р,  от
крепко сбитого, сорока с небольшим  лет  человека  в  кожаной  куртке  и
джинсах, вчера еще сидевшего за стойкой бара "Лимпопо" в  совсем  ранний
час и неторопливо загружавшегося виски. Человек этот уже начинал лысеть,
но в остальном был еще хоть куда. Остатки шевелюры его отливали  льняной
белизной  с  еле  заметным   соломенным   оттенком.   Глаза   его   были
васильково-голубыми, а загорелое, круглое, как луна, лицо было честным и
располагающим к откровенности, как у большинства отъявленных мошенников.
У ног его, облаченных в потертые кроссовки, лежал на  полу  здоровенный,
белый, с черными пятнами, охотничий пес. Временами хозяин скармливал ему
то соленый орешек, то еще что-нибудь с подносика с  закуской,  стоявшего
перед ним. Человека звали Тони Пайпер, а его пса - Бинки.
   Бармен "Лимпопо" был неравнодвушен к собакам и ничего не имел  против
присутствия в своих владениях этой пары - только  вот  попросил  мистера
воздержаться от курения, и тот послушно спрятал в карман  свой  кисет  и
старый, верный "Данхилл". Чтобы  как-то  сгладить  доставленное  клиенту
неудобство, бармен заметил что-то лестное о  его  псе.  В  ответ  мистер
тяжело вздохнул. C собаками у Тони Пайпера отношения были не гладкими.
   Далеко не гладкими. Он снова устало вздохнул и прихлебнул еще малость
виски. Пожалуй, свою норму на сегодня он напрочь выбрал.
   Бинки у его ног тоже нелегко, понимающе засопел.
   "Полсотни килограммов верности и мускулов и дюжина фунтов  несчастья,
- еще раз сказал сам себе Тони,  горестно  глядя  на  угнездившуюся  под
столом животину. - Может быть - Чертова Дюжина...", - он задумался.
   Идти сдаваться - больше ничего не  оставалось.  Он  тяжело  поднялся,
отсчитал на стойку потребное количество наличности и  потянул  Бинки  за
поводок.  Псина  нехотя  последовала  за  хозяином,  больше  из  чувства
ответственности за это нетвердо ступающее  по  земле  двуногое,  чем  из
простого послушания. Совесть, конечно, порядком мучила Бинки: именно он,
и никто другой,  числился  теперь  причиной  окончательного  финансового
краха тандема, который уже много лет составляли его хозяин и  Адельберто
Фюнф,  известный   бывалым   людям   Прерии   под   диковинной   кличкой
"Мепистоппель". Хотя - как Бог свят - вины за Бинки было с гулькин нос -
но, видно, он и доставил в нужное  время  и  в  нужное  место  то  самое
последнее перышко, что сломало хребет верблюда. Верблюдом были - на пару
- Тони и Адельберто, перышком - "пушистый призрак" с Шарады.
   Адельберто Фюнф, владелец пятидесяти трех  процентов  акций  "Проката
гробов и других ритуальных услуг от Фюнфа", что на улице Темной Воды 15,
был отцом многих начинаний. Последним из них - кажется, совсем последним
- была компания по сбыту  непритязательным  в  своих  вкусах  обывателям
Прерии-2 "экзотических животных-любимцев из разных  уголков  Галактики".
Так это было означено в рекламном буклете, который временами находили  в
своей почте,  наряду  с  килограммами  другой,  подобной  же  литературы
состоятельные обитатели особняков на  Садовых  Линиях  и  тому  подобных
респектабельных районов. Идея была неплоха сама по себе. Ее не  погубило
даже то, что торговлей "любимцами" занималось  что-то  вроде  похоронной
конторы. Ее название шло  в  тексте  рекламы  петитом,  а  адрес  и  имя
владельца аршинными литерами. Нет.  Губило  ее  только  то,  что  за  ее
воплощение в жизнь взялся именно Адельберто Фюнф.
   Адельберто  с  младых  ногтей  отличала  удивительная  способность  -
обращать в убыточное любое предприятие, сколь много  оно  не  сулило  бы
очевидных любому смертному выгод. Никто  -  даже  он  сам  -  не  помнил
толком, с чего, собственно, начинал молодой  Фюнф,  но  бывалые  брокеры
хорошо помнили, что именно он во времена Первого Президента - не к  ночи
будь он помянут - был лицом, вложившим немало своих сил и чужих денег  в
колоссальный  финансовый  крах,  положивший  начало   Дурному   Времени.
