пятницам не принимает, - недовольно буркнул Сергей. - Так что,
сэр, вы в глубочайшем пролете. Почему мы еще не на месте?
   -  Тэ-э-эк...  А  ну,  дай-ка  трубочку  дяде,  -  деловито  распорядился
"доброжелательный".
   - Алле? - мужлан взял аппарат у Сергея, приложил к уху, с минуту  слушал,
затем отложил переговорное устройство в сторону и с  озабоченным  выражением
лица сообщил пленнику:
   - Шефу не нравится твой тон. Говорит, что ты больно резвый. И  это  нужно
исправить. У нас с тобой есть пять минут, чтобы привести тебя в порядок.  То
есть у тебя должен быть жалостный голосок.
   - Желательно со слезой, - тонко вякнуло переговорное устройство. - Я  вас
слушаю, время идет.
   - Мне глубоко плевать на ваши проблемы, - сонно зевнул Сергей. -  Кстати!
Вы попробуйте застрелиться - может, я поплачу.
   - Обработай, - коротко буркнуло переговорное устройство.
   - Щас, - мужлан встал, размял бедра и вдруг со всего маху пнул пленника в
лицо. Сергей, вскрикнув от неожиданности,  ударился  головой  о  пластиковый
борт отсека, скрючился на  матрасе  и  прикрыл  лицо  скованными  руками.  А
мужлан, упершись руками в стены,  принялся  методично  пинать  мальчишку  по
болевым точкам, тыча в голову подошвами кроссовок и возбужденно урча:
   - Тут у меня и не такие плакали, чмо горбатое! Тут у меня и покруче  тебя
обсерались, ублюдок!
   Сказать,  что  Сергей  был  ошеломлен  таким  поворотом  событий,  значит
прибегнуть к штампу. Мир вдруг  перевернулся  с  ног  на  голову,  череп  от
страшного удара гудел, как сто тысяч сумасшедших слонов,  грязные  кроссовки
мужлана с  каждым  ударом  выбивали  из  перекосившегося  сознания  пленника
агонизирующую мысль: "Не может быть! Такого просто не может быть!!! Это  что
же такое творится?!"
   - Готов? - пискнуло переговорное устройство.
   - Тебя спрашивают, ублюдок, ты готов? - продублировал мужлан,  вытаскивая
из кармана выкидной нож и щелкая лезвием.
   - Вас... всех... убьют! - задыхаясь, прохрипел Сергей - последний удар  в
солнечное сплетение наполнил  тело  острой  болью,  не  позволявшей  сделать
полноценный вдох. - Я... вас... я не боюсь!
   - Упорный, - буркнул мужлан, наклоняясь к Сергею и одним движением  остро
отточенного лезвия распуская на две части перед его брюк совместно с ремнем.
- А ну-ка, вот так...
   Рывком перевернув пленника на живот, мужлан содрал с него штаны, разрезал
резинку трусов, оголил задницу и, навалившись сверху всем телом, возбужденно
рыкнул в ухо:
   - Я тебя щас вы...бу, красавчик! Ухх-х-х, какая попа! Ка-акая попа!!!
   - Не... не надо!!! - задушенно прохрипел Сергей, ощутив  вдруг  задницей,
как  быстро  растет  и  твердеет  дородное  мужланово  естество,  пока   что
упрятанное в штанах. - По... х-х-хр... пожалуйста!!!
   Мужлан, плотоядно рыкнув, дернул несколько раз  тазом  и  жарко  зашептал
пленнику на ухо:
   - Я твою мамашку видел, чмо. Сла-а-адкая мамашка! Ух и сладкая! Мы  потом
ее поймаем, попозжа, как с тобой разберемся. Обязательно  поймаем!  Ухх-х-х,
мамашка! Тебя к батарее прикуем, а ее будем драть во все щели. Ух-х-хх,  как
мы ее! Мы ее до смерти за...бем! А ты будешь смотреть. Тебе понравится, чмо!
А пока - дорога длинная, я твою попку приучу к порядку! - и опять  несколько
раз резко дернул тазом, словно хотел забить гвоздь в задницу юноши.
   Сергей, задыхаясь под неподъемной тушей, каждой клеточкой своего избитого
тела ощутил вдруг, что он беспомощен, как ребенок, и  всецело  находится  во
власти сумасшедшего извращенца. И никто сейчас ему  не  поможет:  ни  органы
правопорядка, ни всесильные родители с их  связями,  вообще  ничто  на  всем
белом свете!
   Это внезапное открытие было настолько ужасным, что юноша  не  выдержал  и
разрыдался, тонко подвывая:
   - Я все... Все сделаю! Уберите его! Пожалуйста, уберите!!!
