ть  пороту  на
съезжей. Скажи ему - может, он не знает?
   - Все он знает, - торопливо  буркнул  Сашко,  тоже  подтягивая  штаны.  -
Прально грит: ща прыскать учнем - дыму будет невпроворот. Аида...
   "Таблетка" медленно сползла по крутояру, с грехом пополам миновала брод и
встала напротив расположившихся на пикник омоновцев.
   - А и вовремя же вы присели тут, хлопцы, -  одобрительно  заметил  Антон,
переводя прицел на дымящийся переносной мангал, от которого трусцой  спешили
трое, требовательно размахивая оружием и  что-то  крича.  -  Те  же  и...  -
хмыкнул Антон, рассматривая троицу: Колян и новенькие - "притертый" со своим
водилой остались у мангала. Поближе к жратве, подальше от неприятностей. Вот
он, опыт-то! - И без "и", - закончил Антон. - Просто те же.  Бдительность  -
наше оружие... Ну-ну...
   Троица  между  тем  безотлагательно  приступила  к  осмотру   "таблетки".
Подручные Коляна встали в пятнадцати метрах, направив стволы  на  машину,  а
сам "большой" отчего-то вдруг снизошел до  выполнения  обязанностей  второго
номера досмотровой группы, которого, кстати, в известных  ситуациях  убивают
самым  первым:  распахнул  все  дверцы,  поднял  капот  и  выдворил   наружу
путешественников. Таковы оказалось всего двое:  чеченский  дед  в  папахе  и
молодая горянка, готовая, судя по остро  вздувшемуся  животу  и  замедленным
неловким движениям, в любой момент подарить этому хмурому миру новую жизнь.
   - Действительно, рожать везут, - успокоился Антон, мгновенно прибросив  в
уме расположение близлежащих  населенных  пунктов  с  той  стороны  границы.
Национальная гордость и суверенитет - это, конечно,  дело  серьезное.  Но  в
радиусе 50 км единственная цивилизованная больница - в казачьем райцентре. И
чеченка из богатого тейпа: те, что попроще да победнее, по нонешней сумятице
рожают дома, под присмотром бабки-повитухи...
   Поставив задержанных у капота, Колян с  минуту  торчал  у  боковой  двери
отсека  для  транспортировки  лежачих  больных  и,  оживленно  жестикулируя,
разговаривал с кем-то, обретавшимся внутри.
   - Лежачий, -  предположил  Антон.  -  Возможно,  "трехсотый"  <Раненый  -
военный жаргон>. "Дух"?
   Колян, пообщавшись с тем, кто был  в  салоне,  достал  из  кармана  пачку
сигарет, одну заложил за ухо, а пачку, просунувшись в салон, презентовал.
   - Наш "трехсотый", - с некоторым удивлением констатировал Антон. Табачком
на войне делятся только с товарищами, будьте уверены, никому  из  противного
стана и сигаретку не дадут. Разве что перед расстрелом в качестве выполнения
последней просьбы. - Однако странный букет. Две нохчи и  наш  "трехсотый"  -
что бы это могло быть?
   Убедившись, что в машине никто  не  прячется,  а  запрещенные  к  провозу
предметы отсутствуют, Колян сделал знак подручным, чтобы подошли поближе,  и
приступил  к  индивидуальному  осмотру  граждан  -  иначе  говоря,  принялся
обыскивать чеченского деда и молодую горянку.
   С дедом проблем не возникло - папаху и  бекешу  долой,  ощупал,  обхлопал
всего с ног до головы, помял верхнюю  одежду,  рубаху  расстегнул  до  пупа:
плечи и пальцы рук - к осмотру! Обнаруженный на поясе у деда нож - какой  же
нохча без ножа! - отобрал в качестве сувенира - нечего  с  холодным  оружием
разгуливать. Вот и все, собственно. Принять вправо, отойти  на  пять  шагов,
повернуться спиной, ждать команды. Обыскивать омоновцы умеют - работа такая.
   С молодой чеченкой возникли сложности. Скидывать верхнюю  одежду  она  не
пожелала, а когда омоновец попытался ухватить даму за отворот теплой меховой
куртки, она сильно ударила невежду по  руке  и  что-то  сказала  -  судя  по
изменившейся   физиономии   старшего    досмотровой    группы,    явно    не
комплиментарного характера.
