я  -  по  мере  того  как
организм постепенно выгонял из себя закачанную кабинетными хлопцами дрянь. И
как вы думаете, какое желание пробудилось во мне в первую  очередь?  Эти  же
самые профессора, от которых в случае бросания женой  носками  и  не  только
воняет, они же что утверждают?  Что  новорожденное  дитя  неосознанно  хочет
жрать. Питаться. Орет оно благим матом вовсе  не  в  эротическом  трансе,  а
потому что титьку просит. А у меня получилось не совсем так.  Как  только  я
пробудился, я сразу захотел Татьяну. Знаете, я ничего не мог с нею сделать -
она таскала меня, как  ребенка,  я  был  не  в  состоянии  даже  обнять  ее,
чувствовал себя совершенно беспомощным, но - хотел. Со страшной силой.
   - Так этот ханурик, мозгодел, он чего удумал? - продолжала как ни  в  чем
не бывало Татьяна. - Вздернуться решил, паскуда. Снял  веревку  на  балконе,
пошел на кухню, снял плафон. Табурет подставил, веревку на  крючок  накинул,
башку, гад, вставил в петельку. Табурет ногой толкнул. Дрысь!  И  оборвался,
скотиняка! Об табурет ребра переломал, сотрясение мозгов получил. А  нету  у
него никого - пришлось жинке, что бросила его, ходить  в  больницу,  таскать
ему всяку справу. Ну так понятно - жалко ж, хоть оно и гадина...
   К черту ханурика! Надо было добить там, на кухне, чтобы не мучился и жену
бывшую не мытарил. Молотком ло черепу. Или кастрюлю кипящего борща  на  него
вылить. А я хочу Татьяну. Смотрю под халатик, на  трусишки  с  кружевами,  и
ругаю себя последними словесами за то, что угодил в такую историю  дурацкую.
Я сейчас почти инвалид. А она меня таскает на руках аки  хороший  грузчик  -
здоровая пышная казачка, озорная,  заводная,  неугомонная...  Представляется
мне почему-то, что такую брать нужно чуть ли не  силком.  Как  необъезженную
лошадь - дикую, горячую да своенравную. Вот  Илья,  муж  покойный,  так  тот
здоров был телесно - куда  там  мне!  Представляю,  как  он  заламывал  свою
благоверную: наверняка семь потов с мужика сходило в процессе  этого  самого
мероприятия.
   - А когда с больницы  выписали  этого  ханурика,  он  чего  удумал-то?  -
щебечет дальше Татьяна. - Думаешь, угомонился, дубина стоеросовая?  Да  куда
там! Раздобыл, гад, где-то трехлитровую банку с кислотой да захотел  выпить.
Куда, к черту, столько? Там бы и ста  граммов  хватило.  И  нет,  скотиняка,
чтобы с банки пить! В стакан, видишь ли, ему  захотелось  налить  -  оно  же
культурное, профессор, мать его... А  как  над  раковиной  стал  наливать  в
стакан,  так  и  кокнул  банку.  Вся  кислота   и   вылилась   в   раковину.
Представляешь? А этот профессор на втором этаже жил. А на первом, под ним  -
свадьба идет. Ну, я не знаю, как у них там канализация устроена -  но  факт,
что какой-то там стояк  забился:  накануне  картошку  чистили  да  в  унитаз
ошкурки бросали. Ну, понятно -  всех  предупредили:  не  ходить!  А  невесту
приспичило, она тайком заскочила в ванну - у  них  там  совместно,  ванна  и
унитаз в одной комнате. Ну а в этот момент как раз с унитаза поперло. Да как
завоняло! Ешкин кот! Невеста - брык в обморок.  Хватились  -  нету  невесты,
давай искать. Кто-то сказал - в ванну,  дескать,  заходила.  Стали  звать  -
тишина.  Ага!  Жених  спортсмен  -  как  прыгнет!  И  вышиб  дверь   ногами,
стрекозлик. Ну а там - ешкин кот! Невеста валяется  с  голой  жопой,  вся  в
говне, вонища - ужас, с унитаза прет, пена кругом!  Срамота!  Ну  и  как  ты
думаешь, свадьба не расстроилась? Да вот хрен по деревне! Жених ноги в  руки
- и деру оттуда...
