от  спит,  как  сурок на полатях, горестно
вздохнул.  Решив,  что  выспаться  -- это единственно умное решение, Андрюша
тоже собрался закрыть глаза, но в это  время Мурзик, спокойно сидевший рядом
с Рабиновичем, вдруг дернулся, зарычал  и побежал куда-то вперед, за гребень
соседнего бархана.
     -- Чего это с ним? -- удивленно спросил Андрюша.
     -- Охотиться  побежал. На черепах,  -- сделал  вывод Сеня. -- Только не
проси его с тобой поделиться. В таком состоянии он даже улитки не догонит, а
уж черепаха ему и вовсе гоночным болидом покажется.
     --  А что,  тут черепахи  есть? --  обиженно удивился Андрюша.  --  Так
почему же мы до сих пор не обедаем?
     Спросил  и тут же заткнулся,  раскрыв от удивления  рот, -- над гребнем
того бархана,  за  который  убежал Мурзик,  появилась  страшная, волосатая и
слюнявая морда. Вытаращив глаза, мерзкая морда пошевелила огромными губищами
и,  оглушительно  фыркнув, смачно плюнула  в сторону  Попова.  Андрюша потер
кулаками глаза, а затем ткнул Рабиновича в бок.
     -- Сеня, это что такое? -- удивленно спросил он.
     -- Мираж, -- констатировал Сеня, слегка приподняв веки.
     В этот раз мираж оказался удивительно близко.  Более  того, он поднялся
над барханом и  принялся двигаться в направлении отдыхающих ментов. Причем в
таком порядке -- губастая морда, какой-то кусок тряпки, человеческая голова,
ну а следом все остальное. Получился всадник на верблюде. Неспешно перевалив
через бархан, наездник  направился в сторону ментов,  а за ним последовали и
следующие члены призрачного каравана.
     -- Зидира-асти, -- с ужасным восточным  акцентом поприветствовал друзей
мираж. -- От-дихаим?
     -- Угу, -- буркнул  Рабинович, не открывая глаз. --  Проваливай, солнце
загораживаешь, загорать мешаешь.
     Мираж вежливо  кивнул  головой и поехал дальше. Попов ошалело  проводил
его глазами, удивляясь, до чего реальными могут  казаться фантомы в пустыне.
В этот момент Андрюша забыл даже о том, что голоден, настолько  поразило его
феноменальное  природное  явление.  Он  судорожно  сглотнул  каплю  влаги, в
последний  раз  выделенную его слюнными  железами, и  еще раз  протер  глаза
кулаком. А в это время к ним подобрался следующий мираж.
     -- Зидира-асти,  -- точно так же, как и первый, поздоровался второй. --
Пириятного от-диха им?
     -- И тебе счастливого пути,  -- не открывая глаз, ответил Рабинович. --
Слушай, если не  желаешь в воздухе растворяться, так хотя бы молча проезжай.
Без тебя тошно.
     Новый мираж  кивнул так же вежливо,  как и предыдущий,  продолжив  свой
путь. Далее  миражи следовали  с завидным постоянством. Андрюша  не сводил с
них глаз, жадно пытаясь просчитать, сколько в их тюках могло  быть еды и как
хорошо бы ему стало, если бы он смог до нее добраться. Мысль эта становилась
все  более  и более  навязчивой. Криминалисту  словно  наяву  стали видеться
жирные окорока, огромные головки сыра и толстые копченые колбасы. Причем все
это   соседствовало   с  бездонными  емкостями  вина.   Не  в  силах  больше
сдерживаться  и  совершенно не соображая, что  он делает, Попов поднялся  на
ноги,  вытянул  вперед руки,  словно приблудный вурдалак, и,  стиснув  зубы,
пошел прямо на  мираж.  Мозгом Андрей, конечно,  понимал, что  сейчас просто
пройдет  сквозь  видение, но поделать с  собой ничего не  мог.  Прямо  перед
миражом он  закрыл глаза и шагнул вперед,  рассчитывая  поймать  пустоту, но
вдруг почувствовал,  что его  руки  схватились  за  край тюка, свисавшего со
спины  последнего  верблюда. Не  веря своему счастью,  Андрюша рванул тюк на
себя.
