и дружески по плечу  -
молодец, мужик! Езжай в Ханкалу, там вас потом обменяют. Так вот...
   По ходу дела возле школы оперативно орудовал медперсонал:  собирали  всех
подряд раненых и убитых - и наших и  "чехов".  Всех,  кому  еще  требовалась
помощь, грузили в "таблетки" <"Таблетка" - санитарная машина.>, чтобы  везти
на эвакопункт, а кому уже до лампочки  -  бирку  на  ногу  и  в  тентованный
"Урал"...
   И вот, представьте себе: выхожу я из наспех раскинутой санпалатки - там у
меня выковыривали осколки из спины - и наблюдаю  такую  картинку:  немолодая
уже медсестра выгоняет  из  "таблетки"  шестерых  ходячих  раненых  ребят  и
покрикивает: "Давай, давай, сынки  -  вон  тяжелых  несут!  Сначала  тяжелых
отвезем, а потом за вами приедем..."
   Глянул я на этих "тяжелых", и в глазах потемнело: наши санитары, пыхтя от
натуги, тащили на носилках к "таблетке" двух уродов, которые отрезали головы
моим бойцам и надругались над трупом Лешего... Если  бы  мне  предложили  их
опознать чисто по внешним признакам, я, возможно, еще  усомнился  бы  -  они
практически все похожи друг на друга, как  однояйцевые  близнецы.  Однако  у
меня, как у любого профессионала,  имеется  характерная  черта:  пунктуально
фиксировать результаты своей работы. Вот я и зафиксировал: один из "тяжелых"
был ранен в задницу, а второй - в  левое  плечо,  причем  наши  сердобольные
санитары успели сооружить этим выблядкам обильные повязки.
   Тот, кто имел ранение в ягодицу, держался молодцом:  приветственно  махал
ручкой и скалился в журналистские видеокамеры, а второй зверьком  зыркал  по
сторонам и натужно цедил воздух сквозь стиснутые зубы - промидолом,  видимо,
его баловать не стали.
   Полюбовавшись этим замечательным зрелищем с десяток секунд, я под угрозой
оружия заставил санитаров поставить носилки на землю, отогнал их подальше  и
методично расстрелял пленных, выпустив весь магазин... Повторяю -  сделал  я
это  не  будучи  в  состоянии  аффекта  или  боевого  транса,  а   напротив,
руководствуясь холодным расчетом и пребывая в  здравом  рассудке.  Я  просто
казнил их. Если в нашей Богом обделенной стране Правосудие  зачастую  валяет
дурака, в некоторых случаях его функции должен брать на свои плечи тот,  кто
на это способен... Кликнув своих оставшихся в живых  бойцов,  я  показал  им
мертвых "духов" и пояснил, что справедливость восстановлена.  Теперь  каждый
из них уверен на  сто  процентов,  что  любое  зло  наказуемо,  а  возмездие
неотвратимо, независимо от того, что за спиной злодея  стоит  могущественная
криминальная страна, и невзирая на юридические и правовые условности...
   Вот, собственно, и все. К моему великому сожалению, при осуществлении сей
акции присутствовало, как я уже упоминал выше,  много  ненужных  свидетелей.
Они подняли страшный шум, в результате чего  по  данному  факту  моментально
возбудили уголовное дело и меня быстро эвакуировали на  "вертушке"  подальше
от метких глаз и цепких рук народных  мстителей  великой  Ичкерии,  которые,
впрочем, судя по слухам, поклялись отыскать злобного маньяка-убийцу хоть  на
Марсе... Ну и пусть себе ищут - для  меня  это  не  трагедия.  Я  уже  давно
смирился с мыслью, что если  все  "духи",  желающие  плюнуть  на  мой  труп,
выстроятся в затылок друг другу, то  очередь  получится  не  меньше,  чем  в
доперестроечный воскресный денек к Мавзолею дедушки Ленина...
   Разбудив Смирнова, я передал ему вахту и, отвернувшись к стене, попытался
уснуть,  надеясь,  что  во  сне  мне  привидится  какая-нибудь   эротическая
картинка, чреватая непроизвольным семяизвержением - такое со мной здесь  уже
один раз приключилось. Я мечтал о таком сне как о единственном светлом пятне
в этом вонючем мирке. Однако, вопреки  ожиданиям,  провалиться  в  состояние
тяжкой полудремы сразу не удалось - и не затхлый  смрад  тесной  камеры  был
тому виной.
   Помаявшись минут  пятнадцать  в  безуспешных  попытках  забраться  в  мир
эротических сновидений, я похоронил  свою  мечту  и  принялся  анализировать
состоявшийся накануне вечером разговор со Смирновым.
