схищением  по  ряду  некоторых  вопросов
специфического  характера  (обусловленных   моей   прежней   деятельностью),
безграничным доверием, которое, в свою очередь, обязывало меня,  как  любого
нормального  индивида,  к  еще  более   добросовестному   исполнению   своих
обязанностей.
   К концу второй недели я неожиданно обрел еще одного партнера - правда,  в
сфере, далекой от книгопродажи.
   - Вы холостой,  живете  одиноко,  от  вас  за  версту  разит  отсутствием
женского ухода, - как-то вечером  безапелляционно  заявила  главбух  "Егора"
Ольга Алексеевна Толковая. - Поедемте ко мне домой, я вас  накормлю  хорошим
ужином. Или вы стесняетесь?
   Ну что вам сказать?  Я  вообще-то  всегда  испытывал  определенного  рода
трудности  в  общении  с  прекрасным  полом  -  особенно  на  первой  стадии
знакомства. А  Ольга  Алексеевна,  как  я  успел  заметить,  имела  в  фирме
репутацию ханжи и пуританки:  строгая  тройка  (юбка  чуть  выше  щиколотки,
блузка застегнута под горло), большущие очки с  толстыми  стеклами,  минимум
макияжа,  сухой  официальный  тон  со  всеми  -  независимо   от   чинов   и
социометрической значимости. В свои тридцать пять она  умудрялась  выглядеть
на все сорок и с любой стороны была похожа на завуча образцово-показательной
школы. Никаких эротических флюидов, свойственных нормальным  светским  дамам
ее возраста, она не испускала - понятия "секс" и Ольга  Алексеевна  Толковая
(а  фамилия  как  вам?)  были  сопоставимы  примерно  так  же,   как   завод
железобетонных конструкций и полотна Микеланджело.
   Так вот, предложение это было столь неожиданно,  что  я  растерялся  и  с
минуту стоял в дверях (я собирался уходить домой), теребя  шапку  и  разевая
рот наподобие скумбрии.
   - Испугались? - по-своему истолковала мое молчание Толковая. - А  на  вид
вы храбрый. Да, думала я, что врут злые языки.  Да,  до  чего  же  внешность
бывает обманчивой! Да...
   - Да нет, отчего же, - с трудом выдавил я - молчать и далее  было  просто
неловко. - Поехали...
   И   мы    поехали    -    у    Толковой    своя    машина,    симпатичный
"Фольксваген-универсал". Спустя  полчаса  ужинали  при  свечах,  в  процессе
выяснилось, что дама вот уже три месяца  пребывает  в  состоянии  развода  с
последним мужем (выперла за хроническое тунеядство и алкоголизм),  детей  не
имеет. А далее... В домашней обстановке Ольга Алексеевна оказалась совсем не
такой чопорной и неприступной, а после третьего  бокала  вина  похорошела  и
распустилась, аки эдельвейс на заброшенном  альпийском  лугу.  Вдобавок  она
оказалась первоклассным провокатором:  мне  было  заявлено,  что,  приглашая
малознакомого мужчину провести вечер вместе, дама ни на что такое  особенное
не  рассчитывала.  Просто  ей  скучно,  а  я  выгляжу  вполне   одиноким   и
неприкаянным - вот и... А по поводу секса - боже упаси! Никакого секса ей от
меня не надо. Нет, она в принципе не против - она тоже человек, но прекрасно
изучила нынешнее поколение мужчин, у которых в голове только один  бизнес  и
полное  отсутствие  интереса  к  противоположному   полу.   Это   называется
импотенция  нации  -  совсеми  вытекающими  последствиями.  Поэтому  она  не
рассчитывает...
   Ну, насчет импотенции она зря. Нет, живописать не стану  -  буду  краток,
приведу только отправные моменты. Я просто вынужден был реабилитировать свое
несправедливо обиженное  поколение  -  потому  и  преисполнился  агрессии  и
нездорового  азарта.  Непосредственно   после   высказывания   о   тотальной
импотенции нации я несанкционированно вошел в зону комфортабельности госпожи
Толковой (а это что-то около пятидесяти сантиметров), изорвал  в  клочья  ее
трусики, той же участи подверг бюстгальтер и в  течение  последующих  десяти
минут ударно доказывал, что не такое  уж  мы  и  импотентное  поколение.  По
окончании процедуры вечернее платье госпожи  Толковой  оказалось  завязанным
каким-то невероятным способом у  нее  на  голове,  оная  же  госпожа  весьма
натуралистично и яростно крикнула  несколько  раз,  заполучив  третий  кряду
оргазм, и попросила пощады - дескать, она оказалась не права и  допустила  в
отношении моего поколения непродуманное высказывание.