   - Готов, - удовлетворенно констатировал голос в переговорном  устройстве.
- Отпусти его, дай аппарат.
   Мужлан слез, рывком посадил Сергея, прислонив  его  спиной  к  стенке,  и
сунул в руки переговорное устройство. Сам сел  напротив,  довольно  жмурясь,
возбужденно раздувая ноздри и поигрывая ножом.
   - Будешь себя прилично вести, я дам ему команду больше не трогать тебя, -
пообещал обладатель цивилизованного голоса. - А сейчас  соберись  -  я  тебя
соединяю с мамой.
   - Кто это? Сережка, это ты?  -  спустя  минуту  раздался  в  переговорном
устройстве напряженно  вибрирующий  от  тревожного  ожидания  голос  матери.
Родной голос из другого мира, невесть как пробившийся в этот  тесный  склеп,
пропитанный  похотливым  присутствием   сидящего   напротив   звероподобного
мужлана. - Сереженька, почему молчишь?!
   - Мама... Мамочка, я тебя очень прошу, пожалуйста,  делай  все,  как  они
говорят! - Сергею стоило огромных усилий, чтобы не разрыдаться. - Это... Это
такие люди - они все могут... Я тебя очень прошу, мамочка...
   -  Хватит,  поговорили,   -   прервал   общение   цивилизованный   голос.
Переговорное устройство щелкнуло и  перестало  функционировать,  безжалостно
оборвав тонкую неведомую нить между беспечным прошлым, защищенным положением
в обществе, охранной техникой и крепкими плечами секьюрити, и  беспросветным
настоящим, исполненным ожидания самых невероятных гнусностей...
   Вызволение из душного  отсека  облегчения  не  принесло.  Выдолбленная  в
скальной  породе  землянка   значительно   уступала   по   комфортабельности
оборудованному в фуре рабохранилищу. Там было тепло, сухо, имелся  матрац  и
туалет. Био, правда, но тем не  менее.  Да,  разумеется,  там  присутствовал
здоровенный минус, сводящий на нет все удобства: этакий волосатый,  вонючий,
весом в полтора центнера минус - тот самый мужлан  сумасшедший,  у  которого
переход из нормального положение в состояние берсеркской ярости занимал едва
ли две секунды. Но после сеанса связи этого минуса попросили  из  кабины  не
беспокоить. И не беспокоил - только смотрел ласково да урчал плотоядно...
   А здесь была нора. Чуточку  благоустроенная  чьими-то  не  шибко  умелыми
руками. Дубовая дверь под углом в 45 градусов, с решетчатым оконцем посреди,
узкий наклонный ход,  каменные  ступеньки,  поддон  из  досок  на  осклизлом
каменном полу, в углу - куча смердящих мертвечиной тряпок  и  по  центру,  в
качестве единственного предмета интерьера, - ржавое помойное ведро.
   - Это зиндан, - пояснил охранник, водворявший Сергея  в  узилище.  -  Это
параща. Срат туда хадыт. Нищщ-тяк сидет - тут заибис. Балшой  зиндан  сабсэм
плох, тут харашо...
   Действительно, одиночный зиндан, куда  поместили  Сергея,  предназначался
для содержания особо важных пленных и по тутошним категориям наверняка тянул
минимум на три звезды.
   Дверь. Она  частично  защищала  от  непогоды  и  создавала  относительный
комфорт закрытого помещения. Можно было подняться по ступенькам, припасть  к
оконцу и любоваться панорамой плывущей  в  дымке  облаков  равнины  -  дверь
выходила на север.
   Поддон и тряпки. Прелесть!  Можно  было  устроить  великолепное  ложе  из
тряпок на деревянном поддоне и тряпками же укрыться.
   Остальные зинданы представляли собой обычные ямы  с  узкой  горловиной  и
расширяющимися книзу стенами - этакая каменная бутыль с  отвесными  стенами,
забранная сверху сваренной из  арматуры  решеткой,  в  которой  имелся  люк,
запертый на замок. Люди так и сидят в ямах, тесно прижавшись друг к другу  и
кутаясь в своих тряпках: никаких поддонов, досок и  тому  подобных  радостей
жизни. Рядом - лестница деревянная и круглая, деревянная  же  крышка.  Когда
нужно достать кого-то, страж опускает в яму лестницу - до дна три метра,  не
меньше.  Крышка  нужна  на  случай  сильных  холодов  и  обильных   осадков.