   Колян раздумывал недолго: изловчившись, он ухватил-таки дамскую куртку за
отворот, дернул, обрывая  пуговицы,  и  сильно  толкнул  чеченку  к  капоту,
разворачивая спиной к себе. Женщина пронзительно крикнула - слышно было даже
у  штабеля,   на   котором   залег   Антон.   Дед   чеченский   отреагировал
соответствующим образом - развернувшись,  он  скрючил  перед  собой  руки  и
шустро поковылял к обидчику, намереваясь, очевидно, не откладывая  в  долгий
ящик, преподать тому урок вежливости. Один из  подручных  Коляна,  заученным
движением рванув автомат с плеча, в два прыжка догнал деда  и  долбанул  его
прикладом в голову. Старик  рухнул  на  колени,  уперся  руками  в  грязь  и
принялся  мотать  головой  -  видимо,  не  понял,  что  это  с   ним   такое
приключилось.
   Второй подручный между тем поспешил  на  помощь  "большому":  вдвоем  они
припечатали чеченку к  капоту,  содрали  с  нее  куртку  и  платок  и  грубо
обыскали, не преминув для  успокоения  залепить  пару  увесистых  пощечин  -
женщина рвалась из их рук и пыталась кричать.
   - Вояки, мать вашу, - неодобрительно процедил Антон, переводя  прицел  на
сидевших у костра "старожилов" - "притертого" и его водилу.  "Старожилы"  не
вмешивались,  один  ворочал  шампуры  с  шашлыками,  второй  лениво   курил,
безучастно наблюдая за обыском.
   - А поправить некому? - пробурчал Антон. - Кто-то вроде  бы  сказал,  что
кое-кому тут жить полтора месяца. А такими темпами... такими темпами жить вы
будете гораздо меньше. Завтра весь тейп этой роженицы  засядет  на  соседнем
берегу и устроит охоту за всеми, у кого рожа толще положенной нормы.  Пойти,
что ли, намекнуть, что не правы? А то больно шустрые - в первый-то день...
   Надо вам сказать, что наш парень в течение последних пяти лет существовал
в режиме личной войны с  отдельными  представителями  чеченского  народа.  И
разумеется, как к этим самым представителям, так и ко всему народу в  целом,
мягко говоря, симпатий  не  испытывал.  Это  ведь  только  наши  политики  и
правозащитники во весь голос орут, что мы-де воюем не с чеченским народом, а
с отдельно взятыми бандитами - "духами" то бишь.  Народ  не  виноват  -  это
аксиома. Но каждый, кто хотя бы некоторое время был на этой войне, прекрасно
знает, что "духи" эти пресловутые отнюдь не с Марса прилетели, а есть  самая
что ни на есть плоть от  крайней  плоти  своего  народа.  У  каждого  "духа"
имеется семья, которую  он  обеспечивает  всевозможными  способами,  кормит,
поит, снабжает рабами, строит для  этой  семьи  особняки-крепости  и  вообще
всячески тащит к светлому будущему. А помимо собственной  семьи,  существует
еще и тейп, общественное образование, состоящее из  родственников  различной
степени дальности - братья-сестры, дяди-тети, двоюродные братья-сестры и так
далее. Тейп никогда не даст в обиду своего "духа" и не изгонит его из  своих
рядов за скверное поведение. С чего бы это  вдруг?!  "Дух"  занят  праведным
делом - он воюет с неверными под священным знаменем газавата-джихада. А  то,
что он грабит, убивает, насилует, занимается распространением  наркотиков  и
работорговлей, - так это же во благо тейпа, семьи и - что  самое  главное  -
против неверных. А неверный - это уже другая категория. Это вроде  бы  и  не
человек. Случаются,  правда,  досадные  исключения.  Чего,  спрашивается,  к
братьям-дагестанцам поперся? Совсем  оборзел  или  шалы  <Шала  -  анаша  на
местном диалекте> курнул сверх нормы? Да нет, ничего он там не оборзел и  не
курил вовсе. Тут все  просто.  Эти  самые  братья  во  исламе  скурвились  в
одночасье - тотально продались неверным и таким  образом  перешли  в  разряд
предателей. Тоже не человеки. Кяфиры. Ату их, ату! Нечего  продаваться  кому
попало.
