  выдавил  из себя  один  из сынов израилевых. На свою беду, в  это
время он оказался рядом с Жомовым. Ваня сначала зарядил ему в ухо, дабы этот
остолоп впредь субординацию не нарушал, а уж потом изумленно произнес:
     --  Ни  хрена  себе, они  уже по  нашему ругаться научились! Сеня, твоя
работа?
     -- Утухни,  -- зашипел  на  него  Рабинович,  словно соседский  кот  на
Мурзика, а затем повернулся к Рамсесу. -- И какого хрена тебе тут надо?
     Фараон  ткнул  кулаком в бок вездесущего жреца Сета, и тот, подпрыгнув,
истошно завопил:
     -- Милость Рамсеса беспредельна, и широта его души не знает границ. Его
всепрощение и человеколюбие стало  притчей во языцех, но есть законы предков
и уголовно-процессуальный кодекс, который  никто не имеет права нарушать, --
жрец  опасливо покосился на российских милиционеров и, сделав глубокий вдох,
продолжил:
     --  Согласно  законам  Египетского государства, каждый  правонарушитель
обязан понести  наказание. Несмотря на  наглое  разграбление  его подданных,
великий Рамсес  решил не карать подлых сынов  израилевых  смертной  казнью и
приговаривает  их  к  немедленному   возвращению  на   кирпичные   заводы  с
последующим рабским трудом без выходных,  премиальных и тринадцатой зарплаты
сроком  на  пять  лет.  Все  имущество преступников  будет  конфисковано,  а
организаторы  этого злодеяния -- Моисейка с Ааронкой  --  предстанут за свои
подстрекательства перед высшим судом присяжных жрецов.
     -- Все сказал? --  поинтересовался Рабинович, едва слуга Сета сделал  в
своей  речи очередную  паузу.  Тот  еще шире разинул рот, видимо,  собираясь
продолжить обвинительную речь, но  его самым наглым  образом перебил рядовой
из  первого  отряда быстрого  реагирования.  Нужно  признать, реагировал  он
действительно быстро.
     -- Это что же у нас получается? -- завопил солдат. -- Значит, я полночи
соседку уговаривал, чтобы она мне взаймы полтора  килограмма  золота дала, а
теперь это все верблюду под хвост? Напрасно трудился,  получается?..  Не-ет,
мужики. Вы как хотите, а я отсюда когти рву. Уж лучше я сорок лет по пустыне
буду  скитаться,  чем обратно золото понесу,  --  и боец,  завопив: "Мириам,
хватай пожитки и детей, бежим  отсюда,  да  смотри  тот  горшочек не забудь,
который  соседка  на  свалку выкинула", помчался вниз  по  склону, прочь  от
египтян. С истошными  воплями остальные подчиненные Навина помчались следом.
Через тридцать секунд на гребне бархана  стояли  только российские  менты  в
окружении  первоначального  состава  жомовского  взвода. Сотрудники  милиции
переглянулись.
     --  Короче,  мужики,  придется  нам  сегодня  немного  потрудиться,  --
ободряюще  проговорил Ваня.  --  Нужно  дать  возможность евреям  в  пустыне
заныкаться, иначе заметут  их всех скопом. Потом их, в натуре, из  Египта не
вытащишь. Получается, что мы тут первая и последняя линии обороны.
     --  Крякнулся совсем? --  поинтересовался  у него  Попов. --  И что  мы
против такой орды сделать сможем? Их же тут столько, что просто затопчут нас
и фамилии не спросят.
     --  Так  я  же  и не  предлагаю  тебе полномасштабную  боевую  операцию
проводить,  -- хмыкнул  Жомов. -- Нам этих  уродов просто задержать нужно. А
для этого и  тебя с Горынычем будет вполне достаточно. Споешь им что-нибудь,
а этот порхающий огнемет спецэффектами шоу обеспечит. И все дела.
     -- Плюнут на нас и обойдут, -- безнадежно махнул рукой Андрюша.
     -- Не обойдут, -- отрезал Рабинович. -- Придумал я кое-что. Кстати, где
у нас Горыныч?
     Друзья,  а вместе  с ними и подчиненные Навина  огляделись по сторонам,
выискивая глазами  летающего  монстра.  Оного нигде  не  наблюдалось и,  как
оказалось,  никто,  кроме  Попова, сегодня  Горыныча не  видел  вообще. Да и
Андрюша смог сказать лишь то, что спросонья увидел перед собой три клыкастые
морды, а потом Ахтармерз исчез и больше не появлялся.
     -- И чего ты, свинопапик хренов, с  ним  сделал? -- зло поинтересовался
кинолог.
