сил я. - Или вы рассчитываете,  что  с  Сола  еще  удастся
стрясти его вознаграждение?
   Майкл пожал плечами:
   - Если Рой сочтет это нужным, то, конечно, Солу  грозят  неприятности
по судебной линии. Но... Ведь  если  нас  интересует,  как  повлияет  на
человека то или иное воздействие,  то  нам,  наверное,  более  интересен
свободный человек, а  не  тот,  которого  держат  за  руки  за  ноги  на
лабораторном столе.
   Я, признаться, не слишком хорошо понял, что  все-таки  имеет  в  виду
хитроумный Майкл, но согласился с ним, глубокомысленно промычав что-то в
том духе, что охота, она, как говорят на Святой Анне,  конечно,  гораздо
пуще неволи. И  снова  чуть-чуть  изменил  курс,  которым  следовал  наш
непростой разговор.
   - Вы сами-то как - не побаиваетесь? Или у вас иммунитет?
   - Ну... - Майкл задумчиво уставился на опустевшую наполовину  кружку.
- Какой уж там иммунитет. Просто  я  достаточно  осторожен.  И  удачлив.
Но... иногда мне хочется, чтобы это случилось со мной...  Просто  ужасно
хочется.
   И Майкл  поднял  на  меня  глаза.  Пожалуй,  в  этот  момент  он  был
совершенно откровенен со мной.
   Свою первую экспедицию на второй этаж старинного  особняка  я  считал
рекогносцировочной.  Однако  режиссер   того   спектакля,   который   мы
старательно разыгрываем для него здесь,  по  эту  сторону  бытия,  решил
иначе, и мой первый визит в царство ос оказался и последним.
   Чтобы проникнуть в гости к питомцам Майкла Миллера, я  воспользовался
старым люком, который с большим  трудом  обнаружил.  Располагался  он  в
потолке небольшой подсобки, куда к концу рабочего дня сервисные автоматы
заботливо перемещали оставшиеся  после  нашей  бурной  исследовательской
деятельности горы лабораторной посуды и инструментов,  требующих  мытья,
ремонта  или  утилизации.  Люк  этот  когда-то   даже   был   оборудован
сигнализацией,  но  на  сегодняшний  день  особой   опасности   она   не
представляла. Главную мою заботу составляло уничтожение всяческих следов
в виде осыпавшихся чешуек краски  очертившегося  в  потолке  первого  и,
соответственно, в полу второго  этажа  контура  отверстия  люка  и  тому
подобное... Еще, конечно,  требовалось  определенное  время,  в  течение
которого никто в "Лексингтон Грир" не хватился бы меня. Временем  таким,
естественно, была ночь.
   На мое счастье, Рой  Хайлендер  не  был  жестким  сторонником  работы
только от сих до сих. То есть от сих до сих - это было святое.  Являлось
необходимостью. Но если вам взбредало в голову задержаться допоздна  или
даже переночевать в лаборатории, то особого разрешения на то испрашивать
было не надо. И если ваши ночные бдения приносили  к  тому  же  какие-то
более или менее заметные плоды, то,  по  крайней  мере,  от  иронических
замечаний со стороны шефа на сей счет вы были  избавлены.  К  тому,  что
бдения за  лабораторным  столом  и  компьютером  являются  моим  любимым
времяпрепровождением, я коллектив "Лексингтон  Грир"  приучил  легко.  У
меня даже проснулся искренний интерес к науке. Загвоздка  заключалась  в
том, что нас было, пожалуй, многовато для осуществления моего  нехитрого
плана. Но все мы - люди, и на  уик-энд  уровень  энтузиазма  даже  самых
честолюбивых и преданных делу  сотрудников  падал  до  нулевой  отметки.
Усвоив эту закономерность, я подготовил все необходимое для своей ночной
экспедиции на ближайшую пятницу.
   Пятница  пришлась  на  тринадцатое,  но  я  просто  не  придал  этому
значения.
   Второй этаж старого особняка разительно отличался от первого. Похоже,
что здесь не было никакой реконструкции с тех пор, как особняк перешел в
руки новых хозяев. На своем месте оставались сохранившие прежний колорит
столовая и буфетная, комнаты для гостей и небольшой  зал  с  фортепиано.
Время остановилось здесь.
