е
пустовавшие  до  этого  стулья,  в  то  время  как  другие  внесли  подносы,
заполненные разнообразными кушаньями.
   Угощение было отменным. Хэл насчитал более пятнадцати различных блюд.  По
сравнению с тем, как их принимали и кормили на других семейных фермах, с тех
пор как они спустились с гор, это  напоминало  настоящий  банкет.  Очевидно,
Годлан расстарался вовсю и не пожалел своих припасов. В числе яств, поданных
на  стол,  было  и  несколько  овощных  кушаний,  приготовленных  с   учетом
предписаний, определяющих, что могут  позволять  себе  есть  люди,  подобные
Иакову. Хэл ни разу не видел, чтобы тот ел с таким аппетитом, утолив  голод,
старый аскет стал необычайно общительным и отвечал на  вопросы  Годлана  все
более и более пространно. А когда все перешли в просторную  гостиную  и  оба
они сели вместе около очага, где в этот прохладный  весенний  вечер  развели
огонь, игравший отблесками пламени на лицах, Иаков разразился монологом,  по
ходу которого Годлан лишь изредка задавал короткие вопросы.
   -  ..Нет  сомнения,  -  говорил  Иаков,   -   что   численность   милиции
увеличивается день ото дня, по мере того как растут ряды тех,  кого  удается
совратить дьявольским отродьям. Это факт, который нужно признать.  И  на  то
есть воля Господа.
   - Но... - Годлан замялся. - Но ведь ты сам... Ты же надеешься.
   - Надеюсь? - На освещенном пламенем  очага  худом,  изрезанном  морщинами
лице Иакова отразилось недоумение.
   - Ну, надеешься, что в конце концов милиция и все  остальные  приспешники
дьявольских отродий непременно окажутся побежденными и изгнанными из  нашего
мира.
   - Надеяться не входит в мои обязанности, - пожал плечами Иаков. - То, что
происходит, угодно Всевышнему.
   - Но ведь ему не может быть угодно,  чтобы  все,  что  мы  здесь  создали
трудами нескольких поколений, так же как и на Ассоциации, было бы  отнято  у
нас такими, как они?
   Чтобы наши церкви закрылись,  наши  голоса,  произносящие  слова  молитв,
умолкли, а все творения наших рук обратились в прах? - взволнованно произнес
Годлан.
   - Тебе что, известна воля Господа? - резко спросил  Иаков.  -  Может,  он
возжелал именно этого, а если так, то кто мы такие, чтобы вопрошать Его?  Не
ты ли всего лишь час тому назад пел вместе со мной и  со  всеми  остальными:
"Солдат, не спрашивай..."
   Годлан медленно покачал головой:
   - Я не могу поверить, чтобы он...
   - Ты беспокоишься о своих детях и о детях своих детей, -  произнес  Иаков
уже более примирительным тоном. - Но не  забывай,  что  даже  они  не  твои.
Господь лишь ненадолго одолжил их тебе, и он поступит с ними так, как  нужно
ему.
   - Но ведь дела обстоят не так уж  плохо,  -  сказал  Годлан.  -  Конечно,
милиция доставляет нам неприятности; правда и то,  что  в  городах  те,  кто
пресмыкается перед Иными, сумели устроить свою жизнь.  Однако  основа  нашей
земли - наш народ и  наша  религия  здесь,  вдали  от  городов,  -  остаются
нетронутыми. Мы...
   - Ты хочешь сказать, что в твоем маленьком уголке по-прежнему царит  мир?
- прервал его Иаков. - Но загляни за этот  уголок.  Когда  ты  понадобишься,
когда твои дети и твои поля станут нужны Иным для своих целей, разве они  не
придут и не заберут все это себе? Посмотри не только на города этого мира, а
на все города всех миров. Всюду дьявольские  отродья  вторгаются  почти  без
помех, не встречая практически никакого сопротивления. На тех  из  нас,  кто
тверд в своей вере, Иные не могут подействовать, но все  остальные,  однажды
встретившись с ними, безоговорочно подчиняются им  только  потому,  что  эти
новые, фальшивые и лживые кумиры погладили их по голове или  обронили  слово
похвалы в их адрес. Тот  зверь  и  тот  лжепророк,  о  которых  говорится  в
Откровении, уже находятся среди нас, собирают свои силы для  Армагеддона  по
всем мирам.
   - Но, когда наступит Армагеддон, Бог победит! - Да, но по-своему.
   Годлан покачал головой и устремил  безнадежный  взгляд  на  полыхающий  в
очаге огонь.