   В общем, "дух" занят праведным делом, пашет во благо  семьи  и  тейпа,  а
тейп за то  его  всячески  поддерживает:  кордит  в  лихую  годину,  прячет,
снабжает всем необходимым, при возникновении критической ситуации встанет за
него  грудью  в  лице  старейшин  или  слаженного   громогласного   женского
коллектива. Не надо спецоперации, подайте нам "мягкую"  зачистку,  отвечаем,
чем хотите, что "духов" в селе нет, все ушли в горы. Испарились. Так давайте
же проведем совместную проверку паспортов и будем жить в режиме  вынужденной
братской дружбы. А "духов" меж тем попрятали по схронам,  оружие  прикопали,
рабов заложили плитами в зинданах - поди поищи. И - улыбка  во  всю  бороду,
местное вино и ритуальный шашлык из молодого барашка да  со  свежеиспеченным
лавашом.   Ну   а   как   федералы   ушли,    "духи"    отоспались-отъелись,
перегруппировались и потопали себе  воевать  дальше.  Эх,  хорошо  в  стране
чеченской жить!
   Вот и получается, что мы-то, конечно, с народом  не  воюем.  Мы  проводим
контртеррористическую операцию против бандформирований. Однако народ этот  -
уж давайте называть вещи своими  именами  и  смотреть  в  лицо  исторической
правде,  -  народ  по  мере  сил  прилежно  участвует  в  войне.  За  редким
исключением. Исключение - это та часть народа, чьи родовичи волею  случая  в
"духи" не попали. А ежели какой правозащитник клокастый-бородатенький  вдруг
визгливо заорет, что это есть шовинизм и разжигание  межнациональной  розни,
то его следует попросить внятно ответить на простой вопрос. Не так, как  они
привыкли обычно: "...следует рассмотреть прецедент в соответствии с  нормами
международного права и учетом специфики обстановки в регионе...". Не надо "с
учетом" - у нас декларативное верховенство закона и тотальное равенство всех
граждан перед оным законом. А ежели равенство, то  извольте,  без  экивоков,
конкретно: "да" или  "нет".  Ты,  правозащитник,  с  Уголовным  кодексом  РФ
знаком? Его шовинисты писали или где? Не шовинисты, нет? А-аа!  Вот  оно.  А
как в таком случае, скажите на милость, классифицируется тот,  кто  всячески
помогает бандиту, снабжает его  всем  необходимым,  укрывает  бандита,  дает
наводку-информацию  и  живет  исключительно  за  счет  не  праведно  добытых
бандитом средств, заведомо будучи  прекрасно  осведомлен,  чем  оный  бандит
занимается? Правильно - это соучастник. Имя ему пособник  в  соответствии  с
категориями УК. А если этот соучастник  еще  и  постоянно  твердит  бандиту,
вдалбливает ему в башку с детства: "...Ты, мужик,  должен  любыми  способами
обеспечивать свою семью, не волнует, каким боком и за чей счет... и  неплохо
было бы парочку новых рабов из рейда притащить - те наши  русаки  на  горном
пастбище  сдохли  от  недоедания..."  Так  вот,  этот   соучастник   зовется
подстрекателем - по все той же классификации УК. А  эти  соучастники,  между
прочим,  в  соответствии  с  действующим  цивилизованным   законодательством
подлежат уголовной ответственности наряду с организаторами и  исполнителями.
Только срок таким соучастникам дают поменьше - не они же убивают...
   - Но этак недолго и до фашизма! - обиженно  воскликнет  правозащитник.  -
Этак можно целый народ в пособники и  подстрекатели  записать!  А  народ  не
виноват - смотри выше - это аксиома!
   Да нет, дорогие мои, не собираемся мы целый народ в пособники  бандитские
записывать. Мы, русские, издревле страдаем манией всепрощения и в этой связи
на многое смотрим сквозь пальцы. Потому-то мы воюем только с "духами", а тех
полтора-два-три десятка родичей-тейпарей, что  стоят  за  спиной  у  каждого
"духа", в упор не замечаем. Иначе никак не выходит - элементарная арифметика
дает такую цифру, что с очевидной неизбежностью встает страшный вопрос:  это
что же получается, господа хорошие? Поголовное большинство народа -  враги?!
А значит, и народ... кто? Ай-я-яй! Нет, так не пойдет. Нецивилизованно  это.
Как-то сразу звон кандальный слышен, затхлым  смрадом  сталинских  застенков
наносит, этаким репрессивным тоталитарным душком...
   Так что  остаемся  на  прежних  позициях:  только  "дух"  -  явный  враг,
остальных, кто с ним кровно связан, вроде бы в  природе  и  не  существует..
Пусть  себе  пособничают  и  подстрекают  помаленьку  -  мы   привыкли.   Мы
терпеливые. Геноцид против русских в Чечне терпели - и это  потерпим.  Но  и
отношение к такому народу у русского ратного люда - соответствующее,  уж  не
взыщите.  И  если  на  границе  каждую  беременную  чеченку   с   нездоровой
пристальностью  щупают  за  живот,  так   это   вовсе   не   извращение,   а
патологическая уверенность в том,  что  вместо  родовой  вспученности  может
оказаться искусно сработанный контейнер с гексогеном,  пластитом,  наркотой,
оружием, фальшивыми баксами и прочей прелестью ичкерского производства...