     -- Ай-ай-ай-ай-ай!  -- тут же  завопил наездник  на спине верблюда.  --
Кираул. Гирабят. Сапасите, кито-нибуть.
     --  Мужики, они настоящие! -- тут же истошно заорал Попов,  и  верблюд,
вильнув задом, от его вопля повалился на песок.
     -- Настоящие, мать вашу!
     Упал следующий верблюд...
     -- ЖИ-ИВЫ-ЫЕ-Е-Е!
     Песком  с  головой  засыпало  пятерых  охранников каравана, бросившихся
выручать своих товарищей...
     От  истошного  крика Попова могли  бы  проснуться  и мертвые,  если бы,
конечно,  Андрей  изобразил  звук  трубы  страшного суда.  А так ему удалось
только разбудить Жомова. Спросонья не  разобрав,  где находится и что вокруг
происходит,  но  всегда  помня  о  служебном  долге,  Ваня  одним  движением
отстегнул от  пояса дубинку, вторым -- оказался  на ногах, третьим уложил на
песок  какого-то аборигена, оказавшегося в опасной близости, ну и лишь потом
только спросил, ткнув в поверженного "демократизатором":
     -- А это кто такие?
     --  Видимо,  местное  население, -- сделал  предположение Рабинович. --
Только,  может быть,  вместо  того, чтобы дубасить их по башкам, мы попросим
показать дорогу к ближайшему оазису? Или купим билеты до конца маршрута?
     -- Да по фигу, -- пожал плечами омоновец и тут же зарядил в лоб кулаком
еще одному низкорослому аборигену,  кинувшемуся на него с холодным оружием в
руках. -- Ты давай спрашивай, а я пока кости немного разомну.
     -- Нет уж, Ваня,  давай без  членовредительства обойдемся, -- предложил
кинолог  и сам влепил дубинкой  в  лоб набросившемуся на  него коротышке. --
Блин,  да  что   они  какие  настырные?  Андрюша,  попроси  их,  пожалуйста,
остановиться. Только вежливо!
     -- ЛЕ-Е-Е-ЕЖАТЬ!  -- исполнил  его просьбу  Попов,  и на  ногах остался
стоять только тот верблюд, что возглавлял караван.
     -- Ай-ай-ай-ай-ай,  какой бида, --  горестно  покачал  головой  штурман
этого  корабля  пустыни. --  Такой пириятный  люди  и так  гиромко  киричит.
За-ачим весь моя караван уронили?
     -- Ты это, мужик, не наезжай, -- Жомов погрозил  ему дубинкой. -- Я еще
только разогреваться начал.
     -- И-и  зачим гиретца? --  заботливо погрозил ему  пальцем погонщик. --
Солнца  в башка  попадет,  са-авсим  пилохо  будет, -- теперь  палец взлетел
вертикально вверх, отыскивая доступ к зениту. -- Ни-ихарашо.  Давай  ша-атер
ситавь, будим отидихать, вода холодний пить, башка от солнца пирятать.
     -- Вода? Где вода? -- завопил  Попов и, увидев, что погонщик отвязывает
от верблюжьего горба бурдюк, бросился вперед.  --  Слушай,  мужик,  у  тебя,
может быть, и поесть что-нибудь найдется?
     -- И паисть наиде-ца, и папить наиде-ца, жалко жинщина ни-и наидеца, --
сокрушенно  вздохнул погонщик. -- Сапсим нидавна на базар продавал висех, --
он протянул бурдюк Попову и  посмотрел на  Рабиновича.  -- Симелий  багатур,
па-адими  моих  людей,  шатер  ситавить надо.  А я пока  твиим  людям  башка
пиравить буду.