   - Я не верю этому, - тихо произнес он, словно  обращаясь  к  очагу.  -  Я
слышал, как многие говорят об этом, но не мог им поверить.  Вот  почему  мне
было необходимо поговорить с таким человеком, как  ты.  Как  же  можешь  ты,
посвятивший свою жизнь борьбе с врагами Господа нашего, говорить так,  будто
последняя битва может оказаться проигранной ? - -  Ты  землепашец  и  мирный
человек, - почти с грустью отвечал ему Иаков. -  Но  взгляни  на  окружающий
тебя  мир.  Битва,  о  которой  ты  говоришь,  уже  проиграна.  Времена  уже
изменились. И даже если все те, кого проклял Господь, исчезли бы завтра, все
равно прежнего уклада жизни больше не существует, и не они его уничтожили, а
мы сами. Разве я не  слышал  звучание  музыкального  инструмента  -  символа
непристойности и праздности - в твоем собственном доме, когда  я  переступил
его порог? И тот, кто играл на нем, кем бы он ни был, по-прежнему  находится
под твоим кровом. А спустя час, во время вечерней службы, он, без  сомнения,
находился среди нас. И уж если  твой  собственный  семейный  очаг  настолько
погрузился в сточную канаву греха,  как  можешь  ты  надеяться  на  спасение
множества людей, если его нельзя найти даже у тебя в доме?
   Годлан поднял голову, оторвав взгляд от огня  в  очаге,  и  повернулся  к
Иакову. Пухлые губы на круглом лице шевельнулись, Годлан явно  хотел  что-то
сказать, но из его горла вырвался лишь слабый нечленораздельный звук.
   - Нет... Ну кто я такой, чтобы упрекать тебя?  -  сказал  вдруг  Иаков  с
неподдельной добротой в голосе. - Я только стараюсь  показать,  как  обстоят
дела в действительности.  Тысячелетия  Земля  процветала,  будучи  колыбелью
человечества, пока ее обитатели  не  скатились  к  порочному  образу  жизни,
погрязнув в роскоши, в изобилии вещей, машин и инструментов.  Уже  тогда  за
этим мог наступить конец. Но Создатель дал людям еще один шанс,  открыв  для
них новые миры. И все устремились в эти миры, начали их обживать. Каждый или
каждая брали с собой тех, кого считали подобными  себе,  и  начинали  заново
строить под незнакомым солнцем такую жизнь,  какую  полагали  наилучшей  для
себя. Однако в результате возникло только три новых народа,  прежде  никогда
не существовавших. Это мы,  поборники  веры,  потом  те,  кого  мы  называем
отрекшимися от  Бога,  а  сами  они  называют  себя  экзотами,  и,  наконец,
люди-воины, дорсайцы. Но, как показало время, ни один  из  этих  народов  не
оправдал надежд Всевышнего, каким бы самобытным он ни казался, а  вследствие
этой неудачи на свете появились те потомки  от  смешанных  браков,  кого  мы
называем Иными и кто стремится из всех миров сделать для себя увеселительный
парк, а всех живущих там мужчин и женщин превратить в своих рабов. Разве  ты
не способен увидеть все это и понять,  что  мы  снова  отвергли  данную  нам
возможность и что Господу теперь ничего не остается, кроме как  предоставить
нам пожинать то, что мы сами посеяли, и что для всех тех, кто  именует  себя
человечеством, уготован единственный путь - окончательно и навеки сгинуть во
мраке и безмолвии?
   Годлан в растерянности смотрел на него.
   - Но ты ведь продолжаешь бороться!
   - Конечно! - ответил Иаков. - Я - приверженец Господа, и останусь  им  до
конца. И я должен доказать ему свою приверженность тем, что буду  продолжать
встречать врага, пока в моем теле сохраняется жизнь; и  еще  тем,  что  буду
защищать тех, кого позволят защитить мои слабые силы, пока не  наступит  мой
собственный конец. Какое мне дело до того, что все  люди  на  всех  планетах
решили направить свои стопы к адской бездне? То, что творят они, погрязшие в
своих грехах, меня не касается. Единственное, что для меня имеет значение, -
это Господь и судьбы его приверженцев, одним из которых являюсь и я. В конце
концов все те, кто устремился к адской бездне, окажутся преданными забвению;
но я и все те, кто, подобно мне, жил, сохраняя  чистоту  веры,  останутся  в
памяти Всевышнего.