   Итак, Антон особой приязнью к горцам не пылал и в  силу  своего  тяжелого
военного прошлого морально был всесторонне закален: кое-кто даже  назвал  бы
это душевной черствостью.  В  обычное  время  он  наверняка  не  обратил  бы
внимания на столь бесцеремонное обращение с  беременной  чеченкой  и  скорее
всего равнодушно отложил бы карабин в сторону, чтобы  продолжить  прерванный
на самом интересном месте обед. Но вот  ведь  дело  в  чем:  немногим  более
месяца назад наш заслуженный  специалист  убойного  цеха,  едва  разменявший
третий десяток, впервые в жизни стал отцом.
   Красавица-казачка Танька - мать вредных шалопаев, что изнывают сейчас  от
любопытства в "Ниве",  родила  Антону  крепенького  мальчугана,  которого  в
память о погибшем отце Сашко и Серьги назвали Иль„й.
   Стало быть, сподобился боевой пес - удостоился посвящения в отцовство.  А
человече, известное дело, такая прихотливая скотина, что ему глубоко плевать
на все беды и невзгоды, каковые происходят вне его сферы жизнедеятельности -
у онемеченных негров в ЮАР, например, либо в пресловутом знойном  Мозамбике.
Зато любого индивида глубоко волнует все, что он пережил лично, так сказать,
через себя пропустил. А уж Антон-то испереживался за  последние  два  месяца
перед родами - слов нет, одни всхлипы и междометия все больше ненормативного
характера. Следил ревностно за каждым шагом своей милки, берег  пуще  глаза,
работать по дому не давал, не знал, куда и посадить, - не дай  бог,  вздумай
кто к животу прикоснуться или, пуще того, толкнуть ненароком - порвал бы  на
части! Пацаны невесомыми тенями  по  стеночкам  перемещались,  разговаривали
шепотом, вздохнуть громко боялись  -  прибьет  батька!  Такие  вот  нежданно
свалившиеся откуда-то ощущения и чувства - отцовство, одним словом...
   И вот смотрел себе в прицел наш парень, наблюдал  и  вдруг  с  отчетливой
ясностью представил себе, что так, как сейчас омоновцы  с  чеченкой,  кто-то
мог бы поступить и с его ненаглядной. И, крякнув смущенно, решил  для  себя:
"Ладно... Ежели по животу бить станут или, не дай боже, драть пристроятся  -
шумну. Не хрен баловать, вояки фуевы..."
   Однако вмешательство не потребовалось. Закончив  обыск,  омоновцы  отдали
чеченке верхнюю одежду и вернулись к деду,  который  к  тому  моменту  успел
несколько прийти в себя и подняться на ноги. О чем они разговаривали, Антон,
сами понимаете, слышать не мог, но по тому, как энергично  Колян  размахивал
перед  носом  у  старика  изъятым  ножом  и  производил  отмашки  в  сторону
райцентра, легко можно было догадаться, о  чем  идет  речь.  Деда  наверняка
стращали  сказочной  перспективой  провести  ближайшие  тридцать  суток   на
"фильтре" за сопротивление сотрудникам  при  личном  досмотре  и  незаконное
ношение холодного оружия. Разумеется, имело место форменное  придирательство
и нездоровый кураж властей предержащих:  все  до  единого  чеченские  мужики
таскают с собой ножи - бзик у их такой, понимаешь ли, так  что  можно  сразу
выводить всю Ичкерию мужеска пола на дорогу и строевым шагом конвоировать на
"фильтр". А сопротивление - вполне нормальная реакция на хамское обращение с
беременной дамой. Антон, искушенный в подобных вопросах,  ожидал,  что  дед,
еще не совсем оправившийся  от  удара,  пошлет  нахалов  подальше  и  укатит
восвояси. Но старик то ли воспринял все  всерьез,  то  ли  решил  просто  не
испытывать судьбу, но в итоге полез в папаху, поковырялся, достал  что-то  и
протянул Коляну.
   - Взятка при исполнении, -  прокомментировал  Антон.  -  Если  ничего  не
изменилось  за  последние  три  года,  статья  290,  часть  четвертая  -   с
вымогательством. Нехорошо! А папаху, между прочим,  плохо  досмотрели  -  не
обнаружили ничего...