   И в этом остановившемся времени  поселились  осы.  Осы,  естественно,
обитали не просто в зыбком сумраке. В полнейшей дисгармонии  с  архаикой
архитектуры и интерьера то тут, то там  по  комнатам  и  переходам  были
расставлены неуклюжие прозрачные ящики.  Инсектарии.  Ящики  пучились  в
пыльную темноту выгнутым пластиком своих  стенок,  словно  их  распирало
собственное содержимое. А содержимым этим как раз и были осы - мириады и
мириады занятых своим делом, размеренно копошащихся насекомых. Не будь я
предупрежден заранее, я принял бы их за какое-то вещество.  За  медленно
кипящую  и  пузырящуюся  массу,  скрытую   за   холодно   поблескивающей
прозрачной твердью.
   Одни из этих ульев были подсвечены ярким или, наоборот, еле  заметным
светом. Другие и вовсе погружены во мрак. И все они звучали.
   Низкий, незаметный  -  как  незаметен  воздух  -  металлический  звон
наполнял прозрачный полумрак второго этажа. Был  его  скрытой  сутью.  Я
осторожно переходил от одного инсектария к другому, примериваясь,  каким
бы  образом  добыть  из  этих  перенаселенных  недр   дюжину-друтую   их
обитателей - для предоставления оплатившему мою странную охоту заказчику
на предмет дальнейшего их изучения. И прикидывал, из каждого ли "гнезда"
брать пробу или ограничиться двумя-тремя из них. Надписи  на  табличках,
укрепленных  на  подставках-постаментах  этих  замысловатых  сооружений,
ничего мне не говорили. Это были просто номера. Иногда -  с  добавлением
цифровых индексов. В бывшей столовой стояли  инсектарии  с  номерами  от
двадцать  пятого  по  сороковой.  В  буфетной  -  от  сорок  первого  по
пятидесятый. И так далее. Только одного - "счастливого" номера, чертовой
дюжины, не смог я найти в этом звенящем лабиринте.
   Конечно, это был, скорее всего,  уже  чисто  спортивный  интерес,  но
как-то уж так получилось,  что  мне  ужасно  не  хотелось  покидать  это
царство шестиногих. Покидать его так же тихо и безмолвно, как я в него и
пришел, без того чтобы не прикоснуться кончиками пальцев  к  прохладному
пластику ящика с осами, означенному как "номер тринадцать". Конечно, это
было, в сущности, капризом
   Каприз этот и привел меня к запертой двери.
   Собственно, это была единственная  запертая  дверь  на  втором  этаже
старого особняка. Как и  положено  такой  двери,  была  она  сделана  на
совесть из настоящего, дьявольски дорогого мореного дуба и обита темной,
с  золотым  вытершимся  тиснением  кожей.  Если  прикинуть  на   глазок,
ориентируясь по размерам здания, то за дверью этой  находился  небольшой
чулан или кабинет довольно скромных размеров.
   Тесноватый, под старину обставленный кабинет я и  обнаружил  за  этой
дверью, когда без  особого  труда  справился  с  нехитрым  замком.  И  в
отношении "номера тринадцатого" я тоже не ошибся:  он  занимал  почетное
место-посреди   письменного   стола,   словно   причудливый   громоздкий
светильник.  И,  как  положено  светильнику,  он  источал  свет.  Точнее
сказать, он источал полумрак.  Золотистый,  коричневого  оттенка  сумрак
сочился из превращая все  вокруг  в  некое  подобие  рисунка  сепией  из
старинной книги.  А  еще  -  из  него  сочился  недовольный  звон.  Осы,
заточенные в этом ящике, явно были чем-то недовольны.  Похоже,  с  этими
"малышками" работали как раз перед тем, как для обитателей второго этажа
закончился их рабочий день.
   На столе были разложены какие-то инструменты, поблескивающие  стеклом
и металлом, и стопка расчерченной от  руки  бумаги  -  милейший  научный
натюрморт  а-ля  XVIII  век.  С  некоторой  долей  вызова  я  уселся   в
антикварное кресло, придвинулся вместе с ним к столу и вперил  взгляд  в
мерзкое копошение, наполнявшее отделенный от меня только  тонким  листом
пластика мир  желто-коричневых  шестиногих  тварей.  Мир,  чуждый  всему
человеческому  и  (интуиция   точно   подсказывала   мне   это)   полный
необъяснимой, смертельной опасности, - слепой и безжалостный.
   Долго засиживаться, однако, не стоило. Надо было обзавестись хотя  бы
одной приличной "пробой биологического материала". Минут десять я изучал
хитроумного устройства "шлюз", наверное,  предназначенный  как  раз  для
таких вот манипуляций  по  извлечению  на  свет  божий  части  населения
прозрачной  темницы.  Ей-богу,  мне   казалось,   что   изучил   я   сие
приспособление основательно - не столь уж сложным оно и  представлялось.