   Годлан опустил голову,  закрыл  лицо  руками  и  просидел  так  несколько
секунд. Когда он отнял ладони от лица и снова поднял голову, Хэл увидел, что
кожа на его лице обвисла и оно выглядит очень постаревшим.
   - Это то, что надо, - прошептал он.
   - А тебя заботят твои семейные  привязанности,  -  произнес  Иаков  почти
мягко. - Это мне знакомо, потому что я помню то недолгое время, когда я  был
женат. Я помню, как мы с женой мечтали о наших будущих детях, которые так  и
не успели родиться.  Именно  своих  детей  тебе  предстоит  защищать  в  эти
грядущие мрачные дни. И ты надеялся, что я дам тебе  повод  думать,  что  ты
сумеешь сделать это. Но я не могу оправдать  твою  надежду.  Все,  что  тебе
дорого, погибнет. Иные превратят Молодые Миры в свой грязный вертеп, и ничто
не сможет их остановить. Обратись к. Господу, брат мой, ибо нигде больше  ты
не сможешь найти поддержки.

Глава 22

   Глубокой ночью, когда после обильного обеда все гости уже крепко спали  в
отведенной им для ночлега комнате, Хэл проснулся.  Он  окинул  взглядом  два
ряда матрасов и застывшие на них в различных позах тела спящих. Лунный  свет
причудливо разукрасил их пятнами. Вокруг было тихо и спокойно.
   Хэл приподнялся на локте, явно ощущая внутреннюю тревогу, заставившую его
проснуться, но  не  находя  ей  объяснения.  В  следующий  момент  откуда-то
издалека донесся еле слышный, повторяющийся звук, но  никаких  ассоциаций  в
его сознании он не вызвал. Звук явно шел снаружи,  через  окна,  оставленные
открытыми в дальнем конце длинной комнаты. Он  поднялся  с  постели,  прошел
босиком к ближайшему открытому окну и выглянул  во  двор.  Внизу,  там,  где
вечером проходила служба, на одной из скамеек виднелась  сгорбленная  фигура
человека,  казавшаяся  в  лунном  свете  совершенно  черной.  Человек  сидел
неподвижно, но вдруг плечи его затряслись, правая рука потянулась ко рту,  и
снова раздался тот самый звук. Человек кашлял. И теперь по очертаниям фигуры
Хэл узнал этого  человека;  ему  незачем  было  оборачиваться  назад,  чтобы
посмотреть, чей матрас, накрытый одеялом, пустует.
   Внизу на скамейке сидел Иаков. Еще дважды приступы  кашля  сотрясали  все
его тело, пока Хэл стоял у  окна.  Не  дожидаясь  следующего  приступа,  Хэл
вернулся  на  свою  постель.  Некоторое  время  он  лежал,  не   засыпая   и
прислушиваясь. Но Иаков не возвращался, и в конце концов Хэл снова заснул.
   На следующее утро рассвет еще только окрасил небо на востоке в алые тона,
а бойцы уже собирались двинуться дальше. Все домочадцы Годлана вышли,  чтобы
проводить их и  снабдить  заботливо  приготовленными  на  кухне  пакетами  с
холодной едой, которой они могли бы подкрепиться в пути до вечера,  пока  не
найдут пристанища  на  ночь  в  следующей  гостеприимной  семейной  усадьбе.
Прощание с хозяевами получилось таким теплым, словно бойцы сами были  частью
многочисленного семейства Годлана.
   Оказавшись снова на дороге, Иаков без лишних слов, как обычно, зашагал во
главе группы. Глядя на своего командира, Хэл не заметил ни  на  его  суровом
лице, ни в энергичной походке никаких изменений, которые могли бы указать на
причину приступов кашля, мучивших его во дворе  прошлой  ночью.  -И  тем  не
менее с этих пор он решил понаблюдать за заместителем Рух более внимательно.
   Иаков продолжал вести их вперед размеренным шагом, и лишь через несколько
недель, проснувшись однажды ночью в комнате, отведенной им  для  ночлега  на
очередной приютившей их ферме,  Хэл  снова  обнаружил,  что  постель  Иакова
пуста. Выглянув наружу, Хэл увидел, как снова его сгорбленную  фигуру  время
от времени сотрясал тяжелый кашель.
   Хэл  попробовал  осторожно  расспрашивать  остальных  членов   группы   и
убедился, что о ночных бдениях Иакова никто из них ничего  не  знает,  а  на
любое выражение беспокойства о здоровье заместителя их  командира  они,  как
правило, отвечали шутливыми замечаниями вроде того, что сделан он из кожи  и
металла и что никакая хворь не осмелится к нему подступиться.