   Черт!  Что  за  гадости  она  рассказывает.  -  да  таким  завораживающим
голоском! Вряд ли в книгах станут про такое писать. Делать, что  ли,  нечего
больше? Подозреваю, что это из личного опыта: скорее всего  Татьяна  некогда
была в гостях  у  кого-то  из  родственников  и  там  такая  вот  нескладуха
приключилась.  И,  вполне  возможно,  сама  Татьяна  активно  участвовала  в
злодейском  забивании  унитаза  картофельными  очистками.  Не  с  какой-либо
конкретной целью, а так - по недомыслию. А сейчас  стоит  тут  на  лестнице,
трусиками сверкает. А куча сена на полу все  пребывает  -  в  любую  секунду
процесс завершится, и желанная моя спустится с неба на землю.
   Я смотрю под халатик, облизываю пересохшие губы и лихорадочно  соображаю.
Так-так... Будь я в прежней форме, что бы сделал сейчас? Как только  слезает
с лестницы, подхватываю в охапку, заваливаю прямо тут же, в сенную труху,  и
впиваюсь яростным поцелуем в сочные губы. О!
   Далее - задрал бы халатик, одним движением порвал бы  к  чертовой  матери
эти трусишки кружевные - ох и люблю я это дело! Ага.
   А  потом,  после  непродолжительной   борьбы,   переадресовал   бы   свой
твердокаменный фрагмент организма куда природой положено - по самое здрасьте
- и  устроил  бы  этой  необъезженной  кобылке  показательно-ознакомительное
родео. Вот.
   Это  по-нашему.   Это   я   понимаю...   Украдкой   пощупал   пресловутый
вышепоименованный фрагмент, и слезы навернулись на глаза от огорчения. Куда,
куда вы удалились,  моей  весны  златые  дни?  Где  ты,  моя  железобетонная
эрекция? Да в былое время, в присутствии такой роскошной дамы - что  бы  тут
было! А сейчас - что это такое? Это что  за  гнусный  намек  на  бракованную
продукцию Черкизовского мясокомбината? Это вот с этим  ты  собрался  трусики
рвать?!
   - А потом этот ханурик чего удумал?  Захотел  газом  отравиться,  гадина!
Закрьы окна, газ открыл, сел на кухне, в окно смотрит, с миром прощается.  А
когда порядком  надышался  уже,  вдруг  ему,  козлу,  перед  смертью  курить
захотелось. Ну и достал он "Беломор", скотинка. И чиркнул спичкой...
   Так-так... А почему трусики? Черт! Сразу не мог додуматься,  дефективный?
Почему на казачке,  крестьянке  можно  сказать,  по  зимнему  времени  да  в
процессе хозяйственных хлопот -  кружевные  трусики?!  Почему  не  панталоны
байковые? И вообще, за каким чертом понадобилось  драть  сено  из  тюка?  Не
проще ли было зацепить тюк да скинуть его с чердака на пол?
   - Так ты думаешь,  его  взорвало,  ханурика?  Да  хрен  по  деревне!  Газ
взорвался, профессора выкинуло в окно, а весь ихний блок сложился с  первого
по пятый этаж - как раз весь угол обвалился. А вечор дело было, как раз  все
дома были. Ну и завалило всех почти - мало кто живой остался. А этот  гадина
башкой треснулся о скамейку, да хоть бы  хны.  Только  дураком  сделался,  в
психдом его забрали...
   Она меня провоцирует!!! Черт! Как это я раньше не  додумался...  Точно  -
провоцирует.  И  залезла  специально,  и   на   сеновал   послала   нарочно!
Предполагала, что  я  звезданусь  с  лестницы!  Может,  и  гвозди  подпилила
накануне? Нет, это уж  слишком.  Это  для  неприхотливой  женщины-крестьянки
слишком надуманно. Но все равно - будем исходить из того,  что  провоцирует.
Эпизод с лестницей получился вроде бы ненароком,  но  он  явно  спланирован,
ведь знает прекрасно, что смотреть буду! И, кстати, есть на что посмотреть -
вопреки расхожему утверждению о раннем увядании сельских дам, прозябающих  в
антисанитарных  условиях  вдали  от  салонов  красоты  и  прочих   прелестей
цивилизации.
   - Тань! А ты в курсе, что такое целлюлит?  -  прокашлявшись,  выдаю  я  -
проверяю на ощупь свой голос, дабы не подвел в решающий момент,  не  скакнул
ненароком на петушиный дискант.
   Хозяйка смотрит на меня сверху непонимающе, пожимает плечами и  завершает
свою историю о вредоносном профессоре. Не знает она  про  целлюлит.  Ясно  -
вопрос снят. Электричества в деревне нет вот уже лет пять, а страшный  зверь
целлюлит обрушился на наших красавиц сравнительно недавно. А когда с утра до
вечера не покладая рук крутишься по хозяйству, сгоняя за день по семь  потов
и управляясь одномоментно за себя и за мужика отсутствующего, с этим  зверем
познакомиться все как-то  недосуг.  Поневоле  приходится  быть  в  состоянии
вечной упругости и хорошей физической форме.