Смилостивится страж, перед  тем  как  самому  убраться  в  удобное  укрытие,
положит на решетку крышку. Вольноотпущенный раб, дед Семен - выживший из ума
старикашка - вытаскивает  на  веревке  через  люк  "парашу",  через  люк  же
опускает "жопельный" <Жестяной кувшин для подмывания -  с  длинным  носом  и
крышкой. У всех правоверных нохчей такой стоит в  летнем  сортире.  (Примеч.
авт.)> кувшин - в данном случае он служит емкостью для  питьевой  воды  -  и
хлеб. А в индивидуальный зиндан для особо важных  вольноотпущенный  заходит,
как в обычную комнату - под контролем стража,  и  даже  иногда  наводит  там
порядок.
   Впрочем, все эти "удобства"  Сергей  оценил  несколько  позже  -  в  день
прибытия еуу было не до анализа обстановки. Те, кто  его  привел,  потратили
что-то около часа на трапезу - шашлык ели,  судя  по  запаху,  выгнали  всех
обитателей на улицу и устроили представление, которое мы с  вами  уже  имели
сомнительное удовольствие лицезреть.
   Когда солдату отрезали голову, Сергей впервые в жизни упал в обморок.  Он
вообще  считал  себя  очень  крепким  и  в  глубине  души   был   благодарен
мужланистому Papa, наделившему его богатырской статью.
   А тут - не выдержал. В глазах вдруг потемнело, откуда-то из недр  желудка
накатила вязкослюнная  дурнота,  горизонт  поплыл  вбок  и  плавно  ухнул  в
кромешную тьму.
   После  этого  кошмарного  дня  юный  пленник  прочно  впал  в  ступор   и
практически перестал реагировать на внешние раздражители. Недвижно сидел  на
поддоне, зарывшись в ворох смердящих влажных тряпок,  тупо  смотрел  в  одну
точку и ни о чем не думал. Когда кишечник  и  мочевой  пузырь  напоминали  о
себе, вставал, оправлялся в  ведро  и  вновь  усаживался  обратно.  Ощущение
времени пропало совсем: мерк  ли  свет,  занималась  ли  заря  -  ничего  не
волновало ступорозного узника. К холоду и вечной сырости он быстро привык  и
перестал обращать на них внимание - все равно подыхать, какая разница... Дед
Семен вытаскивал "парашу", приносил хлеб с водой и уговаривал поесть. Сергей
как будто ничего не слышал. Тогда к  нему  спускался  очередной  охранник  и
легонько пинал по ногам: жри, тварь, тебе умирать нельзя!
   Так продолжалось до того момента,  когда  из  лагеря  убыл  подстреленный
гостем Руслана солдат. Какой бес тогда толкнул Сергея нашептать  воющему  от
боли раненому парню номер телефона матери, он так и не понял, но нашептал. И
впервые  за  все  время  сидения  почувствовал  голод,  заставивший  сожрать
заплесневелые корки, забившиеся в пазы поддона.
   В ту ночь  мальчишка  заснул  с  какой-то  робкой  надеждой:  теперь  все
вскорости разрешится.  Если  солдат  благополучно  доберется  до  нормальных
людей, сумеет звякнуть его матери, тогда наверняка все образуется...
   Следующий день подарил Сергею новый кошмар. Вечерний гость  взял  солдата
не просто так, а за "бартер" - подарил  Руслану  молодую  русскую  пленницу.
Сначала ее вопли раздавались из "командирского" домика, в  котором  проживал
Руслан с младшим  братом  Мамадом.  Натешившись,  "большие"  отдали  женщину
бойцам.
   Утром Сергей слышал какие-то неплановые крики,  затем,  спустя  некоторое
время, мог наблюдать через свое оконце в двери, как  дед  Семен,  украшенный
свежим фингалом в пол-лица, тащит истерзанное  тело  несчастной  пленницы  к
пропасти. Старика избили за то, что  он,  неверно  истолковав  распоряжение,
пытался похоронить замученную неподалеку от лагеря.
   Животный ужас, впервые испытанный в тесном отсеке фуры, вновь вернулся  к
юному пленнику и всецело овладел его сознанием. "...Сла-а-адкая мамашка!  Ух
и сладкая!  Мы  потом  ее  поймаем,  попозжа,  -  как  с  тобой  разберемся.
Обязательно поймаем! Ухх-х-х, мамашка! Тебя к батарее прикуем,  а  ее  будем
драть во все щели. Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти за...бем! А ты будешь
смотреть. Тебе понравится..."
   Эта идиотская тирада, рожденная  тусклым  умишком  озабоченного  мужлана,
вдруг отчетливо предстала перед юношей, обретая реальные формы. Вот, значит,
как  оно  бывает  на  самом  деле...  Значит,  это  не   метафора.   Женщина
действительно может умереть от такого...