   В тот день  корпусной  принес  Серому  передачу  от  влиятельных  лиц  из
органов, в которой, помимо всего прочего,  имелось  небольшое  письмецо.  Из
депеши следовало, что завтра после обеда моего кореша заберут  на  повторное
обследование в клинику. А еще в том письме  вскользь  проходила  информация,
что моей особой очень интересуются какие-то темные личности. Там так и  было
написано: "...с тобой сидит один тип,  который  завалил  пленных  чеченов  в
Грозном. На днях кое-кто настойчиво интересовался..."
   Серега пребывал в благодушном настроении - он был уверен, что влиятельные
товарищи, курирующие его персону, с легкостью вытащат своего протеже из этой
передряги. И в самом деле, всего-то делов - ну подумаешь,  пострелял  парень
слегка из "ПКМСа" по базару! Ну, хрен с ним, пусть трое торгашей ранены,  но
никого ведь не отправил на тот свет! На войне и не такое бывает...
   Я благодушие Сергея не разделял. Нет,  перспектива  оказаться  наедине  с
сокамерниками, которые в один прекрасный момент могут прикончить оставшегося
в меньшинстве тирана, меня особенно не удручала.  Не  заботила  чрезмерно  и
мысль о том, что "духи" таки раздобыли информацию о моем  местопребывании  -
рано или поздно это должно было произойти.
   Меня сильно удручало, что я оказался не у дел, совершенно  беспомощный  и
зависимый от чужой воли. Умереть в этой вонючей камере было бы очень  обидно
и нецелесообразно. На баксы Абдуллы, предусмотрительно спрятанные в надежном
месте, я мог  приобрести  фантастическую  экипировку  для  целого  отряда  и
напоследок развлечься на всю катушку в свое  удовольствие.  И  неважно,  что
войска помаленьку выводят - это не мое перемирие. Лично я ни с  кем  договор
не  заключал.  Полагаю,  если  хорошенько  поискать,  то  можно   обнаружить
достаточное количество профессионалов, умеющих без промаха стрелять из  всех
видов  оружия,  убивать  голыми   руками   и   прекрасно   разбирающихся   в
географических особенностях этой маленькой горной страны. Хотя много мне  не
надо - хватит и десятка ловких парней, для которых мир с  чеченцами  никогда
не наступит... Ну да, разумеется - все мы смертны, и меня  обязательно  рано
или поздно прикончат, но лучше схлопотать пулю в бою, чем быть задушенным  в
вонючей камере ненавидящими тебя психопатами или  "чеховской"  подсадкой.  В
общем - не нравится мне здесь. Пора отсюда убираться...

ГЛАВА 2

   ...Тот факт, что из СИ-1  за  полуторавековой  период  его  существования
никому не удалось сделать ноги, меня абсолютно не волновал. Нет, нет  -  ваш
покорный слуга вовсе не болен чрезмерным самомнением -  просто  я  прекрасно
знаю, что все в мире преходяще. Знаете, как оно бывает  -  висит  в  забытом
фарватере старенькая мина, лет этак  тридцать-сорок,  никому  не  мешает,  а
потом вдруг - оп-па! - где-то что-то колыхнуло, цепь порвалась - и вот  вам,
заполучите пробоину в полборта!
   "Общаковая" камерная масть - пассивный пидер Григорий,  работавший  ДПНСИ
<ДПНСИ - дежурный помощник начальника следственного изолятора.> до того, как
его посетила шиза, рассказывал, что наиболее отчаянные обитатели изолятора в
разное время и различными способами пытались несанкционированно оставить сие
заведение, однако попытки эти были тщетны.
   Однажды,   правда,   был   прецедент:   некто   Рваный,   вор-рецидивист,
замечательно исхитрившись, умудрился благополучно покинуть  стены  СИЗО,  но
подышать пьяным воздухом свободы ему  удалось  совсем  недолго  -  буквально
полминуты.
   Было это в мае 1954 года: вор  во  время  приема  пищи  сделал  вид,  что
проглотил черенок ложки, и симулировал страшные желудочные колики,  а  когда
корпусной зашел в камеру взглянуть, что же это  с  ним  такое  приключилось,
Рваный ловко вырубил попкаря, переоделся в его форму  и,  завладев  ключами,
выбрался наружу.
   Данное происшествие, однако, побегом не посчитали и в реестры заносить не
сочли нужным, поскольку в этом деле присутствовал маленький нюанс:  завернув
за угол СИЗО,  Рваный  был  моментально  задавлен  насмерть  ассенизаторской
машиной спецавтохозяйства ј 17, управляемой сильно пьяным водителем...
