чем-нибудь
другом.
   - Конечно.
   Тесме заподозрила, что обидела его или, по  меньшей  мере,  расстроила.
Несмотря  на  холодную  отчужденность  чужака,  он,  казалось,  был  очень
проницателен и, возможно,  был  прав  в  том,  что  наружу  прорвалось  ее
собственное предубеждение, ее собственные  предрассудки.  Вполне  понятно,
подумала она, что, запутавшись в отношениях с людьми, я просто не способна
больше  заботиться  о  ком-либо,  о  человеке  или  о  чужаке,  и   потому
многочисленными мелочами показываю Висмаану, что мое гостеприимство просто
прихоть, неестественная и почти вынужденная, таящая  в  себе  недовольство
его присутствием здесь. Но так ли это? Она все меньше  и  меньше  понимала
себя, словно стремительно взрослела. И тем не менее, она не хотела,  чтобы
он чувствовал себя здесь незваным гостем. И решила в будущем показать, что
заботится о нем искренне.
   Этой ночью она спала лучше, чем предыдущей, хотя все  еще  не  привыкла
спать в присутствии постороннего и  каждые  несколько  часов  просыпалась,
всматривалась сквозь темноту в сторону Хайрога и каждый  раз  видела  его,
занятого кубиками. Он не замечал ее. Тесме  пыталась  представить,  каково
это - спать один раз три месяца, оставшееся время  бодрствовать.  Пожалуй,
это самое чуждое в нем. Это и то, как он лежит часами, не в  состоянии  ни
встать, ни уснуть, чтобы забыться от боли, и занимается чем  угодно,  лишь
бы отвлечься, лишь бы убить время. Что может быть более мучительным? И тем
не менее, его настроение не менялось, он  оставался  таким  же  спокойным,
мирным, бесстрастным. Неужели таковы все Хайроги? Неужели они  никогда  не
пьянеют, не ссорятся, не бранятся на улицах, не ругаются с женами? Но ведь
они не люди, напомнила она себе.


   5

   Утром она мыла Хайрога до тех пор, пока его чешуя не заблестела,  затем
поменяла постель. Накормив его, она провела день как обычно, но, блуждая в
джунглях, чувствовала себя виноватой за то, что пока бродит  по  лесу,  он
лежит в хижине неподвижно и гадает, когда она  вернется  и  расскажет  ему
что-нибудь или просто втянет в разговор и развеет скуку. Но в то же  время
девушка понимала, что, если будет непрерывно торчать у  его  постели,  они
быстро исчерпают все темы и начнут действовать друг другу на  нервы;  пока
же  у  него  есть  с  десяток  развлекательных  кубиков,  которые  помогут
отвлечься. Возможно, он даже предпочитает большую часть времени  проводить
в одиночестве. И уж во всяком случае одиночество нужно  ей  самой,  теперь
даже больше, раз она делит хижину с чужаком, и  потому  этим  утром  Тесме
отправилась на длительную прогулку,  собирая  заодно  для  обеда  ягоды  и
коренья. К полудню пошел дождь, и она  присела  под  деревом  врамма,  чьи
широкие листья хорошо укрывали от струй. Прикрыв глаза, девушка  старалась
ни о чем не думать; мир и покой, наконец, воцарились в ее душе.
   В следующие дни она привыкала к чужаку.  Он  оказался  неприхотливым  и
нетребовательным,  развлекался  кубиками  и   стоически   переносил   свою
неподвижность. Он редко спрашивал о чем-либо или сам заводил разговор,  но
всегда дружелюбно отвечал на вопросы и охотно рассказывал о своем  мире  -
убогом и страшно перенаселенном, о жизни там, о своих мечтах  обосноваться
на Маджипуре и о испытанном волнении, когда впервые увидел эту прекрасную,
усыновившую его планету.
   На четвертые сутки он впервые поднялся, с помощью девушки выпрямился и,
опираясь на ее плечо и свою здоровую ногу, осторожно попробовал  коснуться
больной ногой пола. Тесме внезапно почувствовала, как изменился его запах,
став более резким - нечто вроде обонятельной дрожи, - и уверилась  в  том,
что именно так Хайроги выражают свои эмоции.
   - Как ты себя чувствуешь? - спросила она. - Слабость?
   - Она не выдерживает моей тяжести. Но излечение идет хорошо. Думаю, еще
несколько дней, и я смогу встать. Помоги мне немного пройтись, а то у меня
тело ослабло от долгого безделья.