   - ...дорылся, значит, до кабеля, не понял, что это  за  штука,  перерубил
его и замкнул ненароком на трубу отопления. А в это  время  как  раз  в  том
психдоме какой-то семинар  проходил,  врачей  -  куча.  И  они,  натуральным
образом, вышли на переменку и жопами  по  батареям  расселись  в  вестибюле.
Представляешь? Восемнадцать покойников! А ему - хоть бы хны...
   О чем это она? Профессор удумал совершить подкоп из дурдома  и  наткнулся
на высоковольтный кабель? Нет, это не случайно. Этого  вредоносного  шизоида
нам  натовцы  злобные  послали.  Решили  изнутри  надругаться  над  страной,
замордовать великую державу идиотами. Точно! А я-то, недалекий, все  не  мог
никак  додуматься:  отчего  это  у  нас  в  последнее  время  дураков  стало
немерено?! Вот оно!
   Это  ЦРУ  -  однозначно.   Широкомасштабная   и   хорошо   организованная
идеологическая диверсия.
   Однако вернемся к нашим переживаниям. Татьяна додрала-таки сено и  теперь
спускается вниз. Наступает время "Ч" - так  называемый  тактический  апогей.
Военным про "Ч" понятно, а кто не  в  курсе,  я  процитирую  своего  бывшего
преподавателя полковника Федина: "... время "Ч", засранцы, это такой момент,
когда  яйца  вашего  солдата,  идущего  в  атаку,  зависнут   над   траншеей
противника..."
   Исчерпывающе? Так вот - время "Ч" наступает. Если я правильно рассчитал и
имеет место тривиальная женская провокация, тогда не особенно важно,  что  я
слаб, а объект вожделения прекрасно развит  физически.  Если  объект  крепко
обнимет да с готовностью прильнет, то все получится. А если нет?!
   Я нервно сглотнул, наблюдая, как  Татьянина  попа  под  белыми  трусиками
медленно спускается вниз и постепенно  исчезает  под  запретительной  гранью
халата. Отступать поздно. Мы одни - более в усадьбе нет никого, кто  мог  бы
помешать. Мальчишки с утра укатили  за  мясом.  Саш-ко  -  старшой,  дежурит
сегодня в наряде:  настоящий  казак,  даром  что  несовершеннолетний.  Ночью
чечены пытались угнать одну из станичных отар, да  напоролись  на  растяжки,
заботливо установленные казаками в разных местах  на  случай  непредвиденных
перемещений ворога. Шуму было - пером  не  описать!  Обнаруженных  на  месте
преступления абреков, как и полагается, добили и  свезли  на  казачий  берег
Терека. Оставшихся целыми овец отогнали обратно, а наряд отправили  собирать
мясо. Серьга увязался со старшим - то ли скучно пацану дома  сидеть,  то  ли
мать подсказала, с определенным  умыслом.  Да,  скорее  всего  мать.  Ай  да
Татьяна! Какая многоплановая интрига - куда там  куртизанкам  мадридского  и
французского дворов вместе взятых...
   Итак, отступать некуда - действовать надо. Встать, солдат! Встал.  Четыре
шага к лестнице - шагом марш! Сделал - подковылял на  полусогнутых.  Застыл,
как в засаде, дыхание затаил. А вдруг оттолкнет?  Если  опустить  вариант  с
провокацией,  то  попытка  моя  будет   выглядеть   весьма   убого.   Этакий
слабосильный похотливый проказник -  цап  дрожащей  ручонкой  потненькой  за
пышную грудь, а ему по роже - на! И с копыт долой, на пол.  Стыдно  будет  -
просто  ужас  какой-то!  Хотя,  если   объективно   разобраться,   стыдиться
особенно-то и нечего. Мы с ней уже довольно близкие люди,  чуть  ли  не  как
родные. Она меня три раза в  бане  парила,  пока  сам  не  в  состоянии  был
перемещаться. А в первый раз это происходило  вообще  при  весьма  пикантных
обстоятельствах - я рассказывал. Парила, кстати, не абы как, безучастно, а с
интересом рассматривала.  Мне  показалось,  что  Татьяна  осталась  довольна
результатами придирчивого осмотра, хотя, насколько я понимаю толк  в  такого
рода явлениях, после богатыря мужа  моя  скромная  персона  не  должна  была
вызвать у нее особого энтузиазма.
   - Ой!