Биржевой люд помоложе той поры, натурально, не помнил, но все  и  каждый
знали, что  Адельберто  внесен  навечно  в  черные  списки  биржи.  Это,
впрочем,  не  остановило  его  предпринимательской  инициативы.  К  тому
времени, когда он скатился до "Проката гробов", Адельберто Фюнф был  уже
живой легендой.
   Легендой, воплощенной в восемьдесят с лишним килограммов костистой  и
чрезвычайно энергичной плоти, самым  выдающимся  элементом  которой  был
поистине грандиозно задуманный  и  исполненный  Создателем  нос  -  нос,
сделавший бы честь Мюнхгаузену и Сирано, нос, достойный быть воспетым  в
искусстве и описанным наукой. Этот  орган  почти  скрывал  пару  глубоко
посаженных, пронзительно  черных  глаз,  оснащенных  кустистыми  черными
бровями. Выше,  над  великолепно  вылепленным  и  вводившим  поначалу  в
заблуждение многих партнеров лбом Адельберто  располагалась  неукротимая
иссине-черная шевелюра, придававшая ему сходство  с  магом-алхимиком  из
комикса.  Довершал  портрет  владельца  "Проката"  вызывающе  выдвинутый
навстречу   враждебной   Вселенной   подбородок,   вечно   имевший   вид
невыбритого, несмотря на тщетные  совокупные  усилия  его  обладателя  и
продукции "Жилетта". "Жилетт" старался как мог, да и Адельберто  налегал
на бритье с особой тщательностью, но щетина перла вовсю -  и  выигрывала
сражение.
   За демоническую внешность и  склонность  к  мистике  шальной  русский
медвежатник Шишел-Мышел - Дима Шаленый, побывавший  на  Прерии  залетным
гостем и оставивший неизгладимый след в здешнем криминальном  фольклоре,
походя окрестил Адельберто Мефистофелем, произнося  это  слово  на  свой
манер -  "Ме-пи-стоппель".  Так  оно  и  прилипло,  и  не  было  худшего
оскорбления для содержателя "Проката", чем в глаза назвать его так. Дело
осложнялось тем, что иначе его с тех пор уже и не называли, даже  лучший
друг Адельберто - Тони Пайпер - грешил этим, а  народ  попроще  и  вовсе
считал эту гадость его именем, данным при  крещении,  что,  конечно,  не
делало жизнь Адельберто медом.
   Но на каждый удар Судьбы он отвечал новым вызовом.
   Разведение экзотических тварей - домашних любимцев - было  еще  одним
таким вызовом злокозненному миру. На  это  свое  предприятие  Адельберто
сделал весьма основательную ставку и, даже вопреки пророческому карканью
Тони, преуспел в этом деле настолько, что уже  подумывал  о  регистрации
своего предприятия где-нибудь в налоговом раю  вроде  Океании,  но  злая
судьба лишь поиграла с ним, как пресыщенный  кот  с  мышью.  Дождавшись,
когда сердце ее жертвы преисполнится трепетной  надежды,  она  выпустила
когти  и  вонзила  их  в  загривок  размечтавшегося  о   райских   кущах
предпринимателя.
   Конкуренты живо оттерли Адельберто  от  импорта  милых  и  безопасных
богомолов с Парагеи и бабочек из Метрополии,  а  весьма  экзотические  и
ласковые мышки-дирижабли с Гринзеи искусали половину гостей  на  "ивнинг
парти" у Гая Глузски, за что всемирно известный певец и все пострадавшие
подали на Адельберто в суд. Служба санитарного контроля стала выписывать
в небе над головой Мепистоппеля  хищные  круги,  а  налоговое  ведомство
бродило вокруг львом рыкающим, вымогая все новые и новые взятки. А вечно
непритязательные гринзейские-же  хамелеоны,  партию  которых  Адельберто
поразительно дешево приобрел для своего  заведения,  оказались  заражены
чесоточным микроклещом, за  что  все  их  преобретшие  остались  надолго
благодарны клятому Мепистоппелю - полиция до  сих  пор  ловила  по  всей
столице зловредных тварей,  от  которых  пострадавшие  наивно  надеялись
избавиться,  утопив  гадов  в  канализации.  Утопление  было  хамелеонам
нипочем, равно как чертов клещ -  другое  дело,  свой  брат  -  человек.
Чесотка  излечивалась  за  четыре  недели,  не  раньше.  Довершил   дело
"пушистый призрак".
   И довершил с подачи его -  Тони  Пайпера.  Оказавшегося,  прямо-таки,
Брутом. Да что Брутом - падлой, оказавшимся.
