Иакова. Передай, что мы не
можем здесь больше оставаться. Нужно немедленно уходить. Впереди в лесу  нас
ждет заброшенное туда новое подразделение милиции.

Глава 28

   Отряд, где из ста  с  лишним  человек,  отправившихся  в  поход  с  фермы
Молер-Бени, остался всего тридцать один, брел через совершенно  мокрый  лес,
ведя за собой вереницу с трудом передвигающихся ослов, из которых только два
не  несли  никакого  груза.  Здесь,  на  высоте  четырех  тысяч  футов   над
плодородной равниной, оставшейся позади них всего полторы недели тому назад,
запоздавшая на Северном Континенте Гармонии  весна  выдалась  не  по  сезону
холодной. Ледяной дождь лил с небольшими перерывами вот уже три дня.
   Партизаны отказались от всего лишнего, сохранив только самое необходимое.
У них осталась всего дюжина палаток, где  теперь  размещались  по  трое  или
четверо, а не по двое, как  раньше.  Весь  запас  провизии,  умещавшийся  во
вьюках нескольких  ослов,  состоял  в  основном  из  продуктов,  которые  не
требовалось готовить; это позволяло есть на ходу. После рейдов в Мэйсенвейле
среди бойцов стало свирепствовать какое-то простудное заболевание, и  теперь
почти все время кто-нибудь кашлял то в одной, то  в  другой  части  колонны.
Воспаленные глаза, сухая, шелушащаяся кожа в  тех  местах,  куда,  не  найдя
щелей в их старых дождевиках, не смогли проникнуть струи  частых  ливней,  -
так выглядели партизаны, продолжавшие упорно пробираться через  подлесок  на
склонах высоких предгорий.
   Но на Дитя Господа было страшно смотреть. И  все  же  он  продолжал  идти
вместе со всеми, занимая  свое  место  в  колонне,  и  по-прежнему  выполнял
обязанности заместителя командира отряда. Его грубый, хриплый голос сменился
почти что шепотом, но он по-прежнему говорил то  же,  что  и  всегда,  и  не
позволял слабости овладеть собой.
   Из всех остальных, пожалуй, лучше всех сохранили  свою  физическую  форму
Хэл и Рух. Но во-первых, они  принадлежали  к  числу  самых  молодых  бойцов
отряда, и кроме  того,  обоих  поддерживала  особая  внутренняя  сила,  хотя
природа этой силы у каждого наверняка  была  различной.  Хэла,  как  и  всех
остальных, донимали жар и кашель, но, к своему удивлению, он будто открыл  в
себе некий механизм, позволяющий ему внутренне гореть, используя в  качестве
топлива всего себя до последней частицы плоти.
   Что же касается Рух, то огонь, горевший у нее в  душе  и  сиявший  сквозь
смуглую кожу, озарял им путь, словно светоч в ночи. Усталая  и  осунувшаяся,
она выглядела еще более прекрасной, чем прежде.
   Отряду  удалось  выскользнуть  из  ловушки,   приготовленной   Барбеджем;
укрывшаяся в лесу милицейская часть должна  была,  развернувшись,  двинуться
навстречу преследующим отряд силам Барбеджа и, соединившись с ними флангами,
взять его в кольцо, полностью отрезав все пути к отступлению. Но  Рух  и  ее
люди проскользнули между  этими  смыкающимися  челюстями,  когда  расстояние
между ними измерялось уже не километрами,  а  метрами.  С  тех  пор  Барбедж
преследовал их с  неослабевающим  упорством,  получая  все  необходимое  ему
обеспечение и регулярно обновляя контингент своих подразделений.
   Люди в отряде не имели возможности  ни  отдохнуть,  ни  привести  себя  в
порядок; некоторые из них от изнеможения начали спотыкаться  и  шататься  на
ходу и уже не могли идти вместе со всеми. Таких по одному, по два и  по  три
отпускали из отряда, давая им шанс спасаться на свой страх и риск. Вместе  с
ними Рух постепенно отправила из отряда почти все запасное снаряжение и всех
резервных ослов - все, без чего отряд мог  обойтись,  продолжая  уходить  от
погони, и  теперь  у  него  остались  только  самые  необходимые  для  этого
средства, а также мешки с порохом  и  с  удобрением,  лишаться  которых  Рух
наотрез отказывалась.
