ным Короналом станет Элидат!
     - Он мне очень дорог.
     - Ты же сам не раз называл его наиболее вероятным преемником.
     - Да, называл. Но с тех пор, как мы  учились  с  ним  вместе,  Элидат
изменился.  Понимаешь,  любимая,  всякий,  кто   отчаянно   желает   стать
Короналом, совершенно непригоден для трона.  Тут  нужно  не  отчаяние,  но
стремление, ощущение призвания, внутренний огонь, если  хочешь.  Думаю,  у
Элидата этот огонь пропал.
     - Когда ты был жонглером и  тебе  впервые  сказали  о  твоем  высоком
предназначении, то считал, что и у тебя он пропал.
     - Но он разгорелся, Карабелла, и прежнее "я"  вновь  заняло  место  в
моей душе! И не покидает  ее.  Я  нередко  ощущаю  тяжесть  короны  -  но,
пожалуй, ни разу не пожалел о том, что ношу ее.
     - А Элидат пожалеет?
     - Подозреваю, что да.  Сейчас,  в  мое  отсутствие,  он  играет  роль
Коронала. Я  предполагаю,  что  особого  удовольствия  он  не  испытывает.
Вдобавок, ему уже за сорок. А Короналом должен быть человек молодой.
     - Сорок - не шестьдесят, - усмехнулась Карабелла.
     Валентин пожал плечами.
     - Не спорю, любимая. Но позволь тебе напомнить, что если все  пойдет,
как я задумал, то повода к выборам нового Коронала не будет еще  долго.  А
тогда, я думаю, Хиссуне подготовится, а Элидат великодушно посторонится.
     - А проявят ли остальные лорды Горы такое же великодушие?
     - Куда они денутся? - хмыкнул Валентин, предлагая ей руку. -  Пойдем,
нас ждет Насцимонте.



                                    13

     Поскольку наступил пятый день пятой недели пятого  месяца,  священная
годовщина исхода  из  древней  столицы  за  морем,  то  перед  встречей  с
лазутчиками из отдаленных провинций Фараатаа должен был  исполнить  важный
обряд.
     В это время года дожди в Пьюрифайне шли два раза в день:  за  час  до
рассвета и на закате. Ритуал Велалисера  следовало  творить  в  темноте  и
сухости, поэтому Фараатаа приказал  себе  проснуться  в  тот  ночной  час,
известный под названием Час Шакала, когда солнце еще стоит на востоке  над
Алханроелем.
     Не разбудив никого из спавших рядом с  ним,  он  выбрался  из  легкой
плетеной хижины, сооруженной накануне - Фараатаа и его спутники находились
в постоянном движении: так безопасней - и шмыгнул в лес. Воздух  был,  как
обычно, напоен влагой, однако, ничто пока не предвещало утреннего дождя.
     В мерцании звезд сквозь разрывы  в  облаках  он  разглядел  и  другие
фигуры, что спешили к лесным зарослям, но окликать их не  стал.  Они  тоже
хранили молчание. Обряд Велалисера исполнялся в одиночестве, что  являлось
личным выражением всенародной скорби.  О  нем  никогда  не  говорили,  его
просто исполняли на пятый день пятой недели месяца, а  когда  чьи-то  дети
достигали совершеннолетия, то их обучали обряду, всегда испытывая при этом
стыд и печаль; так полагалось по обычаю.
     Фараатаа зашел в лес  на  предписанные  триста  шагов  и  оказался  у
скопления стройных,  устремленных  ввысь  гибарунов,  но  совершить  обряд
надлежащим  образом  ему  мешали  гроздья  светящихся  колокольчиков,  что
свисали изо всех трещин и  отверстий  в  стволах  деревьев,  распространяя
вокруг  резкое  оранжевое  свечение.   Он   подыскал   неподалеку   старую
величественную двикку, в которую какое-то время тому назад угодила молния:
громадный, зияющий, обугленный шрам, поросший по краям молодой корой,  мог
послужить храмом. Сияние от светящихся колокольчиков сюда не попадало.
     Стоя обнаженным под сенью гигантского шрама двикки, Фараатаа сотворил
сначала Пять Изменений.