   Он оперся на нее, и они вышли наружу, где начали медленно прохаживаться
взад и вперед. Эта недолгая  прогулка,  кажется,  освежила  его.  Тесме  с
удивлением осознала, что ее опечалил этот  первый  признак  выздоровления,
поскольку он  означал,  что  скоро  -  через  неделю  или  две  -  Висмаан
достаточно окрепнет, чтобы уйти, а она не хотела  этого.  ОНА  НЕ  ХОТЕЛА,
ЧТОБЫ ОН УХОДИЛ! Это внезапное понимание изумило ее до глубины души. Снова
жить отшельницей, с наслаждением спать в своей постели и бродить по  лесу,
не заботясь ни о каких  гостях,  делать,  что  вздумается,  избавиться  от
раздражающего присутствия Хайрога - и тем не менее, тем не менее,  тем  не
менее, она чувствовала подавленность и  беспокойство  при  мысли,  что  он
скоро покинет ее. Как странно, думала она, как необычно и  как  похоже  на
меня!
   Теперь они гуляли несколько раз в день. Он все еще не мог наступать  на
сломанную ногу, но с каждым разом двигался  все  легче.  Наконец,  Висмаан
объявил, что опухоль спала, и кость явно срослась как  следует.  Он  начал
заводить разговор о ферме, которую хотел основать, о  видах  на  урожай  и
расчистке джунглей.
   Однажды днем в конце первой недели Тесме, возвращаясь из экспедиции  по
сбору калимботов с луга, где впервые наткнулась на  Хайрога,  остановилась
проверить ловушки. Большинство оказались пустыми или  с  обычными  мелкими
зверушками,  но  в  одной,  в  кустарнике  за  водоемом,  что-то  неистово
колотилось, и когда она подошла, то увидела, что поймала билантона - самое
большое животное, когда-либо попадавшее в ее западню.  Билантоны  водились
по всему западному Цимроелю  -  изящные,  быстрые,  небольшие  животные  с
острыми копытами и хрупкими ножками. Но здесь, у Нарабала, они были просто
гигантскими, вдвое больше утонченных северных сородичей. Здешние билантоны
доставали до запястья человека и ценились  за  нежное  и  ароматное  мясо.
Первым побуждением  Тесме  было  выпустить  прелестное  создание:  слишком
большим оно казалось, слишком красивым, чтобы его убивать.  Она  научилась
резать мелких животных, придерживая их одной рукой,  но  тут  было  совсем
другое. Большое животное, выглядевшее  чуть  ли  не  разумным,  несомненно
благородным,  ценившим  свою  жизнь  со   всеми   надеждами   и   нуждами,
поджидавшее, возможно, подругу.  Тесме  сказала  себе,  что  она  дура.  И
дресли, и минтансы, и сигмоны так же стремились жить,  как  рвется  сейчас
жить этот билантон, а она убивала их, не колеблясь. Она понимала,  что  не
стоит одухотворять животных, когда, даже живя в цивилизации, она охотно  и
с удовольствием ела их мясо, если их убивала другая рука. И уж тем  более,
нет ей дела до осиротевшей подруги билантона.
   Подойдя ближе, она поняла, что билантон в панике сломал одну из ног,  и
на мгновение у нее мелькнула мысль наложить ему шину и оставить у себя как
любимца. Но  это  было  еще  более  нелепо.  Она  просто  не  в  состоянии
усыновлять  каждую  увечную  тварь  из  джунглей.  Чтобы  наложить   шину,
необходимо осмотреть его  ногу,  а  билантон  вряд  ли  будет  вести  себя
спокойно, и если даже удастся каким-то чудом  справиться,  он  сбежит  при
первом же удобном случае. Глубоко вздохнув, она подошла сзади к  бившемуся
животному, схватила его за нежную морду и свернула длинную грациозную шею.
   Разделка туши  оказалась  делом  более  тяжелым  и  кровавым,  чем  она
ожидала. Тесме ожесточенно кромсала и резала, как ей показалось, несколько
часов, до тех пор, пока Висмаан не окликнул ее из хижины,  спрашивая,  чем
она занята.
   - Готовлю обед, - отозвалась она. - Сюрприз.  Будет  большое  угощение.
Жаркое из билантона.
   Она тихонько хихикнула, подумав, что это прозвучало, как у доброй жены,
когда та готовит филе, а муж лежит в постели, ожидая обеда.
   В конце концов, неприятная работа была сделана. Девушка поставила  мясо
коптиться на медленном дымном огне, а сама  отправилась  мыться,  собирать
токку и корни гамбы, а затем открыла фляжки с  вином.  Обед  был  готов  с
приходом темноты, и Тесме чувствовала гордость за содеянное.
