Хоть Аксимаан Трейш и запретила своей семье говорить об  эксперименте
в  долине,  долго  хранить  его  в  тайне  от  других  фермеров  оказалось
невозможным. Растения второго поколения с толстыми стеблями, торчавшими по
всей плантации, едва ли можно было спрятать, и, так  или  иначе,  весть  о
том,  чем  занимается  Аксимаан  Трейш,  разлетелась   по   всей   округе.
Любопытствующие соседи напрашивались на приглашение и изумленно глазели на
новую лусавендру.
     Но все же их не покидали сомнения. "Такие растения высосут  из  почвы
все питательные вещества за два-три года, - предположил кто-то. - Если это
будет продолжаться, то ее земля превратится в пустыню".  Другие  полагали,
что пища с этими гигантскими зернами будет безвкусной или горькой. И  лишь
немногие возражали, говоря, что Аксимаан Трейш знает свое  дело.  Но  даже
они не возражали против получения результатов сначала на ее поле.
     К концу зимы она собрала урожай: обычное зерно отправили на рынок,  а
гигантское рассыпали по мешкам и отложили для посадки. На третий сезон все
встанет на свои места. Поскольку крупные зерна частично были  получены  за
счет клонирования, а другая часть  -  возможно,  большая,  -  представляла
собой гибрид нормальной  и  приращенной  лусавендры,  то  оставалось  лишь
посмотреть, что за растения получатся из гибридных семян.
     К концу зимы, пока не начался  паводок,  подошло  время  сажать  рис.
Затем на более возвышенные и сухие земли  плантации  были  посажены  зерна
лусавендры. Всю весну и лето  Трейш  наблюдала,  как  поднимаются  толстые
стебли, распускаются огромные цветы, удлиняются и темнеют  стручки.  Время
от времени она разламывала  какой-нибудь  стручок  и  разглядывала  мягкие
зеленые зерна. Что большие - нет сомнений. Но каковы на вкус? А что,  если
они безвкусные или с дурным привкусом? Ее ставкой в  этой  игре  был  весь
урожай.
     Впрочем, ответа осталось ждать недолго.
     В воскресенье пришло известие о приезде сельскохозяйственного  агента
и о том, что он, как и ожидалось, появится на плантации во вторник. Но  из
этого же сообщения выяснилось нечто непонятное и вызывающее  беспокойство:
прибывающий агент - не Калиман Хейн, а некий Еривейн Ноор. Аксимаан  Трейш
никак не могла понять, почему ушел Хейн: такой молодой - и уже в отставке.
Вдобавок, ее волновало, что он исчез как раз перед  завершением  опытов  с
протоплазмой.
     Еривейн  Ноор  оказался  еще  моложе  Хейна  и  раздражающе  зеленым.
Употребляя  затасканные  цветистые  выражения,  он   сразу   же   пустился
распространяться о том, какая это честь - познакомиться с ней, но Аксимаан
Трейш оборвала его.
     - А где тот, другой? - требовательно спросила она.
     Ноор ответил, что  этого,  по  всей  видимости,  не  знает  никто,  и
сбивчиво объяснил о бесследной пропаже месяца три назад Хейна, оставившего
после себя ужасный беспорядок в делах.
     - Мы все еще пытаемся с этим разобраться.  Очевидно,  он  связался  с
кучей всяких экспериментальных исследований, но неизвестно каких и с  кем,
и...
     - Один из  этих  экспериментов  проходил  здесь,  -  холодно  сказала
Аксимаан  Трейш.  -  Это  полевые  испытания   протоплазменного   прироста
лусавендры.
     Ноор тяжело вздохнул.
     - Спаси меня Дивин! Со сколькими же еще частными проектами Хейна  мне
придется столкнуться? Лусавендра, приращенная протоплазмой?
     - Вы говорите так, будто никогда не слышали этих терминов.
     - Слышать-то слышал, но не могу похвастать тем, что много знаю о них.
     - Пойдемте со мной, - сказала она и направилась мимо риса,  выросшего
по пояс, к лусавендровым полям. Гнев придал энергии ее походке, и  молодой
агент с трудом поспевал за ней. По дороге она рассказала ему  о  пакете  с
гигантскими Семенами, привезенном Хейном, о посадке  нового  клона  на  ее
земле, о скрещивании с обычной  лусавендрой,  о  вызревающем  в  настоящий
момент поколении гибридов. Добравшись  до  первых  рядов  лусавендры,  она
вдруг испуганно остановилась и воскликнула:
     - Помилуй нас, Леди!