     Его кости и мышцы текли, клетки кожи видоизменялись сами собой, и  он
превратился в Красную Женщину, затем стал  Слепым  Великаном,  а  потом  -
Человеком Без Кожи, во время четвертого Изменения  принял  вид  Последнего
Короля, следом, сделав глубокий вдох и собрав все свои силы, превратился в
Грядущего  Принца.  Пятое  Изменение  требовало  от  Фараатаа   сильнейшей
внутренней борьбы: ему приходилось менять очертания не только тела,  но  и
самой души, из которой следовало удалить всю  ненависть,  жажду  мщения  и
стремление к разрушению. Грядущий Принц  выше  всего  этого.  Фараатаа  не
надеялся возвыситься до такого состояния. Он знал,  что  в  его  душе  нет
ничего, кроме ненависти, жажды мщения и  стремления  к  разрушению:  чтобы
стать Грядущим Принцем, ему следовало пройти полное  внутреннее  очищение,
но он был неспособен к нему. Однако существовали  способы  приблизиться  к
желаемому состоянию. Он грезил о том времени,  когда  все,  ради  чего  он
действует, будет выполнено: враг падет, покинутые  земли  обретут  прежних
хозяев, обычаи восстановятся, мир родится заново. Он мысленно  переносился
в ту эпоху и позволял ликованию овладевать собой, усилием воли  выбрасывал
из души все, что напоминало о поражении, изгнании, потерях. Он видел,  как
наполняются жизнью жилища и храмы мертвого города. К чему возмездие, когда
перед мысленным  взором  такая  картина?  Разве  там  еще  остается  враг,
которого надо ненавидеть и убивать?  Странное  и  восхитительное  ощущение
покоя  охватывало  его  душу.  Наступил  день  возрождения;  в  мире   все
прекрасно; боль исчезла навсегда, и снизошло спокойствие.
     В этот миг он принял вид Грядущего Принца.
     Сохраняя образ, для чего сейчас требовались уже  меньшие  усилия,  он
опустился на колени и выложил алтарь  из  камней  и  перьев.  Поймав  двух
ящериц и ползающего по ночам бруула, он принес их в жертву,  испустил  Три
Воды - слюну, мочу и слезы; набрав гальки, выложил ее в  форме  крепостной
стены Велалисера. Перечислив вслух Четыре Печали и Пять Скорбей, он  вновь
преклонил колени и стал есть землю. Видение погибшего города заполнило его
разум: крепостные стены из  голубых  валунов,  королевские  палаты.  Место
Низменности, Столы Богов, шесть высоких храмов,  седьмой  -  оскверненный.
Алтарь  Гибели,  Дорога  Прощания.  Все  еще  сохраняя,  ценой  некоторого
напряжения, образ Грядущего Принца, он  поведал  самому  себе  предание  о
падении  Велалисера,  переживая  древнюю  трагедию,  ощущая  милосердие  и
благодать Принца, что позволяло постигать потерю великой столицы не  через
боль, а через истинную любовь, видя в ней  необходимую  стадию  странствий
своего  народа,  неизбежную  и  неминуемую.  Когда  он  понял,  что  сумел
проникнуться истиной, то позволил себе видоизмениться, поочередно переходя
из формы в форму: Последний Король,  Человек  Без  Кожи,  Слепой  Великан,
Красная Женщина и, наконец, Фараатаа из Авендройна.
     Вот и все.
     Когда  начали  падать  первые  капли  утреннего  дождя,   он   лежал,
распростершись, уткнувшись лицом в поросшую мягким мохом землю.
     Через некоторое время  он  поднялся,  собрал  камни  и  перья  своего
маленького алтаря и вернулся к хижине. Благодать Грядущего Принца все  еще
окутывала его душу,  но  теперь  он  уже  стремился  избавиться  от  этого
кроткого чувства: пришло время дневных забот. Ненависть, разрушение, месть
не должны касаться души Грядущего Принца, но они суть необходимые орудия в
деле становления его царства.
     Он подождал, пока перед хижиной  после  совершения  обряда  соберется
достаточное количество  братьев,  чтобы  приступить  к  вызыванию  водяных
королей. Один за  другим  они  становились  вокруг,  занимая  определенное
положение: Аарисиим положил руку на правое плечо Фараатаа, Бенууиаб  -  на
левое, Сиимии прикоснулся к его  лбу,  Миисиим  -  к  поясу,  а  остальные
расположились концентрическими окружностями вокруг  пятерых,  взявшись  за
руки.
     - Пора, - сказал Фараатаа. Мысленные усилия соединились и устремились
в пространство.
     - Морской брат!
     Усилие было настолько могучим, что  Фараатаа  почувствовал,  как  его
форма перетекает и видоизменяется сама по себе,  как  у  ребенка,  который
только учится пользоваться своими способностями. У него появлялись  перья,
когти,  шесть  страшных  клювов;  он  становился  билантоном,  сигимойном,
фыркающим свирепым бидлаком. Стоявшие  вокруг  Фараатаа  сжимали  его  все
крепче, хотя посыл был настолько мощным, что некоторые из них  тоже  стали
видоизменяться от формы к форме.
