одозревает, что я понимаю по-чеченски, более того, здесь никто  не  считает
меня за полноценного человека, а потому никто не берет себе труд скрывать от
меня истинное положение дел. Вы станете  таиться  от  дивана  или  кухонного
комбайна, затевая ссору с женой? Думаю, не станете - если  не  нуждаетесь  в
услугах психиатра. Ну вот и Хашмукаевы от меня не таятся.
   В семье Хашмукаевых пятеро детей. Троих  старших  дочерей  Султан  весьма
удачно выдал замуж, и они,  само  собой  разумеется,  покинули  отчий  кров.
Теперь на пастбище живут пять человек (себя я не считаю - я здесь,  как  уже
говорил, не человек): сам, жена, сын Беслан с женой Айгуль  и  младшая  дочь
Лейла -  мой  бессменный  часовой  и  будущий  переводчик  в  высших  кругах
официального Грозного. Как видите, Аллах дал Султану всего лишь одного  сына
- продолжателя рода Хашмукаевых. Это обстоятельство само по себе в  общем-то
не является поводом для  трагедии  -  раз  продолжатель,  так  продолжай  на
здоровье в лучших традициях шариата: плоди ежегодно по  чечененку,  а  то  и
двойнями - в ударном режиме. Однако в этой ситуации есть  некоторые  нюансы.
Красавица Айгуль вот уже пятый год замужем, но до сих пор Султану так  и  не
удалось понянчить внука со своей фамилией. Дочери успели нарожать с  десяток
внучат, это, конечно, хорошее дело... но эти дети носят другие фамилии - они
не Хашмукаевы. А Айгуль ежегодно рожает мертвого ребенка - в  последний  раз
это произошло три месяца назад...
   Хашмукаевы не совсем дикие: Султан по очереди, тайком от родственников из
предгорья,  возил  в  Грозный  Беслана  и  Айгуль  на  обследование.  Айгуль
оказалась совершенно здоровой, а вот у Беслана  проктолог  обнаружил  вполне
рутинное заболевание, характерное для многих  горцев,  которым  в  молодости
частенько приходится спать  на  голых  камнях:  простатит.  Лечиться  Беслан
наотрез отказался: виданное ли это дело, чтобы у гордого горного орла кто-то
ковырялся в заднем проходе?!
   Сами понимаете - невиданное. Вот вам и результат: сразу  после  последних
неудачных родов Султан запретил Беслану спать с  женой.  Нечего,  мол,  брак
плодить -  над  природой  издеваться.  Беслан  слушается:  три  месяца  спит
отдельно от жены - терпит. бедолага. Только на этом причуды главы  семейства
не закончились: две недели назад Султан заявил сыну, что  более  не  намерен
полагаться на его состоятельность в сложном деле продолжения  рода  и  берет
отныне эти невыносимые тяготы на свои плечи. Сын, в лучших традициях Ислама,
перечить папке не стал: теперь Султан еженощно спит со снохой. Окно  спальни
Айгуль выходит на задний двор, где располагается мой сарай.  Огромный  замок
на двери моего узилища свободно болтается в массивных чугунных петлях - если
нажать на дверь посильнее, получается изрядная щель.  Из  чувства  праздного
любопытства я уже две недели еженощно дежурю у  щели  и  могу  слышать,  как
Хашмукаев-старший усердно трудится над продолжением рода:  из  окна  спальни
Айгуль периодически доносятся  его  молодецкие  вскрики  и  протяжные  стоны
снохи, которая, как мне кажется, совсем не страдает  от  такого  изощренного
проявления свекорского деспотизма  -  днем  она  летает  по  двору,  как  на
крыльях, свежая, что ваша  утренняя  роса,  и  улыбчиво  щурится,  аки  лучи
весеннего солнышка. И не обращает особого внимания на мрачнеющего  с  каждым
часом муженька-горемыку, весь вид которого красноречиво говорит о  том,  что
он вот-вот наложит на себя руки. А самое грустное в том, что я не  одинок  в
своих эротических шпионствах. Иногда я могу наблюдать через щель, как Беслан
ночью неслышно прокрадывается под  окно  Айгуль  и,  затаившись  неподалеку,
прислушивается к тому, что происходит в спальне. Он застывает как истукан  и
не подает никаких признаков жизни: мне кажется, что лишенный права исполнять
супружеские обязанности горный орел в такие минуты  остро  сожалеет,  что  в
свое время не дал проктологу поковы-ряться в своей горделивой заднице...
