учай она должна быть рядом.
     Прекрасно сознавая всю странность своего поведения, Розамунда повернулась на бок и пристроилась поближе к своему непутевому рыцарю, к своему нежданному-негаданному любовнику, посланному Богом избавителю. В конце концов она заснула, убаюканная его теплым и тихим дыханием.

***

     Темно.
     Больно.
     Мучительно больно!
     Он приложил руки к вискам. Голова раскалывалась, в затылке стучало при каждом ударе сердца.
     Где он, черт возьми?
     Что с его головой?
     Он слегка приоткрыл глаза, но ничего не увидел.
     Ослеп! Он ослеп...
     Но тут его испуганный взгляд выхватил из тьмы узкую полоску тусклого света - вроде бы проем между тяжелыми шторами, за которыми чернела ночь. По крайней мере он очень надеялся на это.
     Желудок сводило от боли. Только бы не стошнило! Если это случится, он захлебнется, потому что ни за что на свете не сможет повернуть голову.
     Лежа в полной неподвижности, он постарался определить свое местоположение. Он в постели, в довольно удобной постели.
     Раздет. Значит, не болен. Больной человек вряд ли лежал бы в постели голым.
     Рядом с ним кто-то есть.
     Они лежали порознь, но он слышал ровное, сонное дыхание. Женщина? Тогда понятно, почему он раздет, но...
     Что, черт возьми, он здесь делает?
     А может, это мужчина - попутчик или собутыльник? Рискнув пошевелиться, он протянул руку.
     Женщина, без сомнения! Он уловил слабый цветочный аромат, взывавший к его инстинктам. Она в ночной рубашке. Странно. Чтобы он спал с женщиной, не сняв с нее рубашки?
     Может, она жуткая скромница? Но такие не в его вкусе.
     Кто она?
     Черт, ну и дела!
     Надо было выпить целую бочку, чтобы проснуться с такой дикой головной болью и забыть женщину, с которой провел ночь. Что он скажет ей утром?
     Где же он так напился? Он должен это знать, должен помнить хотя бы начало вечера... Он попытался вспомнить место, имя женщины, обстановку...
     И ухнул в пугающую пустоту. В памяти зияла сплошная черная дыра.
     В панике он ухватился за тот факт, в котором был абсолютно уверен: он не пил лишнего. Во всяком случае, после Италии. Тогда ему было шестнадцать, и последствия бурных возлияний навсегда отучили его от подобных излишеств.
     Может, он сейчас в Италии? Выпил слишком много хорошего вина в Венецианском дворце?
     Нет. Это было давно.
     Много лет назад.
     Он в Англии.
     Да, в этом нет сомнений. Он в Англии, и он вполне зрелый мужчина. Проведя рукой по подбородку, он ощупал свою челюсть, заросшую грубой щетиной. Неоспоримое доказательство! Недавно ему исполнилось двадцать девять.
     Почему что-то ему известно наверняка, а что-то ускользает из памяти? Он знал, что находится в Англии, но не знал, где именно. Он знал, сколько ему лет, но не мог вспомнить, как прошли его последние годы. Проклятие! Он тряхнул головой, но тут же скривился от боли. Перед ним пронеслись обрывки воспоминаний - туманные, как будто завешанные пеленой.
     Что же он помнит?
     Прощание с семьей в Лондоне.
     У него есть семья - братья и сестры. Он даже представлял себе их лица, но когда пытался вспомнить имена, получалась полная нелепица. Эльф... Синий эльф... Что за эльф и почему синий?
     Нет, это невыносимо! Ему захотелось сесть, но увы!.. О Господи, Господи...
     Он осторожно опустил голову на подушку и замер. Голова отзывалась болью на каждый вздох.
     Видимо, он серьезно болен. Но кто же тогда эта женщина в его постели? Сестра-сиделка?
     Вряд ли.
     Кто она?
     И кто он?
     Эти простые вопросы выскакивали на поверхность сознания и тут же вязли в зловещей черной бездне, грозившей поглотить и его самого. Надо ухватиться за что-то реальное. Например, за ее ситцевую ночную рубашку...
     - А, вы проснулись!
     Женщина повернулась и взяла его за дрожащую руку. Он прижался к ней, чуть не плача от благодарности.
     - Где я? - прошептал он, не повышая голоса из страха перед болью.