   Наконец они пришли к назначенному месту встречи -  на  ферму  Молер-Бени,
представлявшую собой очень большую усадьбу. Она  принадлежала  двум  семьям,
так что там постоянно находилось не меньше  ста  двадцати  работников.  Сбор
вновь воссоединенного отряда численностью около двухсот человек, а  затем  и
его уход отсюда вряд ли могли привлечь к себе такое же внимание, как если бы
все происходило во владениях какого-нибудь  хозяйства  средних  размеров.  И
кроме  того,  от  фермы  Молер-Бени  было  меньше  тридцати  километров   до
Мэйсенвейла, небольшого города, где находились и  склад  металлов,  и  завод
удобрений - две цели их будущей диверсии.
   Группа, Куда входили  Хэл  и  Дитя  Господа,  прибыла  на  место  встречи
последней, к вечеру этого по-летнему жаркого дня. И теперь  легкий  вечерний
ветерок приятно холодил их разгоряченные лица, когда, сложив свое снаряжение
в одном из просторных  сараев  для  хранения  оборудования  и  инструментов,
временно приспособленном, под казарму, они шли на главную кухню фермы, чтобы
утолить голод за поздним обедом.
   После обеда Рух подозвала к себе не только Дитя  Господа,  но  и  Хэла  и
увела их в свою личную комнату в жилом доме фермы - спальню для гостей.
   - Ховард, - обратилась она к  Хэлу,  как  только  дверь  за  ними  плотно
закрылась, - я пригласила тебя сюда не для участия в обсуждении наших планов
вместе со мной и с  Иаковом,  а  чтобы  получить  от  тебя  необходимые  нам
сведения, которые ты  приобрел  в  процессе  своих  прежних  занятий  боевой
подготовкой.
   Хэл кивнул.
   - Теперь вы оба идите сюда, к карте.
   Следом за ней они подошли к стоящему у раскрытого окна столу, где  лежала
крупномасштабная карта здешней местности, прижатая по углам гладкими камнями
размером с кулак. Ветер, усилившийся с наступлением вечера,  оправдывал  эту
предосторожность, тем более что насыщенный влагой  и  электричеством  воздух
предвещал приближение грозы.
   - Иаков, я только что получила сообщение от наших друзей из  Мэйсенвейла,
- начала Pyx. - Они пообещали устроить по меньшей мере полдюжины  пожаров  и
организовать срабатывание охранной сигнализации на  четырех  предприятиях  в
южных кварталах, чтобы  отвлечь  внимание  местной  милиции  от  нужных  нам
объектов. На заводе  удобрений  мы  обязательно  столкнемся  с  каким-нибудь
милицейским отрядом, но если эта затея с пожарами и с охранной сигнализацией
удастся, а налет на  хранилище  металлов,  в  котором  ты,  Ховард,  примешь
участие, пройдет, как мы задумали, то  милиция  на  заводе  сможет  получить
какую-нибудь помощь не раньше, чем мы уйдем оттуда, забрав удобрение.
   - А теперь взгляните сюда, - повернувшись к столу,  сказала  она.  -  Вот
ферма Молер-Бени. - Рух указала на точку в нижней части карты. - Почти прямо
на юго-западе от нее вы видите Мэйсенвейл,  на  окраине  которого  находится
завод удобрений. Он лежит на  прямой  линии,  соединяющей  ферму  с  центром
города, где расположен склад металлов. А на  юго-юго-западе...  -  Ее  палец
провел на карте линию, обогнувшую город и продолжившуюся за его пределами. -
..начинаются отроги горного массива  Алдос,  где  мы  постараемся  скрыться,
после того как добудем удобрение и...
   Рух внезапно умолкла, услышав за окном гул тяжелых"  машин  на  воздушной
подушке, и облегченно вздохнула. Хэл пристально посмотрел на нее. Обычно она
никогда не позволяла себе проявлять какие-либо чувства, даже в такие  важные
моменты, как этот, когда наконец стал прибывать  транспорт,  от  которого  в
большой степени зависел успех всей операции.
   - Вот и грузовики, - произнесла она.