   К россказням старого пидера я относился весьма скептически: он попал сюда
за то, что во время  дежурства  зверски  покусал  троих  подследственных,  у
которых после этого случился столбняк (вообразил  себя,  сволочь,  служебной
собакой). Кроме того, любой подследственный, проведший хоть какое-то время в
следственном изоляторе, прекрасно знает, что корпусной - если он  только  не
самоубийца, без хорошего прикрытия в коридоре никогда не зайдет в  камеру  к
психам,  а  все  три  выхода  из  СИЗО  (приемник,  ворота  шлюза  и  КПП  в
административном корпусе) ежесекундно находятся под строжайшим контролем.
   Одним словом, внимая интересным  сказкам  Григория,  следовало  тщательно
фильтровать информацию: старый шизофреник настолько помутился рассудком, что
сам свято верил в некоторые полуфантастические элементы своих  увлекательных
повествований и впадал в прострацию,  если  его  пытались  убедить,  что  он
элементарно врет. Тем не менее в случае с Рваным я уловил некое рациональное
зерно и, уцепившись за этот аспект, довел его до логического завершения.
   По моему разумению, Рваный, совершая побег (коль скоро таковой имел место
в действительности), сильно переборщил и сделал массу ненужных телодвижений,
даром  что  опытный  вор-рецидивист.  Сделав  выводы  из  печального   опыта
"коллеги", я решил свой план слегка подкорректировать...
   Учитывая особенности обитателей психиатрического отделения, администрация
СИЗО  тщательно  следила,  чтобы  в  камерах  не  было  предметов,   которые
подследственные могли использовать для членовредительства. При поступлении в
отделение у новичка отнимали все, что хоть как-то подпадало под  определение
"опасно для жизни":  металлические  часы,  иголки-булавки,  брючный  ремень,
шнурки, подтяжки и отовсюду срезали пуговицы, поскольку  некоторые  психи  -
было дело - заглатывали эти пуговицы пригоршнями и с ними потом  приходилось
возиться.
   Мой кореш, Серега Смирнов, отчасти из-за этой особенности  психотделения,
отчасти из-за своего дурного нрава попал в  пикантную  ситуацию:  когда  его
сюда водворяли, он мило пошутил  -  дескать,  зря  стараетесь,  ребята,  при
желании  можно  удавиться  и  резинкой  от  трусов...  Выслушав   инсинуации
Смирнова, попкари моментально изъяли у него все имеющиеся в наличии резинки:
от спортивных штанов, от трусов, запасных трусов и на всякий случай вырезали
пластмассовую "молнию"  из  кофты  -  чтобы  больше  так  не  шутил.  Теперь
представитель ОМОНа завязывал все свои аксессуары на узелки, из-за  чего  во
время последней рукопашной схватки со злобными сокамерниками  предстал  пред
врагами во всей своей первозданной красе, да вдобавок оказался стреноженным!
Если бы я не стоял с ним рядом плечом к плечу, положеньице, сами  понимаете,
могло стать весьма прискорбным...
   В общем, не было в обиходе шизанутых подследственных  опасных  для  жизни
предметов - не составляли исключение и  ложки.  Псих  мог  заточить  втихаря
ложку о стену  и  благополучно  вскрыться,  или  порезать  тех,  кто  в  его
исковерканном воображении ассоциируется как враг. А потому при раздаче  пищи
баландер пропихивал в кормушку  вместе  с  тарелками  и  ложки,  которые  он
впоследствии тщательно пересчитывал, получая посуду обратно.
   Слопав на завтрак хлорную овсянку, я аккуратно отломал у ложки черенок и,
поставив тарелку в общую кучу у двери, забрался на свою шконку,  где  быстро
засунул черенок в  матрац.  Затем  я  отвернулся  к  стене  и,  скрючившись,
принялся тихонько постанывать.
   - Ты че, братуха?  -  поинтересовался  Смирнов,  ухватив  меня  за  плечо
здоровенной ручищей. - Поплохело, что ли?
   - Живот чего-то схватило, - сквозь зубы процедил я. - Режет, бля...
   - Может, шумнуть, чтобы врача вызвали?  -  озаботился  Серега.  -  Может,
дизентерия, а?
   - Да нет, братан - не надо врача, - отказался я. - Полежу чуток -  может,
отпустит...
   Минут через пятнадцать  корпусной  откинул  кормушку  и  баландер  принял
посуду от Адвоката, который в  наказание  за  курение  был  назначен  вечным
дежурным по камере.