   Она ожидала, что Висмаан набросится на еду  без  комментариев  в  своей
обычной флегматичной  манере,  но  нет:  впервые  на  его  лице  появилось
оживление, какие-то искорки в глазах, да и язык мелькал как-то по-другому.
Она решила,  что  теперь  лучше  разбирается  в  его  чувствах.  Хайрог  с
воодушевлением жевал мясо, похваливал вкус и мягкость и просил еще и  еще.
Каждый раз, подавая ему, она накладывала и себе, пока не насытилась.
   - К мясу  очень  хороша  токка,  -  заметила  Тесме,  вкладывая  в  рот
сине-белые ягоды.
   - Да, очень приятно, - спокойно подтвердил он.
   Наконец, она больше не могла не только есть, но даже и просто  смотреть
на еду. Положив остатки так, чтобы они были доступны  для  его  протянутой
руки, Тесме допила последний глоток вина и, вздрогнув,  засмеялась,  когда
несколько капель пролилось на подбородок и груди. Потом она вытянулась  на
листьях. Голова у нее кружилась. Она лежала лицом вниз, поглаживая  пол  и
слушая продолжавшееся чавканье. Наконец,  Хайрог  тоже  насытился,  и  все
стихло. Тесме лежала, но сон не приходил. Голова кружилась все  сильнее  и
сильнее, до тех пор, пока ей  не  стало  казаться,  будто  ее  швыряет  по
какой-то ужасной центробежной дуге на стену  хижины.  Кожа  горела,  соски
грудей набухли и воспалились.
   Я слишком много выпила, подумала она, и съела слишком много  токки,  по
меньшей мере, ягод десять. Яростный сок кипел теперь в ней.
   Она не желала спать одна, скорчившись на полу.
   С преувеличенной осторожностью Тесме встала  на  колени,  на  мгновение
замерла и медленно  поползла  к  кровати.  Она  до  боли  всматривалась  в
Хайрога, но  в  глазах  стоял  туман,  и  она  различала  лишь  общие  его
очертания.
   - Ты спишь? - прошептала она.
   - Ты ведь знаешь, что я не буду спать.
   - Конечно, конечно. Я как-то отупела.
   - Тебе плохо, Тесме?
   - Плохо? Нет, не очень. Ничего особенного, разве что... как бы это... -
Она заколебалась. - Я пьяна, понимаешь? Ты знаешь, что значит быть пьяным?
   - Да.
   - Мне не нравится на полу. Можно, я лягу с тобой?
   - Если хочешь.
   - Я буду очень осторожен и не стану задевать твою больную ногу. Покажи,
какая.
   - Она почти зажила, Тесме, не беспокойся. Ложись здесь.
   Она почувствовала, как его рука взяла ее за запястье и потянула  вверх.
Поднявшись, девушка легла рядом, чувствуя  чешуйчатую  кожу  от  груди  до
бедра, такую прохладную и такую гладкую. Она несмело провела рукой по  его
телу. Как отлично выделанная кожа  для  чемодана,  подумала  она,  надавив
пальцами  и  ощущая  могучие  мускулы  под  жестким  покровом.  Запах  его
изменился, стал резким, пронизывающим.
   - Мне нравится твой запах, - пробормотала она.
   Тесме уткнулась лбом в его грудь  и  плотно  прижалась  к  нему.  Много
месяцев, почти год она  не  была  ни  с  кем  в  постели,  и  было  хорошо
чувствовать так близко  чужое  тело.  Даже  Хайрога,  подумала  она,  даже
Хайрога. Просто прикоснуться к кому-нибудь,  почувствовать  близость.  Это
так хорошо - чувствовать.
   Он дотронулся до нее.
   Она не ожидала этого.  Все  их  отношения  складывались  так,  что  она
заботилась о нем, а он покорно принимал ее услуги. Но внезапно его рука  -
прохладная, жесткая, чешуйчатая и гладкая - прошлась  по  ее  телу,  легко
скользнула по груди, проследовала ниже, к пояснице, задержалась на бедрах.
Что это? Неужели Висмаан решил заняться с нею любовью? Она подумала о  его
теле, лишенном половых признаков, как у машины. Он продолжал  гладить  ее.
Это  непонятно,  подумала  она,  и  сверхъестественно.  Даже  для   Тесме.
Совершенно необъяснимо, ведь он не человек, а я... А я  очень  одинока.  И
очень пьяна.