     - Брат! Услышь меня! Помоги мне!
     И из бездонных глубин возникли очертания  громадных  темных  крыльев,
медленно поднимающихся и опускающихся над титаническими  телами.  Раздался
голос, подобный набату сотни колоколов:
     - Слышу, мой земной брат.
     Голос принадлежал водяному королю Маазмоорну. Фараатаа знал  их  всех
по музыке мыслей: Маазмоорн - колокола, Гироуз - поющий  гром,  Шейтоон  -
негромкая  и  печальная  дробь  барабана.  Великих  королей  насчитывалось
несколько десятков, и каждого из них  можно  было  безошибочно  узнать  по
голосу.
     - Неси меня, о. Король Маазмоорн!
     - Приди ко мне, о, земной брат!
     Фараатаа ощутил притяжение и поддался ему. Оставив тело, он в  единый
миг оказался над морем, а еще через мгновение погрузился  в  него  и  стал
одним целым с Маазмоорном. Его охватил исступленный восторг: это  слияние,
эта общность наполняли душу наслаждением, как исполнение всех  желаний,  и
чувство было настолько могучим, что само по себе могло бы  стать  пределом
стремлений, чего, впрочем, никак нельзя было допустить.
     Необъятный  разум  водяного  короля  напоминал  океан  -   такой   же
бескрайний, всеобъемлющий, беспредельно глубокий.  Опускаясь  все  ниже  и
ниже, Фараатаа потерялся в нем. Но он ни на секунду  не  забывал  о  своей
миссии. Могущество водяного короля позволяло ему сделать то, чего  он  сам
никогда не сумел бы. Он собрался, сосредоточился и со своего места посреди
теплой, убаюкивающей обширности стал передавать послания, ради  которых  и
забрался сюда:
     - Саареккин?
     - Я здесь.
     - Какие новости?
     - Лусавендра в восточной части Рифта полностью уничтожена. Мы посеяли
грибок, который ничем не искоренить, и  он  распространяется  уже  сам  по
себе.
     - Что правительство?
     - Они жгут зараженные посевы. Но это бесполезно.
     - Победа за нами, Саареккин!
     - Победа за нами, Фараатаа!
     - Тии-хаанимак?
     - Слышу тебя, Фараатаа.
     - Что нового?
     - Яд пролился дождем, и деревья ниук  уничтожены  по  всему  Дулорну.
Теперь он впитывается в почву и скоро убьет глейн  и  стаджу.  Мы  готовим
очередную атаку. Победа за нами, Фараатаа!
     - Победа за нами! Инириис?
     - Я - Инириис. Корневые долгоносики размножаются  и  распространяются
по полям Цимроеля. Они пожрут рикку и милайл.
     - Когда будут видны результаты?
     - Уже видны. Победа за нами, Фараатаа!
     - Мы завоевали Цимроель. Теперь, Инириис, сражение нужно перенести на
Алханроель. Начинай переправлять долгоносиков через Внутреннее Море.
     - Будет сделано.
     - Победа за нами, Инириис! И-Уулисаан?
     - И-Уулисаан здесь, Фараатаа.
     - Ты по-прежнему следуешь за Короналом?
     - Да. Он выехал из Эберсинула и направляется в Треймон.
     - Известно ли ему, что происходит на Цимроеле?
     - Он ничего не  знает.  Великая  процессия  занимает  его  целиком  и
полностью.
     - Тогда принеси ему вести.  Расскажи  ему  о  долгоносиках  в  долине
Цимра, о болезни лусавендры в Рифте, о гибели ниука,  глейна  и  стаджи  к
западу от Дулорна.
     - Я, Фараатаа?
     - Мы должны приблизиться к нему. Новости все  равно  дойдут  до  него
рано или поздно по официальным каналам. Пусть они появятся сначала от нас,
и пусть это будет  нашей  возможностью  внедриться  в  его  окружение.  Ты
станешь его советником  по  болезням  растений,  И-Уулисаан.  Поведай  ему
новости; поддержи его в борьбе  с  напастями.  Мы  должны  знать,  что  он
замышляет. Победа за нами, И-Уулисаан.
     - Победа за нами, Фараатаа!



                                    14

     Прошло не меньше часа,  пока  записка  дошла,  наконец,  до  главного
представителя Хорнкаста в его личных  апартаментах  на  одном  из  верхних
уровней неподалеку от Сферы Тройных Теней:

                  "Срочно жду вас в тронном зале.