   О Тони Пайпере - владельце  остальных  сорока  семи  процентов  акций
"Проката" - все говорила его кличка - Счастливчик.  Добавлять  тут  было
нечего. Всех бед и несчастий, что обрушивала на его голову Судьба,  было
не счесь. И всегда странное счастье не оставляло его: во всех переделках
он выходил сухим из воды.
   Наибольшую  известность  ему  принес  процесс  о  пиратском   захвате
грузового космического  корабля  "Фатум".  Процесс,  кстати,  так  и  не
состоявшийся. Казалось бы все было  кончено  -  патрульный  эсминец  без
труда нагнал  захваченный  шайкой  мошенников  "грузовик",  и  взятым  с
поличным пиратам и лично ему - Счастливчику, послужившему наводчиком,  -
не светило ничего, кроме долгих лет отдыха в местах не столь отдаленных,
сколь суровых. Но суда не последовало, и  после  отбывания  в  столичном
каземате положенного на подачу иска срока, вся компания была отпущена на
все четыре  стороны:  "Фатум"  был  под  завязку  нагружен  токсическими
отходами, запрещенными к вывозу. В таком  виде  Милетта,  славная  своим
жульем, продала "грузовик" правительству Республики Джей. Республика же,
не будь дура, узнав, чем  начинено  ее  новое  приобретение,  от  сделки
отказалась. Милеттские пройдохи отказ  этот  опротестовали.  Дело  пошло
циркулировать по Федеральным инстанциям, и истца, как такового, в деле о
захвате космического судна не оказалось.  Физические  же  лица,  в  виде
членов экипажа бесхозного  "Фатума",  при  нападении  отделались  легким
испугом и в суд подавать не стали, а разбежались,  благодаря  Провидение
за то, что местная прокуратура  зазевалась  и  не  усадила  их  самих  в
каталажку за попрание Экокодекса. После этой истории Тони стал на Прерии
человеком известным и пока позволяло здоровье, подрабатывал в  столичных
заведениях то охранником, то вышибалой. Не брезговал он и  всеми  видами
коммерции. И всюду по пятам за ним следовало странное его счастье.
   Сам Тони относил его за счет  пары  своих  амулетов:  одного  живого,
другого - магического.  Магическим  амулетом  был  вырезанный  из  камня
диковинной фактуры Трубочник ("Пайпер", значит)  -  мелкий  бес  Пестрой
Веры, покровитель курящих. Трубочник дело свое  знал,  и  Тони  на  него
полагался основательно. Вот и сейчас, подходя по  улице  Темной  Воды  к
штаб-квартире "Проката",  Тони  поглаживал  рукой,  засунутой  в  карман
пиджака, кожанный кисет с табаком, в котором содержал свой оберег.
   Кабинет Адельберто - он же павильон-выставка "Проката" - был погружен
в полутьму, а сам Адельберто - в мрачное уныние. Тревогой  светились  из
зарослей густых бровей его  глаза.  Тоску  и  страх  воплощала  вся  его
сгорбившаяся за стойкой фигура.
   - Ну что? - стараясь не смотреть Адельберто в глаза, начал Тони  так,
как  будто  ничего  не  произошло.  -  Достал  тебя  Глузски  со   своей
гоп-компанией?
   Последовала мрачная пауза.
   - Шел бы он к хренам - Гай этот, да и все они... - мрачно прогундосил
Мепистоппель. - Адвокат говорит - у меня железный аргумент. В  защиту...
Придурки не должны были поить "дирижаблей" виски. Т-тут другое...
   Адельберто перешел на сиплый шепот:
   - П-пойди т-у-д-а - он  кивнул  через  плечо  на  дверь  в  складское
помещение. - П-пойди и п-посмотри... Потом п-придешь и с-скажешь...
   Тони  пожал  плечами,  закончил  привязывать  поводок  Бинки,  своего
второго - живого - амулета, к стойке и  прошел  на  склад.  Прошел  мимо
нагромождения диковинных предметов и изделий -  чем  только  не  пытался
торговать "Прокат" - и подошел к рядам опустевших клеток,  аквариумов  и
террариумов. Там он увидел только то, что и ожидал увидеть -  ни  больше
ни меньше.  В  углу  под  специально  присобаченным  осветителем  стояла
единственная клетка, содержавшая в себе  подобие  обитателя:  "пушистого
призрака" с Шарады. Действительно пушистого.  И  мертвого,  как  дверная
ручка.
   Потоптавшись некоторое время - для приличия - у клетки,  Тони  принял
скорбный вид и вернулся в кабинет Адельберто.