   - Раз, два, три... - начал монотонно считать ложки баландер и вдруг,  без
перехода, будто полдня тренировался, заорал противным голосом:
   - Во бля! Гля, че утворили, дебилы! Черенок у ложки откусили,  сволочи!!!
Ой-ееооо...
   Мгновенно поднялся всеобщий гвалт: корпусной, засунув рожу в  кормушечный
проем,  настойчиво  интересовался,  куда  это   мы   задевали   черенок,   и
недвусмысленно намекал на грядущие репрессии для всей камеры,  если  черенок
не будет возвращен; сокамерники яростно отпирались, стуча  себя  кулаками  в
грудь, бросаясь на пол  и  приводя  в  качестве  аргументов  самые  страшные
клятвы, а голосистый баландер  комментировал  весь  этот  балаган,  стараясь
переорать  обитателей  камеры,  и  посвящал  в   подробности   происходящего
остальных заключенных психотделения.
   Немного послушав этот сыр-бор, Серега Смирнов решил вмешаться.
   - Ша, чмыри! Ша, я сказал! - рявкнул он раскатистым  басом.  -  Кто  взял
черенок - верните, а то найдем, всех подряд отпидерасим!
   Надо  признаться,  что  это  была  дежурная  смирновская  угроза-в   ходе
конфликтов с сокамерниками он  частенько  обещал  произвести  их  в  петухи,
однако дальше угроз дело не доходило. Тем  не  менее  то  ли  в  силу  своей
испорченности, то ли из-за чрезвычайной убедительности  смирновского  облика
сокамерники к подобным угрозам относились весьма серьезно и никто ни разу не
усомнился, что Смирнов на пару со мной  может  осуществить  сие  безобразное
деяние - если приспичит. Этот конфликт также не был исключением -  обитатели
камеры для сотрудников на пару секунд притихли, опасливо косясь на Сере-гу -
только баландер в  коридоре  продолжал  возбуждать  население  психотделения
истошными криками.
   - А вдруг это Григорий взял? - глубокомысленно заметил Адвокат. - Ему  до
фени, а всей камере страдать!
   Григорий моментом  попер  в  отмаз,  остальные  начали  высказывать  свои
предположения по этому поводу - гвалт возобновился.
   - Ша, чмыри! Ша! - опять  заорал  Смирнов,  тяжко  подпрыгивая  на  своей
шконке и стуча по дужке кулачищами. - У кого найдем черенок,  отметелим  как
последнего чухана!
   Опять пауза - три  секунды.  Воспользовавшись  затишьем,  я  красноречиво
замычал и, приподнявшись  на  локте,  со  страдальческой  гримасой  на  лице
застонал:
   - Оооо, Серый...  Это  я,  я...  Я  проглотил  чеере-ено-о-ок...  Умереть
хочу-у-ууу... Жить невмоготу-у-у-уу... - и рухнул  обратно,  скукожившись  в
три погибели.
   Что тут началось!
   - А-а-а-а-а! - заверещал пидер Григорий фальцетом. - Вот оно! Оно! Как  в
54-м году! А-а-а-а! Давай - зайди, зайди!  -  Это  адресовалось  попкарю.  -
Зайди, а он по башке тебя  жахнет,  переоденется  и  свалит  отседа!  Давай,
давай...
   - Доктора позови, начальник! - орал Смирнов, нешуточно стуча  кулаком  по
кроватной дужке. - Доктора! Кореш умирает!
   - Пидер! - завизжал баландер, перекрикивая всех подряд.  -  Пидер!  Ложку
сожрал, тварь! Да чтоб она тебе там, блядь ты такая, поперек жопы застряла!
   - За лидера ответишь, чмо! - прорычал Смирнов, грузно прыгая со шконки на
пол, и метнулся к двери, намереваясь, видимо, вцепиться в глотку баландеру.
   Осторожно перевернувшись на другой бок,  я  активизировал  стенания  и  с
любопытством наблюдал за развитием ситуации. Смирнов благополучно  схлопотал
от корпусного по рукам и принял на грудь пару  тарелок  с  объедками,  ловко
запущенных через кормушку баландером. С не меньшей ловкостью вернув  тарелки
обратно, мой корешок взвыл как волк и  принялся  лупить  кулаками  по  гулко
завибрировавшей двери, изрыгая гнуснейшие тирады в  адрес  врагов.  Судя  по
мощному реву и диким воплям снаружи, психи из общих камер уже давно вошли  в
возбужденное состояние и всячески поддерживали наше  выступление.  В  общем,
имел место безобразный дебош.