                                              Сепултров".

     Главный представитель посмотрел на посыльных. Они знали, что  в  этих
покоях его можно было беспокоить лишь в крайней надобности.
     - Что случилось? Он умирает? Уже умер?
     - Нам не сказали, сэр.
     - У Сепултрова был необычно взволнованный вид?
     -  Он  выглядел  обеспокоенным,  сэр,  но  я  не  имею  ни  малейшего
представления...
     - Ладно, ничего. Я выйду к вам через минуту.
     Хорнкаст торопливо привел себя в порядок и оделся.  Если  так,  кисло
подумал он, то момент самый неподходящий. Тиверас дожидается смерти уже не
меньше ста лет; неужели он не  мог  продержаться  еще  часок-другой?  Если
правда...
     Бывшая у него в гостях златовласая женщина спросила:
     - Мне оставаться до твоего возвращения?
     Он покачал головой.
     - Не знаю, как долго я там пробуду. Если Понтифекс скончался...
     Женщина сделала знак лабиринта.
     - Да помилуют нас Боги!
     - Вот именно, - сухо добавил Хорнкаст.
     Он вышел. Сфера Тройных Теней, вздымавшаяся  высоко  над  сверкающими
обсидиановыми стенами площади, находилась в самой яркой  фазе,  отбрасывая
мрачный  бело-голубой  свет,  что  скрадывал  объем  и  глубину:  прохожие
выглядели  эдакими  бумажными  куклами,  которых  несет  легкий   ветерок.
Сопровождаемый посыльными, которым нелегко было за ним угнаться,  Хорнкаст
стремительно прошел через  площадь  к  личному  лифту,  передвигаясь,  как
обычно, с энергией, которая разительно не соответствовала его восьмидесяти
годам.
     Спуск в имперскую зону казался нескончаемым.
     Умер? Умирает? Хорнкаст обнаружил, что никогда не принимал  в  расчет
вероятность внезапной естественной  кончины  Тивераса.  Сепултров  заверял
его, что техника не подведет, что жизнь Понтифекса можно поддерживать  еще
лет  двадцать-тридцать,  если  не  пятьдесят.  И   главный   представитель
предполагал, что  эта  смерть,  когда  придет  ее  черед,  станет  исходом
выверенного политического решения, а не чем-то таким нелепым,  случившимся
безо  всякого  предупреждения  в  разгар  во  всем  остальном   ничем   не
примечательного утра.
     А если так и есть? Тогда необходимо срочно вызывать Лорда  Валентина.
Ах, как ему не понравится, что его опять тащат в  Лабиринт,  тем  более  -
когда он едва начал великую  процессию!  Мне,  конечно,  придется  уйти  в
отставку, сказал Хорнкаст. Наверняка Валентин  пожелает  поставить  своего
главного представителя: скорее всего, того, со  шрамом.  Слита,  или  даже
вроона. Хорнкаст прикинул, каково будет вводить  кого-то  из  них  в  круг
обязанностей, которые он исполнял  так  долго.  Исполненный  высокомерного
презрения Слит или этот маленький колдун-вроон с его громадными мерцающими
глазами, клювом и щупальцами...
     Да, посвящение в  дела  нового  представителя  станет  точкой  в  его
карьере. А если я потом уйду, подумал он,  то  подозреваю,  что  ненадолго
переживу  потерю  должности.  Короналом,  надо  полагать,  будет   Элидат.
Говорят, хороший человек, очень близок к Лорду Валентину, почти как  брат.
Как странно,  что  после  стольких  лет,  вдобавок  к  Короналу,  появится
настоящий Понтифекс! Но я этого не увижу, сказал себе Хорнкаст. Меня здесь
не будет.
     Исполненный дурных предчувствий и покорности  судьбе,  он  подошел  к
затейливо украшенной  двери  в  имперский  тронный  зал.  Засунув  руку  в
опознавательную перчатку, он сдавил прохладный упругий шар внутри; в ответ
на прикосновение дверь распахнулась, открыв взгляду  огромный  сферический
зал, трон, к которому  вели  три  широких  ступени,  диковинные  механизмы
системы жизнеобеспечения Понтифекса, и, в центре - пузырь  бледно-голубого
стекла, столько лет содержавший в себе Тивераса - бесплотную  и  высохшую,
как своя собственная мумия, прямо  сидящую  на  стуле  фигуру  с  длинными
конечностями, сомкнутыми челюстями и яркими-преяркими глазами,  в  которых
все еще сверкали искорки жизни.