     --  Вправить  башку  им действительно  не  помешает, --  буркнул  Сеня,
поворачиваясь спиной к караван-баши. -- Авантюристы и растеряхи хреновы!
     К вмешательству Рабиновича в их  отдых на песочке  аборигены  отнеслись
по-разному. Некоторые, увидев Сенину физиономию, испуганно вопили и пытались
зарыться поглубже.  Другие спокойно поднимались  и брели  к верблюду  своего
босса, ну а третьи пытались насадить Рабиновича на свои примитивные мечи.  С
такими  у  Сени  разговор  был короткий -- дубинкой  по  голове  и  оставить
отдыхать   до  следующего  захода.   Обычно  это  помогало,   и  лишь  двоим
потребовалась  троекратная  контузия.  Правда,  после  этого  оба  аборигена
принялись  лепить куличики  из  песка,  но  зато  успокоились и порядков  Не
нарушали.
     Попов  с  Жомовым  в  это  время блаженствовали в тени  легкого  шатра,
который с  огромным трудом поставили сами  под  чутким руководством главного
караванщика. Он  щедро  полил  какие-то  тряпки водой и  обмотал  ими головы
перегревшихся  милиционеров. Оба нежились  на  мягких  коврах  и  язвительно
комментировали  работу  Рабиновича.  Правда,   их  наслаждение   собственным
исключительным  положением  длилось   недолго.  Едва   первые   караванщики,
приведенные в чувство пинками Рабиновича, подошли к своему боссу, как он тут
же послал  их  позаботиться о  Сене. Один так же обмотал  голову  Рабиновича
мокрой  тряпкой, другой держал над ним  зонт, а еще  двое усиленно махали на
кинолога  веерами,  пока   тот   практиковался  в   оказании  первой  помощи
пострадавшим  от поповских  репрессий. Увидев такую свиту около  Рабиновича,
Андрюша горестно вздохнул.
     -- Слушай, Ваня,  -- обратился он  к омоновцу. -- Ну почему  Рабиновичу
всегда больше нашего ува-жения и почета достается?
     --  Пи-итаму, что  почтеный богатур -- силуга Сета,  -- склонив голову,
ответил вместо Жомова кара-ван-баши. -- А ви -- лишь тольки его сипутники.
     -- Кто слуга? Чей? -- Ваня удивленно повернулся к Попову. Тот удивленно
развел руками.
     --  Моя пилоха говорить,  но моя хирашо чужая бога зинает, -- начальник
каравана  сначала  вновь  ткнул   указательным  пальцем  в  зенит,  едва  не
продырявив крышу  палатки,  а  затем  почтительно поклонился.  --  Ваша  Сет
виликий  бога  войны. А  такой гордий  зиверь, --  теперь  палец караванщика
нырнул в сторону Мурзика, -- можит  тольки силу-жителю Сета  починяцы.  Мине
непириятности с местным началиством  не нужины, пата-аму силуги  Сета -- моя
жиланий гости.
     -- Андрюха, ты что-нибудь понимаешь? -- ткнул Попова в бок омоновец. --
Или  мне этому хмырю бородатому разок в  ухо  стукнуть, чтобы  он  по-русски
говорить начал?
     -- Вставать не лень? -- поинтересовался Андрюша. -- А вообще-то,  Ваня,
кое-что и без кулаков понятно.  Сет -- это египетский бог  войны. Ну  а если
этот  старый  пень  считает  его нашим  богом,  значит,  и нас принимает  за
египтян. Непонятно только, какой сейчас год...
     -- Так  у караванщика и  узнаем, -- радостно  ухмыльнулся  Жомов и,  не
вставая с ковра, дернул аборигена за халат. -- Эй, мужик, год сейчас какой?