   Она  не  допускала  мысли,   что   избавиться   от   этого   бесконечного
преследования невозможно. Видимо, до тех пор, пока в ней продолжал гореть ее
внутренний  огонь,  она  считала  такую  мысль  просто  неприемлемой,  и  ее
категорический отказ рассмотреть любой иной выход из  сложившейся  ситуации,
кроме как осуществление  запланированной  диверсии,  побуждал  оставшихся  в
отряде бойцов идти за ней вперед, словно ее воля объединяла их всех. И  даже
Хэл,  благодаря  экзотскому  воспитанию  способный  противостоять   подобным
воздействиям,  в  конце  концов  перестал  сопротивляться  и  позволил  себе
настолько поддаться ее влиянию, что почти забыл о собственной цели в жизни и
о своем предназначении, которое ему еще предстояло уяснить до конца, целиком
посвятив  себя  достижению  той  конкретной  цели,  которую  Рух   как   раз
формулировала очень ясно и которую ставила превыше всего.
   Он размышлял обо всем этом, превозмогая  затуманивающие  сознание  жар  и
боль во всех мышцах, и неожиданно, пробившись сквозь тормозящую  ход  мыслей
усталость,  к  нему  пришло  интуитивное  понимание   того,   что   огромная
притягательная сила Иных,  подобных  Блейзу  Аренсу,  связана  не  с  особым
соотношением дорсайского и экзотского влияния, а возникла исключительно  под
воздействием квакерской культуры, благодаря  ее  полному  восприятию  ими  в
сочетании с присущей им способностью убеждать людей и обращать  их  в  своих
последователей. Такой вывод стал для него ударом;  зная  Авдия,  он  тем  не
менее не являлся категорическим противником широко распространенного мнения,
что из всех трех великих Осколочных Культур квакерская  породила  наименьшее
количество выдающихся талантов в сфере политики и  управления  обществом.  И
подобно тому как установка на  место  последней  детали  ударного  механизма
делает оружие готовым к действию и  смертоносным,  так  и  он  осознал,  что
именно в этом очевидном выводе и кроется вся  причина,  сделавшая  возможным
такой внезапный и стремительный приход Иных  к  закулисной  власти  на  всех
мирах, кроме Экзотских, а также Дорсая и Земли.
   Всех, кто размышлял над загадкой восхождения власти Иных, всегда  ставила
в  тупик  крайне  незначительное  их  количество.  Очевидно,  образцом   для
построения организации им  послужили  обширные  сети  криминальных  структур
прошлых столетий, и для достижения доставленных перед  собой  целей  они  не
стремились сами взять власть в руки, а подчиняли своему влиянию тех, кто уже
обладал властью. И тем не менее, даже с учетом такой  стратегии,  оставалось
непонятным, как нескольким тысячам человек  удается  держать  под  контролем
миллиарды людей, живущих на всех обитаемых планетах. Количество  только  тех
лиц,  кого  они  контролировали  персонально,   было   столь   велико,   что
представлялось невероятным, чтобы Иные  имели  возможность  отслеживать  все
кадровые изменения на должностях, занимаемых этими лицами, не говоря  уж  об
усилиях,  необходимых  для  обращения  в  своих  приверженцев   всех   вновь
назначаемых на эти должности.  Однако  если  предположить,  что  они  широко
использовали для подобных целей  уже  обращенных  ими  не-Иных  -  продолжал
размышлять Хэл - из числа тех, у кого тлеющую искру апостольского таланта им
удавалось раздуть до  бушующего  пламени,  то  поддержание  такого  контроля
начинает представляться не только возможном, но и вполне осуществимым.
   Если разгадка успехов Иных кроется именно в этом, то становится  понятной
их забота о Гармонии и Ассоциации, так же как и  внезапный  всплеск  деловой
активности в области межпланетной коммерческой деятельности на этих планетах
за последние двадцать стандартных лет - деятельности, которую в прежние века
Квакерские миры с  презрением  отвергали,  за  исключением  тех  вынужденных
случаев, когда необходимые им товары они  могли  получить  исключительно  на
основе межзвездных кредитов.
   Хэлу  показалось,  что  какое-то  аморфное  движение   в   глубинах   его
подсознания отметило важность только что сделанного им вывода. Но сейчас  он
больше не мог углубляться в  размышления  на  эту  тему.  Если  ему  удастся
остаться в живых и представится подходящий случай, он  обязательно  проверит
справедливость своего открытия. Если нет - ничто не изменится. Только он  не
верил в свою гибель. Или саму мысль об  этом  он  считал  неприемлемой,  или
воспитанная в нем Малахией убежденность в том, что он не может не  исполнить
своего предназначения, глубоко въелась в его тело и душу. Подобно Рух  с  ее
целью уничтожить энергетическую станцию,  он  также  не  мог  отказаться  от
избранной им цели. А поскольку смерть можно рассматривать как одну  из  форм
отказа, ее тоже не следовало брать в расчет.