   Шум перебранки в  сарае  усиливается.  Я  с  любопытством  приближаюсь  и
прислушиваюсь - можно различить некоторые  слова  и  даже  наиболее  громкие
отдельные фразы. Краем глаза отмечаю, что Лейла  тоже  подтянулась  поближе,
хотя делает вид, что происходящее в сарае ее совершенно не интересует.
   Из того, что мне удается  разобрать,  можно  сделать  вывод,  что  Беслан
настойчиво требует у отца  прекращения  его  сноха  ческой  деятельности.  В
качестве  аргумента,  подтверждающего  его   правоту,   сын   приводит   два
неоспоримых факта: Султан спит с  Айгуль  уже  две  недели  -  этого  вполне
достаточно, чтобы в организме молодой  женщины  завязалась  новая  жизнь.  И
потом - со вчерашнего дня у Айгуль начались месячные - муж  прекрасно  знает
характерные  особенности  физиологии  своей  супруги...  В   общем,   услуги
производителя более не требуются - побаловались, и хватит.
   Султан в ответ зло насмехается над сыном: ты, молокосос, пять лет  живешь
с женой и не знаешь, что при беременности месячных не бывает.  Значит,  что?
Работать надо! Процесс необходимо продолжать до тех пор,  пока  не  появится
ощутимый результат. Радоваться  должен,  неблагодарная  скотина,  что  папка
пашет за тебя в поте лица, упирается ночами в нечеловеческих потугах - а все
ради того, чтобы род не захирел. И потом - при чем здесь месячные?  Женщина,
она, сынок, как пластинка: попользовался с одной стороны, перевернул,  когда
надоело, -  пользуйся  с  другой.  Ты  что  -  не  в  курсе?  Действительно,
молокосос...
   Мне кажется, молодящийся снохач зря пошутил насчет  пластинки.  Тем,  кто
жил в селе, не надо объяснять, что значит вдвоем умертвить и разделать сотню
баранов, а кто не  в  курсе,  сообщу  кратко:  это  адский  труд,  требующий
колоссальных затрат как в физическом, так и в моральном плане.  Папашка  сам
страшно утомился и в связи с этим не  учел  состояние  отпрыска,  смертельно
уставшего от многочасовой  работы,  а  потому  утратившего  обычное  чувство
благоговейного  трепета  перед  главой  рода.  Инсинуации  Султана  внезапно
прерывает странный звук из разряда тех, что мне частенько доводилось слышать
во времена своей  прежней  деятельности:  какое-то  нечеловеческое  рычание,
затем - хххек! Чмок! - так получается, когда кто-то сильно  бьет  противника
чем-то острым по голове и при этом  делает  резкий  выдох.  Затем  раздается
сдавленное мычание и всхлипы...
   -  А-ха!  -  я  замираю,  обратившись  вслух.  Какая-то  часть   сознания
подсказывает, что попа моя сегодня  может  тихо  порадоваться  -  пороть  ее
наверняка не будут. Другая часть  сознания  машинально  отмечает:  тот,  кто
только что нанес в сарае удар, явно  не  специалист.  Если  бы  такую  штуку
отмочил я или кто-то из моей команды, мычания  наверняка  бы  уже  никто  не
услышал.
   Из сарая медленно выплывает Беслан: остекленевшие безумные глаза, в руках
здоровенный скребок для обработки шкур... Постояв несколько секунд, он вдруг
замечает, что мы с Лейлой уставились на него, и бросает  скребок  на  землю.
Затем, закрыв лицо окровавленными руками и шатаясь как пьяный,  бредет  мимо
меня куда-то за дом - при этом  он  бессвязно  что-то  бормочет,  словно  по
мановению руки опытного гипнотизера внезапно впал в транс.
   Честно говоря, я пребываю в растерянности.  Нет,  я  всякого  повидал:  и
боевых братьев терял неоднократно, и сам смотрел в лицо смерти, и не падал в
обморок, когда убитый  мною  враг  умирал  на  моих  глазах...  Но  чтобы  в
чеченской семье сын поднял руку на отца  -  это  уж  извините!  Я  настолько
хорошо изучил нравы  и  обычаи  этого  народа,  что  вот  так  вот  с  ходу,
навскидку, что называется, не могу поверить и осознать, что присутствую  при
свершении столь чудовищного факта...
   - Лилька... Лилька! - тихо зову я. Лейла завороженно смотрит за дом, куда
только что утопал Беслан, и не сразу реагирует на оклик.
   - Сходи, посмотри... - дождавшись, когда девчонка  обернется  ко  мне,  я
тыкаю пальцем на распахнутые двери сарая. - Посмотри, может, он  еще...  ну,
может, помощь нужна. Или сбегай в дом - мать позови.