     Тот нахмурил  лоб  и  застыл. Несколько секунд  Ваня  не сводил с  него
взгляд,  а затем посмотрел на Попова таким взглядом, словно требовал у друга
объяснить, что он в этот-то раз неправильно  сделал. Андрей удивленно  пожал
плечами, и омоновец задумался сам: стукнуть ли караванщику по маковке, чтобы
вернуть его к реальности, или просто плюнуть и забыть о своем вопросе. После
долгих логических  вычислений  Ваня  все же  решил,  что  гражданские просто
обязаны  отвечать  на  вопросы защитников правопорядка,  и уже  отстегнул от
пояса дубинку, как караванщик наконец-то решил заговорить.
     -- Са-апсим вопрос тирудный, -- хмуря лоб, проговорил он. -- Вичера был
пирошлый год. За-автира ниизвистна  какой будит, а  си-игодня  пирос-та год.
Засушливий год. Са-апсим баранам пилоха, шерсти мала  будит. Чим  торговать,
ни-и знаеим!
     -- Тьфу на тебя, идиот полосатый! -- рявкнул на караванщика Жомов. -- Я
же тебя не про шерсть  спрашиваю,  баран  ты  эдакий. Я тебя спросил,  какой
сейчас год...
     -- Да оставь ты  его, -- одернул друга всезнающий криминалист. --  Дату
он тебе  все равно  ни хрена не  скажет. Но раз  в Египте Сету  поклоняются,
значит, и  до крестовых походов  далеко.  Получается, что наше  зелье совсем
неправильно  сработало, -- он тяжело вздохнул.  --  Сеня мне голову оторвет,
когда узнает,  что мы не только от Англии  далеко, но еще  и  в другое время
попасть умудрились.
     --  Да ладно  тебе  стонать,  --  широко улыбнулся Иван. --  Какая хрен
разница, где мы?  Людей нашли?  Нашли! Теперь, значит, немного оторвемся, ты
свое зелье приготовишь,  и рванем домой дальше службу нести. В конце концов,
имеем же мы право на отдых после того, как целый мир спасли?
     -- Ох,  Жомов,  твоими  бы  устами  да мед  пить!  -- горько усмехнулся
криминалист.
     --  Ми-ед?  И-есть  и  ми-ед,  -- тут  же  радушно  откликнулся  хозяин
каравана. -- Пиравда, таким гостям я и вина жалить ни ситану!
     -- О  блин!  Самое  хорошее  предложение,  --  в этот раз  Жомов  понял
аборигена мгновенно. -- Где вино? Наливай!..

Глава 3

     Ох, беда с этими  людьми! Ведь пытался их предупредить, когда они пойло
поповское глотали, что  ничего хорошего  из этого не выйдет.  Так разве меня
кто  послушал? Я, конечно, готов сделать скидку  моим ментам на то, что  они
по-нормальному разговаривать не умеют, но они в милиции  ведь  не первый год
служат! Могли бы и язык жестов научиться понимать. По крайней  мере, Сеня-то
знает, что я из  простой блажи чему-то противиться не стану.  Если уж уперся
лапами,  значит, есть на  то  причина. АН  нет!  Зальют  глазоньки водкою  и
плевать на голос разума хотели.
     Это  ведь  еще  хорошо, что  караван  на  нас  наткнулся. А  вы  только
представьте,  что было бы, если  бы мы так  и  продолжили  на  запад идти?..
Правильно.  Ничего  хорошего.  Нет  бы  моему  Семену  на  восток,  к  горам
повернуть,  так  ему  в  пустыню   углубляться  понадобилось.  Мог  бы  хоть
попытаться   логически  рассудить   --  где  начинаются  горы,  там  пустыня
кончается,  реки всякие со склонов  текут и зверушки водятся! Но  Сеня забил
себе голову бреднями о  Палестине и повел нас  туда, где единственным пляжем
оказался  бы берег Атлантического  океана, при условии, что  мы бы  до  него
каким-то чудом добрались.
     Если бы псы  так безрассудно себя вели,  то сразу  же  после динозавров
повымерли  бы как  вид. А вот людям везет! Каких  только глупостей  за  свою
историю не творили,  а все равно  еще живут и исчезать с лица Земли, судя по
всему, не собираются. Парадокс!