     Возле трона толпились до боли знакомые  несуразные  личности:  ветхий
Дилифон, высохший и  трясущийся  личный  секретарь;  толковательница  снов
Понтифекса ведьма Наррамер; крючконосый, с кожей цвета  сухой  грязи  врач
Сепултров. От  них,  в  том  числе  и  от  Наррамер,  поддерживавшей  свою
молодость  и  умопомрачительную  красоту   колдовскими   штучками,   веяло
дряхлостью, разложением, смертью. Хорнкаст, изо дня в день  на  протяжении
сорока лет общавшийся с этими  людьми,  никогда  еще  не  ощущал  с  такой
остротой, насколько они малопривлекательны; впрочем, он догадывался, что у
него самого вид вряд ли намного приятней. Наверное, и в самом деле  пришло
время вышвырнуть нас всех отсюда, подумалось ему.
     - Я пришел сразу же, как только получил  сообщение,  -  сказал  он  и
посмотрел на Понтифекса. - Что случилось? Он умирает, да? Но я не  вижу  в
нем никаких изменений.
     - Ему еще очень далеко до смерти, - отозвался Сепултров.
     - Что же тогда происходит?
     - Судите сами, - ответил врач. - Вот, опять.
     Существо в шаре жизнеобеспечения шевелилось и качалось из  стороны  в
сторону примерно раз в минуту. Понтифекс издал низкий воющий звук, потом -
что-то вроде храпа  с  присвистом,  и  все  это  сопровождалось  невнятным
бормотанием.
     Хорнкаст и раньше неоднократно слышал все эти  звуки,  представлявшие
собой особый язык Понтифекса, созданный тем на склоне  мучительных  лет  и
доступный пониманию одного лишь главного представителя. В некоторых из них
почти угадывались слова, или признаки слов: в их размытых  очертаниях  все
же проступал изначальный смысл. Другие же за много лет превратились просто
в шумы, но Хорнкасту привелось наблюдать за этими превращениями и он знал,
какие стоят за шумами осмысленности, зато иные, казалось, обладали  формой
определенной  сложности  и  могли  выражать  отдельные  идеи,  постигнутые
Тиверасом в его одиноком и продолжительном безумии.
     - Я слышу то же, что всегда, - сказал Хорнкаст.
     - Подождите немного.
     Прислушавшись, Хорнкаст уловил цепочку слогов, которые означали "Лорд
Малибор" - Понтифекс забыл двух преемников Малибора и  по-прежнему  считал
его  нынешним  Короналом,  -  а  затем  клубок  других  королевских  имен:
Престимион, Конфалум, Деккерет, опять Малибор. Слово "спать". Имя Оссьера,
который  был  Понтифексом  до  Тивераса.  Имя  Кинникена,  предшественника
Оссьера.
     - Он блуждает в отдаленном прошлом, как с ним часто бывает. И вы меня
позвали сюда, чтобы...
     - Подождите.
     С растущим раздражением Хорнкаст вновь обратил свой слух к невнятному
монологу  Понтифекса  и  с  изумлением  услышал,  впервые  за  много  лет,
отчетливо произнесенное, полностью узнаваемое слово:
     - Жизнь.
     - Слышали? - спросил Сепултров.
     Хорнкаст кивнул.
     - Когда это началось?
     - Два часа назад, точнее, два с половиной, -  сказал  Дилифон.  -  Мы
сделали запись.
     - Что еще он сказал, что вы поняли?
     - Семь или восемь слов, -  ответил  Сепултров.  -  Вероятно,  есть  и
другие, которые сможете понять только вы.
     Хорнкаст перевел взгляд на Наррамер.
     - Он бодрствует или спит?
     - Мне кажется, в отношении  Понтифекса  эти  понятия  не  годятся,  -
сказала она. - Он пребывает одновременно в обоих состояниях.
     - Поднимайся. Иди.
     - Он и раньше несколько раз произносил те  же  слова,  -  пробормотал
Дилифон.
     Наступила  тишина.  Понтифекс,  казалось,  заснул,  хотя  его   глаза
продолжали оставаться открытыми. Хорнкаст угрюмо смотрел  на  него.  Когда
Тиверас  впервые  заболел,  еще  на  заре  царствования  Лорда  Валентина,
поддерживать его жизнь таким образом  представлялось  вполне  логичным,  и
Хорнкаст был среди  наиболее  активных  сторонников  плана,  предложенного
Сепултровом. До этого не случалось, чтобы Понтифекс пережил двух Короналов
и