     - Что это?
     - Смотрите! Смотрите!
     Ощущение времени вдруг покинуло Аксимаан Трейш. Гибридная  лусавендра
внезапно начала выбрасывать зерна, недели  за  две,  если  не  больше,  до
положенного  срока.  Огромные  стручки  раскрывались  под  палящим  летним
солнцем, растрескиваясь с противным звуком, напоминающим щелканье  костей.
Каждый   стручок,   взрываясь,   расшвыривал   свои   гигантские    зерна,
разлетавшиеся во все стороны со скоростью  пуль.  Пролетев  тридцать-сорок
футов по воздуху, они зарывались в густую грязь, покрывавшую залитые поля.
Конца этому, похоже, не намечалось. Через час все  стручки  раскроются,  и
урожай будет потерян.
     Но худшее ждало впереди.
     Из стручков вылетали не только зерна, но и  мелкая  коричневая  пыль,
хорошо знакомая Аксимаан Трейш. Она отчаянно рванулась в поле, не  обращая
внимания на разлетавшиеся семена, больно  жалившие  ее  чешуйчатую  шкуру,
схватила еще не раскрывшийся стручок  и  разломила  его.  Вверх  поднялось
облако пыли. Да! Лусавендровая ржавчина! В каждом стручке  содержалось  не
меньше горсти спор. По мере того, как стручки один за другим взрывались на
дневной жаре, коричневые споры, зависшие над полем, образовали  в  воздухе
видимую дымку, неспособную противостоять даже легкому ветерку.
     Еривейн Ноор тоже понимал, что происходит.
     -  Вызывайте  ваших  работников!  -  закричал  он.  -  Все  это  надо
повыдергивать.
     - Слишком поздно, - произнесла Аксимаан Трейш замогильным голосом.  -
Никакой надежды. Слишком поздно, слишком поздно.  Что  же  теперь  удержит
споры?  -  ее  земля  была  непоправимо  заражена.  А  через   час   споры
распространятся по всей долине. - Нам конец, неужели не видите?
     - Но ведь лусавендровая ржавчина давно уничтожена! - дурацким голосом
проблеял Ноор.
     Аксимаан  Трейш  кивнула.  Она  прекрасно  все  помнила:   выжигание,
опрыскивание, выведение устойчивых  к  ржавчине  видов,  уничтожение  всех
растений с генетической предрасположенностью  к  сохранению  смертоносного
грибка. Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет тому назад; сколько пришлось
потрудиться, чтобы избавить мир от этой болезни! И вот, ржавчина вернулась
в гибридах. Только они одни на всем Маджипуре  могли  стать  убежищем  для
лусавендровой ржавчины. Ее растения, с  такой  любовью  выращенные,  такие
ухоженные... Своими собственными руками  она  вернула  ржавчину  в  мир  и
выпустила на волю, чтобы заразить посевы соседей.
     - Хейн! - заревела она. - Хейн, где ты? Что ты со мной сделал?
     Ей  хотелось  умереть  прямо  сейчас,  прямо  здесь,  до  того,   как
произойдет то, что должно случиться. Долгая жизнь, которая раньше казалась
благословением, теперь  стала  ее  проклятием.  Разрывы  стручков  звучали
орудийными залпами продвигающейся  по  долине  неприятельской  армии.  Она
подумала, что пережила свой срок: теперь ей суждено увидеть конец света.



                                    5

     Хиссуне пробирался вниз через знакомые  коридоры  и  лифты,  чувствуя
себя помятым, потным и преисполненным дурных предчувствий. Он спускался  с
одного уровня на другой и вскоре ветхий мир внешнего кольца остался далеко
позади. Теперь его окружали чудеса и красоты,  которых  он  не  видел  уже
несколько лет: Двор Колонн, Зал Ветров, Дворец Масок, Двор  Пирамид,  Двор
Шаров, Арена, Дом Записей. Люди, приходившие  сюда  с  Замковой  Горы,  из
Алайсора, Стоена и даже из невероятно далекой и, скорее всего, легендарной
Ни-мойи на другом континенте, бродили вокруг, ошеломленные и  подавленные,
охваченные восторгом перед гениальностью тех, кто придумал и воздвиг столь
причудливые архитектурные диковинки на такой глубине. Но Хиссуне  различал
за этой вычурностью скучный, унылый, старый Лабиринт. Он не находил в  нем
ни очарования, ни тайн, - Лабиринт был просто его домом.