     После  психической   атаки  в   исполнении  Попова  вернуть   к   жизни
разгромленный  караван  оказалось  не  так  просто.  Я   отыскивал  в  песке
разрозненные руки и  ноги,  Сеня  парой пинков  соединял их в  одно целое, и
откопанный  караванщик  тут  же  отправлялся на  ОТК  к своему боссу,  чтобы
получить штамп о госприемке промеж глаз. Караван-баши, невысокий и худой, но
жутко бородатый мужичонка по  имени Нахор, отвешивал каждому по затрещине  и
отправлял  на исправительно-трудовые работы,  не  забыв напоследок  обозвать
бабой  и  тряпкой.  Кстати,  до  сих пор  не пойму,  что  между  этими двумя
предметами  общего. Ну хоть убейте, ни разу я не видел, чтобы  женщиной полы
мыли, а  тряпкам  цветы несли и  шампанским  накачивали.  Хотя, может  быть,
просто не туда смотрел?
     Ваня Жомов, любивший не раз повторять, что женщины женщинами, а водочка
врозь, не стал дожидаться, пока мы с Рабиновичем закончим раскопки каравана,
и к Сениному возвращению успел не только соблазнить  на  выпивку Попова,  но
уже  и  наполовину  опустошил  бурдюк  с  вином,  выданный  ментам  Нахором.
Рабиновича это,  естественно, не обрадовало,  и  он закатил жуткую бучу, как
только вернулся с "раскопок". Примирить их  смог  только  караван-баши. И то
только  тогда, когда с  поклоном  вручил  моему  Сене  персональный  бурдюк.
Рабинович немного успокоился и уселся на ковер.
     --  Жомов, ты  не мент,  а жлоб  натуральный! -- ворчливо определил  он
Ванино  место в  жизни.  --  За  лишний  глоток  бухла скоро и тестя родного
удавишь.
     --  Сень,  да  я  просто   пить  очень  хотел,  --  смущенно  попытался
оправдаться омоновец.
     -- Вот воду бы и пил, -- отрезал мой хозяин. Жомов поперхнулся.
     -- С ума сошел? -- возмутился он. -- Да  я такой  гадости в жизни в рот
не возьму. Уж лучше убейте меня сразу, чем так издеваться!
     -- В роддоме  тебя  убивать надо было, -- фыркнул  Сеня. -- Сейчас  уже
поздно. Срок за тебя дадут.
     Жомов решил  дальше на  эту тему  не дискутировать,  потому что не хуже
моего  знал,  что спорить с Рабиновичем  --  все  равно,  что блох  граблями
вычесывать. Кстати, о блохах! Каждый раз, попадая в  новый мир, я так сильно
начинал нервничать из-за возможного налета на мою чудесную шкуру полчищ этих
беспринципных паразитов, что на некоторое время просто терял и покой, и сон.
А все  оттого, что Сеня  уже  целый  год экономил на  мне, не  покупая новый
антиблошиный ошейник. Правда, раньше меня  спасал Ахтармерз Гварнарытус, наш
персональный  огнедышащий дракон, волшебник и химчистка  в одном флаконе, но
теперь его с нами не было и, похоже, о собственной шкуре придется заботиться
самому.
     Поначалу, попав в пустыню, я жутко перепугался. Как-то мне  рассказывал
один знакомый бульдог, пару раз катавшийся  со своим хозяином на экскурсию в
Каракумы, что  в  пустыне  водятся такие огромные  блохи, что  рыжий таракан
выглядит по  сравнению  с ними, как инфузория-туфелька  рядом со  слоном. Не
скажу,  что  тогда  я ему  безоговорочно  поверил, но, оказавшись в  сходных
погодных  условиях,  невольно вспомнил  этот  разговор  и  стал  внимательно
присматривать за каждой трещинкой в песке, опасаясь нашествия песчаных блох,
способных сожрать меня заживо.