     Молчание. Может, она ему померещилась? Он крепче сжал ее мягкую руку.
     - В Гиллсете! Пожалуйста, не надо, мне больно!
     Он тут же разжал пальцы.
     - Простите. Я... ничего не вижу.
     Другой рукой она ласково погладила его по голове каким-то очень знакомым жестом. Может, это его жена? Нет, он бы тогда точно помнил. И все же приятно думать, что он знает этот теплый голос и эту ласковую руку.
     Нежное прикосновение незнакомки напомнило ему его маму, которая умерла много лет назад. Ласковый мамин голос успокаивал его ночами, когда у него была лихорадка. Правда, этот голос говорил по-французски. Может, он француз?
     Нет, точно нет.
     - Просто сейчас темно, сэр, - сказала женщина по-английски, - глубокая ночь.
     Ситуация! Он лежит в какой-то гостинице с проституткой, изнемогая от жутких похмельных болей в голове, и ведет себя так, будто за ним гонятся черти. Боль, однако, была реальной, и живот угрожающе крутило.
     - Кажется, я чересчур много выпил.
     - Вы ничего не помните, сэр?
     О черт! Как же ему выкрутиться? Не может же он признаться, что не помнит ни ее, ни те постельные забавы, которые у них, несомненно, были.
     - Извините... У меня ужасно болит голова...
     - Не стоит извиняться. - Она опять нежно дотронулась до него, взяла его руки в свои, осторожно убрав их с его висков. - Попытайтесь уснуть. Утром вам будет лучше.
     - Вы обещаете? - Он даже нашел в себе силы пошутить и почувствовал, что юмор - как раз то, что ему присуще. Но тут к горлу подступила тошнота, и он резко отвернулся, несмотря на мучительную боль в голове. - Мне плохо! - выдавил он сдавленным голосом.
     Пока он боролся с подступающей рвотой, женщина каким-то чудом успела слезть с кровати и подставить ему ночной горшок - как раз в тот момент, когда его тело пересилило его волю.
     По крайней мере, судорожно опорожнив желудок, он почувствовал себя легче. Когда он вновь повалился на подушку, в череп уже не впивались острые лезвия, остались лишь молоточки.
     К несчастью, по комнате распространилось зловоние. Еще никогда в своей взрослой жизни он не чувствовал себя так неловко.
     - Простите меня, пожалуйста...
     - Ничего.
     В ее тоне слышалась насмешка, и он застонал от досады. Нет сомнений, что вчера вечером, затаскивая ее в постель, он был обходителен и галантен, а теперь превратился в беспомощного, больного ребенка.
     Она отерла его лицо мокрым полотенцем, потом слегка приподняла ему голову, и в губы ему ткнулось холодное стекло.
     - Еще, - сказал он, выпив всю воду.
     Послышался звон посуды и многообещающий плеск. Хорошо, что она не зажгла свечу: ему становилось плохо при одной мысли о ярком свете. Через несколько мгновений она поднесла ему еще один стакан с водой. Он выпил и благодарно откинулся на перину.
     На перину? Но в гостиницах не бывает перин.
     - Где я? - опять спросил он. Кажется, она уже отвечала на этот вопрос, но он забыл.
     - В Гиллсете.
     Это не похоже на название гостиницы. Скорее, ферма. Или даже богатый дом...
     - Как вас зовут, сэр? Нам надо кого-нибудь оповестить о том, что вы здесь?
     Слава Богу, ему не пришлось отвечать "не знаю", потому что в следующее мгновение он опять провалился в черную дыру.

Глава 3

     Розамунда выпрямилась и покачала головой.
     Она хотела согрешить, изменить мужу, а осталась с вонючим ночным горшком в руках. Может, ее скучная жизнь - не следствие дорожной аварии, а просто судьба?
     Но по крайней мере ей удалось его обмануть, когда он спросил, где находится.
     Вообще-то она не умела убедительно врать, терпеть не могла ложь, запиналась и виновато краснела, чем не раз выдавала себя и Диану. Однако сегодня она солгала довольно бесстрастно, а темнота скрыла ее пылающие щеки. Что ж, может быть, ей все-таки удастся исполнить свой безумный план.
     Конечно, не сейчас - придется подождать, пока он поправится. А значит, пока можно заняться ночными горшками.