   Человек,  идущий  впереди  него  в  колонне,   пошатнувшись,   неожиданно
остановился, а затем осел вниз. Обойдя его, Хэл повернулся к нему:
   - Что случилось?
   Человек  только  помотал  головой;  его  глаза  уже  закрылись,   дыхание
замедлялось и становилось глубже, переходя в режим, характерный для спящего.
Хэл прошел вперед, мимо вереницы ослов, мимо бойцов отряда, мужчин и женщин,
опустившихся на землю прямо там, где их застала остановка движения; часть из
них уже храпела.
   В голове колонны он нашел Рух, она помогала Тэлле снять с плеч рюкзак.
   - Из-за чего остановка? - хрипло спросил Хэл и откашлялся.
   - Людям необходим отдых, хотя бы короткий. - Рух опустила рюкзак Тэллы на
землю и наклонилась, чтобы рассмотреть дыру, протертую на спине  ее  рабочей
блузы, зеленой, в крупную клетку. - Блузу можно залатать, - сказала она, - а
перевязку надо сделать  снова.  Тебе  нельзя  нести  рюкзак,  пока  рана  не
заживет.
   - Вот здорово! - воскликнула Тэлла. - Значит, я оставляю его прямо тут, и
он сам потрусит следом за мной на своих собственных маленьких ножках!
   - Ну ладно, - сказала Рух, - пойди разыщи Фолта, пусть  тебе  наложит  на
рану новую повязку. Потом вместе с ним придумайте, как сделать подкладку под
ремни твоего рюкзака получше и помягче. Мы пойдем дальше через десять минут.
Тэлла направилась к хвосту колонны в поисках Фолта. Рух повернулась к  Хэлу,
их взгляды встретились.
   - Привал мы делали тридцать пять минут назад, - напомнил Хэл.
   - Верно, - ответила Рух, понижая голос, -  но  эта  остановка  получилась
вынужденной  и  совершенно  необходимой.  Незачем  лишний  раз  расстраивать
бойцов, у них и так хватает невзгод. Пойдем со мной.
   Как только  они  скрылись  от  взоров  остальных  в  гуще  деревьев,  она
повернула налево и прошла метров шесть назад, в направлении, противоположном
их движению. Он шел за ней, и хотя события  нескольких  последних  недель  в
какой-то степени подготовили его к этому  моменту,  все  равно  то,  что  он
увидел, подействовало на него как самый настоящий удар. На земле,  подстелив
под себя штормовку и опершись спиной о ствол могучего клена, сидел Иаков.
   Его лицо на фоне потрескавшейся коры, такое  же  темное  и  изборожденное
морщинами, выглядело так, словно само было вырезано из дерева и потом  долго
оставалось открытым навстречу солнцу, ветрам и  дождям.  Под  складками  его
грубой одежды, казалось, ничего не было - настолько  сильно  он  похудел  за
последнее  время.  Руки,  ноги,   все   его   тело   оставались   совершенно
неподвижными. На безупречно выбритом лице только глаза  под  седыми  бровями
оставались прежними. Их взгляд спокойно встретил подошедших Рух и Хэла.
   - Я останусь здесь, - сообщил он хриплым голосом.
   - Мы не имеем права потерять тебя.  -  Слова  Рух  прозвучали  холодно  и
горько.
   - Но ты не можешь ждать, пока я отдохну, за  это  время  милиция  поймает
тебя, и случится это через час, если только ты перестанешь  идти  вперед.  -
Иаков говорил медленно, слегка задыхаясь, но твердо и отчетливо. - И было бы
грешно создавать для Воинов Господа дополнительную обузу в виде бесполезного
человека. Моя болезнь неизлечима. Моя болезнь - это мой возраст.  Я  мог  бы
идти еще немного - но зачем? Мое сердце  возрадуется,  если  я  умру  здесь,
встретившись с врагами Господа лицом к лицу и зная, что у меня еще  достанет
сил взять с собой не одного из них.
   - Мы не можем пожертвовать тобой. - Голос Рух стал еще тверже и холоднее.
- А если со мной что-нибудь случится? Не останется никого, кто смог бы  меня
заменить.