Но,  поверив  этой  кажущейся  простоте,  я  совершил  последний  шаг  в
заботливо приготовленную для меня ловушку.
   Стоило  мне  сдвинуть  с  места   аккуратно   подогнанную   к   пазам
плексигласовую перегородочку, как секции, составляющие нелепую громадину
инсектария,  разомкнулись,  и   само   это   узилище   перепончатокрылых
разверзлось,  с  глухим  стуком  обрушившись  на   стол   всеми   своими
многочисленными составными частями. Осы даже не вырвались, не хлынули, а
- как бы тут найти слово поточнее - изверглись в окружающее пространство
Мгновенно заполнили весь объем тесного кабинета, каждую его щель!
   Я обмер.
   Собственно, ничего  другого  мне  и  не  оставалось.  Любое  движение
мгновенно стало бы смертельно опасным для меня. О том, чтобы хоть как-то
замести следы своего визита в наполненную сумраком комнатенку, теперь не
было и речи. Я сидел,  вдавившись  в  уродское  кресло,  и,  боясь  даже
вздохнуть, составлял в уме план дальнейших действий. Осы  после  первого
бурного всплеска энергии немного успокоились  и  теперь,  в  большинстве
своем, покрывали все  открытые  поверхности  комнаты  слабо  шевелящимся
живым орнаментом. Я не стал  даже  вспоминать,  сколько  подобных  ожогу
раскаленным железом "поцелуев малышек" профессора Миллера необходимо для
того, чтобы загнать в гроб взрослого  и  вполне  здорового  человека.  В
любом случае  этот-то  минимум  будет  мне  обеспечен,  случись  сделать
неверный шаг и прогневать обретших свободу узниц костлявого  профессора.
Так  я  и  сидел  -  то  обмирая,  то  воскресая  в  такт   наполнявшему
пространство вокруг неровному звону осиных крылышек.  Сидел  неподвижной
колодой, и осы ползали по моим рукам и лицу...
   Наконец, помолившись Неверному Богу Удачи,  я  медленно  поднялся  на
ноги и, не отрывая подошв от пола, чтобы -  не  приведи  господи!  -  не
придавить дюжину-другую мерзких тварей, стал выбираться из-за стола. Это
заняло у меня минут сорок и стоило, наверное,  пары  лет  жизни.  Дальше
пошло веселей: словно пародируя спятившего лыжника,  волоком  передвигая
ноги, я двинулся к оставленной открытой двери.  Она  была  все  ближе  и
ближе. Она манила. Олицетворяя собой спасение... И все больше  и  больше
росла моя вера в избавление от этого кошмара.
   Жестокое  разочарование  терпеливо  поджидало  меня  в  самом  конце.
Буквально на пороге выхода из ада.
   Разочарование было не только  полным  и  жестоким,  но  и  предельно,
несправедливо неожиданным. Тяжелая старинная дверь наполненной  жужжащей
смертью  комнатушки  захлопнулась  перед  самым  моим  носом!   И   ключ
повернулся в замке. Невидимый мне ключ - с той стороны. И одновременно с
тяжелым хлопком, отрезавшим мне путь к  свободе,  в  затылок  мне  вошел
докрасна раскаленный штырь.
   Укус осы.
   Странно: не помню - закричал ли  я.  Помню  только  ощущение  полной,
парализующей  беспомощности,  обрушившейся  на  меня.  Беспомощности   и
потерянности.
   А потом в тесной  комнатушке  заморосило.  Мелкие  капельки  пахнущей
лекарством жидкости мерно зашелестели по жутковатому шевелящемуся  ковру
из осиных тел, покрывшему все в этой комнате. И перестал шевелиться этот
ковер. И звон стих. А последним стих и шорох дождя.
   Этот пахнущий лекарством дождик усыпил не только насекомых. Я  ощутил
его действие почти мгновенно - только принял сперва свое  головокружение
за результат осиного укуса. Тошнота волной подкатила к  горлу,  слабость
ударила в ноги, сделав их ватными.  Еще  немного  и  я  наверняка  кулем
рухнул бы на усыпанный бездыханными насекомыми пол.
   Но этого мне не дали сделать.
   Майкл Миллер вовремя вошел в  боковую,  замаскированную  под  книжный
шкаф, дверь. Вошел, бесцеремонно похрустывая раздавленными подошвами его
башмаков "малышками". Вошел и подхватил меня под руки.