   - Да... - сказал он  горестно.  -  Еще  вчера  вечером  зверек  плохо
выглядел...
   Это было сущей правдой. Но не всей правдой.
   - Выглядел? - хрипло спросил его Адельберто.
   Глаза его почти вылезли из орбит.
   - Да, - все так же скорбно подтвердил Тони. - Когда я кормил его...
   - Кормил? - просипел Адельберто.
   Казалось апоплексический удар вот-вот хватит его.
   "Все-таки не нос приделан к Мепистоппелю, а Мепистоппель - к носу", -
сохраняя горестный вид, подумал Тони.
   - Ты его кормил?!! - сип Адельберто перешел во что-то  вроде  звуков,
издаваемых жертвой душителя.
   "Господи, он все знает...", - холодея, подумал Тони.
   Бинки виновато поджал хвост.
   Знать  того,  что  произошло  не  мог  никто.  Позавчерашним   утром,
отправляясь  в  деловую  поездку  на  Побережье,  Адельберто   тщательно
проинструктировал Тони о том, как  выгуливать  и  чем  и  когда  кормить
"призрака".  Побережьем  на  Прерии  именовали   всего-навсего   цепочку
слившихся друг с другом городов, вытянувшуюся вдоль прихотливого течения
Амба-Ривер и обернуться Адельберто собирался  менее  чем  за  сутки.  На
следующее   утро   -   то   есть   вчера,   Тони,   насвистывая   что-то
непритязательное, прошел на склад, чтобы подсыпать симпатичной твари той
дряни, что велено было, и  обнаружил,  что  клетка  пуста.  О  "пушистых
призраках" говорили всякое. В том  числе  и  об  их  умении  скрываться,
исчезать и появляться в самых  неожиданных  местах,  что  почиталось  за
исключительно роковые приметы. Тони решительно не верил мрачным байкам с
Шарады и после первичного остолбенения пришел к  единственно  возможному
заключению: клетка  изначально  оказалась  открытой,  а  хитрый  зверек,
ускользнув на волю, умудрился прихлопнуть ее за собой. Он позволил Бинки
как следует обнюхать подстилку клетки, дал  вводную  и  отпустил  пса  в
"свободный полет". Он знал, что на Бинки можно положиться. Тот исчез  на
весь день и  с  задачей-таки  справился:  вечером  появился  на  пороге,
радостно виляя хвостом и сжимая в зубах жемчужно-серую тушку. Мертвую  и
чудовищно грязную.
   Тони чуть не отдал концы.  Потом  сел  на  корточки  и,  стараясь  не
повышать тона, с ласковым бешенством вымолвил:
   - Я же просил тебя найти зверя, Бинки. - Найти, а не придушить!!!
   "Призрак",  видно,  недешево  продал  свою  жизнь:  шкурка  его  была
измызгана о грязную землю Прерии, лапки  растопырены,  в  глазах  застыл
немой вопрос.  Бинки  понял,  что  сотворил  что-то  не  то  и  виновато
поджался. В его глазах тоже застыл немой вопрос.
   Попытки реанимировать "призрака" продолжались всю ночь. В  дополнение
к  массажу  грудной  клетки,  искусственному  дыханию  "рот  в  рот"   и
электрошоку были испробованы все  известные  Тони  способы  оживления  и
многие ранее ему неизвестные. На заре он сделал  единственное,  что  ему
оставалось: тщательно выстирал покойного, расчесал и просушил  феном,  а
затем поместил в клетку, запер, перекрестился и отправился по кабакам  -
по тем, куда пускали с собакой. В каждом из  баров  он  задерживался  на
час-другой и все меньше и меньше хотелось ему возвращаться  в  "Прокат",
где должен был ждать его вернувшийся из разъездов Адельберто.
   Предвидеть всю эту роковую последовательность  событий  тот  не  мог.
Догадаться  о  случившимся  -  тоже.  Однако  факт  оставался  фактом  -
Счастливчик понимал это: оставив на  попечение  Тони  живого  и  бодрого
"призрака", он получил в итоге "призрака" безнадежно  дохлого.  Понятно,
что Адельберто должен был огорчиться случившимся -  на  благодарность  в
приказе Тони вовсе не рассчитывал - но то, что случившееся потрясет  его
компаньона до глубины души и заметно прибавит ему седины, Счастливчик не
ожидал.
   -  Т-ты  знаешь,  как  я  на  него  рассчитывал,  -   начал   наконец
Мепистоппель и кивнул головой в сторону складских дверей. - Я создал ему
все условия... Я влез в долги, чтобы расплатиться за него...