     Однако  пустыня  оказалась  абсолютно  пустынной. Суперблохи на меня не
спешили  напасть,  и  я  слегка  расслабился.  Ровно  до того  момента,  как
приготовился забраться на  ковры внутри шатра и  спокойно отдохнуть часок от
трудов праведных. Вот именно это у меня и не получилось!
     В отличие от людей, которые могут сесть на скамейку, даже не посмотрев,
что  она окрашена,  я  всегда  сначала обнюхиваю  то  место, куда  собираюсь
поместить свой зад, а затем только устраиваюсь поудобнее. Так  было и в этот
раз. Я опустил морду пониже, стараясь поточнее определить, чем именно пахнет
ковер, как  вдруг  увидел десятка два наглых  ухмыляющихся  блох,  плотоядно
потиравших  передние конечности. Они торчали на ворсинках ковра  в  каких-то
двух сантиметрах от моего носа, и им ничего бы не  стоило, подпрыгнув вверх,
надолго    затеряться   в   моей   шкуре.   Однако   эти   кусачие   хозяева
коврово-шерстяных   покрытий  решили,  видимо,   слегка   полюбоваться  моим
испуганным видом  и  просчитались!  Испуганно  тявкнув  (честное  слово,  не
сдержался!), я отскочил назад,  оставив прожорливых блох с носом.  То есть и
без носа тоже. Поскольку убрал его подальше от ковра.
     -- Сеня,  что  это с  Мурзиком творится? --  удивленно  поинтересовался
Жомов, глядя на мои балетные прыжки.
     Что со мной творится?.. Вот это  ни  кота себе! Ванечка, дорогой ты мой
бык  комолый,  если  тебе  плевать  на  состояние  твоей  реденькой  шерсти,
натыканной на теле кое-как,  то  мне моя шикарная шуба  еще пригодится! Я ее
снять и в химчистку отдать не могу.
     -- Фу, Мурзик! -- это мой Сеня заорал. Ну никак ему и дня не прожить на
свете, чтобы не показать всем, какой он самый главный!.. -- Иди ко мне.
     Бегу!  Я еще не  сумасшедший, чтобы блохам на растерзание кидаться, как
Анна Каренина под трамвай...
     -- Ко мне! -- снова заорал Сеня, но в этот раз я не только свою позицию
объяснять не стал, а и вовсе к хозяину спиной повернулся. Пусть знает, что у
меня свои жизненные принципы есть.
     --  Ну и хрен  с тобой. Хочешь сидеть  на солнце, так  и сиди  там,  --
сдался Рабинович, а друзьям пояснил:
     --  Да  не  обращайте на него внимания.  Запахи ему тут,  наверное,  не
нравятся. Не привык еще...
     И не  привыкну!.. Впрочем,  дальше спорить  я  не стал. Пусть  мой Сеня
думает все, что хочет, лишь бы оставил меня в покое. А чтобы не мозолить ему
глаза, я  и вовсе за шатер  решил уйти, тем  более что разведку  кому-нибудь
сделать  надо.  Это  люди, как  я уже  говорил,  часто любят на волю  случая
полагаться, а мне обстоятельность присуща. А  если за  этими  аборигенами не
присматривать,  то они могут  таких дел натворить, что нам голодная смерть в
пустыне райской жизнью покажется.
     Кстати, аборигенами я их зря назвал. Насколько мне  помнится, аборигены
съели Кука, а этим  пугалам в  длинных халатах-плащах и дурацких повязках на
головах до  появления известного путешественника явно  не дожить. К  тому же
караванщики не были даже местными жителями, чтобы от меня заслужить  высокое
имя аборигена.
     Я обежал  вокруг шатра,  пытаясь  отыскать  что-нибудь  интересное,  но
ничего, кроме пенометателей-верблюдов и  их погонщиков,  не  нашел. В  тюках
тоже ничего ценного для меня не оказалось,  даже съедобным не пахло, поэтому
я  решил вернуться поближе ко  входу  в  островерхую  палатку  и  попы