   - Вот так, вот так, Клаус... - приговаривал он, с натугой выволакивая
меня в соседнюю комнату.
   Натянутый на физиономию респиратор придавал его голосу особо  гнусную
интонацию.
   - Свежий воздух вам не повредит, - приговаривал он, кряхтя.
   Волок он меня, впрочем, не в одиночку. Кто-то второй помогал ему.  Но
я плоховато соображал и не сразу узнал его.  Только  когда  этот  второй
устроил меня  на  жестком  диванчике,  отворил  высокое  окно  и  как-то
по-мальчишески ловко устроился на каменном подоконнике, я сообразил, что
помогал доку Миллеру в его возне с моим полутрупом не кто иной, как  сам
шеф "Лексингтон Грир" - Рой Хайлендер.

***

   Так необходимая способность соображать быстро возвращалась ко  мне  с
каждым глотком сыроватой ночной прохлады. Я приподнялся и стал ощупывать
свой источающий тупую боль затылок. Миллер сдернул  с  лица  респиратор,
нагнулся ко мне и тоже заботливо провел ладонью по вздувшемуся на  месте
укуса желваку.
   - Ничего, это скоро пройдет... - добродушно бросил со своего  насеста
Хайлендер. - Конечно, поноет немного, но зато вы  можете  гордиться:  вы
теперь - не простой смертный. Вы один  из  тех,  кто  получил  ПОСЛАНИЕ.
Таких на этом свете немного...
   - Пока что я - из тех, кто глупо вляпался в элементарную ловушку... -
без особого энтузиазма  в  голосе  отозвался  я,  осторожно  переходя  в
сидячее положение и окидывая взглядом место действия.
   Это была просто-напросто ванная комната,  облицованная  унылым  белым
кафелем. Видно, никаких особых  перестроек  она,  как  и  все  остальные
помещения второго этажа, не претерпела. Только возле  стены,  отделявшей
эту комнатушку от кабинета,  стояли  два  каких-то  нестандартного  вида
баллона. От них убегала вверх, под самый потолок  целая  шеренга  тонких
трубок - система орошения чего-то, пребывающего там, за стеной, в  плохо
освещенном кабинете. Например, вырвавшихся на свободу  ос.  Орошения  их
чем-то успокоительным.
   Впрочем,  эта  техническая  деталь,  как  и  все  прочие   окружающие
предметы, имела значение только с точки зрения тех возможностей, которые
они предоставляли мне для того, чтобы вновь обрести свободу.
   Да не было, собственно говоря, никаких таких возможностей.
   Конечно,  два  явных  непрофессионала,  гордых  тем,  что  так  ловко
скрутили меня, особой проблемы сами по себе не являли. Обоих можно  было
мгновенно перевести в разряд "недействующих  лиц"  простейшими  приемами
рукопашного боя. Только  вот  была  ли  гарантия  того,  что  где-нибудь
поблизости не ждут своего выхода  более  подготовленные  по  этой  части
ребята. И - в достаточном количестве. Глупо надеяться, что это не так.
   А кроме того, гораздо более необходимо, чем вырваться на свободу, мне
надо было знать. Знать, что же ожидает  меня  теперь  -  после  "поцелуя
малышки" профессора Миллера. Не стоило суетиться: судя по  всему,  никто
не собирался немедленно умерщвлять меня.
   Более того, мне, кажется, собирались что-то сообщить. По крайней мере
старались, чтобы я был способен воспринимать информацию.
   Никто из обоих моих противников не проявлял признаков нетерпения. Они
были совершенно спокойны. Можно сказать  -  доброжелательны.  Миллер  по
моби-льнику давал кому-то распоряжения в том смысле, что в кабинете надо
прибрать - там насекомые расползлись из инсектария. Хайлендер  рассеянно
выбивал трубку о подоконник.
   Была у него такая привычка - вечно возиться со своей трубкой,  словно
именно  состояние   его   "Данхилла"   и   определяло   основной   смысл
происходящего в мироздании. Впрочем, закуривал он его редко.  В  моменты
действительно важные.
   Впрочем, достаточно о "Данхилле". И о нем, и о Хайлендере можно много
рассказать интересного. Но времени нет. В другой раз.