   Девушка надеялась, что он будет лишь гладить ее, но вдруг одна его рука
скользнула вокруг ее плеч, легко и нежно приподняла, перекатывая на  себя,
и бережно опустила, и  Тесме  почувствовала  бедрами  выступающую  твердую
плоть мужчины. Неужели его пенис таился где-то в чешуе, и он выпустил его,
когда подошло время? И он...
   Да.
   Он, казалось, знал, что  нужно  делать.  Пусть  он  чужак,  при  первой
встрече с которым она не могла определить, мужчина он или женщина,  но  он
явно понимал теорию любовных игр людей. На мгновение почувствовав, как его
пенис входит в нее, она испытала ужас и отвращение, страх, что он повредит
ей или причинит боль, и где-то в глубине сознания билась мысль,  насколько
это карикатурно и чудовищно, это совокупление женщины с Хайрогом, то, чего
никогда не случалось за всю  историю  Вселенной.  Ей  отчаянно  захотелось
вырваться и убежать в ночь, но-она была слишком пьяна,  слишком  кружилась
голова, а потом она осознала, что он вовсе не повредил ей, и что пенис его
скользит внутрь и наружу с размеренностью часового механизма,  а  ее  лоно
трепещет от затопившего его наслаждения, заставляя дрожать и  всхлипывать,
наваливаясь на его гладкий, жесткий...
   Она  пронзительно  закричала  в  момент  оргазма,   а   после   лежала,
свернувшись на его груди, трепеща, постанывая и мало-помалу  успокаиваясь.
Она протрезвела. Она понимала, что сделала, и это изумило ее, даже больше,
чем изумило. Знали бы в Нарабале! Хайрог - любовник!  И  наслаждение  было
таким сильным! Но вот получил ли он какое-нибудь  удовольствие?  Тесме  не
посмела спросить. Как узнать, бывает ли у Хайрогов оргазм? И есть ли у них
вообще такое понятие? Ей захотелось узнать,  занимался  ли  он  любовью  с
женщинами раньше, и вновь  она  не  посмела  спросить.  Он  был  не  очень
искусен, но определенно более ловок, чем некоторые из тех мужчин,  которых
она знала. Экспериментировал ли он с ней,  или  просто  его  чистый  ясный
разум вычислил ее анатомические  потребности  -  этого  она  не  знала,  и
сомневалась, что когда-нибудь узнает.
   Он ничего не сказал. Тесме прижалась к нему и погрузилась в  беззвучный
тихий сон, каким не спала уже неделю.


   6

   Утром она  чувствовала  себя  необычно,  но  не  раскаивалась.  Они  не
говорили о том, что произошло между ними ночью. Висмаан играл кубиками,  а
Тесме на рассвете ушла поплавать, вымыть похмелье из головы, затем  убрала
остатки вчерашнего пиршества, приготовила завтрак, а после  отправилась  в
длительную прогулку на север, к небольшой мшистой  пещере,  где  просидела
большую часть утра, вспоминая плоть прижавшегося к ней тела, прикосновение
его рук к ее бедрам, бешеную дрожь потрясшего ее  экстаза.  Она  не  могла
сказать, что находит его привлекательным: раздвоенный  язык,  волосы,  как
живые змеи, чешуя по всему телу, - нет, нет, случившееся прошлой ночью  не
имеет ничего общего с его физической привлекательностью,  подумала  Тесме.
Но тогда почему это случилось? Вино и  токка,  сказала  она  себе.  А  еще
одиночество и готовность восстать против  общепринятых  ценностей  горожан
Нарабала. Отдаться Хайрогу, поняла она,  -  лучший  способ  бросить  вызов
всему тому, во что верят эти люди. Но с другой стороны, подобный  поступок
теряет смысл, если о нем не узнают. И она решила взять Висмаана с собой  в
Нарабал, как только он сможет вынести дорогу.
   После случившегося они делили постель каждую  ночь  -  поступать  иначе
казалось нелепо. Но ни на вторую ночь, ни на третью, ни на  четвертую  они
не занимались любовью. Они лежали рядом,  не  касаясь  друг  друга,  и  не
разговаривали. Тесме готова была отдаться, если бы он потянулся к ней,  но
он не делал этого, а сама она предпочитала не навязываться.
   Молчание между ними становилось для нее все тягостнее, но  она  боялась
нарушить его, опасаясь услышать то, чего не хотела слышать: что ему не  по
вкусу их любовные игры, или что он смотрит  на  свершившееся  совокупление
как на непристойное и неестественное, которое позволил  себе  только  один
раз, и то лишь потому, что она оказалась слишком настойчивой, или  что  он
понимает, что по-настоящему она не испытывает к  нему  страсти,  а  просто
воспользовалась им, дабы дойти до конца  в  своей  непрекращающейся  войне
против всяких условностей.