   Вот оно, время "Ч". Татьяна ступает на пол, я обхватываю ее  за  талию  и
пытаюсь привлечь к себе. Естественный возглас, в котором  легко  угадывается
радостное удивление. Нет, не будут меня отталкивать! Сердце, разогнавшись до
предельной скорости, молотит изнутри о  грудную  клетку  -  сейчас  выскочит
наружу. "Вот оно!" - восторженно орет кто-то внутри  хриплым  от  вожделения
голосом. Татьяна становится на землю, поворачивается ко мне лицом,  нечаянно
прижавшись тревожно колыхнувшимися увесистыми полушариями к моей груди.
   - Ты чего это? А? - прерывистым шепотом спрашивает она,  замирая  в  моих
объятиях и не предпринимая никаких попыток освободиться. - Ты чего?
   - Я тебя люблю, - бормочу я, крепко обнимая казачку и  валя  ее  на  кучу
свеженадерганного сена. - Я без тебя жить не могу...
   - Да ты совсем ошалел, беспутный! - горячо  выдыхает  Татьяна,  осторожно
удерживая меня за плечи - то ли отстранить желая, то ли, наоборот,  привлечь
к себе - непонятно. - Чего творишь-то? Больной ведь еще!
   - Люблю тебя, люблю...  -  самозабвенно  лопочу  я,  уткнувшись  носом  в
ложбинку  меж   полновесных   полушарий,   виднеющуюся   сквозь   самовольно
распахнувшийся ворот халатика. Вдыхаю пряный аромат разгоряченного  женского
тела, смешивающийся  с  запахом  сена,  и  чувствую,  что  пьянею  от  этого
коктейля. - Женюсь на тебе... Ты для меня лучше всех... - восторженно хриплю
я, а ручки пакостные между тем уже стащили мое трико с  каменно  напрягшихся
ягодиц и упорхнули под  полы  халатика,  стягивая-скатывая  вниз  по  бедрам
налитым  тугую  резинку  пресловутых  трусиков,  давших  старт  всему  этому
безобразию.
   - Ой! - заполошно всхлипывает Татьяна,  непроизвольно  напрягая  бедра  -
ощутила своим разоруженным естеством присутствие моего  весьма  своевременно
воспрянувшего фрагмента: не подвел-таки, старый доходяга!  -  Да  что  ж  ты
делаешь, а? Прекрати сейчас же - мальчишки могут увидеть!
   Нет, это  совсем  несерьезная  отговорка.  Мальчишки  вернутся  только  к
вечеру, и ты прекрасно об этом знаешь. Нет причин, милая, которые  могли  бы
не позволить нам сделать это.
   - Мальчишки могут прийти... Ай!!! - А все - поздно. Трусики  рвать  я  не
стал - силы экономить надобно, - но  стянул  окончательно.  Пристроился  меж
податливо  распахнувшихся  бедер,  в  три  приема  запустил  свой   фрагмент
гостевать в заждавшееся лоно и,  счастливо  взвыв,  на  пониженной  скорости
пошлепал трусцой в рай, ощущая, как навстречу мне приемисто и вместе  с  тем
бережно вскидывает тазом Татьяна, как беззастенчиво вскрикивает она, радуясь
каждой клеточкой здорового женского организма, стосковавшегося по мужику...
   Последующие несколько дней мы пребывали на  положении  нелегалов.  Спустя
полчаса после того,  как  семья  укладывалась  спать,  я  крался  в  комнату
Татьяны, аки тать в нощи, вторгался тихонько в женскую обитель и  вялотекуще
имитировал там радостное буйство своим хилым организмом -  минут  десять,  в
лучшем случае пятнадцать. На большее пока что сил не хватало. Затем  обнимал
свою  ненаглядную,  зарывался  носом  меж  благодатных  молочных  холмов  и,
растворившись без остатка  в  любвеобильном  потоке  казачкиной  первобытной
энергетики, сладко засыпал до первых лучей рассвета. И снилось  мне,  что  я
беспомощный беби, усосавший три подряд положенные дозы молока  и  покоящийся
на сильной груди молодой кормящей мамы. А  с  первыми  лучами  рассвета  мне
приходилось  скрепя  сердце  выныривать  из  этого  пленительного  морока  и
красться в свою комнату: наступало утро, Татьяна  шла  будить  мальчишек,  и
начинались нескончаемые хозяйственные хлопоты, которыми полны будни сельской
женщины.