   Они с тревогой и волнением ждали  появления  грузовиков  с  расположенных
неподалеку ферм, владельцы которых обладали  достаточным  состоянием,  чтобы
иметь эти машины, и настолько одобряли действия отряда, чтобы рискнуть  ими,
участвуя в операции. Осуществить рейды на завод удобрений и  в  здание,  где
размещается склад металлов, без транспорта было бы просто невозможно. Однако
до этой минуты  не  существовало  полной  уверенности,  что  добровольцев  с
грузовиками окажется достаточно. Теперь же, судя по усиливающемуся с  каждой
минутой гулу, отряду не придется испытывать  недостатка  в  транспорте.  Рух
снова повернулась к карте.
   - Теперь, когда они здесь, - продолжила она, - можно надеяться, что, если
нам повезет, мы доберемся до проселочных  дорог  в  предгорьях  прежде,  чем
милиция сможет направить вдогонку за нами сколько-нибудь значительные  силы,
а оказавшись там, разгрузим грузовики, сведем с них на  землю  ослов  и  без
особого труда уйдем от любого преследования.  Водители  заберут  оставленные
нами машины и...
   - А что будет с водителями, если милиция их поймает? - спросил Хэл.
   Рух сердито посмотрела на него.
   - Я же сказала: ты здесь не для того, чтобы участвовать в  обсуждении,  а
лишь в качестве источника информации. Впрочем... Как только мы  разгрузимся,
водители разъедутся на своих грузовиках  в  разные  стороны  по  проселочным
дорогам, тропам, а то и прямиком по бездорожью. С пустыми кузовами им нечего
опасаться каких-либо обвинений, а не имея в руках достаточных улик,  милиция
даже  не  станет  особенно  усердствовать  в  попытках  допрашивать  местное
население.  Значение  этого  фермерского  региона  для  выживания  Северного
Континента, да и остальной части  Гармонии,  Иные  прекрасно  понимают.  Вот
почему они позволяют жителям этой центральной равнины так свободно  нарушать
ограничения, которые повсеместно неукоснительно соблюдаются.
   Шум от прибывающих грузовиков начал стихать.
   - Они тут разжирели на тучных землях, которые почти не требуют обработки,
- заметил Иаков. - Хотя надо сказать, что и среди них встречаются  поборники
веры.
   - Во всяком  случае,  я  ответила  на  твой  вопрос,  Ховард.  Больше  не
перебивай. А теперь посмотрите сюда, на карту, на горный  массив  Алдос.  Он
простирается  на  юго-восток.  Я  думаю,  мы  сможем  идти  вдоль   него   в
относительной безопасности до тех пор, пока не окажемся вблизи Ару  мы,  где
находится геостанция с расположенным вокруг энергетическим комплексом. После
этого нам  придется  покинуть  предгорья  и  двигаться  дальше  по  открытой
равнине. Но это не очень далеко, и мы должны суметь  совершить  туда  бросок
часа за два и за такое же время вернуться обратно, после того  как  совершим
диверсию  на  геостанции.  Для  этого,  разумеется,  нам  снова  понадобятся
грузовики и помощь местного населения... Закрой, пожалуйста,  окно,  Ховард.
Что-то они там расшумелись.
   Повернувшись, чтобы подойти к окну, Хэл взглянул  на  Дитя  Господа.  Тот
пристально смотрел в окно, его лицо  было  напряженным  и  злым.  Когда  Хэл
потянулся  к  защелке  на  нижнем   торце   фрамуги,   поворачивающейся   на
расположенных вверху шарнирах, на фоне общего гомона голосов  он  неожиданно
услышал хриплые  звуки  какого-то  музыкального  инструмента,  скорее  всего
концертины или аккордеона. В ту  же  секунду  он  рывком  закрыл  окно,  но,
обернувшись, увидел, что Иаков идет к двери  с  явным  намерением  выйти  из
комнаты.
   - Иаков! - резко окликнула его Рух. Но ее заместитель уже закрыл за собой
дверь. Она резко вздохнула, не  пытаясь  скрыть  своего  раздражения,  затем
выпрямилась и повернулась к Хэлу.
   - Послушай, пока у меня есть такая возможность, -  торопливо  начал  Хэл,
опасаясь, что она может отправить его следом за Иаковом, - я  хочу  спросить
тебя - он болен?
   Рух замерла, удивленно глядя на него, по-прежнему держа руку на карте.
   - Болен? - переспросила она. - Иаков?
   -  По  дороге  сюда  у  меня  возникло  предположение,  -   пояснил   Хэл
извиняющимся тоном. И он сообщил ей о ночных уединениях Иакова, о  приступах
кашля, мучивших его. Когда он закончил, несколько секунд  она  молча,  почти
холодно смотрела на него.
   - Ты расска