   А мне это мероприятие неожиданно здорово понравилось. И был я  беспощаден
- в течение ночи еще три раза отстаивал  состоятельность  своего  поколения.
При плотном контакте выяснилось, что у нашего главбуха все  на  месте.  Все,
что положено, - трепетно  и  упруго,  вполне  приспособлено  к  непрерывному
эксплуатационному циклу, темпераментом главбух не обижен, и давно  не  видел
этот главбух мужика. А еще  выяснилось,  что  главбух  замечательно  пахнет,
способен ворковать хрипловатым шепотом, от которого мурашки по коже идут,  и
заводится так, что при вхождении в заключительную фазу производства начинает
ругаться матом, царапать спину партнеру и подвывать  наподобие  уссурийского
тигренка. Ну - это уже детали, это уже лишнее...
   В общем, стали мы  с  Ольгой  Алексеевной  тайно  общаться.  Толковая  не
пожелала придать огласке наши отношения, хотя причин тому я не видел: мы оба
были холосты, независимы и не принадлежали к той категории граждан,  которым
необходимо скрывать от всего мира наличие секспартнера. В офисе Ольга делала
вид, что едва меня терпит, и категорически пресекала любые  поползновения  к
внеплановым ласкам на рабочем месте - даже если была стопроцентная гарантия,
что никто этого не заметит. Как-то  в  обеденный  перерыв  я,  будучи  обуян
нештатным приступом похоти, попытался на скорую  руку  подвергнуть  главбуха
интиму: тихо просочился  в  кабинет,  закрыл  дверь  на  щеколду,  молодецки
сграбастал хозяйку кабинета в охапку и водрузил на стол ее аппетитную попу-и
уже пристроился было урчать, пуская слюни от вожделения, как  вдруг...  Нет,
тот трехкилограммовый гроссбух оказался на столе не случайно - он там всегда
лежал. Я просто не обратил на него внимания. Короче, получил  гроссбухом  по
черепу, получил коленкой в промежность, предупреждение получил  -  последнее
китайское, как водится, и на неделю лишен был секспайка. Отлучили  от  плоти
нежной - без права на апелляцию.
   Вот так мы и  жили:  днем  официальная  физиономия,  очки,  презрительные
взгляды, а вечером - украдкой, урывками, не системно, - розы  и  шампанское,
интимный   полумрак   в   наглухо   зашторенной   комнате   и   предвкушение
экстатического восторга сопрягающихся тел и душ на фоне нахального  полового
разбойника Хулио Иглесиаса. Романтика! Позже, когда наши отношения приобрели
более плавный характер, я оглянулся и в смущении почесал затылок. Интересная
картина вырисовывалась. Получалось, что те немногочисленные дамы, которые  в
течение двух последних лет имели неосторожность связать со мной свою судьбу,
в той или иной степени  страдали  шпиономанией.  Всем  им  хотелось  чего-то
такого загадочного и таинственного - и чтобы непременно эксклюзивного плана,
не как у  всех.  Одна  француженка,  например,  на  верхней  фазе  плотского
восторга исступленно причитала, что обожает совокупляться со шпионом,  -  и,
насколько  я  разбираюсь  в  таких  вопросах,  это  было  вполне   искреннее
проявление чувств, так сказать, истина в первой инстанции. И что  характерно
- я за ними не бегал, не лез из кожи вон, чтобы понравиться. У  меня  вообще
определенные проблемы в отношениях с дамами  -  я  страшно  стеснительный  в
первой стадии ухаживания, когда потом разгоряченных тел и  свежим  эякулятом
еще не пахнет, а необходимо подать себя. Проявить как  всесторонне  развитую
личность, а не набор гормонов. Иными словами, эти дамы сами  меня  выбирали.
Как будто женская интуиция подсказывала им, что я не просто средних кондиций
мужичонка,  в  меру  симпатичный  и  ничем  внешне  не   примечательный,   а
патологический пес войны, негодный к мирному существованию  и  не  способный
долго жить среди нормальных людей...