   - Как же я тебя заменю, если уже не могу ни идти, ни  воевать?  Командиру
отряда стыдно так плохо соображать, - ответил Иаков. - Каждый из нас  -  это
не больше чем весенний цветок, который расцветает под Его взглядом  лишь  на
один день. И если цветок умирает, другой занимает его место.
   Тебе об этом известно, Рух, так всегда происходило и в отрядах,  и  среди
тех, кто является поборником веры. Незаменимых не существует. Самое  лучшее,
что я теперь могу сделать, - это умереть  вот  так.  Так  почему  ты  должна
жалеть или оплакивать меня? Тебе, как одной из Избранных, не следует  делать
ни того ни другого.
   Рух стояла молча, не сводя с него взгляда.
   - Подумай, - продолжал Иаков. - День кончается. Если  я  смогу  задержать
тех, кто нас преследует, хотя бы на час, то потом ночь наступит  так  скоро,
что у них не останется иного выбора, кроме  как  ждать  утра  там,  где  они
остановятся. А тем временем ты, зная, что они  перестали  за  вами  гнаться,
можешь прямо сейчас изменить свой маршрут, и на следующее утро  они  пройдут
по меньшей мере полдня, прежде чем сообразят, что потеряли ваш  след.  Таким
образом ты выиграешь у них целый день, а при таком  отрыве  тебе,  возможно,
удастся сохранить отряд. Твой  долг  -  не  упустить  шанс,  посланный  тебе
Господом.
   Рух  продолжала  стоять  неподвижно.  Молчание,  наступившее  после  слов
Иакова, все затягивалось; и вдруг Хэл понял, что из  всех  троих  именно  он
должен нарушить его.
   - Он прав, Рух, - сказал Хэл, чувствуя, как слова  застревают  у  него  в
горле. - Отряд ждет тебя. Я помогу ему устроиться здесь  поудобнее  и  потом
догоню вас.
   Рух медленно повернула голову и несколько секунд пристально  смотрела  на
него. Потом опять перевела взгляд на Дитя Господа.
   - Иаков... - начала она и умолкла. Сделав шаг к  нему,  она  вдруг  упала
перед ним на колени. Он с трудом поднял руки, обнял ее и привлек к себе.
   - Мы оба - люди Господа, и ты и я, - глядя на нее, заговорил он снова.  -
И для таких, как мы, все сущее в мире - это не более чем тени в клубах дыма,
которые исчезают на глазах. Я расстанусь с тобой  лишь  ненадолго,  ты  ведь
знаешь об этом. Мои дела здесь завершились, а твои продолжаются. И что  тебе
с того, если некоторое время ты, оглядываясь вокруг, не будешь меня  видеть?
У тебя есть отряд, который ты должна  оберегать,  есть  геостанция,  которую
нужно разрушить, есть враги  Господа,  которые  должны  дрожать  от  страха,
услышав твое имя. Подумай об этом.
   По ее телу пробежала дрожь, потом она подняла голову,  поцеловала  его  и
медленно поднялась.
   - Не мое имя. Твое, - мягко произнесла она,  глядя  на  него  сверху  уже
почти со спокойным выражением лица.
   Она  продолжала  смотреть  на  него,  но  взгляд  ее   изменился,   спина
выпрямилась, плечи развернулись. Ее голос окреп и  снова  сделался  звонким,
слова, произносимые ею, теперь гулко разносились под низко нависшими тучами,
среди насыщенных влагой деревьев, словно удары хлыста.
   - Твое, Иаков. Когда мы покончим со станцией и я  наконец  освобожусь,  я
подниму настоящую бурю против тех, с кем мы боремся, их  настигнет  карающий
вихрь, и ни один из них не сможет в нем устоять. И эту бурю я  назову  твоим
именем, Иаков.
   Рух стремительно повернулась и быстро пошла прочь, почти  побежала.  Двое
оставшихся провожали ее взглядами, пока она не  пропала  из  виду  за  низко
нависшими ветвями деревьев.
   - Да... - сказал Хэл, сам не  зная  почему.  Он  оглянулся  по  сторонам.
Вокруг лежала холмистая, поросшая зеленью земля, сплошь изрезанная ложбинами
и оврагами. Невдалеке сквозь листву, свисающую вниз под  тяжестью  капель  и
яркую от влаги, виднелась небольшая возвышенность,  похожая  на  миниатюрный
утес.
   - Там? - показав рукой, спросил Хэл.
   - Да, - скорее выдохнул, чем произнес Иаков. Взглянув на него, Хэл понял,
что на обращенное к Рух прощальное слово он истратил почти все остатки своих
сил.