   Лейла, покосившись на меня, замирает в  нерешительности,  затем  начинает
медленно приближаться к сараю, держа зачем-то карабин на изготовку  -  будто
из дверей на нее вот-вот бросится враг.
   В  дверном  проеме  неожиданно  возникает  Султан.  Лицо  его  в  ужасном
состоянии: огромная рубленая рана развалила надвое левую щеку,  разбороздила
бровь и протянулась через весь лоб до линии волосяного покрова. Что с  левым
глазом, не видно: сгустки крови превратили половину  лица  моего  хозяина  в
жуткое подобие свежего мясного фарша. Левая рука повисла, как  плеть,  рукав
набух кровью, которая тонкой струйкой капает на землю. По всей видимости,  в
последний момент он успел подставить руку, заслоняясь от  тяжелого  скребка,
что, однако, лишь чуть смягчило страшный удар.
   Лейла  машинально  отскакивает  в  сторону  и  застывает  на  месте   как
вкопанная. Султан сползает по косяку на пол и хрипит:
   - И-и-и-ди сюда... дочка...
   Лейла приближается - лицо ее помертвело и  потеряло  подвижность,  как  у
зомби: девчонка вот-вот упадет в обморок.
   Я инстинктивно подаюсь вперед, чтобы помочь, но при  первом  же  шаге  на
моих ногах ощутимо бряцают цепи - вовремя вспоминаю, что я  здесь  не  более
чем мебель, недочеловек я.
   Как только карабин оказывается в зоне досягаемости здоровой руки.  Султан
отбирает его у дочери и надрывно хрипит:
   - Бра-а-та... Брата позови...
   Лейла в нерешительности топчется на  месте.  Губы  ее  дрожат,  в  глазах
застыли слезы - в обморок она падать не будет, нельзя сейчас в обморок: отец
задал страшную шараду, которую ей предстоит решить единолично, не  обращаясь
к мнению авторитетов. Чеченские женщины с ранних лет понимают толк в  ранах:
суровая жизнь горцев полна опасностей и непредвиденных  ситуаций,  любая  из
которых может обернуться смертью или увечьем. Лейла прекрасно осознает,  что
отец доживает последние минуты. Вернее будет сказать, что он уже практически
мертв: на этом свете его удерживает лишь всепоглощающее желание  довести  до
конца последнее в жизни дело. Что это за дело, Лейла  прекрасно  понимает  -
мой бессменный часовой вообще отличается незаурядной смекалкой  и  недетской
мудростью...
   Поэтому девчонка и топчется на месте в нерешительности. Беслан,  конечно,
сволочь и скотина, каких свет не видывал, но... она его любит. Жалко  брата.
С другой стороны, ослушаться отца - тяжкий грех, особенно в такой  ситуации.
Однако отец быстро угасает - он уже не в состоянии крикнуть в полный  голос,
заставить мгновенно повиноваться одним лишь своим присутствием. Еще немного,
и он умрет...
   - Ну же... До-о-очка... - тихо стонет Султан. - Брата... Брата позови!
   Лейла принимает компромиссное решение. Развернувшись, она  медленно  идет
за дом - голову  втянула  в  плечи,  не  оглядывается.  Я  догадываюсь,  что
собирается сделать хитрая девчонка. Беслан сейчас  пребывает  в  прострации.
То, что он совершил, могло сделать только  какое-то  сказочное  чудовище  из
кошмарного сна, по мусульманским понятиям. За два месяца я от нечего  делать
основательно изучил психотип каждого обитателя усадьбы и могу с уверенностью
предположить, что парень в данный момент сидит где-нибудь в  дальнем  уголке
двора и бездумно пялится на свои окровавленные руки.  Охранные  рефлексы  на
нуле, сознание свернулось в клубочек, короче - психофизиологический  ступор,
нормальная реакция человека на ненормальное деяние рук своих.  Скажи  сейчас
сестра: "Иди - отец зовет!" - и побежит ведь  как  миленький,  ни  капли  не
сомневаясь в достоверности полученной  информации.  Потому  что  это  прочно
вошло в привычку и застряло на уровне подсознания: двадцать восемь лет  отец
звал его - от ползунковых времен "иди к батьке, Бесланчик, иди  мой  джигит!
Да ножками, ножками, не ползи - ты уже большенький, не надо ползать..." и до
настоящего времени, - и он бежал на зов, бросая все дела, не сомневаясь, что
надо бежать...