   Со временем жизнь моя, как мне показалось, выровнялась и вошла в колею. К
Вовке я относился,  как  к  младшему  брату  -  взбалмошному,  одаренному  и
совершенно беспомощному ребенку своей эпохи, который не может  обойтись  без
моего участия во всех своих делах. В коллективе "Егора" я быстро занял  свою
нишу - там работали  неплохие  ребята,  по  большей  части  молодые  и  мало
испорченные нашей эпохой тотального  хапужничества,  индивида  оценивали  по
степени симпатичности физиономии и деловым качествам, так что  для  меня  не
составило особого труда всем понравиться и приглянуться.  На  первых  порах,
правда, не обошлось без нюансов: секретарша  Пошехонского  Аленка,  движимая
противоречивыми чувствами, не совсем правильно определила мою сексориентацию
и не преминула поделиться своими наблюдениями  со  всеми  окружающими.  Нет,
злоязычие не являлось неотъемлемой  чертой  этого  белобрысого  симпатичного
длинноногого  создания  двадцати   четырех   лет   от   роду,   отягощенного
великолепной косой, большущими синими глазами и красивыми  пухлыми  губками,
вызывающими стабильный приступ эрекции у  гетероориентированных  посетителей
головного офиса "Егора". Просто вышло маленькое недоразумение.
   Аленка,  как  и  положено  молодой  очаровательной  леди   нашей   эпохи,
беззастенчиво спала со своим шефом -  Пошехонским  то  бишь.  При  этом  она
понятия не имела о психологии внутриколлективных отношений, как, впрочем,  и
о психологии вообще - задача  ее  была  проста  и  по-своему  близка  каждой
женщине: как можно крепче привязать к себе объект обласкания, покорить  его,
а в конечном итоге - женить на себе. А Пошехонский,  получивший  европейское
образование  и  имевший  совершенно  определенное  понятие  обо  всех   этих
психологиях, свои  отношения  с  Аленкой  усистемил  в  своеобразный  график
цикличности.
   "... fucking passion..." - вот такую писульку я как-то в  процессе  своей
деятельности обнаружил на листке Вовкиного  перекидного  календаря  в  числе
нескольких других задач на день. Обнаружил и смутился. Это что ж  получается
- выкормыш Альбиона настолько  безнадежен,  что  наряду  с  профессиональной
деятельностью планирует свои эротические забавы?!
   - Да ну, перестань! - счел нужным объясниться Вовка,  заметивший,  как  у
меня округлились глаза при прочтении его заметок. -  Это  несколько  в  ином
контексте.  Просто  зарывается  девчонка,  дистанцию   держать   не   умеет.
Воображает себе черт знает что... Читай  так:  дистанцироваться,  поправить,
поставить на место, ну, как там  еще  у  вас...  оуэммм...  то  есть  у  нас
говорят?
   - Об х...й треснуть, - компетентно  предложил  я.  -  Если  речь  идет  о
воспитательном процессе.
   - Вот, точно! - обрадовался Вовка. - Именно так - треснуть, да  покрепче!
Чтобы не думала, что уже все достигнуто, не воображала себе черт знает  что.
Чтобы искала расположения усердием и радением. Чтобы...  в  общем,  чтобы  в
течение определенного периода больше проблем на этот счет не возникало...

***

   Получилось так, что на службу я  поступил  именно  в  тот  период,  когда
Пошехонский планово дистанцировался от своей постоянной пассии: вел  себя  с
ней  показательно  сухо  и  официально,  обращался  на  "вы",  избегал  даже
мимолетного уединения, а о  каком-либо  намеке  на  интим,  сами  понимаете,
вообще не могло быть и речи. Данный период, как  потом  я  вычислил,  длился
примерно две недели и периодически повторялся - примерно раз в  квартал,  по
Вовкиному графику. Пошехонский в это время образцово пускался во все тяжкие:
оттягивался в кабаках с первыми попавшимися  девчатами,  упивался  вдрызг  и
необременительно для питейного заведения буянил. Аленка, не  желая  уступать
начальнику  ни  в  чем,  предпринимала  ответные  акции,  которые,  впрочем,
ограничивались ни к чему не обязывающим флиртом с сотрудниками фирмы.
   А тут - представьте себе - я! Возник из ниоткуда, аки рыцарь долгожданный
во вспоможение заласканной драконом принцессе. Свеженький, незатасканный, ни
о чем таком не подозревающий. Аленка, естественно, с ходу обрушила  на  меня
все  свои  прелести.  А  у  меня  -  период  профессионального  становления,
необходимо максимально расположить к себе начальника и в зародыше  заглушить
все негативные факторы, препятствующие этому основному делу. Вот я и глушил:
на Аленку - ноль внимания,  дежурная  улыбка,  пустота  в  глазах,  холодная
галантность, не более. И все служебное время - с шефом.