   - Я переправлю тебя туда.
   - Оружие... - с усилием проговорил Иаков. - Мой энергетический пистолет с
коротким стволом. Я спрячу его  под  рубашку.  Конусное  ружье...  Обоймы  с
конусами. Энергетические заряды... Сейчас он был вооружен только стандартным
длинноствольным энергетическим пистолетом и ножом, висящим у него на  поясе.
Хэл кивнул.
   - Я принесу все это.
   Он повернулся и зашагал между деревьев. Когда он подошел к отряду, только
что опять  двинувшемуся  вперед,  никого  из  бойцов,  слегка  отупевших  от
усталости,  не  заинтересовало,  почему  Хэл,  отвязав  одного   из   ослов,
нагруженного палаткой и личным снаряжением Иакова, направился с  ним  назад.
Когда никто из бойцов  уже  не  мог  увидеть  их  сквозь  заросли  кустов  и
деревьев, он свернул в сторону и повел осла в лес. Придя на то место, где он
оставил Дитя Господа, Хэл  помог  ему  подняться  и  сесть  на  осла  поверх
навьюченной поклажи.
   Однако, почувствовав непривычно  большую  тяжесть,  осел  заупрямился  и,
расставив ноги и упершись копытами в землю, наотрез отказался  сдвинуться  с
места. Хэлу пришлось спустить Дитя  Господа  на  землю  и  отвести  осла  на
выбранную для засады возвышенность только с привычным ему грузом. Поднявшись
на  вершину,  Хэл  убедился,   что   это   идеальное   место   для   позиции
снайпера-одиночки:  ее  лишенный  растительности  склон,  обращенный  в   ту
сторону, откуда должны появиться преследователи,  круто,  почти  вертикально
падал вниз. Хэл снял с осла имущество Иакова, поставил палатку и  перенес  в
нее пищу, воду и  все  остальное  снаряжение.  Затем  свел  избавленного  от
поклажи осла вниз, туда, где их ждал Иаков.
   На этот раз, когда Хэл снова  усадил  его  на  спину  осла,  животное  не
протестовало, и Хэл во второй раз отвел  его  на  вершину.  Расстелив  перед
входом в палатку кусок брезента, Хэл помог Иакову слезть с осла.
   - Все это я еще смог бы сделать и сам, - сказал он, когда Хэл опустил его
на брезент, - но мне понадобятся остатки моих сил.
   Хэл в ответ лишь кивнул головой. Он натаскал жердей,  камней  и  веток  и
соорудил из них у самого края обрыва заграждение, из-за которого  Иаков  мог
стрелять, имея некоторую защиту от встречного огня.
   - Когда они поймут, Что ты здесь один, они попытаются  окружить  тебя,  -
заметил Хэл.
   - Верно, - согласился Иаков, едва заметно улыбнувшись, - но прежде  всего
они остановятся. Потом обсудят неожиданную для них ситуацию и  только  после
этого снова пойдут вперед. Но теперь они будут двигаться очень осторожно,  а
к этому моменту мне останется задержать их лишь совсем ненадолго, и наступит
вечер.
   Хэл закончил раскладывать все необходимое  -  оружие,  кувшин  для  воды,
немного еды - рядом с Иаковом, который, лежа на брезенте, уже  примерялся  к
амбразуре, оставленной Хэлом в заграждении. Все было готово, но  Хэл  медлил
уходить.
   - Иди, - велел Иаков, не оглядываясь. - Здесь тебе больше нечего  делать.
Твое место в отряде.
   Еще секунду Хэл смотрел на него, потом сделал  несколько  шагов  вниз  по
склону.
   - Стой, - окликнул его Дитя Господа. Повернувшись к нему, Хэл увидел, что
он больше не смотрит в амбразуру. Их глаза встретились.
   - Как твое настоящее имя? - спросил Иаков.  Хэл  пристально  взглянул  на
него.
   - Хэл Мэйн.
   - Посмотри на меня, Хэл Мэйн, - сказал Иаков.  -  Кого  ты  видишь  перед
собой?
   - Я вижу... - начал Хэл, но слова вдруг застряли у "него в горле.
   - Ты видишь, - начал Иаков вновь обретшим силу голосом, - того,  кто  всю
свою жизнь с великой радостью и ликованием  служил  Господу  Богу  и  теперь
собирается отдать ему свой последний  долг,  который  Божьей  милостью  дано
исполнить ему одному. Когда ты вернешься в отряд,