     Девушка открыла окно, чтобы проветрить комнату, потом надела платье и вынесла горшок в коридор. Оставить его здесь она не могла, поэтому, взяв маленький ночник, прокралась по лестнице на первый этаж и тихо выставила горшок за заднюю дверь.
     Вернувшись к себе в комнату, она достала из-под кровати свой ночной горшок и отнесла в спальню незнакомца. Может, остаться здесь на случай, если ему опять станет плохо? Нет, не стоит. Этот негодник напился до чертиков, пусть теперь трезвеет без ее помощи!
     Крайне раздосадованная, Розамунда свернулась калачиком в своей постели, которая к тому времени совсем остыла. Впрочем, вскоре ей опять стало смешно. С чего она решила, что больной человек проснется, преисполненный романтических намерений? Право же, какая глупость!
     И все-таки жаль, что он не проснулся. Покончить бы со всем этим одним махом и забыть.
     Розамунда повернулась и взбила свою подушку, отчего-то чувствуя себя несчастной. Да, она только что размышляла о своей скучной жизни. Обычно она гнала от себя такие мысли.
     Ведь у нее замечательная жизнь: добрый муж, уютный дом, процветающее поместье, в котором всегда есть работа. Рядом любящие родители и повсюду - хорошие друзья.
     После аварии она вполне могла сделаться затворницей, но Дигби спас ее, любезно предложив выйти за него замуж.
     Но разве она не затворница? Даже живя среди людей, Розамунда никогда не покидала поместье. Потому что боялась. Эта поездка в Харрогит была ее первым выходом из Уэнслидейла за последние восемь лет.
     И что с того? Девушка повернулась и снова взбила подушку. Многим нравится сидеть дома. В Уэнслидейле есть люди, которые даже в Ричмонде никогда не бывали!
     Однако все дело в том, что ей не нравится такая жизнь. Она чувствует себя отрезанной от мира из-за своего лица.
     Она коснулась пальцами шрама справа от глаза. Нет, этот еще не так страшен. А вот другой - длинный, который тянется вниз по щеке... Правда, родные и Диана постоянно твердили, что он совершенно ее не уродует.
     И все же Дигби предпочитал сидеть слева от нее.
     Милый Дигби! Он был другом ее отца, и она любила его всю свою жизнь. Но не как мужа. Жаль, что в шестнадцать лет она этого не понимала. Не понимала, что значит выполнять супружеский долг со стариком. Нет, ничего ужасного не было, просто им с сэром Дигби Овертоном не стоило этого делать.
     Когда он утратил свою мужскую силу, она вздохнула с облегчением: им опять стало хорошо вместе.
     До недавних пор.
     Сейчас ей позарез нужен ребенок. Она просто обязана родить - ради Дигби, ради Венскоута, ради всех тех, кто был так добр к ней в последние восемь лет.
     В любом случае - хотя она этого стыдилась - ей хотелось сохранить за собой Венскоут. Если она не родит наследника, то после смерти Дигби будет вынуждена уехать, оставить свое убежище - то место, где она чувствовала себя хозяйкой, где царила и властвовала.
     Дигби неплохо управлял поместьем, но явно тяготел к консерватизму. Это благодаря проектам Розамунды разводились овцы и выращивались зимние корма. Она же открыла маленькие предприятия - сыроварню, прядильню и ткацкий дом - и позаботилась о том, чтобы всем работникам хорошо платили. И наконец, ей же стало интересно разводить лошадей.
     Конечно, все это пришло от скуки, но она нечаянно обрела цель в жизни. Где же еще, если не в Венскоуте? Тем более что, как считалось в обществе, женщине не пристало самой заниматься разведением скота.
     Здесь же она могла свободно предаваться любимому занятию, а заодно постоянно бывать на свежем воздухе. Так что ее решение не было жертвой мученицы. В общем, если ее план удастся, она облагодетельствует многих, но в первую очередь она думала о себе.
     Ну что ж, значит, надо действовать. У нее есть причина и есть средства.
     Крепкий самец, подумала Розамунда, вспомнив незнакомца. Она привыкла оценивать баранов и жеребцов и соответственно отметила, что этот экземпляр здоров и в хорошей форме. А что еще нужно? Не мечтать же в самом деле о сказочном принце на белом коне!