   Нет, маленькая мудрая женщина не станет звать брата, - я каким-то  шестым
чувством ощущаю это, глядя на ее напряженный затылок. Еще четыре шага, и она
зайдет за дом, куда не долетят предсмертные  хрипы  Султана,  -  встанет  за
углом и будет ждать, сотрясаясь от беззвучных  рыданий.  Ждать,  когда  отец
умрет...
   - Стой! - хрипит Султан. - Иди... иди сюда... Лейла послушно возвращается
- не успела! Умирающий горец тоже понял, что собирается сделать дочь. Понял,
что сейчас угрозы и окрики не помогут. Собрав в кулак все  оставшиеся  силы,
он тихо, но внятно бормочет:
   - Его все равно убьют... По приговору шариатского суда... Он слабый - все
расскажет... Это позор... - Немного отдышавшись, продолжает:
   - Позор на род... Все  будут  пальцем  показывать,  когда  Беслана  будут
казнить... Вот, скажут, недотепа, который убил отца за то... за то, что  тот
спал с его женой. Сам не мог ребенка сделать... Позор!
   Султан роняет голову на грудь - из дыры во лбу  высачивается  здоровенный
сгусток крови и медленно сползает по лицу. Встрепенувшись, умирающий просит:
   - Никто не должен знать, дочка... Никто! Ты  у  меня  умница...  Придумай
что-нибудь... Чтобы честь рода не топтали... Позови! Брата позови...
   Лейла разворачивается и бежит  за  дом  -  взгляд  ее  огромных  глаз  не
по-детски  серьезен.  Султан  с  неимоверным  трудом  поднимает  карабин   и
укладывает его цевьем на стоящий у входа в сарай чурбан для  разделки  мяса.
Его единственный функционирующий глаз пристально смотрит на угол дома.
   - Беслан! Бесла-ан! Иди, отец зовет! - доносится из-за дома звонкий голос
Лейлы  -  в  нем  нет  испуга  или  напряжения,   только   требовательность,
исключающая какие-либо сомнения. - Давай быстро - он сказал, чтобы ты помог!
   Через несколько секунд из-за угла дома появляется Беслан.  Пустые  глаза,
руки безвольно повисли вдоль туловища: полнейшая прострация. На краткий  миг
взор его принимает осмысленное выражение, когда парень видит направленный на
него ствол и полный всепоглощающей скорби единственный глаз отца.
   Ба-бах! - оглушительный  звук  выстрела  повисает  в  тумане  и  бьет  по
сознанию, как нечто физически ощутимое. Тело Беслана отбрасывает  назад.  Он
не понимает, что происходит, но в последнем порыве успевает перевернуться на
живот и пытается ползти к Султану, цепляясь пальцами рук за булыжники:  отец
же звал, надо торопиться!
   Панорама вдруг  начинает  расплываться.  Сглотнув  подступивший  к  горлу
комок, я стряхиваю непрошеные слезы - ТАКОГО я еще ни разу в жизни не видел.
И, надеюсь, не увижу более никогда...
   Пуля попала Беслану в легкое - из-под левой  лопатки  тонким  фонтанчиком
вырывается  парок.  Судорожные  движения  рук,   пытающихся   уцепиться   за
булыжники, постепенно затихают. Из-за дома  выбегает  Лейла  и  бросается  к
агонизирующему телу брата. Хлопает входная дверь дома  -  на  звук  выстрела
выскакивают жена Султана и красавица Айгуль. Увидев, что творится во  дворе,
они с ходу, без предисловий, подымают истошный визг.
   Султан еще жив. Он протягивает руку к  дочери  -  хочет  что-то  сказать.
Лейла не обращает на него внимания: она  трясет  брата  за  плечи  и  кричит
что-то, пытаясь перекрыть отчаянные  вопли  бестолково  метущихся  по  двору
женщин.  Старания  ее  напрасны  -  струйка  пара  перестала  вырываться  из
выходного отверстия под лопаткой. Беслан уже ничего и никогда не услышит.
   Отчаявшись привлечь к себе внимание. Султан жмет на спусковой крючок.
   Выстрел заставляет женщин на  краткий  миг  умолкнуть.  Лейла  смотрит  в
сторону отца и, заметив его жест, бежит к нему. Султан что-то шепчет  дочери
на ухо и почему-то тыкает пальцем в мою сторону. Лейла согласно кивает  -  о
чем речь, я разобрать не могу: Айгуль со свекровью  вновь  начинают  истошно
орать в  полный  голос.  Несмотря  на  абсурдность  ситуации,  я  машинально
ухмыляюсь.  Старый  рабовладелец,  находясь  на  пороге  смерти,  не   забыл
проинструктировать  дочь,  чтобы   следила   за   мной:   я   могу   удрать,
воспользовавшись суматохой.