   - Они любят друг  друга,  -  по  секрету  сообщила  уязвленная  в  лучших
чувствах Аленка обиженным мною секьюрити. - Они нашли друг друга.  Теперь  я
понимаю, я все понимаю! Понимаю, почему господин Шац не обращает внимания на
симпатичных дам. Понимаю, отчего господин  Пошехонский  иногда  так  странно
себя ведет...
   Вот так: несколько фраз,  высказанных  не  вовремя  обиженной  девчонкой,
случайное наличие благодарных слушателей - и привет! На меня долго  косились
все кому не лень, а я пребывал в неведении - вплоть до  того  момента,  пока
любознательная Ольга Алексеевна в порядке эксперимента не пригласила меня  в
гости. Эксперимент, как вы  уже  знаете,  не  удался,  и  ошеломленная  моим
стремительным натиском главбух между делом сообщила мне, откуда ветер  дует.
Мы с Пошехонским после  этого  долго  устраняли  последствия  легкомысленной
Аленкиной болтовни:
   Вовка вынужден был проводить вдумчивую разъяснительную  работу  со  своей
взбалмошной пассией, а я изо всех сил доказывал, что страдаю  преувеличенной
тягой к прекрасному полу и вообще весь из себя мужик мужиком. При этом  дело
доходило до скандалов с Ольгой,  которая  упорно  отказывалась  обнародовать
нашу "порочную" связь, и, утверждая, что ей наплевать  на  мои  отношения  с
другими женщинами, тем не менее ревновала меня ко  всем  подряд  особям,  не
отягощенным вторичными половыми признаками мужской направленности. В  общем,
черт-те что и сбоку бантик...
   Итак, показалось мне, что жизнь моя  вошла  в  колею  и  приобрела  новую
направленность,  отличную  от  прежней,  военной  эпохи,   напоенной   дикой
экзотикой Приграничья и измеряемой в "акциях". Показалось мне, что появилась
у меня семья: Ольга, Вовка, фирма... Да, показалось...
   В субботу вечером мы с Вовкой вне графика зависали в "Элефанте" - Аленка,
категорически  не  желавшая  признавать  зарубежных  методик  дистанционного
почитания шефа, раньше срока  "забыковала"  и  устроила  большущий  семейный
скандал в головном  офисе.  Скандал  потребовал  от  Пошехонского  изрядного
напряжения моральных и физических сил и нашел свое отражение  в  поэтической
форме:
   Как ядра органайзеры летали! Тетради,  ручки  брызгали  шрапнелью!!  И  в
панике клиенты удирали! Дивясь  такому  буйному  веселью!!!  P.S.  Йо-хо-хо!
Покажем вредным англичанам, где  раки  зимуют!  (Это  я  сочинил,  сидючи  в
приемной  и  прислушиваясь  к  разъяренным  Аленкиным  крикам  и   невнятным
причитаниям Пошехонского, доносящимся из его кабинета.)
   - Убью гадину, - потерянно пробормотал раскрасневшийся Вовка по окончании
сражения, когда его пассия стремительно покинула офис, забыв впопыхах шарфик
и сумочку в шкафу. - Убью! Чего я ее терплю? Никак не пойму - ну что  в  ней
такого?! Гадина! Мегера!
   - Лучше женись, - мудро посоветовал я. - И все образуется. У вас любовь -
я же вижу. Богатая и знатная невеста тебе без  надобности  -  сам  такой.  А
девчонка на все сто, с какой стороны не подойдешь.
   - Да понимаю я! - горестно махнул рукой Вовка. - Все понимаю. Мне  больше
никто не нужен, я чувствую. Но жениться? Нет, сначала я ее  отдрессирую  как
следует, чтобы потом не мучиться. Я ее сначала это... как  это  будет  более
объектно?
   - Приведу к нормальному бою, - подсказал  я.  -  Только  тут,  Вольдемар,
процесс, чреватый  обратной  связью.  Аленка  -  еще  тот  фрукт.  Кто  кого
выдрессирует - бабушка надвое сказала...
   Итак, вечером мы сидели в  "Элефанте".  Пошехонский  обееручь  имел  двух
хорошеньких белоголовых особей младого возраста, чьи лобки  едва  прикрывали
коротенькие юбчонки, был слегка взвинчен и жаждал психореабилитации.