     Сказочный красавец принц как раз и не годился на роль случайного барана-производителя. А этот пьяный бродяга сделает свое дело и спокойно уйдет к другой овечке.
     Горестно вздохнув, она легла на спину в надежде заснуть побыстрее, но в голове ее роился сонм вопросов.
     Даже ей было известно, что молодые люди не прыгают на каждую встречную женщину. Она подавила смешок. Весело было бы, если бы все мужчины на сельской ярмарке... или даже на воскресной мессе в церкви вели себя так же, как баран в поле посреди молодых овечек.
     Впрочем, ей не до смеха. Надо думать, что делать. Может, вызывающе одеться? Или раздеться догола? Дотронуться до него первой? И поцеловать?
     Как жаль, что рядом нет Дианы! Она хоть и не замужем, но встречалась со многими мужчинами и со многими из них заигрывала. Помнится, она даже упоминала книги на интимные темы. Диана наверняка знает, как возбудить самца. Короче говоря, Розамунда готова на все, лишь бы достичь цели.
     Даже если для этого придется отправиться в Аррадейл и перерыть всю библиотеку в поисках этих таинственных книг!

***

     Страшно...
     Он неподвижно лежал в темноте, почему-то охваченный тревогой.
     Тишина.
     Во рту - отвратительный привкус.
     Его вырвало.
     Черт! Ему стало стыдно при воспоминании о том, как его стошнило в присутствии женщины.
     Так эта женщина на самом деле существовала?
     Он осторожно протянул руку и обнаружил, что рядом никого нет. Слава Богу, привиделось!
     Но привкус оставался, а в ушах отчетливо звучали отголоски спокойного, приятного голоса.
     Повеяло свежестью, и он повернул голову - боль вроде бы поутихла. В темноте, приоткрывая тусклый свет за окном, раздувались шторы. Надо же, кто-то открыл окно, чтобы проветрить комнату.
     Итак, кто же она такая и где он находится?
     Ясно, что за городом. Такой свежий воздух и такая тишина...
     Женщина называла место, но оно тоже ускользало из памяти. Кажется, Гилл... А дальше? Гиллшоу?
     Ему надо во что бы то ни стало разобраться в происходящем. Несмотря на тепло и тишину, он почему-то весь напрягся от неизъяснимого страха.
     Неужели все это наяву?
     Неизвестно.
     Неизвестно даже, кто он такой. Странно... Он начал копаться в памяти, пытаясь выудить хоть какие-то сведения о себе.
     Воспоминания были обрывочными и смутными, как сон, но он жадно хватался за любое.
     Вот он скачет на лошади по загородной тропе погожим летним днем.
     Когда?
     Старый каменный дом со стенами, увитыми плющом.
     Где?
     На деревьях поют птицы. Синий сюртук, случайно перепачканный свежей краской.
     Кажется, ему все равно?
     Вот он трясется в добротной карете и что-то пишет в деловом блокноте. На этом воспоминании он задержался. Он скорее представлял себя трудолюбивым, добросовестным молодым человеком, чем пьяницей в постели у шлюхи...
     А вот серебряное блюдо на столе, полном яств. Оно посверкивает в свете свечей...
     Он отчаянно пытался сплести из этих разрозненных лоскутков целое полотно, но потом, глубоко вздохнув, бросил это явно бесполезное занятие.
     Кто он?
     Как его зовут, черт возьми?
     Пелена вдруг слегка спала, и на свет выглянуло его имя - точно шаловливый ребенок со словами: "Ты меня искал?"
     Бренд Маллорен.
     Он даже застонал от облегчения.
     Его зовут Бренд Маллорен! Это знание укрепилось в его мозгу, за ним, как ниточки, потянулись всяческие подробности. Он Бренд Маллорен, третий сын маркиза Ротгара. Старого маркиза. Теперь этот титул носит его старший брат.
     А богатый ужин при свечах - его последняя трапеза в лондонском доме Маллоренов перед поездкой на север. Когда сложилась целостная картина, он стал цепляться за мельчайшие детали, пытаясь узнать о себе побольше.
     Бренд так ясно видел эту богатую столовую, как будто опять в ней сидел. Серебряные тарелки с изысканной едой искрились в теплом мерцании свечей, хотя в комнату еще проникали лучи летнего заката. Его старший брат, маркиз, сидел во главе стола, Син и его жена Честити - по обеим сторонам от него, а Эльф - напротив. Вот откуда чуть раньше всплыл этот "эльф": так зовут его сестру Эльфлед. Синий - это Син, его брат. Есть и второй, Брайт (Арсенбрайт).