   Получив мзду, Колян с подручными тотчас же утратили интерес  к  чеченским
гражданам и вернулись к "притертому", который уже устал зазывно махать рукой
и потрясать шампуром с шашлыком,  намекая,  что  все  готово  и  давно  пора
бросить к чертовой матери этих неурочно свалившихся на их головы "чехов".
   - Ну и ладушки, - резюмировал  Антон,  проводив  взглядом  удаляющуюся  к
опушке леса чеченскую "таблетку". - Теперь можно и картошки поесть - как раз
пропеклась... А ну, обормоты, - к  машине!  Если  вы  прямо  сейчас  начнете
укладывать дрова в прицеп, я не буду  иметь  ничего  против.  А  кто  начнет
задавать дурные вопросы, тот домой пешком пойдет...
   - Нуу-у-у! - обиженно протянул Сашко. - Прям и не спроси...
   - А тут и пешедралом недалече, - рассудительно  заметил  Серьга,  надевая
верхонки и направляясь к куче дров. - А чо там было-то? Крик какой-то был...
Ась?
   - А ничего особенного, - прошамкал Антон с набитым ртом, поедая ароматную
пропеченную картошку - не чищенную, а просто разломанную  на  четверти  -  и
запивая ее остатками молока. - М-м-м - прелесть! Вот ведь опыт-то - это  вам
не сырую, горелую жрать, тут торопиться нельзя...
   - Так чо тама? - нетерпеливо напомнил Серьга.
   - "Духи" на "таблетке" - как я и говорил, - равнодушно ответил  Антон.  -
Полтора десятка. Омоновцев наших прижучили:  троих  завалили,  двоих  живьем
взяли. Сейчас пытают.
   - Да ну!!!  -  в  один  голос  воскликнули  казачата  и,  переглянувшись,
синхронно хмыкнули, явно выражая недоверие к такой не правдоподобной сказке,
состряпанной на скорую руку.
   - А чо тада стрельботни не было? - хитро прищурился Серьга, а  практичный
Сашко тут же решил развенчать батькину трепологию:
   - А дай карабин - гляну?
   - А неча глазеть, - в тон ответствовал Антон. - Нас оттуда не видно,  вот
и не высовывайтесь. Давай - марш, марш работать. Надо побыстрее укладываться
да сваливать  отсюда.  А  то  "духи"  доедят  шашлык,  тех  двоих  допросят,
расстреляют и сюда попрутся. Можем не успеть...
   Со  стороны  брода  раздался  отчаянный  крик,  затем  сочной   трещоткой
шарахнула длинная очередь - в полмагазина, не меньше.
   Лица мальчишек от удивления вытянулись - разинув рты, они  уставились  на
Антона.
   - Сам не понял... - растерянно пробормотал Антон, чувствуя, как  в  груди
нехорошо заныло: ох и не похоже это на  идиотские  шалости,  только  присели
хлопцы, не успели еще укушаться до потребной кондиции!
   - А  ну  -  сели,  где  стоите  -  сейчас  посмотрю,  -  бросил  пацанам,
подхватывая карабин и ползком взбираясь на пресловутый штабель.
   Пока лез да пристраивался  поудобнее  с  оптикой,  от  брода  еще  дважды
стрекотнуло: короткие бестолковые очереди почти без промежутка -  кто-то  то
ли для острастки палил в воздух, то ли на ходу огрызался назад, не целясь.
   - Ох ты, как  нехорошо!  -  огорченно  выдохнул  Антон,  наскоро  обозрев
перспективу. - Вояки фуевы, мать вашу!
   "Площадка  для  пикника"  представляла  собой  удручающее   зрелище.   До
недавнего времени (а конкретнее - до перехода федеральных сил  через  Терек)
литовские станичники выставляли здесь дозор:  нагромождение  камней,  густые
кусты, некоторая приподнятость над берегом - очень удобное место для наряда,
любой,  кто  рискнул  бы  преодолеть  брод,  неизбежно  попадал   в   сектор
кинжального огня засевших за камнями казаков. Как раз та позиция, о  которой
говорят: посади толкового пулеметчика  с  группой  прикрытия,  полдня  будет
батальон держать.
   Так вот, это распрекрасное местечко уникально защищенным и прикрытым было
лишь  со  стороны  супостата.  На  нашем  же  берегу,  сразу   за   камнями,
простиралась утыканная чахлыми кустиками лужайка. Аккурат  до  самой  опушки
леса, который отстоял от позиции метрах в трехстах. Нет, упрекать казаков  в
л