     Обширная пятиугольная площадь  перед  Домом  Записей  служила  нижней
границей территории, доступной широкой  публике.  Все  помещения  под  ней
занимали правительственные  чиновники.  Хиссуне  прошел  около  огромного,
отсвечивающего зеленым цветом экрана на стене  Дома  Записей.  Здесь  были
перечислены  все  Понтифексы,  все  Короналы  -  два   столбца   надписей,
тянувшихся  ввысь,  за  пределы  видимости  самого  зоркого   глаза,   где
присутствовали имена Дворна и Меликанда, Бархолда  и  Стиамота,  правивших
тысячелетия назад, а также  Кинникена  и  Оссьера,  Тивераса  и  Малибора,
Вориакса и Валентина.  У  дальнего  конца  императорского  списка  Хиссуне
предъявил документы одутловатому  хьорту  в  маске,  охранявшему  вход,  и
спустился в самую глубокую зону Лабиринта. Он проследовал мимо  загончиков
и норок чиновников средней руки, мимо резиденций высоких  министров,  мимо
туннелей, ведущих к огромной вентиляционной системе, от  которой  зависела
здешняя жизнь. Раз за  разом  его  останавливали  на  постах  и  требовали
предъявить документы. Здесь, в имперском секторе, к вопросам  безопасности
относились очень серьезно. Тут находилась и обитель  самого  Понтифекса  -
рассказывали, что это огромный стеклянный шар, в котором  сидит  на  троне
старый  монарх,   опутанный   сетью   трубок   системы   жизнеобеспечения,
поддерживающих  его  существование  многие  годы  после  того,  как  истек
отведенный ему срок. Неужели они боятся убийц? - подумал Хиссуне. Если то,
что он слышал - правда, то лишь милосердие Дивин способно оторвать старого
Понтифекса от  этих  трубок  и  позволить  бедняге  Тиверасу  вернуться  к
Источнику; Хиссуне не мог понять необходимости поддерживать  его  жизнь  в
таком состоянии, в таком безумии и дряхлости на протяжении десятков лет.
     Наконец, запыхавшийся и потрепанный, он  достиг  преддверия  большого
зала на самом дне Лабиринта, и понял, что безнадежно опоздал почти на час.
     Три громадных и косматых скандара в форме гвардии Коронала преградили
ему путь. Хиссуне, съежившийся под  свирепыми  и  высокомерными  взглядами
четвероруких гигантов,  с  трудом  переборол  позыв  упасть  на  колени  и
попросить у них прощения.  Неимоверным  усилием  воли  он  собрал  остатки
чувства собственного достоинства и, стараясь глядеть на  стражников  столь
же высокомерно - непростая задача, когда смотришь в глаза существа  девяти
футов ростом, -  объявил,  что  принадлежит  к  числу  приближенных  Лорда
Валентина и приглашен на банкет.
     В глубине души он ожидал грубости и насмешек с их  стороны.  Но  нет:
стражники угрюмо осмотрели его эполет, заглянули в какие-то бумажки у себя
и низко кланяясь, пропустили через огромную, окованную медью дверь.
     Наконец-то! Банкет у Коронала!
     Прямо в дверях стоял пышно разодетый хьорт  с  огромными  золотистыми
глазами навыкате и причудливыми, выкрашенными в оранжевый цвет усами,  что
резко выделялись на его сероватом лице с грубой кожей.  То  был  Виноркис,
мажордом Коронала.  Он  встретил  Хиссуне  с  большой  торжественностью  и
воскликнул.
     - Ах! Кандидат Хиссуне!
     - Еще не кандидат, - возразил было он,  но  хьорт  уже  величественно
развернулся и не оглядываясь  зашагал  по  центральному  проходу.  Хиссуне
ничего не оставалось, как последовать за ним на онемевших вдруг  ногах.  В
зале находилось, должно быть,  не  меньше  пяти  тысяч  приглашенных;  они
сидели за круглыми столами, примерно на дюжину персон  каждый,  и  Хиссуне
казалось, что все взоры устремлены на  него.  Пройдя  не  больше  двадцати
шагов, он, к своему ужасу, услышал нарастающий смех, сначала тихий,  потом
погромче, и вот уже пошли гулять волны безудержного веселья, перекатываясь
с оглушительной мощью. Никогда  еще  ему  не  приходилось  слышать  такого
раскатистого звука: примерно таким  он  представлял  звук  морской  волны,
обрушивающейся на какой-нибудь северный берег.