     -- Чего ты сразу на меня  все стрелки  переводишь? -- возмутился Попов.
-- Вечно я у вас крайним оказываюсь!
     -- А  ты еще скажи,  что евреи во всем виноваты, -- Сеня просто истекал
язвительностью.
     -- А  что,  вполне может  быть, -- пожав плечами,  простодушно встрял в
разговор Ваня.  --  Может  быть, в натуре, кто-нибудь из твоих  предков взял
Горыныча   и   заныкал   в   сундук.   Все-таки   халявная   трехконфорочная
самоподпитывающаяся плита в хозяйстве всегда пригодится.
     -- Дал бы в лоб, если б не знал, что остолоп,  -- буркнул в ответ Сеня,
не   желая  затевать  диспут  в  столь  ответственный  момент.   --  Короче,
слушайте...
     План Рабиновича был прост, как  все гениальное.  Впрочем, назвать  этот
план Сениным можно было только  с большой  натяжкой.  Кинолог,  как  всегда,
присвоил себе чужую  идею (в  этот  раз  Ванину), но  усовершенствовал ее  и
доработал. Действительно, задумка  остановить  египтян  на  время с  помощью
огненно-звукового  шоу  была  неплоха.  Однако  и  Андрюша  был  прав, когда
говорил,  что  египетские  войска  могут их отряд легко  обойти.  Арьергарду
переселенцев, которые уже в панике начали отступать на восток, для прикрытия
требовалась маневренность и,  плюс к этому, надежная  защита от метательного
оружия египтян. А уж лобовые атаки некоторое время менты отражать смогут.
     Сеня довольно просто  решил эту проблему.  Защиту от стрел  и  дротиков
друзьям должен был обеспечить  взвод верных присяге  Навинских  бойцов.  Для
этого солдатам требовалось всего-то выкопать на вершине бархана  окопы и тут
же  отойти  назад  для  подготовки   новых   оборонительных  позиций.   Пока
выстраиваются   редуты,  трое   доблестных  милиционеров   будут  сдерживать
наступление Рамсесовых войск. Ну а если  те  попробуют их обойти,  Горыныч с
воздуха огненным  залпом  трех  своих черепушек пресечет коварные  намерения
египтян на корню.
     --  В  общем, так,  --  закончил  Сеня  изложение оборонительной  своей
концепции. --  Ты,  Ваня,  берешь  Навина  с  его  архаровцами  и копаешь на
следующем бархане окопы. Причем один сделайте поглубже, чтобы Горыныч наружу
не  слишком сильно  высовывался. Ты,  блин, громкоговоритель  самоходный, --
Рабинович ткнул пальцем  в Андрюшу,  -- мчишься в  лагерь  и достаешь нашего
огнеметного истребителя хоть из-под земли. Не забудь боеприпасов на обратном
пути прихватить. Ну, а я поболтаю с Рамсесом. Постараюсь их задержать до тех
пор, пока вы все к обороне не подготовите.
     Возразить  на Сенино предложение  было нечего.  По крайней мере,  более
толковой  идеи  в  голову  никому  не  пришло,  и  поэтому соратники  тут же
бросились выполнять возложенные на них кинологом обязанности. Андрюша тяжело
вздохнул и  помчался в  лагерь с  той оптимальной быстротой, развить которую
позволяли его  физические возможности. Но не успел  он протопать  по песку и
пару сотен метров, как нос к носу столкнулся с Рахилью.
     -- Ой, а я вас  везде ищу. А куда Сеня подевался? А правду говорят, что
там  целая  армия  карателей  подошла?  --  затараторила  она.  --  Все  так
перепугались, так перепугались. Правда, страшно?
     -- Еще как, -- буркнул Андрюша. -- Тебя чего  сюда принесло? Шла бы ты,
девица, обратно, а то опять какую-нибудь беду накличешь.
     -- А я, между прочим, сказать пришла, что  там зверюшку вашу  откопали!
-- обиделась Рахиль.  -- Вот так  всегда, хочешь кому-нибудь  помочь, а тебя
понимать никто не желает. Ну почему вы все такие...
     -- Цыц! -- пользуясь тем, что Сени  рядом не  было, завопил  на  девицу
Попов. -- Ты про какую зверушку сказать хотела?
     -- Как  про какую?  -- оторопела Рахиль. -- Не про собачку же! Ящерка у
вас  такая  странная есть. Так  вот ее-то  тетя Мириам  случайно из  песка и
выкопала. Она собиралась отходы закопать, чтобы пейзаж не портить, а тут он.
Лежит в ямке, глазки закрыл, бедненький