   - Господи, какой же я идиот!!! - потерянно прошептал Сергей. - Господи...
Что же я наделал...
   Он вдруг живо представил себе последовательность дальнейших событий. Мать
- дама своенравная, пробивная да целеустремленная, получив  известие  о  его
местонахождении, немедля все бросит и примчится сюда его выручать. А тут,  в
этих мерзких избушках...
   "...Мамуля у тебя - классная телка. Эти метелки из "Апэнддаун" - и  рядом
не стоят. Ты не обижайся, ничего такого - это я в качестве  комплимента.  Не
будь она твоей мамулей, я бы ее снял. Ты посмотри - на нее же наверняка  все
мужики оборачиваются..."
   Вот так однажды имел неосторожность выразиться Валера Киевский -  клубный
мачо, развитой не по возрасту, - побывав в гостях у Сергея и  пообщавшись  с
мадам Кочергиной. А Валера, несмотря  на  младые  года,  в  "метелках"  толк
понимает - о его похождениях в их кругу ходят легенды...
   "...Сережка  -  я  здесь!  Родной  мой..."  -  и  бежит  к  его  зиндану,
оскальзываясь  на  снегу.  Но  не  дают  добежать...   Мужланы   появляются,
улюлюкают, догоняют... хватают  мать.  Тащат  в  свою  хижину.  Всю  ночь  -
отчаянные крики, похотливый рев...
   "...Ух-х-хх, как мы ее! Мы ее до смерти за...бем! А ты  будешь  смотреть.
Тебе понравится..."
   - Чтоб мне сдохнуть... Господи, да что же ты за чудовище  создал?!  Чтобы
так вот - родной матери, единственному близкому человеку...
   А утром дед Семен потащит к пропасти труп. Нет, сначала потащит в сторону
от лагеря - хоронить. Но отследят недруги дедовы потуги милосердные,  побьют
крепко  и  заставят  тащить  к  пропасти.  Истерзанное  голое  тело,  сплошь
испещренное кровоподтеками и ссадинами. Тащить будет за  ноги  -  как  и  ту
несчастную. А голова будет биться о камни, болтаясь в  разные  стороны,  как
переполненный пылесосный мешочек - в детстве видел,  домработница  собралась
вытряхивать,  да  зазевалась,  кот  Кузя  утащил  мешочек  и  гонял  его  по
комнате... "...А ты будешь смотреть. Тебе понравится..."  Это  было  стократ
хуже всего, что Сергею уже довелось испытать за последние  дни.  Невыносимая
боль тысячами раскаленных игл вонзалась в сознание при мысли, что  он  может
стать свидетелем  злодеяния,  которое  свершится  с  его  же  легкомысленной
подачи. Он все будет слышать и видеть - тут рядом, вон они,  мерзкие  хижины
мужланов...
   О том, что может произойти с матерью во время путешествия через всю Чечню
(разносторонне развитый  юноша  достаточно  разбирался  в  географии,  чтобы
предположить, что лагерь находится в крайнем  южном  районе  республики,  на
самой границе с Грузией), Сергей не думал. Его это абсолютно не  занимало  -
все вытеснило из головы ужасающе  ясное  понимание  того,  что  он  является
единственной причиной страшной мерзости, которая  произойдет  именно  здесь.
Они на его глазах надругаются над матерью, а потом выбросят в пропасть,  как
какую-нибудь падаль.
   "...А ты будешь смотреть. Тебе понравится..."  Сергей  вдруг  с  какой-то
болезненной  надеждой  подумал:  а  ведь  статистика   автокатастроф   такая
неутешительная... В столице ежемесячно гибнут десятки людей,  и  на  дорогих
иномарках - в том числе...
   Юноша поймал себя на мысли, что мечтает об ужасном, с точки зрения любого
нормального  индивида,  исходе.  Если  бы  вдруг  ему  сообщили,  что  мамин
"Мицубиси-галант" на МКАД угодил под панелевоз и спасти никого из пассажиров
не удалось, он, конечно, поплакал бы... но испытал  невероятное  облегчение.
Тогда можно было  бы  порадоваться  напоследок,  что  все  так  благополучно
разрешилось, и спокойно умереть. На  стражника,  например,  броситься  -  за
автомат побороться...
   Внезапный переход из длительного ступора  в  состояние  великой  тревоги,
донельзя обостренной чувством собственной  вины,  и  невозможность  как-либо
повлиять на ход событий не швырнули юношу  в  конечную  фазу  фрустрационной
безысходности. Спасибо, в самом деле, отцу - не только телом крепок оказался
отрок, но и в плане устойчивости психической не подкачал...