     Хьорт не останавливался и прошагал уже, казалось, чуть ли не  полторы
мили, а Хиссуне мрачно брел за ним посреди этого  океана  веселья,  мечтая
лишь о том, чтобы быть хоть на полдюйма повыше. Но вскоре  он  понял,  что
все смеются не над  ним,  а  над  кучкой  акробатов-карликов,  которые  со
всякими забавными ужимками пытались образовать живую пирамиду,  и  немного
успокоился. И вот показалось возвышение, с которого  его  манил  сам  Лорд
Валентин, указывая на свободное  место  рядом.  В  конечном  итоге  ничего
страшного не произошло и Хиссуне чуть не заплакал от облегчения.
     - Ваша светлость! - прогремел Виноркис. - Кандидат Хиссуне!
     С благодарностью Хиссуне устало опустился на свое место как раз в тот
момент, когда гости зааплодировали закончившим свой номер карликам.  Слуга
подал кубок с искрящимся золотистым вином, и как только он  поднес  его  к
губам, сидевшие вокруг стола тоже подняли кубки в знак приветствия.  Вчера
утром во время краткого и удивительного  разговора  с  Лордом  Валентином,
когда Коронал предложил войти в круг его приближенных  на  Замковой  Горе,
Хиссуне видел некоторых из гостей, но представить его никто не представил.
А теперь они сами здороваются с ним - с ним! - и сами представляются. Но в
этом не было нужды, поскольку то были герои славной войны Лорда  Валентина
за возвращение на престол, и все их знали.
     Рядом сидела воительница-великанша - наверняка Лизамон Хултин, личная
телохранительница Коронала, которая, по преданию, однажды освободила Лорда
Валентина из чрева проглотившего  его  морского  дракона.  А  поразительно
бледный коротышка с белыми волосами и рассеченным шрамом лицом,  насколько
знал Хиссуне, - знаменитый Слит, наставник  Лорда  Валентина  в  искусстве
жонглирования в дни изгнания. А  тот,  с  проницательным  взглядом  из-под
нависших бровей, - лучший стрелок  из  лука  на  Замковой  Горе  Тунигорн;
маленький вроон со множеством щупалец - должно быть, чародей  Делиамбр;  а
тот, немногим старше Хиссуне, с веснушчатым лицом - скорее  всего,  бывший
пастух Шанамир; вон там  -  худощавый,  величественный  хьорт  -  по  всей
видимости, великий адмирал Асенхарт. Да, сплошь знаменитости,  и  Хиссуне,
когда-то считавший себя чуждым всякого преклонения перед ними,  обнаружил,
что весьма польщен таким окружением.
     Чуждым преклонения? Да, однажды он подошел к Лорду  Валентину  и  без
зазрения совести содрал с него полрояла за экскурсию по Лабиринту, и сверх
того еще три кроны - за устройство на ночлег во внешнем кольце.  Тогда  он
не  испытывал  ни  малейшей  почтительности,  понимая,  что   Короналы   и
Понтифексы - тоже люди, их отличают от  простых  смертных  лишь  власть  и
богатство, а трона они добиваются только  благодаря  своему  появлению  на
свет в аристократическом обществе Замковой Горы  и  удачно  преодолев  все
ступеньки карьеры на пути к вершине.  Как  давным-давно  заметил  Хиссуне,
чтобы стать Короналом, не требовалось даже  особого  ума.  Взять  хотя  бы
последние лет двадцать: Лорд Малибор отправился охотиться  с  гарпуном  на
морских драконов и глупейшим образом позволил одному из них  съесть  себя,
Лорд Вориакс погиб не менее нелепо - от шальной стрелы на охоте в лесу,  а
его брат  Лорд  Валентин,  вообще-то  пользовавшийся  репутацией  довольно
разумного человека, оказался настолько беспечен, что отправился бражничать
с сыном Короля Снов, в результате чего дал себя споить,  лишить  памяти  и
сбросить с трона. И перед такими благоговеть? В Лабиринте любой семилетка,
с  такой  небрежностью  относящийся  к  своей  безопасности,  считался  бы
безнадежным идиотом.