   - А я ему, в натуре - э-нэ, блин! А он, мля, в натуре - ну  че  за  дела,
пасаны!  Блин,  кочумайте,  пасаны  -  от  винта!  Ну,  я  секу  -   не-е-е,
неконкретный пасан! Ну че - я ему:  короче!  Че  ты  тут,  в  натуре,  понты
гонишь?! А мы с Олежкой того...
   Я вполуха  слушал  традиционный  треп  Пошехонского,  неспешно  потягивал
коньяк и настороженно наблюдал за кабинкой, расположенной напротив нас через
зал. В "Элефанте" столы размещены  вдоль  стен  и  отделены  друг  от  друга
полутораметровыми деревянными барьерами, которые  не  затрудняют  созерцание
пирующего люда и в то же время  создают  иллюзию  уединения.  Это  удобно  и
уменьшает вероятность возникновения конфликтной ситуации: соседи, сидящие за
двумя близлежащими столиками, вас не видят и потому  бросить  бутылкой  либо
метнуть вилку не  могут,  а  метать  вышеупомянутые  предметы  через  зал  -
далековато.
   Так вот, напротив нас заседали  какие-то  буйные.  Буйные  наличествовали
числом  три,  потребляли  водку  стаканами,  громко  галдели,  кривлялись  и
напропалую крыли матом. Особенно старался один из них,  загорелый  худощавый
черныш, разодетый как павлин - весь из себя такой  пестрый  и  броский  -  с
прической "амнистия" и золотой серьгой в правом ухе. Ранее эту  троицу  я  в
"Элефанте" не наблюдал, тот факт,  что  никто  из  персонала  не  удосужился
поправить  распоясавшихся  посетителей,  вызывал  недоумение  (в  "Элефанте"
отдыхает солидная публика), и потому  я  прогулялся  в  холл  под  предлогом
посещения уборной и поинтересовался у мэтра - а кто, собственно, такие?
   - Ильяс Шайтуров с дружками, - недовольно буркнул  мэтр.  -  Третий  день
зависают. В среду откинулся. За счет заведения отдыхают, соколики...
   -  Шайтуров,  Шайтуров...  -  я  пожал  плечами  -  столь   исчерпывающая
информация мне ничего не говорила.
   - Да ты что - не в курсе? - даже как-то обиделся мэтр. -  Это  же  Марата
братишка меньшой! Пять лет отсидел за  убийство  -  в  среду  только  вышел.
Родной брат - вот и терпим. Пусть покуражится. Все равно долго не погуляет -
скоро залетит. А залетит обязательно - конченый пацан. Если б не брат, давно
бы его пришили, потому как отморозок. Желающих - хоть отбавляй...
   Получив информацию, я вернулся на свое место, допил  коньяк  и  предложил
Пошехонскому  переместиться  для  продолжения  культурного  отдыха  в  более
подходящее местечко.
   - Не понял - че  такое?  -  театрально  взвился  Вовка.  -  Че  за  дела,
братуха?
   -  Сидим  неудобно,  -  лаконично  пояснил  я,  не  желая   вдаваться   в
подробности. - Поехали ко мне - по дороге объясню.
   - Ты че - из-за этих поцев?  -  понятливый  Вовка  потыкал  растопыренной
пятерней в сторону Ильяса со товарищи. - "Быкуют", типа, мешают,  в  натуре,
а? Так щас я пойду скажу, чтобы заткнулись, в натуре!  Меня  в  этом  городе
каждая собака...
   - Никуда ходить не надо, - не на шутку обеспокоился я. - Ты, Вова, в этом
городе два года. А есть такие, которые пять лет здесь  не  были  -  так  что
знать ты их не можешь.
   -  Это  вот  эти,  что  ли,  не  были?  -  презрительно  оттопырил   губу
Пошехонский, опять тыкая картинно развееренными пальцами в сторону троицы. -
Да я в гробу их видал! Мы с тобой  уломаем  их  за  десять  секунд  -  я  те
отвечаю!
   - Не стоит с ними связываться, - неожиданно выдала зрелую мысль  одна  из
белоголовых особей, сидевшая справа от Вовки. - Вы хоть и крутые, но  против
Марата вам не потянуть. А это его брат - Ильяс. Я знаю его, мы в одном дворе
живем...
   - Девочка правильно говорит, Вовчик, - подхватил я. - Сидим мы неудобно -
поверь мне на слово. Ребятишки нас видят. Точнее, наших  дам  -  мы  им  без
надобности. За фазой насыщения следует фаза сладострастия - обычный кабацкий
цикл. Сейчас пропустят еще пару рюмашек, потом попрутся знакомиться... - Тут
я обреченно присвистнул и п