   Через полтора часа после того, как  дед  Семен  сбросил  тело  замученной
женщины в пропасть, Сергей принял решение, единственно доступное для него  в
сложившейся ситуации.
   Бежать.  Потратить  дня  три-четыре  на  сбор   информации,   обдумывание
способов, накапливание запаса хлеба. И драпать. Все герои  романов,  которые
некогда читал Сергей, отовсюду бежали. Эдмон Дантес (для  однобоко  развитых
тинэйджеров: к заказухе против Пушкина  данный  тип  никакого  отношения  не
имеет  -  отвечаю  чем  хотите),  например,  бежал  вообще   из   совершенно
невероятных условий!
   Пока солдат доберется до большой земли, пока позвонит, пока там  суть  да
дело... А он, Сергей, здоровый и крепкий, не успел еще ослабнуть от голода и
холода. Что тут за препоны: замок на двери да страж, интеллект  которого  на
уровне плинтуса в папином офисе. Да, все верно  -  подготовиться  и  бежать.
Добраться до  первого  блокпоста  федеральных  сил,  звякнуть  куда  угодно,
назваться... А дальше все закрутится.
   И как только юноша принял такое решение, стало ему легче. Цель появилась.
Отчетливая, ясная, близкая. Ужасный комплекс вины, разрушающий душу,  злобно
рыкнув, отступил в кусты и затаился...
   ...Все-таки вредность человечья сильнее всех вместе взятых  положительных
качеств любой, даже наиширочайшей натуры. И достойным  подтверждением  этому
служит факт, что зачастую человек, угодив в  заведомо  для  себя  опасную  и
невыгодную ситуацию по вине самоуверенного и довлеющего  над  его  личностью
соратника, никогда не упустит случая позлорадствовать.
   Антон, хорошо осознавая все  свои  глубинные  недостатки,  тем  не  менее
скромно считал себя пупом - как и все упертые товарищи, чего-либо добившиеся
на своем поле деятельности. Ну, пусть не пупом всей земли, но пупом  ЗОНЫ  -
непременно.  Этаким  пупком,  в  меру  торчащим,   слегка   заволосевшим   и
обветрившимся от суровых условий. А тут рядышком вдруг возник еще один  пуп,
с претензиями  на  то  же  положение,  что  и  пуп  номер  один.  Два  пупа,
согласитесь, это аномалия.  Любой  гомо,  заметив  у  себя  такую  аномалию,
приложит все усилия, чтобы доказать: да не пуп это вовсе, а прыщ!  Надуется,
лопнет, и сразу всем станет ясно - все в норме, пуп один...
   Трое суток все было,  как  предсказывал  полковник.  Маяк  функционировал
регулярно. Ночью шли  за  колонной  Беслана,  перед  рассветом  залегали  на
дневку, в сумерках готовились к  движению,  с  наступлением  полной  темноты
опять пускались в путь. Шведов набивал на карте базы,  прокладывал  маршрут,
аккуратно вычерчивая все загогулины. Вектор перемещения в сравнении с длиной
пройденного  пути  был  мизерным:  за  трое  суток  продвинулись   в   южном
направлении едва ли на сотню километров.
   А на четвертый день на Ичкерскую землю из-за Кавказского  хребта  прыгнул
хорошо    прижившийся     здесь,     полупьяный     отморозок-циклон.     Не
циклонище-ветродуй, яростный и настойчивый, а так - вялый  тучегон-градосып.
Не ждали гада: пятые сутки стояла необычная  для  зимнего  времени  в  нашем
регионе ясная, тихая погода, и  синоптики-провокаторы  торжественно  обещали
такую благодать еще минимум на протяжении недели.
   Эту дневку готовили особенно тщательно: колонна Беслана уже перевалила  в
район, находящийся под контролем боевиков, следовало ежесекундно держать уши
торчком и  пребывать  в  готовности  к  стремительной  ретираде  по  заранее
намеченному для такого позорного дела маршруту.  Замаскировались,  выставили
охранение, пожевали и пристроились дремать. А через час  полковник  разбудил
Антона негодующим возгласом:
   - Не по-онял!? Эт-то что за бардак?!
   Антон нервно покрутил головой, убедился, что причины,  способные  вызвать
недоумение старшего товарища, в пределах видимости отсутствуют, и  уставился
на приемник, который полковник как раз включил, дабы проверить  лишний  раз,
как там поживает заветная желтая точка.
   А  точка,  сволочь   такая,   как   раз   начала   проявлять   нездоровую
самост