   - Вы, видно, считаете, что последует какой-то допрос?  осведомился  у
меня научный директор "Лексингтон Грир",  -  Если  вы  так  думаете,  то
ошибаетесь, -  продолжил  он,  извлекая  специальный  ершик  и  вдумчиво
проталкивая его в канал трубки, -  Мы  просто-напросто  извинимся  перед
вами за некоторые неприятности, которые вы пережили,  работая  на  нашем
предприятии.  По  вашей  собственной  заметим  это  вине...   По   вашей
собственной... Или - скажем, лучше так: по вине тех,  кто  нанял  вас...
Вас, Файнштейна и того несчастного, что пришел первым...
   Ни про какого "несчастного, пришедшего первым" слышать мне до сих пор
не приходилось. Да, впрочем, и о многом другом, что я узнал в ту ночь.
   - Вас, может быть, удивит это, - продолжил профессор, со знанием дела
набивая свою трубку табаком, извлеченным из кожаного кисета, который,  в
свою  очередь,  появился  из  вместительного  кармана  его  старомодного
пиджака, - Но мы не будем досаждать вам  своими  вопросами  относительно
таких в общем-то второстепенных материй, как  имена  ваших  нанимателей,
ваши каналы связи с ними, явки, пароли и тому подобное.  Ну,  просто  из
соображений человечности. И для  того  еще,  чтобы  не  тратить  времени
даром. Все это нам в общих чертах известно - и имена и каналы...
   Тут профессор удивился чему-то в своих мыслях, и  это  его  удивление
отразилось в некоей гримасе, которую он адресовал,  по  всей  видимости,
собственной трубке, с которой по-прежнему  не  сводил  заинтересованного
взгляда.
   - Да ведь, пожалуй, нам гораздо  лучше,  чем  вам,  господин  Гильде,
известно все это... И поэтому - уже неинтересно.
   Его лицо сделалось демонстративно постным.
   - Да ведь никто нам и права  такого  не  давал  -  устраивать  агенту
Клаусу Гильде допрос с пристрастием только потому, что упомянутый  агент
проявил повышенный интерес к нашей коллекции  насекомых-вирусоносителей.
Разве не так?
   Я молча пожал плечами. У меня не было  никакого  желания  подыгрывать
почтенному светилу науки в его фиглярстве. Мне важен был итог.
   - Не дуйтесь, Клаус, - подбодрил меня Хайлендер. -  Вы  остаетесь  не
внакладе: вы получите полный расчет  без  малейших  изъятий.  Вы  будете
вольны даже  подавать  в  суд  на  "Лексингтон  Грир"  -  за  незаконное
увольнение с места работы.  С  которой,  надо  сказать,  вы  справлялись
вполне квалифицированно.
   Он наконец оторвался от созерцания "Данхилла" и бросил на меня хотя и
короткий,   но   довольно   заинтересованный   взгляд.    Потом    снова
сосредоточился на трубке и принялся с величайшим тщанием ее раскуривать.
   - Но я думаю, - продолжая ерничать, сообщил он с деланным добродушием
в голосе, - что нам это не угрожает. Дело не в том, что мы и так -  безо
всяких исков и судов -  уплатим  вам  определенную,  разумных,  конечно,
размеров неустойку. Дело в том, что уже в ближайшее время у  вас  самого
возникнут совершенно иные заботы.
   - Было бы неплохо, если бы вы просветили меня - какие... -  отрешенно
бросил я в пространство перед собой.
   Эта моя отрешенность не была последствием обморока.  Она  не  была  и
игрой. Я не хотел прикидываться, да и не мог. Просто это был конец.
   Не были бы концом ни смерть,  ни  допрос  какой  угодно  степени.  Ни
смерть игрока, ни  его  мучения  на  самом  деле  не  есть  конец  игры.
Собственно говоря, все это не имеет к  ней  никакого  отношения.  Они  -
смерть и мучения существуют в нашем мире - здесь  и  сейчас.  А  у  игр,
которые мы ведем, свой  мир.  И  случается,  что  погибшие  под  пытками
выигрывают у живых.
   А вот такое: "Валяй-ка  ты,  братец,  на  все  четыре  стороны...  Не
интересны нам твои секреты..." - это и было настоящим концом игры. Шахом
и матом.
   Безразличие навалилось на меня немой, безликой тушей. Было ли  мне  и
впрямь интересно продолжение этой истории?
   - Ну вот видите, - снова обратил на меня свой взор Хайлендер, - какой
же это допрос, если это вы уже задаете мне свои вопросы? И, поверьте, вы
получите на них ответы. Да, да - на любой вопрос! Ну, почти на любой...
   - Чем же я обязан такой