   К концу недели, измучившись нараставшим  беспокойством  и  напряжением,
страдая от неопределенности, Тесме рискнула прижаться к нему, когда  легла
вечером в постель, позаботившись, чтобы это выглядело как  случайность,  и
он с готовностью обнял ее. Потом они одни ночи занимались любовью,  другие
- нет, но всегда это происходило случайно и ненамеренно, почти обыденно  и
как-то непроизвольно, после чего она засыпала. Каждый раз, отдаваясь,  она
получала огромное наслаждение, вскоре перестав замечать чуждость его тела.
   Теперь он уже ходил сам и упражнялся каждый день. Сначала с ее помощью,
затем самостоятельно он обследовал краешек джунглей, поначалу передвигаясь
осторожно  и  с  опаской,  но  вскоре  шагал  уже  свободно,  лишь  слегка
прихрамывая. Купания, кажется, способствовали выздоровлению, и  он  часами
плескался в маленьком прудике Тесме, досаждая громварку, жившему у  берега
в грязной норке, - эта старая тварь украдкой выбиралась из своего  убежища
и лежала у воды, словно выпотрошенный, промокший и покрытый грязью мешок с
колючками. Он мрачно глазел на Хайрога и не возвращался в воду,  пока  тот
купался.
   Тесме утешала его нежными зелеными ростками, которые собирала в ручье и
до которых громварку было не добраться на своих маленьких лапках.
   - Когда же ты покажешь  мне  Нарабал?  -  спросил  Висмаан  в  один  из
дождливых вечеров.
   - Могу завтра, - ответила она.
   Ночью она чувствовала необычное возбуждение и настойчиво прижималась  к
нему, желая отдаться.
   Они вышли в путь с первыми проблесками дождливого рассвета, уступившего
скоро яркому сиянию солнца.
   Тесме шла не спеша, и хотя казалось, что Хайрог вполне выздоровел,  она
все равно двигалась медленно, и Висмаану было нетрудно держаться  за  ней.
Она заметила, что без  удержу  болтает,  называя  ему  каждое  дерево  или
животное,  на  какое  они  натыкались,  рассказывая  немного  из   истории
Нарабала, потом о своих братьях, сестрах и знакомых в городе. Ей  страстно
хотелось показаться им с Висмааном - СМОТРИТЕ, ВОТ МОЙ ЛЮБОВНИК! Я СПЛЮ  С
ХАЙРОГОМ! И когда  они  подошли  к  окраинам,  она  принялась  внимательно
оглядываться, надеясь увидеть знакомых, но едва ли  можно  было  встретить
кого-то из них на окраинных фермах.
   - Видишь, как на нас уставились? -  шепнула  она  Висмаану,  когда  они
очутились в  более  населенных  кварталах.  -  Они  тебя  боятся,  считают
предтечей некоего нашествия и гадают, что я с тобой  делаю  и  почему  так
любезна.
   - Я ничего такого не вижу,  -  сказал  Висмаан.  -  Да,  они  проявляют
любопытство, но я не замечаю  ни  страха,  ни  враждебности.  Может  быть,
потому, что плохо разбираюсь в мимике человеческих лиц? Правда, я  считаю,
что узнал людей вполне достаточно, чтобы разобраться.
   - Подожди, и увидишь, - обнадежила  Тесме.  Она  не  хотела  признаться
себе, что могла немного преувеличивать, даже более, чем немного.
   Они находились уже почти в центре Нарабала, и  кое-кто  посматривал  на
Хайрога с удивлением и любопытством, но почти сразу же отводили взгляд,  а
остальные просто улыбались и кивали, как будто идущее по  улицам  существо
из иного мира для них - самая обыденная вещь. Действительно,  враждебности
она не заметила никакой, и это ее разозлило. Мягкая  приветливость  людей,
этих вежливых, дружелюбных людей, была вовсе не  тем,  чего  она  ожидала.
Даже когда  они  наконец  повстречали  знакомых  -  Канидора,  закадычного
приятеля  ее  старшего  брата,  Эннимонта  Сиброу,  державшего   маленькую
гостиницу в порту, и женщину из цветочной лавки, - те  выказали  такое  же
радушие, как и все прочие, даже когда Тесме сказала:
   - Это Висмаан, он живет у меня последнее время.
   Канидор  улыбнулся,  словно  всегда  знал  Тесме  как   содержательницу
гостиниц для чужаков, и завел разговор о новых городах Хай