   Стоил "призрак" и впрямь большие деньги: зверем  он  даже  на  родной
Шараде был редким,  и  по  местным  поверьям  поймать  его  было  вообще
невозможно - только привязать к себе дружбой  и  тогда  уж,  поселить  у
себя, а там и вынести на продажу. Чисто по-человечески.  Придавали  цену
"призракам"  их  способность  поведением  своим  предсказывать  будущее,
равно, как и другие таинственные их свойства. Продать зверька на  Прерии
с выгодой для себя Адельберто мог запросто. Но  его  планы  шли  дальше,
гораздо дальше. "Призраки" на некоторое время стали его коньком.  Хобби,
перераставшим в манию. Он собрал в памяти своего  компьютера  и  в  трех
засаленных тетрадях все - достоверные и нет - россказни  об  этом  виде.
Вооружившись этим знанием, написал лучшему знатоку фауны Шарады -  Климу
Аркадьеву. Адельберто одолевала дерзновенная мечта  -  принудить  своего
"призрака" к размножению. Основать ферму.
   Академик   Аркадьев   охотно   откликнулся   и   прислал   Адельберто
обстоятельное - сотни на две  килобайт  -  письмо,  в  котором  подробно
пересказывал все уже известное  Мепистоппелю  о  "призраках"  и  кое-что
неизвестное,  но  и  ненужное.  В  заключение,  почтенный  экзозоолог  с
прискорбием сообщал, что способ размножения "призраков"  для  науки  все
еще темен и заранее благодарил за любую  информацию  по  этому  вопросу,
буде таковая у  господина  Фюнфа  найдется.  Известно,  правда,  что  на
репродукционный период "призраки", не различающиеся между собой по полу,
мигрируют в глубинные  районы  континента  Мааса,  что  на  Шараде,  где
питаются, очевидно, только иглами единственного произрастающего там вида
растений - псевдососны Мураямы. Возможно, заключал академик, что  именно
смена рациона и провоцирует  организм  "призраков"  на  что-то  подобное
почкованию. Про почкование ученый писал с осторожностью - только на  том
основании, что признаков полового процесса или беременности у  известных
науки "призраков" не наблюдается.
   На  покупку  хвои  сосны  Мураямы  Адельберто  ухлопал  последние  из
полученных под залог "Проката" деньги. Первую порцию  синеватых  игл  он
засыпал в кормушку "Отца  Гамлета"  -  как  он  окрестил  потенциального
основателя  рода  ручных  "призраков"  -  как  раз  перед  позавчерашним
разговором с Тони. В середине дня он, не удержавшись, рискуя опоздать на
Терминал, зашел в "Прокат", чтобы посмотреть "как он там"  и  обнаружил,
что зверек мучается животом. Все знания Адельберто о редком животном  не
помогли ему облегчить участи  несчастного  выходца  из  ледяных  пустынь
далекой планеты. Помаявшись еще  часов  шесть,  он  понимающе  улыбнулся
Мепистоппелю и испустил дух. Горю Адельберто не было предела. Профессору
Аркадьеву,  верно,  сильно  икалось   в   тот   день.   Равно,   как   и
шельме-китайцу, продавшему  проклятую  хвою  Адельберто.  Конечно  и  за
шкурку "призрака" - тем более за его чучелко  -  любители  заплатили  бы
немало.  Но  не  столько,  чтобы  Мепистоппелю  удалось  расплатиться  с
долгами. К тому же Адельберто настолько сдружился  с  "Отцом"  -  тот  и
впрямь был мил, умен и привязчив - что сама мысль о том,  чтобы  извлечь
выгоду из его бренной тушки, была для него кощунственна - все равно, что
набить чучело из любимого дедушки. Он подержал в руках  почти  невесомое
тельце, запер опустевшую клетку и направился к установленному в  подвале
мусоросжигателю. Постояв перед мрачного вида агрегатом, он  передумал  и
решил по-христиански предать "призрака" земле - так дети хоронят любимую
канарейку. Вооружившись заступом, он соорудил во  дворе  "Проката",  под
большим платаном, над местом вечного - как он думал  -  упокоения  своей
мечты о ферме "призраков"  небольшой  холмик  и  означил  его  одним  из
запасенных в "Прокате" временных надгробий. После чего,  в  одиночестве,
мрачный, как черт с похмелья, убыл на побережье последним экспрессом,  и
словом не обмолвившись о происшедшем  со  своим  единственным  другом  и
компаньоном.
   Вернувшись этим утром, он