     Как давно это было? Родила ли ребенка жена Брайта? Если да, то как все прошло? Слишком уж она миниатюрна для родов...
     Бренд попытался вспомнить что-нибудь еще, но все, что произошло после этого приятного семейного ужина, почему-то покрыто непроглядным мраком.
     Тогда за ужином он, кажется, говорил о поездке на север...
     Выходит, он на севере? К тому же в голосе этой загадочной женщины слышались характерные для северных жителей интонации, хотя говорила она как благородная дама. Значит, он в Йоркшире или в Нортамберленде. Но где именно? И кто его сиделка? И вообще, что за чертовщина с ним приключилась?
     Он заставил себя сесть, но боль в голове вновь стала нестерпимой. Массируя виски, он по-прежнему недоверчиво хмыкал при мысли о том, что напился до бесчувствия.
     Итак, ему не удавалось развеять мрак в голове, но уж в комнате-то он сумеет зажечь свет. Нащупав столик рядом с кроватью, он пошарил в поисках свечи и коробка с огнивом. Ничего. Он потянулся дальше и ткнул пальцами в холодное стекло. Стакан со звоном упал на пол и разбился. Проклятие!
     Теперь его пальцы елозили по гладкой столешнице в поисках чего-нибудь такого, что можно использовать в качестве оружия. Внезапно дверь со скрипом отворилась, и на пороге возникла белая фигура, слабо подсвеченная сзади ночником.
     - Вы проснулись, сэр?
     Услышав этот ласковый, знакомый голос, он чуть не зарыдал от облегчения.
     Откуда вдруг такая безумная паника? Что же с ним случилось?
     - Сэр? - Она пошла к нему, и тут только Бренд понял, что не ответил на вопрос.
     - Да, я проснулся. Не подходите близко. На полу справа от кровати осколки стекла.
     Женщина остановилась. Теперь он видел лишь серый силуэт, потому что она закрыла дверь. Оценивая ситуацию, он чуть не застонал от отчаяния: сначала его вырвало, теперь он разбил посуду... Выбраться бы отсюда как можно скорее и больше никогда не возвращаться!
     - Вас опять тошнит? - спросила она. - Ночной горшок у кровати.
     Он прислушался к своим ощущениям и с радостью понял, что может дать отрицательный ответ.
     - Нет. Благодарю вас за заботу обо мне.
     - Не стоит. Вам что-нибудь нужно?
     "Вернуть мою память!" - хотелось крикнуть ему, но он только произнес:
     - Может быть, зажжете свет?
     - Сейчас глубокая ночь.
     Разве мог он признаться, что вдруг стал бояться темноты?
     - Простите, что причиняю вам столько хлопот.
     Он не мог вспомнить ее имя. Не мог вспомнить, в каких он с ней отношениях.
     Она подошла ближе, обогнула кровать и, встав слева, протянула свою бледную руку, чтобы пощупать ему лоб. Он вспомнил, как приятны ее прикосновения.
     - Мне гораздо лучше, - сказал он. Какая гладкая рука! Рука благородной дамы. А впрочем, у многих проституток такие же мягкие руки.
     - Лихорадки у вас нет.
     - Где, вы сказали, мы находимся?
     - В Гиллсете.
     Гиллсет. Он раза два повторил про себя это название, чтобы наконец запомнить.
     - А где находится Гиллсет?
     - В Аркенгатдейле.
     Это одна из самых дальних йоркширских долин. Главным образом здесь занимаются овцеводством. Странно: он знал географию и вид землепользования, но не знал, где находится и почему. Однако в одном он нисколько не сомневался: в Аркенгатдейле у него никаких дел не было.
     Естественно, пришлось задать вопрос:
     - А вы кто такая?
     - Я - мисс Гиллсет.
     Ах вот как! Ему явно привиделось, что эта сдержанная благородная леди лежала в его постели. Мисс Гиллсет из Гиллсета наверняка мягкосердечная дама безупречной добродетели. Она упала бы в обморок, узнав, что он представлял ее в своей постели.
     - А вы помните, как вас зовут, сэр? - спросила она.
     Ему очень не хотелось отвечать