     Однако   Хиссуне   заметил,   что   последние   несколько   лет   его
неуважительность, судя по всему, немного уменьшилась.  Когда  человеку  от
роду десять лет, и пять-шесть из них он провел на улице, полагаясь лишь на
свою смекалку, то немудрено, что он плевать хотел на все  власти.  Но  ему
уже не десять лет, и он больше не болтается по улицам. За  это  время  его
мировоззрение слегка изменилось, он начал понимать, что Коронал  Маджипура
- не такая уж мелочь, а быть им - не  так-то  просто.  Поэтому,  глядя  на
широкоплечего, златовласого человека, величественного  с  виду  и  мягкого
одновременно, облаченного в зеленый дублет и горностаевую  мантию  -  знак
второго по значению в мире - и думая, что этот человек рядом с ним  -  сам
Коронал Лорд  Валентин,  пригласивший  его  на  сегодняшний  пир,  Хиссуне
ощутил, как по спине его пробегает  дрожь,  и  в  конце  концов  признался
самому себе, что испытывает благоговение: перед самим  понятием  монархии,
перед  личностью  Лорда  Валентина,  а  также  перед  таинственной   цепью
случайностей, приведших простого мальчугана  из  Лабиринта  в  августейшую
компанию.
     Он потягивал вино и чувствовал, как внутри разливается  тепло.  Какое
значение имеют теперь все предыдущие неприятности этого вечера? Сейчас  он
здесь, и в качестве желанного гостя. Пусть Ванимун, Хойлан и Гизмет лопнут
от зависти! Он здесь,  среди  великих,  он  начинает  свое  восхождение  к
вершинам, и вскоре достигнет такой высоты, с которой уже невозможно  будет
разглядеть всех ванимунов его детства, вместе взятых.
     Тем не менее,  несколько  раз  Хиссуне  полностью  покидало  ощущение
благополучия, и он снова испытывал замешательство и смущение.
     Сначала  случилось  то,  что  можно   было   бы   назвать   пустяком,
недоразумением, выходкой, в которой едва ли стоило  винить  Хиссуне.  Слит
обратил внимание на чиновников Понтифекса, поглядывавших в  их  сторону  с
явным беспокойством. В них читался откровенный страх по поводу  того,  что
Коронал не  выказал  особого  удовольствия  от  пира.  И  Хиссуне,  слегка
охмелевший от  вина  и  осмелевший  оттого,  что  наконец-то  оказался  на
банкете, нахально выпалил:
     - Им есть о чем волноваться!  Они  понимают,  что  должны  произвести
хорошее впечатление, иначе  окажутся  за  воротами,  когда  Лорд  Валентин
станет Понтифексом!
     За столом послышались изумленные возгласы. Все  смотрели  на  Хиссуне
так, будто он изрыгнул чудовищное богохульство - все, кроме Коронала;  тот
брезгливо поджал  губы,  словно  обнаружил  у  себя  в  супе  жабу,  затем
отвернулся.
     - Я что-то не так сказал? - спросил Хиссуне.
     - Цыц! - сердито прошептала Лизамон Хултин и довольно сильно  двинула
его локтем под ребра.
     -  Но  разве  не  так?  Ведь  Лорд   Валентин   станет   когда-нибудь
Понтифексом?  А  когда  это  произойдет,  разве  у  него  не  будет  своих
придворных?
     Тут Лизамон двинула его так, что он чуть не  слетел  со  стула.  Слит
бросил на него враждебный взгляд, а Шанамир свистящим шепотом сказал:
     - Хватит! Ты только себе делаешь хуже!
     Хиссуне мотнул головой. Со злостью, проступившей за его смущением, он
упрямо сказал:
     - А я не понимаю.
     - Позже объясню, - ответил Шанамир.
     - Но что я такого сделал? - не унимался Хиссуне. - Всего лишь сказал,
что лорд Валентин однажды станет Понтифексом, и...
     Шанамир прервал его ледяным тоном:
     - Лорд Валентин в настоящее время не желает  обсуждать  этот  вопрос,
тем более - за столом. В его присутствии о подобном говорить  не  принято.
Теперь ты понял? Понял?
     - Ага, понял, - жалким голосом подтвердил Хиссуне.
     От стыда ему хотелось спрятаться под стол. Ну откуда же он мог знать,
что Коронал так  чувствительно  относится  к  неизбежности  вступления  на
престол Понтифекса? Ведь это - всего лишь вопрос времени, разве нет? Когда
умирает Понтифекс, Коронал автоматически занимает его  место  и  назначает
нового Коронала, который, в свою очередь, тоже в конце концов  окажется  в
Лабиринте. Таков обычай, и он существует уже  на  протяжении  тысячелетий.
Если Лорду Валентину настолько  неприятна  мысль  о  том,  что  он  станет
Понтифексом, то ему лучше отказаться и от  поста  Коронала.  Нет  никакого
смысла закрывать глаза на существующий закон о смене  власть  предержащих,
ожидая, что он отомрет сам собой.
     Хотя Коронал сохранял хо