   Наконец Султан в последний раз роняет голову на грудь и  затихает.  Глава
семьи с честью выполнил свою миссию, его более ничто не задерживает на  этом
свете. Благоприятный момент для ухода по-английски упущен: Лейла уже  крепко
сжимает в руках карабин и внимательно смотрит  на  меня,  колюче  щуря  свои
огромные глазищи.
   - Да не убегу я, не убегу! - обещаю я, демонстрируя поднятые вверх ладони
- девчонка взвинчена, чего доброго, ненароком пристрелит под горячую руку! -
Я мирный! И законопослушный...
   - Заправ бензын, гатов мащин - едэм на низ, - Лейла указывает  стволом  в
сторону груженного бараньими тушами "б6". - Атэц сказал: ехай на низ, Рустем
скажи... Сказал - пока сабсэм тимно нэт - ехай... Давай!
   Еще  раз  поразившись  необычайному  присутствию  духа   моей   маленькой
стражницы, я ковыляю к "6б" и заливаю в бак бензин  из  канистры.  Последняя
мысль Султана вполне разумна: пока  не  совсем  стемнело,  можно  попытаться
спуститься по серпантину в предгорье - если поторопимся, мы успеем  миновать
нижний уровень недвижно застывших кудлатых облаков. Уже спустя  полчаса  это
станет практически неосуществимым - машина будет плыть в густом море тумана,
фары в  данной  ситуации  совершенно  бесполезны  -  при  малейшем  неверном
движении мы рухнем в пропасть.
   Пока я вожусь  с  машиной,  Лейла  пытается  что-то  объяснить  матери  и
невестке. Дамы не реагируют на эти попытки - они уже охрипли от  воплей,  но
по-прежнему продолжают голосить, рвут на себе волосы и не обращают  внимания
на девчонку.
   Махнув рукой, Лейла ловко забирается в кабину, кладет  карабин  на  кожух
мотора и, удобно прижавшись к дверце, деловито разъясняет обстановку:
   - Ты убигат - я стрелят. Ду ю андестен ми, май френд? Я завожу  двигатель
и оцениваю ситуацию. Ствол карабина смотрит мне в бок,  палец  Лейлы  крепко
лежит на  спусковом  крючке.  Сознание  маленькой  разбойницы  не  отягощено
ненужными комплексами из серии "не убий", присущими цивилизованным особям ее
пола и возраста. Убить неверного -  это  не  преступление  для  мусульманки,
выросшей в горах. Я не сомневаюсь, что она без колебаний нажмет на спусковой
крючок, едва заподозрит меня в дурных намерениях. Разумеется, проблема легко
разрешима -  достаточно  резко  притормозить  во  время  движения,  и  ствол
карабина уедет к окну. Но пока мы не выберемся за нижний уровень облачности,
об этом рискованном трюке не стоит и думать. Сейчас мне предстоит  выступить
в роли этакого автовиртуоза высочайшего класса, чтобы на черепашьей скорости
провести "6б" по серпантину и не звездануться в пропасть.
   - Ее, оф коз, беби, - отвечаю я,  плавно  трогая  машину  с  места.  -  В
вопросительном предложении совсем не обязательно добавлять  обращение,  если
таковое предложение звучит в разговорном  контексте.  Достаточно  так  -  "ю
андестен?". Убери палец со спускового крючка - тряхнет  ненароком,  засадишь
мне в бочину пулю. Тогда тебе придется топать пешедралом до села - машину ты
водить не можешь. А пешедралом - не  рекомендую.  Волки  тут  у  вас  больно
вредные... Ю андестен, беби?
   - Андестен, - соглашается Лейла, но палец со спускового крючка так  и  не
убирает. Вместо этого она мудро советует:
   - Ехай тиха. Нэ триси - и нэ будит дирка на бок...
   Пока  мы  петляем  в  клубах  быстро  темнеющего  тумана,  я  внимательно
вглядываюсь в еле различимую осклизлую дорогу и размышляю. Шанс выпал - один
на миллион. Сердце готово выпрыгнуть от радости наружу. Вот оно! Вот  оно...
Я и моя маленькая спутница-охранница - мы одни на десятки километров вокруг.
Скоро мы минуем полосу этого  проклятого  тумана.  Тогда  я  поеду  быстрее,
включу фары, включу печку... Лейла  пригреется  и  начнет  дремать  -  после
такого стресса должно