   Постепенно я начал поправляться. Случилось так,  что  этот  процесс  стал
весьма ощущаемым  именно  после  того  момента,  как  я  вкусил  близости  с
Татьяной. А поскольку ваш покорный слуга, как  и  каждое  покрытое  душевной
коростой дитя войны, внутренне сентиментален и раним,  я  ничтоже  сумняшеся
отнес сей факт на Татьянин счет и начисто исключил из этой стандартной схемы
очередного этапа абстиненции сомнительные  прогнозы  не  внушающего  доверия
коновала Бурлакова. При чем здесь коновал?  Я  почувствовал  вдруг  какое-то
особое счастливое внутреннее  состояние  реконструкции.  Как  будто  пышущая
здоровьем казачка щедро отдала мне частицу  своей  жизненной  силы,  которая
начала на свой лад перестраивать мой организм в сугубо позитивном плане.
   Не желая пребывать на положении бесполезного  балласта,  я  по  мере  сил
старался помогать по хозяйству. Вот тут мне пришлось туговато. Сельский быт,
видите  ли,  имеет  свою  специфику,  и  выходцу  из   "каменных   джунглей"
(выражение, принадлежащее начитанной Татьяне) довольно сложно приспособиться
к его особенностям,  которые  сельчанами  впитываются  с  молоком  матери  и
являются непреложной составной частью их  существования.  К  примеру,  такие
простейшие по технологической насыщенности процедуры, как чистка  поросячьей
стайки и приготовление скотского варева, на первых порах  повергали  меня  в
состояние прострации. Мне бы пулемет починить  или  фугас  установить  -  на
худой конец, пристрелить кого из засады. А тут - стайку чистить!
   Заботливая  Татьяна,  исключительно  из  добрых  побуждений,   попыталась
облегчить мою участь и поручила детям взять надо мной  шефство.  Они  взяли.
Однако то ли в силу педагогической запущенности казачат, то ли ввиду крайней
сельхозневежественности вашего покорного слуги это самое шефство  еще  более
усугубило мое и без того нелегкое положение.
   - Ну, Антоха, ты и каличный! И где вас таких делают? - с плохо скрываемым
презрением констатировал старший - Сашко, понаблюдав  за  моими  потугами  в
стайке минуты две и не  выдержав  столь  тяжкого  зрелища.  -  А  ну,  отдай
скребок! Смотри, как надо... - А после,  насладившись  в  полной  мере  моим
моральным поражением, не преминул добавить с поучительными нотками в голосе:
   - Давай учись, пока я жив. Вообще-то за такую работу  батька  меня  порол
как бешеного кобеля. Но ты ж у нас вояка - тебя пороть не можно...
   Вот так. И это вполне  объективно.  Какого  отношения  можно  ожидать  от
сельских пацанов к слабосильному великовозрастному подкидышу, можно  сказать
- нахлебнику, подлинная значимость которого  внешне  никак  не  проявляется?
Меня, однако, такой расклад совершенно не устраивал. Я собирался -  хотя  бы
на  некоторое  время  -  возглавить  эту  семью  и  обрести  здесь  покой  и
благоденствие. А для этого мне необходимо было добиться статуса безусловного
лидера. Я так привык, к этому обязывала устойчиво сформированная модель всей
моей зрелой жизни, в течение которой я всегда занимал  командные  позиции  в
сфере своих производственных отношений. Необходимо было  принимать  какие-то
экстренные  меры  для  реабилитации   и   безболезненного   прироста   моего
общественного веса.
   Опустив  явно   неуместные   в   данной   ситуации   псевдопедагогические
нравоучения, я с ходу обратился к сфере, в которой чувствовал себя как  рыба
в воде.
   - Жаль, патронов  нету,  -  высказался  я,  улучив  момент,  когда  после
очередного наряда Сашко совместно с младшим братом чистил на кухне отцовский
карабин. - А то постреляли бы.
   - Чего это - "нету"? - ломким баском ответствовал не по годам взрослеющий
Сашко, снисходительно глянув на меня с высоты своего положения (он за столом
на табурете  сидел,  а  я  примостился  на  пороге  кухни,  как  и  подобает
временному парии). - Патронов-то  навалом.  Как  в  казацком  хозяйстве  без
патронов, мил человек? Другое дело - стрелять.  Батько  стрелять  запрещает.
Если кто стрельнет без дела в станице - в воскресенье порют на съезжей. То ж
не только в станице - на весь околоток позор! Вот никто и не стреляет.  Кому
охота жопу подставлять?
   - Это дело поправимо, - со значением произнес я. - А ну, Серьга, сбегай к
батьке, скажи, что я прошу разрешения пострелять. Потренироваться хочу.
   - Ага, разбежался! - иронично  воскликнул  Сашко,  удерживая  вскочившего
было Серьгу. - "Потренироваться"! Щас! Батько тебе  даст  стрельнуть!  Потом
жопа будет гореть до мартовских праздников! Че выдумываешь-