   Корпусной, надо отдать  ему  должное,  пребывал  в  растерянности  совсем
недолго. Похлопав чуток белесыми  ресницами  на  бесновавшегося  у  кормушки
Смирнова, попкарь завопил, как подрезанный:
   - Спецназ! Спецназ! - И так до тех пор, пока под сводами психотделения не
наступила относительная тишина.
   - Будете базарить - спецназ позову! - закрепляя успех, объявил корпусной.
- Они уже неделю без работы - соскучились, поди! - Публика замолкла - только
отдельные задушевные всплески былого буйства доносились в  нашу  сторону  из
коридора. В  общих  камерах  поголовное  большинство  самостоятельно  гасило
наиболее  неуемных:  сей  процесс  выражался  в  мычании  заткнутых  ртов  и
причитаниях типа "не надо, не надо - я сам!".
   - Ну че - есть желающие повозбухать? - победно  воскликнул  корпусной.  -
Если есть - я завсегда пожалуйста!
   Возбухать никто  не  пожелал.  Методы  воспитательной  работы  уидовского
спецназа  <Уидовский  спецназ-подразделение  для  усмирения   заключенных.>,
отделение которого постоянно дежурило где-то на верхних этажах Си-1, надолго
оставляли мрачный след в памяти любого обитателя пенат, будь он хоть  трижды
дегенератом.
   - Ну зачем  спецназ?  -  вкрадчиво  пробормотал  вредный  Григорий  после
некоторой паузы. - Ты зайди сюды, пощупай его - вдруг он кони кинул? А  коли
не кинул - так он тебе по черепу жахнет, переоденется и, как в 1954-м...
   - Да заткнись ты, чмо! - пресек  старого  педераста  Смирнов.  -  Человек
умирает! Ну давай, давай - сделай  че-нибудь,  братуха!  -  обратился  он  к
попкарю. - Доктора позови - не веришь, сам зайди, проверь - ведь помрет же!
   - Вот это ты  влип,  Иваныч,  -  грустно  резюмировал  Адвокат.  -  ДПНСИ
доложишь, что подследственный ложку заглотил, - вставят на всю катушку. Куда
смотрел? Не доложишь - вдруг помрет? Опять же вставят. В камеру зайдешь - на
части порвут. Хи-хи...
   - Ага, разогнался! - досадливо пробурчал корпусной. -  Щас  все  брошу  и
побегу докладать! Пусть себе лежит - ни хера ему не будет!
   - Зря ты так, Иваныч! -  сурово  прикрикнул  Григорий.  -  У  меня  разок
корпусной  недоглядел  -  подследственный  отравился  дрянью  и  помер.  Так
корпусному поджопник - пошел на хрен с работы! - и платить компенсацию семье
заставили...
   Так что - топай. Пущай экстренный вызывают - надоть бы  этого  в  клинику
свезти.
   Корпусной сурово задумался на полсигареты и, захлопнув кормушку,  потопал
к выходу из отделения. Спустя пять минут меня аккуратно выдворяли из  камеры
- при  сем  знаменательном  событии  присутствовала  практически  вся  смена
попкарей и сам ДПНСИ, который сноровисто обшарил камеру - видимо, на предмет
поисков пропавшего черенка, такового не обнаружил  и  велел  тащить  меня  в
дежурку.
   Еще минут десять я лежал на носилках в  приемнике,  дожидаясь  конвоя,  и
изображал нечеловеческие страдания для наблюдавших за мной двух  вислоносных
прапорщиков. Отыскавшийся где-то в объемном чреве СИЗО престарелый  фельдшер
Игнатьич не счел нужным даже пощупать меня - написав от фонаря  направление,
он вручил его прибывшему начальнику экстренного караула и наотрез  отказался
сопровождать меня в клинику.
   - Я вам, блядь, не зечара, чтобы  в  автозаке  трястись,  -  презрительно
заявил Игнатьич начкару, когда тот настоятельно потребовал,  чтобы  больного
сопровождал врач. - В кабине ведь не повезешь?
   -  Не  повезу,  -  согласился  начкар  -  мясистый   краснолицый   дядька
предпенсионного возраста. - Больно ты жирный, вдвоем не поместимся. Да и  не
положено это...
   - Ну а в трюме я вам не ездун, - отрезал Игнатьич. - У вас там воняет...
   - Тогда вообще не возьму, -  меланхолично  пожал  плечами  начкар.  -  По
уставу не положено - сам ведь знаешь! Вдруг он в дороге окочу